Текст книги "Брак на пари"

Глава 7

Забрызганная грязью карета Уэрхемов остановилась перед городским домом Сент-Моуров.

Выйдя из кареты, Эмма споткнулась. Ее ноги затекли после нескольких дней пути, а все тело нещадно болело.

Погода испортилась, и дожди превратили дороги в сплошное месиво, так что лошади шли только шагом. У всех испортилось настроение, и между кучером, Реддингсом и слугами, ехавшими на запятках, без конца вспыхивали перебранки. Сейчас они торопливо вытаскивали вещи, и на лицах у всех было написано облегчение: наконец-то они дома! Эмма сама мечтала о ванне, чашке горячего чая и чистой постели.

Дворецкий с каменным, словно высеченным из гранита лицом открыл парадную дверь. Эмма попыталась вспомнить его имя. Ах да, Клинтон! Колин поздоровался с дворецким.

– Ну как, все в порядке? – спросил Колин и прошел в дом, не дожидаясь ответа.

«Видимо, он еще ни разу не получал на этот вопрос отрицательного ответа», – с улыбкой подумала Эмма.

Она последовала за мужем в огромный холл с мраморным полом в черно-белую клетку. Изящно изгибающаяся лестница вела на верхние этажи.

– Нет, милорд, нельзя сказать, чтобы все было в порядке, – сказал Клинтон, когда на улице послышались звуки отъезжающей кареты и парадную дверь закрыли.

Колин не расслышал его слов. Но Эмма сразу насторожилась.

– В чем дело? – спросила она, и тут из подвальных помещении раздался душераздирающий вопль, который разнесся по всему дому, как звук трубы, возвещающей в лагере подъем.

– Это еще что? – воскликнул Колин.

Лицо Клинтона стало, если это вообще возможно, еще более каменным. Его этот вопль, по-видимому, нисколько не удивил. Эмме стало не по себе.

– Это, наверное, Нэнси, милорд, – мрачно ответил Клинтон.

– Нэнси? Кто это, черт побери? – Колин, уставший с дороги, был в раздраженном состоянии духа.

– Вторая горничная, милорд, – загробным голосом ответил дворецкий.

– Горничная? – Колин вперил в Клинтона взгляд, который мог бы обратить в бегство любого. – И что это с ней?

Клинтон не успел ответить. Дом вновь огласил вопль, перешедший в какое-то странное квохтанье. Эмме показалось, что это смех. Кажется, она догадалась, чем объясняются эти странные явления.

– У Нэнси слабые нервы, – объяснил дворецкий.

– Я и вижу, – отозвался Колин.

– Она так реагирует на истории мистера Ферека.

– О Боже! – воскликнула Эмма. Ее опасения подтвердились.

– Я просил его не развлекать молодежь своими… воспоминаниями, – продолжал Клинтон. – На мой взгляд, они совсем не подходят для наших людей. Даже наоборот. Но он пренебрег моим советом.

– О Боже! – только и повторила Эмма.

– Боюсь, милорд, что лакеи его подзуживают, – сказал в заключение Клинтон. – В его присутствии они забывают все правила хорошего тона.

Лицо Клинтона было бесстрастным, он говорил ледяным тоном, но Эмма заметила, что в его светлых глазах мелькнула искра чего-то, очень похожего на ярость.

– Я с ним поговорю, – сказала она.

– Да, мистер Ферек нам сообщил, миледи, что подчиняется только вам, – сказал Клинтон, не глядя на нее.

– Мне очень жаль, Клинтон, – сказала она. – Я объясняла Фереку, какие порядки установлены в английских домах, но Ферек не всегда…

Дворецкий смотрел куда-то мимо нее. Колин же, видимо, не хотел вмешиваться в это дело. Эмма постаралась забыть об усталости.

– Я пойду вниз и поговорю с ним сама, – сказала она.

– Пожалуйста, миледи. Очень буду вам благодарен, – все тем же бесстрастным тоном отозвался Клинтон.

Эмма вздохнула. Хотя она и предполагала, что Фереку будет нелегко привыкнуть к жизни в новом доме, она все же надеялась, что все уладится миром. Эмма обреченно спустилась по лестнице вниз. Приближаясь к кухне, она услышала густой бас нараспев что-то повествовавшего Ферека. Она остановилась послушать.

