Текст книги "Сатанстое [Чертов палец]"

– Почему же? Ведь вы наши союзники и обязаны нам помогать, когда нужно!

– Сосчитайте листья, сосчитайте англичан; им не нужны онондаго!

– Это правда. Но в лесах тихо? Разве в них нет краснокожих в такое тревожное время?

Сускезус стал вдруг очень серьезным, но не сказал ни слова; он не старался избегать моего испытующего, вопросительного взгляда, а сидел неподвижно, глядя прямо перед собой. Я видел, что он решил не отвечать, и не стал настаивать, а спросил его о состоянии ручьев и рек, о количестве в них воды, и он с полной готовностью сообщил мне все эти сведения.

Глава XXII

Не бойся ничего до тех пор, пока Бирнамский лес не придет в Дунсинан.

«Макбет»

Я положительно не знал, что мне думать о Сускезусе, когда вдруг случилось нечто, что могло подтвердить подозрения, касающиеся его. Прыгун был на охоте, а его, то есть Сускезуса, послали в Равенснест с письмом, хотя была не его очередь. Вместо того, чтобы вернуться на другой день, как всегда, он исчез и целых две недели не возвращался. Обсуждая его исчезновение, мы пришли к заключению, что, считая себя заподозренным, он оскорбился и окончательно сбежал.

За время его отсутствия мы побывали сами в Равенснесте, повидали милых барышень, которые в этой новой для них обстановке еще больше расцвели. Когда мы собрались возвращаться в Мусридж, Герман Мордаунт отправился вместе с нами, чтобы помочь нам на месте своими советами и указаниями, как лучше использовать различные воды, находившиеся на нашей земле. Мистер Вордэн присоединился к армии, предпочитая вкусный офицерский стол, быть может, весьма тощему столу переселенцев. Язон же заключил с Германом Мордаунтом весьма выгодное для него дело долгосрочной аренды и принялся разыгрывать роль настоящего землевладельца.

Намерение наших родителей насчет Мусриджа было несколько иное: они хотели распродать его по участкам, оставляя за собой только те фермы, которые нам не удалось бы продать, или те, что останутся за нами при неуплате всей суммы покупателем. Таким образом они рассчитывали скорее вернуть затраченные деньги и в более короткое время создать поселение.

Мы уже несколько дней вернулись вместе с Германом Мордаунтом в Мусридж, когда, проснувшись на заре, я услышал легкие, едва уловимые шаги индейца за стеной нашей хижины. Я вышел за дверь и очутился лицом к лицу с исчезнувшим онондаго.

– Это ты, Сускезус? А мы думали, что ты окончательно ушел от нас!

– Пора уходить, – сказал он, нимало не смутившись. – Англичане и воины Канады скоро будут драться!

– В самом деле? А как ты об этом узнал? Где ты был все эти две недели?

– Я был, я видел, я знаю, что говорю! Идите позовите тех молодых людей и выходите на тропу войны.

Так вот чем объяснялось его столь продолжительное отсутствие! Он слышал, как мы в его присутствии высказывали намерение присоединиться к нашим войскам перед самым началом военных действий, и отправился на рекогносцировку, чтобы предупредить нас, как только будет пора покинуть Мусридж. Я не видел в этом измены или предательства и был даже рад, что наступил момент, который должен был внести разнообразие в мою жизнь.

Не теряя ни минуты, я сообщил эту весть товарищам, которые встретили ее так же, как и я. Позвали на совет и Сускезуса, который снова заявил, что следует отправиться сейчас же, не теряя ни минуты.

– Время бежит, челны готовы, ружья заряжены, люди посчитаны, вождь настороже, и огни совета уже погашены! – сказал он.

– Ну, Корни, в путь, – сказал Гурт, вставая и потягиваясь. – Сегодня мы можем переночевать в Равенснесте, а завтра утром выйти на большую дорогу, по которой движутся наши войска. Мне представится еще раз случай увидеть Мэри Уаллас и сказать ей, как я ее люблю!

