Текст книги "Возлюбленный враг"

Она почти с облегчением отозвалась на стук Дикона в дверь. Его голос неуверенно произнес, что пора ехать. По крайней мере, сейчас она узнает самое худшее. Лейтенант, казалось, избегал ее взгляда и в ответ на приветствие лишь что-то пробормотал, что совершенно не обнадежило Джинни. Во всяком случае с Диконом она всегда чувствовала себя свободно, какой бы неловкой ни была ситуация.

Она вышла на улицу. Небо было затянуто тяжелыми облаками. Отряд уже построен, офицеры верхом, во главе колонны. За исключением Алекса, который стоял между Буцефалом и Джен, держа кобылу под уздцы. Лицо его было непроницаемым. Джинни еще подумала, не кажется ли ей, что тишина какая-то особенная, выжидающая и совершенно нетипичная для такой большой группы людей.

– Добрый день, полковник, – сказала она так, словно это было самое обычное утро.

– Доброе утро, Вирджиния, – ответил он. – Подойди сюда, я помогу тебе сесть в седло.

Его голос был спокойным и ровным, но у нее забилось и затрепетало сердце, когда она подходила к своей лошади. Алекс посадил ее в седло и потом тихо сказал:

– Положи, пожалуйста, руки на луку, одну поверх другой.

Джинни казалось, что двести пар глаз были устремлены на нее в этот момент. Она была слишком горда, чтобы спрашивать, зачем ему это понадобилось, и без единого слова сделала так, как он сказал. Он положил руку у ее бедра.

– Привстань немного, я хочу убедиться, что ты можешь достать луку, не напрягая рук.

Она чуть подалась вперед, чувствуя тепло его ладони сквозь ткань платья. Оставшись довольным, Алекс убрал руку и вытащил из кармана широкую полоску ткани. Пока она в завороженном потрясении смотрела на свои руки, он крепко связал ее запястья.

– Ты можешь держаться за луку, – сказал он таким же ровным тоном, проводя пальцем между материалом и ее кожей. – Повязка не будет тереть, если ты не будешь натягивать ее. Если же ты будешь напрягаться, узел затянется.

Он молча привязал тонкие кожаные поводья к уздечке Джен, потом вскочил на Буцефала, держа поводья в руке. Алекс сделал знак рукой майору Бонхэму, прозвучала команда, забили барабаны, и отряд двинулся по дороге к Лондону.

Джинни хотелось, как это часто бывало в детстве, внезапно стать невидимкой. Тогда, в те последние минуты, когда наказание представлялось неизбежным, это всегда казалось единственным спасением. Но не получалось ни тогда, ни сейчас. На ней даже не было накидки с капюшоном, чтобы натянуть его низко на лицо и скрыть яркую краску стыда и слезы отчаяния, выступившие у нее на глазах. «Только бы не заплакать», – думала Джинни, собрав всю волю в кулак. Она ведь никак не сможет вытереть слезы связанными руками и лишь привлечет к себе большее внимание.

Будь проклят Алекс с его жуткой способностью выбирать наказания, которые попадали в самую точку! Но ни жесткости, ни боли она не чувствовала, ткань была мягкая, как шелк, узел достаточно свободный, чтобы можно было двигать кистями. Совершенно беспомощная, Джинни была вынуждена цепляться за луку седла, чтобы удержать равновесие: ее лошадь подчинялась не ей, а чужой воле. Ее статус пленницы был подчеркнут со всей очевидностью, и Алекс показывал всем, что отныне у нее не будет возможности ускользнуть.

Джинни призналась себе, что, хотя и ужасно сердита, не может не восхищаться и не завидовать его находчивости. Она осознавала, что в какой-то степени это наказание оправданно. С самого начала они оба понимали неизбежность последствий противостояния между ними – любовниками. Алекс всегда говорил, что возлюбленную будет защищать, а с врагом – бороться. Сейчас наилучшим выходом для нее будет достойно принять это унижение, которая она сама вызвала на свою голову. И, в конце концов, она все равно победила.