– Гляжу – он гонится за мной по улице с мясницким топором в руках.

– Какая жуть, – проговорил женский голос. – С чего это он?

– Он очень рассердился.

– Да уж, – согласился мужской голос.

«Один из лакеев», – догадалась Эмма.

– Того, кто посмеет забраться в гарем, делают евнухом.

Все молчали.

– Что это такое? – спросил женский голос.

После короткого молчания Ферек ответил:

– Наш мерин Райли – евнух.

Раздался мужской хохот.

«Да тут не один лакей», – догадалась Эмма.

– То есть, как… они отрезают… у человека? – истерически завопила Нэнси.

Эмма живо представила себе, как Ферек утвердительно кивнул головой.

– И я припустился бежать.

– Еще бы, – поддакнул лакей. – Тут побежишь! Господи помилуй – топор!

– Нет уж, от этого господина милости ждать не приходилось, – заявил Ферек.

– Это богохульство, – раздался враждебный мужской голос.

Эмма решила, что пришло время вмешаться. Она открыла дверь и вошла на кухню.

Ферек сидел в деревянном кресле, опершись ладонями о колени, и был похож на гигантского идола. Две горничные, три лакея и судомойка глядели на него во все глаза. Увидев Эмму, все мгновенно вскочили со своих мест. Юная судомойка убежала, остальные склонились в поклонах. Ферек, не торопясь, поднялся с кресла. Радостная улыбка осветила его лицо.

– Слава Богу, вы целы и невредимы, госпожа!

– Разумеется, Ферек.

Он был убежден, что, если его не будет с ней, в пути ее обязательно убьют разбойники.

– Я хочу с тобой поговорить, Ферек, – строго сказала Эмма.

– Конечно, госпожа. – Жестом монарха Ферек отослал остальных слуг из кухни. – Садитесь вот сюда, – сказал он, указывая на кресло, в котором только что сидел сам.

Эмма покачала головой:

– Ферек, разве я тебе не объяснила, что всеми слугами здесь распоряжается Клинтон?

– Конечно, госпожа.

Ферек смотрел на нее невинными глазами.

– Ты должен понять, что так заведено в этом доме, и ты не должен сердить дворецкого.

Ферек выпрямился и скрестил на груди могучие руки.

– Я был очень вежлив с мистером Клинтоном, – с оскорбленным видом заявил он. – Хотя он и…

– Ферек! – Эмма отлично понимала, какую тактику он применял.

Внешне подчиняясь дворецкому, он на самом деле подрывал его авторитет так искусно, что придраться было совершенно не к чему! За то время, что он у нее служил, Эмма успела уяснить, что Ферек склонен к интригам.

– Ты не должен отвлекать других слуг от работы, – с упреком сказала она.

На лице Ферека появилось удивленное выражение человека, которому нанесли незаслуженную обиду.

– Я, госпожа?

– А что ты делал, когда я вошла на кухню?

– Неужели нам за весь день нельзя отдохнуть несколько минут? – развел руками Ферек.

Он хочет завести среди слуг союзников. Кроме того, он обожает восхищенную аудиторию.

– Никаких реминисценций, – строго сказала Эмма.

– Ремини… Я не знаю этого слова.

– Не рассказывай слугам свои истории, – объяснила Эмма.

– Но они так им нравятся…

– И перестань интриговать, Ферек!

Он опять развел руками и расширил глаза – какие незаслуженные обвинения!

– В Англии другие порядки. – Вспомнив, что Ферек рассказывал ей, Эмма побледнела. – И не вздумай подложить что-нибудь в пищу мистеру Клинтону, – со всей возможной суровостью сказала она. – Или кому-нибудь еще. Ты меня понимаешь, Ферек?

– У меня нет нужды прибегать к яду, – высокомерно проговорил тот.

– Вот и прекрасно, – с облегчением сказала Эмма.

– Я могу стать начальником в этом доме и без таких…

– Слугами распоряжается мистер Клинтон, – повторила Эмма. – Он служит барону уже много лет.

Ферек внимательно посмотрел на нее и перестал хмуриться.

– Клинтон пользуется расположением вашего супруга?

– Д-да, – ответила Эмма, которой не нравилось выражение глаз Ферека.

– И он служит в этом доме очень давно?

Эмма опасливо кивнула.

– Может быть, еще с тех пор, когда господин был мальчиком?