– Не надо видеться со скво, не надо заглядывать в гнездо, – сказал индеец решительно и, указав рукой в другую сторону, добавил: – Тропа войны там! Нехорошо воину видеться со скво, когда он вырывает топор. Это обидит его! Нет, идите туда, где лежит тропа войны… Здесь скво, а там скальпы!

Так как жесты молодого индейца были столь же экспансивны, как и его речь, то мы не могли не понять смысла его слов, но Гурт, снаряжаясь, все-таки продолжал его расспрашивать, и благодаря этим расспросам нам удалось узнать от Сускезуса, что генерал Аберкромби переправлялся уже со своими войсками через озеро Георга и что нам нельзя было терять времени, если мы хотели присоединиться к нему до начала действий под Тикондерогой.

Сборы наши были недолгие, нас только немного задержало отсутствие Траверса, которому пришлось оставить записку, чтобы объяснить причину ухода и обещать вернуться, как только закончатся первые военные операции. Записку эту мы поручили Петеру, который должен был остаться в Мусридже, тогда как мой неразлучный Джеп отправился с нами, навьючив на себя весь наш багаж.

Когда все было готово, пришлось решить, пойдем ли мы через Равенснест или по новой дороге, которую нам показывал Сускезус. Собственно, то, что называется дорогой, не было ни там ни тут. Но путь на Равенснест был нам немного знаком, тогда как в противоположном направлении мы никогда не бывали. Кроме того, в конце первого пути нас ожидали прелестные, цветущие, улыбающиеся личики Аннеке и Мэри, и даже Дирк высказался за Равенснест. Но онондаго решительно отказывался идти в ту сторону. Он оставался стоять неподвижно, указывая рукой на северо-запад с таким упорством, которое трудно было преодолеть.

– Мы не знаем этой дороги, Бесследный, – сказал Гурт, – а эта нам уже знакома!

– Сускезус знает, Сускезус покажет!

– Кроме того, мы хотели бы проститься с барышнями.

– Не надо видеться со скво! Ничего из этого не выйдет доброго. Тропа войны не ведет к женщинам. Гуроны и французские воины там! Дорога длинная – время короткое! Вождь бледнолицых очень спешит!

– Черт возьми! И мы спешим, а поэтому не задерживай нас и иди за нами, если не хочешь идти впереди.

– Этот путь годен только для тех, кто не хочет видеть врага! – иронически уронил Сускезус и пренебрежительно отвернулся.

– Да, черт возьми, индеец! – вспылил Гурт. – Это еще что за новости! – и, быстро обернувшись, он занес руку и кинулся на онондаго.

Тот бросился бежать, желая избежать удара; я бросился за ним, чтобы удержать Гурта, за мной следом бросились и Дирк и Джеп. Таким образом, мы бежали друг за другом, не переводя духа, сами не замечая как, по инерции, и когда наконец остановились, то успели отбежать от хижины так далеко, что ее даже не было видно. Тогда никому уже не было охоты возвращаться назад. Быть может, с нашей стороны было несколько неосторожно так всецело полагаться на индейца, в котором все мы были даже не совсем уверены и которого почти не знали. Мы внутренне сознавали это, но самолюбие мешало нам в этом признаться. Сускезус ни минуты не колебался относительно пути и вел нас лесом прямо на северо-запад, ориентируясь главным образом по солнцу.

У нас были с собой наши компасы, и мы знали, что, идя прямо на северо-запад, мы должны выйти к озеру Георга, но я лично сильно сомневался, что с помощью компаса мы вышли бы туда так скоро и прямо, как с помощью этого индейца.

На первом из привалов мы как раз рассуждали об этом. Мы шли безостановочно целых пять часов и теперь должны были передохнуть и утолить свой голод; по нашим расчетам, мы за это время прошли чуть не половину пути, который, по расчетам онондаго, равнялся приблизительно сорока милям.