От этой мысли на лице у нее появилась едва заметная улыбка, плакать расхотелось. Высоко держа голову, она распрямила плечи и начала обращать внимание на то, что происходило вокруг нее. Когда, наконец, покажется Лондон? Она никогда не была в нем, но Эдмунд много рассказывал о его великолепии, бесконечно разжигая ее воображение. Джинни понимала, что сейчас атмосфера будет несколько иной, ведь безудержная роскошь королевского дворца уступила место сдержанности пуританского парламента. Отряд приближался к городу с юга, значит, придется пересекать реку Темзу, чтобы попасть в центр города. Джинни гадала, пойдут ли они тогда по Лондонскому мосту или же воспользуются паромной переправой у дворца Лэмбет. Со слов Эдмунда она знала, что других дорог нет.

Ее настолько захватили собственные мысли, что она забыла о своем раздражении, а может, даже и о его причине, и уже собиралась задать вопрос Алексу, как вдруг он сказал:

– Дикон, возьми, пожалуйста, поводья Джен. Я хочу поехать впереди, с майором Бонхэмом.

Дикон немедленно выполнил просьбу, и Джинни искоса взглянула на молодого человека.

– Не стоит смущаться из-за моего положения, Дикон. Я сама виновата.

– Возможно, – пробормотал лейтенант, покраснев. – Но нельзя так обращаться с леди.

– Однако же это вполне уместно по отношению к мятежнице. – Ее ответ прозвучал удивительно весело.

– Если повязка очень тугая, я могу попытаться ослабить ее, – внезапно выпалил Дикон, покраснев еще сильнее.

Джинни с изумлением взглянула на него.

– О, Дикон, – растроганно сказала она, – ты действительно готов снова напроситься на взбучку от полковника – и ради меня?

– Я считаю, что это неправильно, – твердо сказал он. Джинни улыбнулась и покачала головой.

– Я искренне благодарна тебе, но я не испытываю никаких неудобств. Видишь, повязка совсем свободная. – Она покрутила руками в подтверждение своих слов.

В этом момент вернулся Алекс.

– Благодарю, Дикон. – Он взял поводья, потом еще раз внимательно взглянул на своего адъютанта. По лицу его скользнула усмешка, но он лишь сказал: – Можете вернуться на свое место, лейтенант. – Дикон тут же ретировался, а Алекс, кивнув в сторону Дикона, сказал Джинни: – У меня такое впечатление, что моя звезда начинает закатываться.

– Ему не нравится то, как ты обращаешься со своими пленными, – ответила она. – А я нахожу его заботу очень трогательной.

– Остается только надеяться, что эта телячья любовь не станет слишком утомительной, – заметил Алекс со смешком.

– Телячья любовь? О чем ты? – спросила Джинни, искренне удивившись.

– Ох, цыпленок, не нужно быть такой наивной. Бедняга Дикон по уши влюблен в тебя.

– Чепуха, – фыркнула Джинни, но потом смущенно подумала, что, может, это и правда. Иначе зачем Дикон стремился вызвать гнев командира, которого он, безусловно, боготворил?

– Можешь верить или не верить, это твое дело, только, пожалуйста, не поощряй его.

– Будь у меня свободны руки, я бы ударила тебя за эти слова, – заявила Джинни, негодуя. – Как ты смеешь думать, что я способна на такое!

– Я не хотел обидеть тебя, Джинни, – сказал Алекс успокаивающе. – Думаю, у меня не будет времени беспокоиться об эмоциональном состоянии Дикона. Я просто хотел тебя предупредить, и все.

– Мы пересечем Темзу по Лондонскому мосту? – спросила Джинни, уклоняясь от темы, которая, похоже, неизбежно привела бы к новой стычке.

– Нет, мы останемся на южном берегу. Основная часть армии расквартирована у Саутуорка, и мы остановимся там, пока я не встречусь с Кромвелем.

– О! – Этот возглас Джинни выразил все ее разочарование.

– Если получится, Джинни, я отвезу тебя на другой берег, и ты увидишь все, что захочешь, – улыбнулся он, поняв, что ее огорчило.

– Мне не доставит удовольствия разгуливать по улицам столицы со связанными руками, – колко заметила она.