– Не знаю. Возможно.

– Ага! – Ферек кивнул, словно наконец-то разгадал мучившую его загадку.

– Так ты понял, что я сказала? – спросила Эмма.

Ферек улыбнулся, и Эмме это совсем не понравилось. Но он сказал только два слова:

– Да, госпожа.

– Ты перестанешь рассказывать истории?

– Конечно, госпожа. Я исполню все ваши повеления. – И, прижав руку к массивной груди, он низко ей поклонился.

Надо только знать, как тобой повелеть, – скептически подумала Эмма.

Ферек считал, что имеет полное право делать все, что она ему не запретила.

– Повторяю: ты должен следовать правилам, заведенным в этом доме, – добавила Эмма.

– Я старался им следовать. Но все время на моем пути попадается что-нибудь, чего я не понимаю.

Конечно, он был воспитан совершенно в другом духе, – подумала Эмма, и ее кольнуло чувство вины. – Откуда Фереку знать, что принято в Англии?

– Если ты что-нибудь не понимаешь, спроси меня.

– Хорошо, госпожа. Спасибо. Вот, например…

– Что?

– Джон говорит, что он собирается обломать Нэнси. Что это значит?

Эмма искала слова:

– Ну, как бы это сказать…

– Мне кажется, что у него нечестные намерения.

– Гм…

– Мне нравится Джон, и я не хочу его убивать, – серьезным тоном заявил Ферек.

– Убивать?!

Гигант с удивлением смотрел на нее.

– Но должен же я защитить честь дома!

– О!..

Насколько все было проще, когда у нее не было своего дома. Тогда они с Фереком прекрасно ладили. Он скрещивал на груди огромные руки и свирепо глядел на любого, кто осмеливался проявлять к ней неуважение. Обидчика как ветром сдувало. Но мистера Клинтона ветром не сдует. Не сдует и Джона с Нэнси.

– Никого убивать я тебе не позволю, – твердо сказала Эмма.

– Но…

– Об этом и речи быть не может, Ферек. Выкинь этот вздор из головы. В твои обязанности не входит защищать честь дома. Это мое дело.

Ферек посмотрел на нее с сомнением:

– Разве в Англии честь дома защищает хозяйка?

Эмма кивнула.

– Но вы же не умеете драться. Как вы накажете бесчестного человека, который пытается совратить ваших прислужниц?

– Для этого есть законы, – заявила Эмма с большим убеждением в голосе. – Главное, Ферек, что тебя это не касается. Понятно?

– Сколько же в Англии законов! – ответил Ферек, качая головой. – Как вы ухитряетесь их все помнить?

– Мы этому обучены, – вывернулась Эмма. – Обещай мне, Ферек, что ничего не будешь делать, не посоветовавшись со мной.

Ферек горестно вздохнул:

– У меня голова идет кругом, госпожа. Разве я вас плохо охранял по дороге в Англию?

«Да, если бы не он, я бы живой сюда не добралась, – признала Эмма. – И за это я ему благодарна».

– Ты меня прекрасно охранял.

– А теперь я вам не нужен. Вас охраняют ваш муж и его слуги.

Он был прав, и Эмма почувствовала себя виноватой.

– Ты всегда будешь моим спутником и защитником, – объявила она.

Лицо Ферека расцвело в улыбке.

– Но ты должен меня слушаться, – поторопилась добавить Эмма. – И я не желаю слышать, что ты собираешься кого-то убивать.

– Конечно, госпожа. Вы приказываете – я повинуюсь.

И Ферек опять поклонился.

– И не забывай, что начальник здесь мистер Клинтон, и ты должен его слушаться.

Ферек благостно улыбнулся.

– Конечно, госпожа.

Эмма задумчиво посмотрела на него. Он говорил таким тоном, словно не придавал всему этому особого значения. Но Эмма знала, что он не хочет подчиняться Клинтону. Опять что-то задумал, догадалась она.

– Запомни: в этом доме слугами распоряжается мистер Клинтон, – еще раз повторила она.

– Да-да, понял.

– Ты с этим согласен?

– Конечно, госпожа.