– Говорят, что у индейцев нюх не хуже, чем у гончей, – сказал Гурт, – и я против этого не спорил. Но все же думаю, Корни, что компас более надежный путеводитель в лесах, чем все эти индейские приметы на коре деревьев, на загнутых прутьях кустов и тому подобное.

– Без сомнения, компас не может ошибиться в направлении, но сознайтесь, что было бы довольно скучно останавливаться каждые пять минут и сверяться с компасом да еще каждый раз дать ему время устояться! – возразил я.

– Ну уж и каждые пять минут! Скажем: каждый час, можно каждые полчаса! Я готов биться об заклад, что пройду по столь же прямой линии, нисколько не уклоняясь в сторону, как и любой индеец, руководствуясь только своим компасом.

Сускезус сидел неподалеку от нас и мог слышать наш разговор. Мне показалось даже, что я уловил на его лице пренебрежительную усмешку при последних хвастливых словах Гурта, тем не менее он не сказал ни слова. Закончив ужинать, мы встали и собрались в путь. Сускезус незаметно отступил за спину Гурта, как бы выжидая, чтобы тот пошел вперед.

– Ну, мы готовы, Бесследный, – сказал олбаниец. – Иди вперед, раз ты взялся вести нас!

– Нет, – промолвил индеец, – пусть теперь компас ведет нас! Сускезус ничего больше не видит, он слеп, как маленький щенок!

– А, ты захотел меня проверить! Ну что же, я согласен! Теперь вы увидите, Корни, что такое компас!

И, достав из кармана свой компас, он установил его на ровном пне, выждав, когда игла совсем успокоилась, затем наметил свое направление на дубе, стоявшем в пятистах шагах от того места, где мы находились, и, забрав свой компас, бодро пошел вперед. Мы следовали за ним; уверенный в том, что он идет в правильном направлении, Гурт не потрудился взглянуть на компас, поравнявшись с намеченным деревом, наметил вдали другое. Так мы шли около получаса, и я уже начинал верить, что Гурт окажется прав, потому что и мне казалось, что мы идем совершенно по прямой линии.

– Главное – это хорошо начать, – говорил Гурт, – а дальше уже оно само собой пойдет! Это как почти все в жизни: стоит только хорошо начать, что хорошо начинается, почти всегда хорошо и кончается! Правда, я лично в жизни нехорошо начал; но ведь я остался сиротой, без отца, без матери в десять лет! Ну, что ты скажешь про компас, Сускезус?

– Посмотрите на него, и он вам скажет сам, – ответил индеец.

– Черт возьми, да эта проклятая игла никогда не установится! – воскликнул Гурт, встряхивая в десятый раз свой компас, чтобы установить иглу на том месте, где он того желал. – Наверное, он испортился.

– Так возьмите другой! Возьмите все три одновременно! – сказал индеец.

Мы достали свои компасы и сверили их, но эти маленькие черти все сговорились между собой, и оказалось, что мы все время шли на юго-восток, вместо того, чтобы идти на северо-запад. Но онондаго ни жестом, ни словом, ни выражением не проявил своего торжества; он стоял в стороне неподвижно, как мраморное изваяние, а когда ему предложили идти впереди, он молча пошел, не выразив при этом ни радости, ни неудовольствия.

С этого момента мы стали быстро продвигаться вперед, дальше мы стали как бы уклоняться к северу и перед закатом солнца увидели сквозь прогалину в лесу между стволами лежащее вдали озеро. По пути мы должны были взбираться на холмы, переправляться через ручьи и через речки, а теперь стояли на возвышенности; перед нами лежала прогалина, образовавшаяся оттого, что место это было скалистое и почва на нем скудная, а потому и растительность скудная. Пройдя в эту прогалину, мы убедились, что здесь не раз устраивали свою стоянку индейцы. Следы их костров были ясно видны. Поблизости в скале был ключ с чудесной водой. Сускезус подошел напиться этой воды и заявил, что сегодня мы не пойдем дальше.