– Ну, если будешь хорошо вести себя, то через день-другой в этом не будет необходимости, – спокойно парировал он.

День-другой! Джинни скривилась от такой перспективы. Ясно, что придется придумать какой-то веский повод, чтобы положить конец этому позору.

Алекс, вполне довольный темпом марша, объявил привал у Уолворта. Они не торопясь доберутся до Саутуорка через пару часов, так что привал вполне уместен.

Он снял Джинни с лошади, подхватил под локоть и проводил под раскидистое дерево, где можно было прислониться спиной к толстому стволу, посидеть на покрытых мхом корнях.

– Дай мне руки. – Она подняла их, и Алекс, развязав ткань, убрал ее в карман.

– Благодарю вас, сэр, – пробормотала она нежным голоском и, комично изобразив реверанс, села и расправила юбки вокруг себя. Алекс поджал губы.

– Берегись, цыпленок, как бы я не пожалел о склонности к милосердию. Тебе будет трудно есть с завязанными руками.

– Не думаю, что вы хотели бы уморить меня голодом, полковник, – с упорством продолжала Джинни. Серые глаза смотрели бесстрашно, вызывающе и насмешливо, понимая, что она права.

Алекс невольно рассмеялся, поворачиваясь, чтобы взять хлеб и сыр у Джеда.

– Нет, это меня совершенно не устроит, – согласился он, садясь рядом с ней. – Я не хотел бы, чтобы тебя стало меньше хоть на один дюйм.

Джинни была уверена, что Джед не мог не слышать этих слов, но морщинистое лицо солдата оставалось непроницаемым, когда он поставил корзину с яблоками между ними.

– Тут есть ручей, если захотите пить.

Джинни со времени своего невкусного завтрака проголодалась. Хлеб был пышный, с хрустящей корочкой; сыр – созревший и твердый, яблоки – свежие и сочные. Алекс вытянулся рядом с ней на спине, и, несмотря на события прошлой ночи и последовавшее наказание этим утром, между ними сейчас царила абсолютная гармония. Казалось, что это просто невозможно, но это действительно было так. Они сидели, словно в заколдованном кругу, который никто не смел пересечь. Никто не подходил к ним; остальные офицеры ели достаточно далеко от дерева, на берегу ручья.

Алекс бросил огрызок яблока в кусты и неторопливо поднялся.

– Сейчас вернусь, – сказал он, направившись к небольшой рощице. «Насколько у мужчин все проще», – недовольно подумала Джинни. Женщины рождены не для того, чтобы проводить свою жизнь в походе. Она с завистью смотрела, как он быстро вернулся, остановился, чтобы сказать несколько слов группе у ручья, и потом снова подошел к ней.

– Готова, Джинни? Нам пора в путь.

– Нельзя ли, чтобы я последовала по твоим стопам, прежде чем мы отправимся? – язвительно спросила она. – И если можно, без охраны.

Алекс рассматривал ее с подчеркнутой задумчивостью, словно взвешивая ситуацию.

– Так, думаю, ты ничего не сможешь устроить в этой рощице. Но берегись крапивы. Я не хотел бы, чтобы твоя нежная…

– Да перестань же! – Не сумев сдержаться, Джинни рассмеялась и направилась к деревьям.

На обратном пути, подчиняясь какому-то необъяснимому импульсу, она остановилась возле майора Бонхэма.

– Я должна извиниться, майор, за причиненное вам вчера беспокойство.

Губы майора едва тронула мимолетная улыбка.

– Вина была моя, – сказал он. – Я недооценил вас, Джинни. Единственным утешением для меня было то, что и полковник тоже.

Она засмеялась, и он вместе с ней, отчего Джинни стало несравненно легче. Одно дело – ссориться с Алексом и совсем иное – с людьми, с которыми она жила одной жизнью.

Когда она снова оказалась в седле, Алекс опять завязал ее руки, но на этот раз наказание не воспринималось ею так остро, как поначалу. Это была формальность, с которой нужно смириться. Вскоре после полудня они прошли через земляные укрепления на подступах к Лондону. Стража приветствовала их, и пока отряд шел, солдаты обменивались дружескими шутками. Никаких попыток прекратить это нарушение дисциплины не предпринималось, отметила Джинни, ведь отрад возвращался домой, в контролируемый парламентом Лондон. Они были среди друзей, и можно было немного ослабить строгие требования.