Но в глазах у Ферека мелькнула какая-то хитрая искорка, и Эмма осталась в сомнении. Она не знала, что еще ему запретить, и дала себе слово не спускать с него глаз. Потом вздохнула, зная, что это невозможно. На какое-то время можно быть спокойной. Сразу после выговора он вряд ли затеет что-нибудь. Так что можно спокойно выпить чаю и лечь в постель. Больше вроде ничего случиться не может. Эмма потянулась, предвкушая мягкую подушку под звенящей головой, чистые простыни, блаженную расслабленность.

В холле ее поджидал Клинтон. Что ему надо? Уж не считает ли он, что она обязана отчитаться перед ним результатах разговора с Фереком?

– К вам пришли с визитом, миледи, – сказал он.

– Сейчас? – удивленно спросила Эмма.

– Я ему сказал, что вы только что приехали и очень устали, – ответил Клинтон. – Но молодой человек настаивает, что должен вас видеть.

– Молодой человек?

Клинтон протянул ей визитную карточку:

– По-моему, это ваш брат, миледи.

Эмма вздохнула, глядя на визитную карточку Робина.

– Он, кажется, очень взволнован, – сказал Клинтон.

Неужели Клинтон, таким образом, наказывает ее за Ферека? Но на лице дворецкого, как всегда, ничего нельзя было прочитать.

– Он в гостиной? – спросила Эмма.

– Да, миледи.

– Хорошо. Благодарю вас, Клинтон.

Эмма пошла к лестнице. Ей очень хотелось сблизиться с братом. Вот только жаль, что он выбрал для визита сегодняшний вечер. Когда Эмма вошла в гостиную, Робин стоял возле камина и пытался забросить начищенным ботфортом выпавший на пол уголек.

Да, из него явно получается денди, подумала Эмма, глядя на массивные подплечники, невероятной сложности узел на шейном платке и жилет, поражающий глаз сочетанием желтых и оранжевых полос. Зачем ему все это? Он и так весьма красивый молодой человек.

– Здравствуй, Робин, – с улыбкой сказала она, проходя в комнату.

Он живо повернулся к ней лицом, и Эмма опять поразилась тому, как он похож на их покойную мать.

– Привет, – ответил он. – Этот ваш дворецкий уверял, что ты меня не примешь. Но они все такие – воображают о себе бог знает что и вечно стараются под каким-нибудь предлогом тебя выставить.

Сквозь браваду в его голосе прорывалось беспокойство, и Эмма не стала ему говорить, как она устала.

– Садись, – предложила она, и сама с наслаждением опустилась на диван.

– Я решил повидать тебя сразу по приезде, потому что не успел этого сделать до твоего отъезда. Но я не знал твоего адреса.

– Я, наверное, забыла тебе его сказать. Прости, пожалуйста.

Какие мягкие подушки у этого дивана, – подумала Эмма. – Почти такие же мягкие, как моя постель.

– Я хотел извиниться, – покраснев, сказал Робин. – За то, как я вел себя на свадьбе. Чересчур много выпил шампанского, а я к нему не привык. Да еще эти офицеры не дали мне толком произнести тост.

– Это не важно, Робин.

– Нет, важно. Мне хотелось хорошо выглядеть. Единственный брат и все такое. Толпа Уэрхемов. Надо было кому-то поддержать честь и нашей семьи.

– Не важно, Робин, – сонно повторила Эмма.

– Они все смеялись! – воскликнул Робин таким тоном, точно в этом была виновата Эмма.

«Какой широкий диван – почти лежишь, – думала Эмма. – И знаешь, что он под тобой не подпрыгнет и не швырнет вдруг в угол. Какое блаженство!»

– Они не хотели тебя обидеть, – сонно сказала она. – Ведь и правда было смешно.

Робин покраснел еще больше.

– Не знаю, что в этом было смешного, – обиженным голосом сказал он. – Я мог сильно ушибиться.

– Зато теперь, наверное, будешь пить меньше.

Диван прямо плыл под Эммой. Закрыть, может, на минуту глаза? – подумала она. – На одну только минутку!

– Ты говоришь совсем как отец, – пожаловался Робин.

– Неужели? Это ужасно.

– Я думал, что ты совсем другая.

– Я и есть другая, – сказала Эмма, с трудом открыв глаза. Ее одолевал сон. Она не помнила, когда так уставала.

– Я надеялся, что мы подружимся, – продолжал Робин. – Во-первых, это как-то не по-людски – совсем не знать своей сестры. Все смотрят на тебя, будто ты чокнутый.