Теперь только, сбросив со спин мешки и оставив в стороне карабины, мы осмотрелись вокруг. Под ногами у нас на расстоянии, быть может, в тысячу шагов лежало озеро, спокойное и прозрачное; мы находились на восточном берегу; бесчисленное множество островков и островов, группировавшихся у нас под ногами, удивительно разнообразили пейзаж. На южном берегу озера виднелась в лесу широкая просека и на ней руины; это были развалины форта Вилльям-Генри; около этих развалин раскинул свой лагерь Аберкромби со своим войском, самым многочисленным, какое только видела до этого времени Америка.

Сотни барок, шлюпок и баркасов, вмещающих по сорок и по пятьдесят солдат, прорезали озеро во всех направлениях; несмотря на большое расстояние, нетрудно было сообразить, что в английском лагере готовятся начать военные действия. Итак, в этом отношении Сускезус не обманул нас, и все, что он сообщил о намерениях Аберкромби, было тоже совершенно верно.

Эту ночь мы ночевали на скалистой возвышенности, и хотя удобств не было, но я не помню, чтобы когда-нибудь спал крепче, чем в эту ночь. Я не просыпался до самого утра и очнулся только, почувствовав легкое прикосновение к моему плечу. Я открыл глаза и увидел Сускезуса, стоявшего надо мной. Впервые с тех пор, как я его узнал, я заметил выражение радости или удовольствия на его лице. Никого, кроме меня, он не разбудил, и когда я встал, он сделал знак следовать за ним.

Великолепное зрелище открылось моим глазам. Вершины гор уже золотил восход, а низины все еще тонули в полумраке. Этот контраст пробуждения дня и отголосков ночи был поразителен. Но не ради этого разбудил меня онондаго; он жестом и глазами показал мне на развалины форта Вилльям-Генри, и я понял, что пробуждало в нем внимание. Видя, что я его понял, он воскликнул:

– Хорошо?!

Вся армия Аберкромби пришла уже в движение; все озеро было покрыто судами и баркасами, перевозящими войска на северный берег озера. Последняя бригада только что отчалила от берега.

– Что же нам теперь делать, Сускезус? – спросил я.

– Прежде всего позавтракать! – спокойно ответил он. – Затем спуститься с горы.

– Но как мы попадем в ряды войск?

– Не спешите, – сказал индеец, – спешить придется, когда французы станут стрелять!

Слова эти, а главное, сам тон, каким они были произнесены, не понравились мне. Но теперь было не до того. Я позвал Дирка и Гурта, чтобы дать и им полюбоваться этим грандиозным зрелищем.

– Вот благородное зрелище! – сказал Тэн-Эйк после довольно продолжительного молчания. – Я сожалею теперь, что потратил столько времени, бродя по лесам, когда наше место было здесь!

– Мы еще успеем вовремя; военные действия еще не начались! – сказал я.

– Да, но я готов сейчас же вплавь переплыть озеро, чтобы присоединиться к ним!

– Зачем вплавь? – спросил Сускезус. – У нас есть лодка!

– Лодка? Клянусь святым Николаем, ты чародей, Сускезус, и мы, действительно, доверились умному человеку; когда тебе нужен будет друг, я всегда к твоим услугам! – горячо воскликнул Гурт.

Тем временем проснулся и Джеп; с минуту он смотрел во все глаза на переправу войск, потом вдруг разразился громким хохотом, затем стал мотать головой, как китайский болванчик, потом стал кататься по земле, надрываясь от смеха, наконец, встал и стал отряхиваться, как мокрый пудель, опять разразился страшным смехом, корчась и держась за бока, и в конце концов стал кричать что есть мочи. Все это было самым обычным способом выражения своего удовольствия у негров. Мы уже привыкли к подобным проявлениям и не обращали на них особого внимания, но онондаго ни разу не повернул даже головы в его сторону, как будто ничего не видел и не слышал; когда же Джеп наконец успокоился, индеец взглянул на него с таким сожалением, как будто он только и мог жалеть человека, до такой степени лишенного всякого самообладания.