С растущим волнением Джинни смотрела вдаль, надеясь увидеть собор Святого Павла на холме над рекой или массивные башни самого Тауэра. Но небо все еще хмурилось и видимость была плохой.

Вместе с волнением вернулся и страх. Здесь она не найдет родственную душу на кухне или на конюшне. Она – пленница во вражеском лагере, и только Алекс может заступиться за нее. Но Алекс, казалось, совсем забыл о ее присутствии, хотя все еще держал поводья ее лошади. Его собственное волнение и напряжение были почти ощутимыми, как в тот раз, на Кабаньей горе, когда он чувствовал предстоящий бой. И снова она вздрогнула при мысли о странной, чужой для нее черте характера мужчины, который так хорошо знал ее тело и чье тело так хорошо знала она сама. Какую поразительную силу имело сочетание любви и страсти, достаточную, чтобы преодолеть различие принципов и характеров, которые должны были бы быть совершенно непреодолимыми!

Саутуорк оказался всего лишь огромным армейским лагерем вокруг кучки зданий, в которых когда-то жили обитатели поселка. Театр «Глобус», уже больше не нужный населению Лондона как театр самых лучших спектаклей, одиноко стоял на берегу реки. Джинни с тоской посмотрела на здание, вспомнив, как Эдмунд рассказывал о чудесных пьесах Бена Джонсона и Шекспира, которые он видел здесь. Возможно ли будет снова такое зрелище?

Отряд остановился у здания, которое прежде было гостиницей, но сейчас явно служило штабом армии. Джинни была вынуждена остаться на лошади, которую держал теперь поспешно вызванный солдат. Алекс направился в штаб, его офицеры, получив задания, разошлись. Отряд, казалось, растворился у нее на глазах. Только что двести человек стояли ровными рядами, а после громкой команды как исчезли.

Джинни снова остро ощутила свое положение пленницы, когда вокруг не было дружеских лиц. Она не могла спешиться со связанными руками. Солдат, удерживавший Джен, проявлял полное безразличие, и она снова подумала о том, как может Алекс быть таким жестоким и оставлять ее одну.

Казалось, прошла вечность, прежде чем он снова появился в дверях в компании двух полковников.

– Проклятие, – пробормотал он при виде ее. – Прости, я совсем забыл о тебе. – Он снял ее с лошади, и Джинни с огромным трудом подавила желание ударить его. – Можешь идти куда хочешь, только не подходи к лагерю солдат. Вернешься сюда через час. Тогда я уже буду знать, что нам делать дальше.

– А мои руки?

– Пока будут связанными. Я не могу приставить к тебе охрану и не хочу запирать тебя в комнате, так что пока остается в силе это ограничение.

Джинни смотрела, как он шагает по улице вместе с офицерами, и загрустила, но одновременно ей хотелось воткнуть ему нож в горло. Как он мог быть таким безразличным? Как он мог не понимать, насколько ей одиноко? Он был слишком занят, слишком поглощен своим делом. Лучше бы он оставил ее с леди Хэммонд в замке Кэрисбрук!

Глава 13

Джинни решила, что нет смысла киснуть. Она уже в Саутуорке, всего в часе езды от Лондонского моста, и неизвестно, что готовит ей будущее. Но скучным оно не будет, это точно. Воспрянув духом, она отправилась изучать окрестности. Сжав одну руку, осторожно покрутила запястьями, пытаясь освободиться от петли. В результате узел стал жестче и туже, кожа покраснела. Джинни рассердилась – следовало бы прислушаться к совету Алекса – и оставила свои попытки.

В деревне ей прежде всего бросилось в глаза множество женщин. Они судачили у дверей, стирали белье в деревянных корытах, развешивали его, кормили кур, месили тесто на деревянных подносах. Но на простых служанок они не были похожи, несмотря на то, что занимались домашней работой. Что-то в их одежде было не совсем приличным – юбка слишком коротка, блузка, спадающая с плеча и вольно обнажающая грудь, – и двигались они так, чтобы подчеркнуть свои женские прелести. Много смеялись, и каждый раз, когда мимо проходили солдаты, раздавались свист и непристойные шутки.