– Нам и правда надо с тобой хорошенько познакомиться, – сказала Эмма, от усталости с трудом выговаривая слова. – Давай назначим день…

С довольным видом Робин подтащил стул ближе к дивану:

– Давай я тебе расскажу, как все было. После того как ты… уехала, меня отправили в школу. Жуткое место, на севере Англии. Холод там был как в Арктике. А учителя – кошмар какой-то. Моложе шестидесяти – ни одного. Нас заставляли носить штаны до колен и… – И Робин стал в подробностях рассказывать Эмме про все невзгоды своих школьных лет. Эмма смутно понимала, что Робин жалуется, как скучно у него проходили каникулы… «Какой прелестный диван – погружаешься в него, как в огромное белое облако…»

– …Но отец меня и слушать не хотел. Говорил, что из школы меня не заберет, меня, видишь ли, нужно держать в ежовых рукавицах. Дисциплина – самое главное…

Эмма с трудом боролась со сном, напоминая себе, что Робин рассказывает ей про свою жизнь. Но каким-то образом в его словах ей слышался прибой Треваллана. Такой убаюкивающий рокот… А Робин все говорил и говорил, подробно рассказывая про каждый школьный год и каждый спор с отцом. Прошло десять минут, потом пятнадцать.

– …И вот восемь месяцев назад я решил снять квартиру в Лондоне, – продолжал Робин. – Он уже больше не мог держать меня на помочах. И с тех пор я кручусь в свете. Эта жизнь по мне. И все было бы отлично, если бы не…

Робин оборвал себя и кашлянул. Он дошел до главного – как отец стесняет его в деньгах. Он надеялся, что новооткрытая сестра окажет ему содействие. Поскольку это содействие Робин представлял себе в виде крупного займа, он не знал, как подступиться к такой деликатной теме. Уставившись в пол, он запинаясь произнес речь, которую готовил несколько дней. Ему так хотелось предстать перед Эммой светским юношей, которого не смущают мелкие условности.

Ну вот, он все высказал. И ждал ее ответа, по-прежнему глядя на пол. Не важно, что она ответит, лишь бы не стала над ним насмехаться.

Но ответа не было. Стояла полная тишина. Даже было слышно, как в камине потрескивают угли. Рассердилась она, что ли? Или придумывает, как бы поизящнее ему отказать? Не в силах больше терпеть неизвестности, Робин украдкой посмотрел на сестру. Его светлые брови сошлись на переносице. Робин встал со стула и, не веря своим глазам, шагнул ближе к дивану. Нет, он не ошибся. Глаза его не обманули. Эмма крепко спала.

– Черт! – громко выругался он.

– А?

Эмма проснулась и непонимающе уставилась на брата, словно не узнавая его.

– Все ясно! – зло проговорил Робин.

– Я… О Боже мой! Я заснула? Прости меня. Мы так долго ехали, а вчерашнюю ночь провели в такой ужасной гостинице, что я не сомкнула глаз…

– Нет, это ты прости меня, – стиснув зубы, проговорил Робин. – Я не знал, что навожу на тебя такую скуку. Можешь быть спокойна – больше я к тебе приставать с… разговорами не буду.

– Ну что ты, Робин!

У него было багровое от возмущения лицо, и он с трудом сдерживался. Молодым людям везде мерещатся обиды. Эмма это отлично знала.

– Если ты тоже собираешься надо мной насмехаться…

– Я вовсе не насмехалась.

Но он ее не слушал.

– …тогда мне лучше уйти, – сказал он голосом, в котором почти слышались слезы.

Махнув рукой, будто что-то выбрасывая, Робин широкими шагами вышел из гостиной. Эмма услышала, как он, грохоча сапогами, сбежал по лестнице в холл. С трудом поднявшись с мягкого дивана, она вышла на лестницу. Робин требовал у дворецкого шляпу. К тому времени, когда Эмма спустилась вниз, его там уже не было.

– Весьма характерный молодой человек, – сказал Клинтон, и Эмме почудилось в его голосе удовлетворение.

– К дьяволу! – сказала она.

Клинтон поднял брови. Эмма так на него посмотрела, что он тут же снова их опустил и еще больше выпрямился. Довольная произведенным эффектом, она повернулась и опять пошла вверх по лестнице. Теперь уж ничто не помешает ей добраться до спальни.