Наскоро позавтракав, мы тотчас же пустились в путь. Дойдя до берега озера, мы действительно нашли лодку, которая легко могла вместить всех нас, и, не теряя ни минуты, сели в нее и отчалили от берега.

В тот момент, когда мы выбрались из лабиринта маленьких островков, большой баркас, шедший впереди других, был недалеко от нас, так что с него нас можно было услышать. Тогда наш индеец принялся грести с удвоенной силой и стал махать рукой, подавая этим людям на баркасе дружеский знак. Минуту спустя мы подошли к баркасу, и я увидел виконта Гоу, стоящего на носу в полной парадной форме, впереди всех, как будто он хотел быть первым, который ступит на тот берег озера и проложит путь к победе британского оружия.

Глава XXIII

Мои сыны! Сердце мое надорвется, видя их лица! А что я могу дать им в утешение, кроме пустых надежд и напускных улыбок?

Сарданапал

В первый момент лорд Гоу не узнал нас, но он слишком часто встречался с Гуртом Тэн-Эйком в Олбани у старушки Скайлер, чтобы не узнать его тут же по голосу. Нас приняли радушно на баркасе, и мы, после обычных приветствий, поспешили осведомиться, где находится полк Бельстрода.

– Его полк в центре, он еще нескоро вступит в дело, – сказал виконт, – мы авангард; за нами первая очередь. Если вы хотите вкусно поесть, то я не стану вас удерживать, господа: у Бельстрода в полку есть молодой офицер, капитан Биллинг, отличающийся необычайным талантом из ничего приготовить превосходный обед! Но если вы ищете случая отличиться, то наша бригада первая пойдет в бой, а мой стол, каков ни есть, к вашим услугам!

После таких слов не могло быть и речи об уходе из авангарда.

Как только Сускезус узнал о нашем решении, он немедленно вернулся на берег. На нашем баркасе подняли паруса, и мы пошли значительно быстрее, так что к полудню рассчитывали высадиться на берег. Признаюсь, настроение у меня было серьезное; невольно вспомнилась и семья, и близкие сердцу, и мысль о смерти, о которой почти никогда не думаешь в мои годы, явилась теперь передо мной, как грозный, жуткий призрак, грозящий если ни мне, то моим товарищам, одним из тех, что были здесь возле меня.

Наш доблестный командир, лорд Гоу, служил уже в немецких войсках и был не новичок в военном деле, но и он был сосредоточен, хотя и не печален: очевидно, он сознавал, что на его ответственности жизнь многих людей, и поэтому он не мог не быть озабочен.

– Мне помнится, – сказал он, обратившись ко мне, – что наша добрейшая madame Шюйлер говорила мне, Литтлпейдж, что вы единственный сын у ваших родителей, так ли это?

– Да, милорд, и я очень счастлив, что моя матушка не знает о том, что здесь происходит.

– У меня тоже есть родители, которым я дорог, – произнес виконт, – но они знают, что я избрал военную карьеру и, следовательно, обязан подвергать риску свою жизнь. Но я завидую тому солдату, который, идя в бой, может отогнать от себя мысль о своих близких и дорогих. Однако вот мы и у берега. Будем выполнять свой долг!

Это были последние слова, которые я слышал из его уст.

Когда авангард высадился на берег и подвезли несколько орудий, то французы сосредоточили в этом месте значительные силы, чтобы помешать нашей высадке. Но у них было мало артиллерии, и наша картечь расчистила нам вскоре дорогу. Правда, мы направили свою атаку не туда, где нас ожидали; по сигналу, данному нашим славным командиром, мы заняли берег и сумели удержаться на нем без серьезных потерь. Гурт, Дирк, Джеп и я все время старались держаться как можно ближе к виконту, и, согласно его приказу, наш отряд устремился вперед, тесня отступающего неприятеля. Перестрелка была слабая, но мы все время продвигались вперед, по мере того, как французы отступали к Тикондероге.