Они таращились на Джинни, и одна высокая, грудастая, с огненно-рыжими волосами и белой кожей, окликнула ее, подзывая к колодцу, где она стояла вместе с тремя другими женщинами.

– А ты чего тут делаешь, дорогуша? – поинтересовалась она совсем не зло. – Тут не место для таких, как ты. – Она потрогала пальцами добротную ткань амазонки, накрахмаленный белый воротничок, потом показала на руки:

– Ты, значит, пленная?

Джинни подтвердила это; так ей казалось проще, чем вдаваться в сложные объяснения о подопечных парламента.

– Я приехала с отрядом полковника Маршалла.

– Неужто? – Одна из женщин подмигнула. – Да, вот уж кто замечательный джентльмен, только уж очень задается. – Она шмыгнула, сморщившись, словно от дурного запаха. – Вечно ходит с задранным носом.

Из этого Джинни сделала вывод, что Алекс не развлекается со шлюхами и маркитантками, ведь именно таковыми и были эти женщины.

Она пожала плечами.

– Значит, вы живете в лагере?

Рыжеволосая рассмеялась.

– Где есть солдаты, дорогуша, там мы и живем. А теперь, когда Кромвель платит им, жизнь стала вполне хорошей, так ведь, девочки?

Все горячо согласились; потом одна из них с заметным презрением сказала Джинни:

– А ты, значит, подумываешь попробовать, милочка? На войне это не самая плохая участь.

Джинни, вспомнившей двух своих обидчиков с потными телами и отвратительным запахом изо рта, верилось в это с трудом, но она пробормотала что-то нейтральное, не желая никого обидеть.

– Наверное, не стоит рассчитывать, что одна из вас развяжет мне узел? – осторожно спросила она, протягивая вперед руки. К ее изумлению, они все отскочили от нее, словно у нее в руках была гадюка.

– Ты нас за кого принимаешь? – спросила рыжеволосая. – За помощь пленнице можно и виселицу схлопотать.

– Приношу извинения, – поспешно сказала Джинни. – Я не хотела доставить вам неприятности. Может, не стоит, чтобы вас видели разговаривающими со мной?

И женщины действительно засомневались в разумности разговора с пленницей, которая явно намеревалась бежать. Джинни пошла дальше, направляясь к театру «Глобус». Пронзительные вопли, раздавшиеся с боковой улицы, заставили ее остановиться. Казалось, никто больше не обращал на этот шум никакого внимания. Она стремительно пошла на крики и с отвращением уставилась на представшую перед ее глазами картину. Две женщины, сцепившись, катались по земле. Они обзывались последними словами, царапали и таскали друг друга за волосы. Группа солдат подбадривала дерущихся самыми грубыми ругательствами. Эта ужасная сцена завораживала, и Джинни не могла оторвать глаз, хотя и чувствовала себя униженной, словно она была одной из участниц этого спектакля.

– Пойдемте отсюда, госпожа. – Джед схватил ее за руку, оттаскивая от дерущихся и зевак. – О чем вы только думаете? Вам нельзя тут быть.

– Полковник сказал, что я могу пойти куда захочу, – запротестовала Джинни, понимая, что это более чем слабое объяснение ее увлеченности происходившим.

– Что-то, должно быть, затуманило его мозги, – заявил Джед без обиняков. – Видно, забыл, что здесь полно шлюх. Скорее всего так оно и было, – добавил он, раздраженно качая головой. – От волнения он всегда хуже соображает.

Джинни заинтриговало это объяснение. Джед говорил об Алексе так, как взрослый человек говорил бы о непослушном маленьком мальчике, которого он тем не менее очень любит.

Джед явно не собирался разрешить ей продолжать прогулку и решительно проводил ее к штабу, а там – в пустую, большую, довольно пыльную комнату, которая, судя по слабому запаху спиртного, очевидно, раньше была закусочной в гостинице.