Ей ничто и не помешало. Но, к сожалению, неожиданная концовка встречи с Робином прогнала у нее сон. Ну что ж, раз не хочется спать, по крайней мере, напьюсь чаю, – решила Эмма и позвонила горничной. Не успела Эмма снять измятое платье и надеть пеньюар, как горничная вернулась с чаем. Эмма уселась в кресло рядом со столиком, на котором стояла дымящаяся чашка, и положила ноги на табуреточку. Н-да, пока что возвращение в Лондон ознаменовалось одними неприятностями. Осложнения с Фереком и Робином на этом, конечно, не кончатся. Эмма с тоской вспомнила Треваллан, где так покойно и так красиво, но тут же подавила это чувство. Колин хочет жить в Лондоне. Здесь у него друзья. И Эмма постарается ему угодить и прижиться в Лондоне. На маленьком столике ее дожидалась гора почты. Многие конверты, видимо, содержали приглашения. Завтра она их все откроет и примет все приглашения. Завтра.

Эмма откинула голову на спинку кресла. Чай ей помог, и головная боль почти прошла. Интересно, Колин уже лег спать? В эту самую минуту, словно услышав ее, Колин открыл дверь между их комнатами.

– А я думал, что ты уже давно спишь.

– Да нет, пришлось улаживать… кое-какие домашние дела.

– А. Ну что, все успокоились?

Он уже выбросил из головы жалобы Клинтона, – с завистью подумала Эмма.

– Да, более или менее.

Колин сел в кресло напротив Эммы и вытянул ноги.

– Знаешь, я давно удивляюсь, каким образом ты обзавелась таким слугой. Странный выбор для дамы.

– Это был не совсем мой выбор.

– Почему-то я совсем не удивлен, – с усмешкой сказал ее муж.

– Да, Ферек – человек решительный, – с улыбкой признала Эмма. – Но тут решал не он, а скорее обстоятельства.

– Какие обстоятельства?

– Мы подъезжали к Константинополю и остановились на ночь в деревенской… скажем, гостинице, хотя такого названия это заведение не заслуживает.

Эмма говорила, опустив глаза, а Колин тем временем разглядывал ее лицо.

– Еды там приличной не было, и я решила пойти на рынок и купить чего-нибудь на ужин. Это было совсем близко. С собой я взяла двух… служащих гостиницы.

– А где в это время был этот недоумок Эдвард? – сурово спросил Колин.

Эмма сделала гримаску.

– Он уже сел играть, и оттащить его от игры было невозможно.

– То есть твой муж позволил тебе идти одной на рынок в сопровождении незнакомых людей из турецкой деревни?

Эмма пожала плечами.

Колин издал звук, похожий на львиный рык.

– Мы пошли на рынок, и я начала выбирать продукты. Все выглядело очень заманчиво и приятно пахло специями. – Погрузившись в воспоминания, Эмма подняла голову, устремив взгляд в пространство. – Но я видела, что на меня таращатся. Там все женщины носят чадру, так что всем было ясно, что я чужестранка. Но все началось, когда я вынула кошелек, чтобы расплатиться за покупки. Денег у меня было немного, но для моих сопровождающих они, возможно, представляли целое богатство.

– Весьма возможно, – прорычал Колин.

– Один из них обхватил меня сзади, а другой вытащил дубинку, видимо, собираясь меня ею ударить.

– Боже правый!

– Я порядком испугалась, – призналась Эмма.

– А ты знала, что в Турции процветает торговля рабами, и особенно рабынями?

– Странно, что ты об этом заговорил – в свете того, что случилось дальше. Я изо всех сил вырывалась, по держали меня крепко. И вдруг я услышала какой-то рев. Через секунду державший меня человек так резко разжал руки, что я упала на колени.

Колин пробурчал что-то неразборчивое.

– Оглянувшись, я увидела, что на моих обидчиков напал огромный человек. Он что-то кричал им по-турецки. Слов я, конечно, не понимала, но их смысл был ясен.

– Еще бы!

– Он ругался, – сочла нужным пояснить Эмма. – Одного он ударил с такой силой, что тот отлетел далеко в сторону. Потом гигант швырнул поверх голов зевак дубинку, которая с грохотом ударилась о стенку.

«Как ясно я все это помню, – думала Эмма. – Вот что значит испугаться».