Как только мы очистили берег от неприятеля, генерал Аберкромби высадил значительную часть войска и построил его в колонны. Четыре тысячи человек милиции были оставлены им для защиты судов, но еще далеко не все баркасы высадили свои команды, и те, на которых находились боевые припасы, еще были далеко от берега.

Неприятель был оставлен у места высадки, один батальон под прикрытием деревянного форта, но, видя, что наши силы слишком велики, офицер, командовавший этим батальоном, приказал зажечь форт и отступил в полном порядке. Мы продолжали продвигаться вперед, но отсутствие проводников и густой лес, не говоря уже о неровностях почвы, вскоре заставили разбиться наши ряды. Колонны смешались, тем не менее наша колонна держалась наравне с передними рядами.

Вдруг впереди показались французские мундиры. Это был довольно значительный отряд, но и они, подобно нам, по-видимому, шли наугад, не зная, куда им идти, чтобы достигнуть скорее своих ретраншементов. Пройти мимо нас без того, чтобы при этом не произошло стычки, они не могли, и кто первый открыл огонь, они или мы, трудно сказать: стреляли те и другие. Мы четверо все вместе выпустили свои заряды и вынуждены были приостановиться, чтобы снова зарядить свои ружья. Только я успел вскинуть свой карабин на плечо, как заметил, что в голове нашей колонны произошло какое-то замешательство, и я увидел, что мимо нас пронесли в арьергард тело какого-то офицера. Это был лорд Гоу! Он упал при первом серьезном залпе неприятеля, и смерть этого дорогого, всеми любимого начальника вдруг как будто остервенила наших солдат. Они бросились на французов с бешенством и резали, убивали и ранили их десятками, забрав, кого можно, в плен и рассеяв остальных.

Но такого геройского пыла, какой проявил при этом Гурт Тэн-Эйк, я никогда не видал; он совершенно преобразился, этот всегда столь добродушный и милый весельчак. Он преследовал французов с яростью вплоть до самых их ретраншементов. Когда нам пришлось вернуться назад, на нас напали индейцы, но Джеп уложил троих прикладом своего ружья; Дирк убил наповал двоих, и это внушило врагам достаточно уважения к нашим особам, и они перестали нас преследовать.

Кроме того, в милиции находился один партизан, Роджерс, командовавший отрядом стрелков на нашем левом фланге. Он быстро двинулся вперед, но индейцы, опасаясь быть окруженными, рассыпались и оставили нас в покое.

Аберкромби выбрал место для остановки на ночлег своим колоннам, находившееся в двух милях от передовых укреплений Тикондероги, неподалеку от озера. Необходимо было дождаться прибытия артиллерии и боевых припасов, а также провианта. Кроме того, смерть Гоу произвела на всех удручающее впечатление.

Вернувшись в общий лагерь, мы отыскали там майора Бельстрода; нас приняли чрезвычайно радушно и когда узнали, что мы находились в отряде авангарда, отличившемся на фланге правой колонны, то нам устроили настоящую овацию.

– Вам может показаться странным удрученное состояние войск после столь благополучной высадки и при наличии более сотни пленных, но для нас было бы легче, если бы лучшую нашу бригаду уничтожили, чем потерять такого человека, как Гоу! Он был душой армии! Наш главнокомандующий не знает американцев и условий войны на этом континенте, отсюда вся нерешительность, ошибки, оплошности, которые могут иметь потом важные последствия в таком деле, как война!

И это говорил не один Бельстрод; эти мысли слышали повсюду.

Восьмого июля, ранним утром, был произведен смотр войск, затем передовые отряды двинулись на приступ форта Пропер, защищавшего город и расположенного на маленьком полуострове, а следовательно, доступного только с одной стороны. Кавалерия здесь не могла пройти из-за условий почвы, и Бельстрод и другие командиры вынуждены были спешиться; ни одно орудие не могло быть подвезено сюда, так как единственная сторона, с которой можно было подойти к форту, была защищена топким болотом, а там, где заканчивалось болото, начинался деревянный парапет. Этот-то парапет и должны были взять наши два корпуса. Для защиты его французы установили батарею вдоль всего парапета, у нас же не было ни одного орудия, чтобы прикрыть наше наступление.

Говорят, что Аберкромби не посоветовался ни с одним из американских офицеров перед тем, как приказать атаковать форт. Впереди всех, в голове колонны, шли шотландские горцы, а непосредственно за ними двигался полк Бельстрода. Шотландцами командовал старый боевой офицер, полковник Гордон Грахам. Чтобы подойти на расстояние выстрела к парапету, потребовалось больше часа времени из-за топкого болота и густого леса, сильно затруднявших движение. Приказано было не открывать огня, а добежать до парапета и взять неприятеля в штыки. Наконец, голова колонны стала выходить из леса; перед тем как выйти из-под прикрытия под неприятельский огонь, сделана была остановка, чтобы дать возможность всем подровняться и выстроиться в боевом порядке. Нас отделяли каких-нибудь шестьсот шагов от парапета, когда в наших рядах где-то на фланге раздался одинокий выстрел; это выстрелил Джеп, пробравшийся стороной по болоту и убивший наповал французского офицера, вскочившего на парапет, чтобы произвести рекогносцировку.

Горцы медленно продвигались вперед, идя в ногу под звуки своего марша, когда по всей неприятельской линии пробежал огонь; град пуль и картечи засвистел в воздухе, принося смерть в наши ряды. Шотландцы на минуту смешались, но тотчас же спохватились и продолжали идти вперед. Полк Бельстрода тоже пострадал; картечь свистела в воздухе, и мы видели, что впереди уже дерутся. Бойня произошла страшная; в числе жертв пал старый Грахам. Вскоре каждый командир открыл огонь, как только представилась возможность развернуться. Все честно выполняли свой долг; все рвались вперед к парапету, опережая друг друга. Но неприятель положил перед нами целые горы поваленных деревьев с отрубленными сучьями и ветвями, так что образовалось заграждение из рогаток, перейти которое в боевом порядке было невозможно; между тем французская артиллерия не прекращала огонь по всей линии. Некоторые части вынуждены были отступить. Бой продолжался четыре часа, наши солдаты безрезультатно стреляли по неприятелю, который из-за своих прикрытий безнаказанно расстреливал наших.

Гурт все время держался в первых рядах и вскоре очутился в самой свалке. Мы побежали за ним, добежали до поваленных перед парапетом деревьев и засели там, скорчившись между ветвей, но когда наши отступили, мы остались одни, а когда огонь стал мало-помалу затихать, волей-неволей пришлось решиться вернуться назад. Мы отступали, осторожно скрываясь за деревьями, и все же внимание неприятеля было привлечено выстрелами Гурта, который отступал, продолжая стрелять, в продолжение нескольких минут пули свистели вокруг нас, как рой пчел.

Джепа не было с нами, и я не знал, где мне его найти, но когда мы добрались до болота, я увидел его, тащившего за собой рослого индейца, навьюченного тремя карабинами. Это был его пленник, остальных двух он уложил на месте, а ружья забрал с собой. Вскоре мы знали об отступлении по всей линии. Несмотря на превосходящую численность, мы были окончательно разбиты, раненых несли сотнями на баркасы и другие суда, стоявшие у берега, большинство убитых были оставлены на поле сражения, и в ту же ночь большинство судов отошли от берега, а остальные ушли на рассвете.

Так закончилась эта экспедиция 1758 года; на этот раз пришлось отказаться от возможности увидеть Монреаль и Квебек; в тот роковой день у нас было по меньшей мере десять тысяч человек под ружьем и большая половина из них была в деле. У неприятеля не было даже и пяти тысяч войска, рассеянного по частям по всему укреплению, и из них стреляла в нас самая незначительная часть. Непростительной и роковой ошибкой было брать приступом пост, почти неприступный, не имея даже артиллерии для прикрытия наступления.