– Мои обидчики убежали. Вокруг нас начала собираться толпа. И тут я увидела, что какие-то люди пытаются оттащить от меня моего спасителя. А потом я разглядела, что на руках и ногах у него цепи.

Эмма, наконец, посмотрела на Колина.

– Вот как?

– Его привели на продажу.

– Да?

– Да.

У Эммы при одном воспоминании об этом сжались кулаки.

– Нет, вы можете себе представить что-нибудь ужаснее?

– Варварство, – заметил Колин.

– Но никто так не думал. Все просто стояли и смотрели, как его уволакивают. У одного из его сторожей даже была плетка.

Колин внимательно наблюдал за ее лицом.

– А мой спаситель посмотрел на меня, но ни о чем не попросил и словно ничего от меня не ждал.

– Само собой!

Эмма слегка нахмурилась.

– Он и правда ничего от меня не ждал, Колин.

– Ну ладно, предположим.

– Естественно, мне пришлось его купить.

– Естественно.

– Ну не могла же я обречь его на такую участь после того, как он меня спас!

Колин промолчал.

– И с тех пор он был моим верным телохранителем и много раз выручал меня из всяких… трудных положений.

Колин нахмурился. Ему было невыносимо думать о том, в каких положениях оказывалась Эмма. Она, естественно, благодарна Фереку, и ему найдется место у него в доме, как бы он себя ни вел. Но Колина интересовал один вопрос:

– А он когда-нибудь признавался тебе… что он натворил?

– Что ты хочешь сказать?

– Ну, почему его вели продавать?

– Он много задолжал.

– А…

«Могло бы быть и много хуже», – подумал Колин.

– Он попытался открыть гостиницу в той же деревне, но получше качеством. Но у него не хватило денег да еще не повезло, и он обанкротился.

– Ясно.

– После этого он стал собственностью своих кредиторов, – добавила Эмма. – Ты можешь себе такое представить?

– Да, не повезло ему.

– Это просто возмутительно!

– Но ты его спасла от этой участи.

– Я ему, конечно, тут же дала свободу.

– Конечно.

Эмма подозрительно поглядела на Колина:

– Уж не насмехаетесь ли вы надо мной, милорд?

– Наоборот, я тобой восхищаюсь. Я просто пытаюсь представить себе, кто еще из моих знакомых дам мог бы, пережив подобное нападение, не раздумывая купить огромного раба.

– А что еще мне оставалось делать?

– Закатить истерику. Упасть в обморок. Разрыдаться.

– Ну и какой от этого был бы прок?

Колин расхохотался:

– Ни малейшего, моя неустрашимая Эмма!

Молодая баронесса Сент-Моур неторопливо шла по площади к своему дому, разглядывая два куска обоев, которые держала в руках. Она переводила взгляд с одного на другой и никак не могла решить, который больше подойдет для ее спальни в Треваллане.

– А тебе какие больше нравятся, Ферек, – спросила она слугу, – в цветочек или в полоску?

– Мне нравятся те, что выбрал я.

Эмма вздохнула. Фереку почему-то приглянулись обои совсем другого рисунка, и он горячо убеждал Эмму купить именно их. Хозяин магазина был шокирован тем, что слуга осмеливается давать советы своей хозяйке.

– Нет уж, я не желаю спать в окружении несущихся вскачь лошадей да еще на фоне грозовых туч, – возразила Эмма, наверное, уже в шестой раз. – Или эти, или вот эти.

– Те куда интереснее, – настаивал Ферек.

– Чересчур уж интересные. Надо выбрать из этих двух. Больше я и искать не буду. У меня голова кружится от всех этих обоев.

– Обстановка в английских домах такая… невыразительная, – заявил Ферек.

Эмма посмотрела на него с удивлением.

– Я выучил несколько новых слов, – с гордостью сообщил ей Ферек. – От этого человечка, что торгует обоями.

Эмма глядела на него непонимающим взглядом.

– Он сказал, что желтые обои невыразительные, – пояснил Ферек.

– А, помню.

– Это значит – скучные, без огонька, – продолжал Ферек. – Да он и сам невыразительный.

Эмма подавила усмешку.

– Так нельзя отзываться о людях, Ферек.

– Вот это по-английски: говорить нельзя, делать нельзя, замечать нельзя, – проворчал Ферек и умолк с недовольным видом.