В этот ужасный день мы потеряли пятьсот сорок восемь человек убитыми, одну тысячу триста пятьдесят восемь ранеными; больше половины полководцев было убито, а все остальные, за малым исключением, ранены. Полк Бельстрода тоже сильно пострадал, сам Бельстрод был ранен, Биллинг убит, а Гаррис получил огромный шрам от сабельного удара.

Страшное смятение произошло; подобного поражения никто не ожидал; люди садились на суда без разбора, все части вместе, и как только на судне не было больше свободных мест, оно уходило, не дожидаясь никаких распоряжений; припасы и багаж бросали, спасали только знамена. Милиции, которая почти не была в деле, поручили прикрывать отступление, то есть посадку людей на суда. Что же касается нас четверых, не считая пленника Джепа, с которым он никак не хотел расстаться, то мы положительно не знали, что нам делать. Все, кто нам был знаком в войсках, были ранены или убиты. Мы не только не знали, что случилось с Бельстродом, но даже не могли разыскать его полк.

Не зная, на что решиться, проситься ли на один из баркасов, отходивших сейчас, или дождаться утра, мы стояли и совещались у берега, как вдруг я услышал за спиной знакомый музыкальный голос, спрашивавший меня почти шепотом:

– Вы хотите уехать отсюда? С вас довольно этой забавы? Да?

Я оглянулся, за мной стоял Сускезус. Кругом кишела движущаяся толпа людей: одни проталкивались к берегу, другие возвращались за чем-нибудь, и среди этой движущейся толпы пробрался онондаго, никем не замеченный. Откуда он взялся? Как разыскал нас? Этого я не мог узнать даже впоследствии.

– А ты можешь помочь нам уехать, Сускезус? – спросил я.

– Да, лодка здесь! Идите за мной!

Мы последовали за ним, и он повел нас прямо по направлению к французским расположениям. С минуту у меня опять мелькнуло подозрение о предательстве, но оказалось, что Сускезус очень разумно выбрал уединенную бухточку, где и спрятал в камышах нашу лодку, ту самую, в которой он перевозил нас через озеро.

Я высказал было опасение, что индейцы, союзники французов, могли напасть на нас в этом уединенном месте, чтобы воспользоваться наградой за скальпы, но онондаго поспешил успокоить нас.

– Нечего опасаться: сейчас краснокожие собирают скальпы на поле сражения; там очень много убитых, чтобы идти искать живых! – сказал он.

Однако в тот момент, когда мы уже садились в лодку, произошла непредвиденная задержка; наша лодка могла вместить только пять человек, шестого никак нельзя было захватить, а мой Джеп не хотел расстаться со своим пленником.

– Для краснокожего нет места, – заявил онондаго, – пятеро хорошо, шестеро дурно!

– Что же с ним делать? – спросил Гурт.

– Снять скальп, – спокойно ответил онондаго, – скальп прекрасный – длинный чуб, хороший скальп!

– Это хорошо для тебя, сударь мой Сускезус, но нам, христианам, это не годится! Мне думается, что лучше всего обезоружить его и пустить на волю!

– Обезоружить? Да он и так уже давно обезоружен, но он сию же минуту найдет себе оружие на поле битвы! Но делать нечего; надо его отпустить! Отпусти его, Джеп! – приказал я.

– Больно жалко, мистер Корни! – запротестовал негр, не желая лишиться своего военного трофея.

– Ну, нечего рассуждать: ты нас всех задерживаешь, развяжи его и отпусти!

Джеп принялся медленно развязывать. Дирк, Гурт и онондаго уже сели в лодку, а я занес ногу, как услышал за собой сильные удары, словно кого-то бьют по спине; оглянувшись, я увидел, что Джеп концом веревки, которой был связан его пленник, хлестал несчастного по спине так, что сквозь кожу выступила кровь. Индеец стоял неподвижно, не издавая ни малейшего звука, высокий, стройный и спокойный, как ствол молодой сосны. Возмущенный этим поступком, я отшвырнул негра в сторону, собственноручно перерезал связанную веревку на пленнике и, насильно втолкнув Джепа в лодку, сел сам, и лодка наша отчалила.