Но Эмма уже привыкла к его жалобам. Она подняла перед собой оба куска обоев, поглядела на них и сказала:

– Глядя на маленький кусочек, трудно представить, как это будет выглядеть на стене.

– Кони будут выглядеть очень хорошо. Такие красавцы!

Эмма представила себе несущихся по стенам ее спальни синих лошадей и реакцию Колина на этот табун. Посоветуюсь с Каролиной, – решила она и сунула куски обоев себе в сумку. Сестра Колина с восторгом встретила ее решение обновить обстановку в Треваллане. Да и вообще за ту неделю, что они с Колином прожили в Лондоне, Каролина всячески старалась поближе сойтись с Эммой. Мать Колина ограничилась тем, что достала для них те приглашения, на которых настаивал ее сын, и представила невестку дамам, задававшим тон в обществе. Да и это сделала без видимой охоты.

Эмма вздохнула. Всю эту неделю они каждый вечер куда-нибудь выезжали. Видимо, она правильно предполагала, что Колин любит светскую жизнь. Самой же ей было скучно на всех этих раутах, многое ее раздражало, но она не собиралась подводить Колина и лишать его привычных развлечений.

Тут Эмма заметила, что перед их домом стоит какая-то женщина и так внимательно смотрит на окна, словно пытается разгадать какой-то скрытый в них секрет. На ней была дорогая траурная одежда, а в руках она держала букет цветов, перевязанный длинными розовыми лентами. Но самое странное было то, что цветы в букете давно завяли и высохли. Эмма остановилась и изумленно посмотрела на женщину со странным букетом. Та, словно почувствовав ее взгляд, обернулась. Эмма увидела, что она гораздо моложе, чем ей поначалу показалось, – совсем еще девушка, и притом очень хорошенькая.

Черный наряд выгодно оттенял ее золотистые волосы, нежную кожу, пухлые губки и большие голубые глаза. Девушка была маленького роста и едва доходила Эмме до плеча. Прямо как дорогая кукла, которых видишь в витринах фешенебельных магазинов. Но выражение лица у нее было отнюдь не кукольное, а своевольное и негодующее.

Эмма пошла к дому. Нисколько не смущенная собственным странным обличьем, девушка вперила в Эмму испытующий взгляд.

– Вы идете в гости к ней? – спросила незнакомка, когда ей стало ясно, что Эмма направляется к двери дома Уэрхемов.

– К кому к «ней»? – озадаченно спросила Эмма.

Девушка была явно не из тех, которые заговаривают на улице с незнакомыми людьми. И ее модный наряд, и выговор говорили о том, что она – барышня из аристократической семьи, где дочерей воспитывают очень строго.

– К новой баронессе Сент-Моур, – ответила девушка с таким видом, будто ей противно произносить эти слова.

– Нет, я…

– А я иду к ней, – перебила ее девушка. – Мне безразлично, что будут говорить. Я скажу ей прямо в лицо, что она погубила мою жизнь.

И она взмахнула букетом. Засохший цветок упал на мостовую.

– Погубила? – нахмурившись, переспросила Эмма.

– Он собирался сделать предложение мне, – заговорила девушка. – Я в этом не сомневаюсь, что бы там ни говорила мама. По поведению поклонника всегда можно понять его намерения. Но умерла бабушка, нам пришлось уехать на несколько недель в поместье, и тут появилась эта жуткая особа и заманила его в свои сети.

– Заманила? – переспросила Эмма.

– Да! – У девушки искривился рот, как у ребенка, который собирается заплакать. – Подумать только – вдова, старуха. Да, небось, еще толстая и безобразная.

Девушка опять махнула букетом, и на землю упало еще несколько сухих лепестков.

– Он собирался сделать вам предложение? – спросила Эмма.

– Да! Он танцевал со мной на балу у Бойнтонов и на двух танцевальных вечерах в Олмеке. Сюзен сказала, что он в меня влюблен.

Ясно, это одна из девиц, которых подсовывала Колину мать.

– А вы тоже в него влюбились? – спросила Эмма.

– Я люблю его без памяти! – страстно воскликнула девушка. – И никогда не полюблю другого! Я просто зачахну и умру с горя. – Она прижала свободную руку к груди. Ее кукольные голубые глаза метали молнии. – И я так и скажу этой… особе, которая его у меня украла.