– Здесь вам будет спокойно, – сказал он. – Если кто-нибудь захочет узнать, кто вы, просто скажите, что ждете полковника. – С этими словами он вышел, плотно закрыв за собой дверь. Джинни села на гладкий подоконник, который за многие годы был отполирован, вероятно, такими же любителями посидеть на нем, и выглянула на улицу, где жизнь бурлила, как и прежде.

Алекс, в той же компании, что и раньше, появился через десять минут, и Джинни наблюдала, как Джед подошел к нему. Денщик говорил довольно долго, и Алекс, как показалось Джинни, пришел в замешательство. Он теребил подбородок и посматривал в сторону гостиницы. Потом кивнул, что-то быстро сказал Джеду, который, на взгляд Джинни, отдал честь заметно вызывающе и ушел. Алекс и оба полковника направились к гостинице.

Когда Алекс вошел в комнату, Джинни скромно сидела на подоконнике, положив связанные руки на колени, с выражением оскорбленной невинности на лице.

– Я так понял, что ты пережила несколько неприятных минут. Прости, я совсем не подумал о последствиях.

– Это было так ужасно, – пробормотала Джинни тихим голосом, теребя пальцы и опустив глаза. – Алекс, я думаю… они шлюхи! – Эти последние слова были произнесены с таким потрясением, с такой скромностью и невинностью, что трое мужчин стали неловко переминаться с ноги на ногу. – Неужели это правда? – спросила она, гадая, как долго сможет продолжать эту игру, прежде чем смех выдаст ее. – Неужели это действительно падшие женщины?

Алекс смотрел на нее со всевозрастающим подозрением. Никогда раньше она не давала ему ни малейшего повода подозревать ее в притворной стыдливости, как раз наоборот. Безусловно, такая драка, как ее в красках описал Джед, могла бы стать шоком для невинной девушки с тонкой нервной системой; но Джинни? Нет, она сделана из более крепкого материала.

– Госпожа Кортни, – сказал он, – не могли бы вы на минуту оторвать глаза от коленей и посмотреть на меня? – Она медленно подняла голову, и Алекс невольно расхохотался. Серые глаза были полны смеха. – Негодница! – воскликнул он. – На какое-то мгновение ты меня почти обманула. Джед и то больше шокирован.

– Если честно, было в этой сцене что-то страшно завораживающее, – ответила она. – Но не хотела бы я еще раз увидеть подобное. Сами шлюхи меня не волнуют, но… это было отвратительно.

– Не представляю, о чем я думал, – сказал Алекс со смущенной гримасой. – Будет лучше, если теперь я буду держать тебя при себе.

– Да, пожалуй, – деловито согласилась Джинни. – Ты не представишь меня своим коллегам? – Она вопросительно подняла брови, глядя на двух мужчин, стоявших рядом с ним. Оба они были более чем озадачены тоном разговора.

– О, прошу прощения. Господа, это дама, о которой я вам говорил, госпожа Вирджиния Кортни. Джинни, позволь представить тебе полковников Ричардса и Чемберса.

Джинни встала с подоконника, улыбнулась и попыталась присесть в учтивом реверансе.

– Прошу простить меня, господа, – мило прощебетала она, – но я не могу сделать настоящий реверанс со связанными руками.

– Дай их сюда, – сказал Алекс и нахмурился, увидев узел. – Я же говорил тебе, что, пытаясь высвободиться, ты только затянешь его. Я не смогу его развязать.

– Это неудобно, – заявила Джинни. – если бы я могла развязать его сама, то уже давно бы это сделала.

– Не сомневаюсь, – сказал он, вытаскивая нож из чехла на поясе. – Госпожа Кортни, господа, чрезвычайно изобретательная мятежница. Ее нельзя недооценивать. – Ткань была разрезана. – Этого не должно было случиться, – тихо сказал он, поглаживая большим пальцем покрасневшую кожу на запястье.

Прикосновение, казалось бы, такое невинное, глубоко взволновало ее. Ласковые интонации голоса Алекса превратили ее в податливый воск, и на какое-то мгновение их пальцы переплелись. «Что скажут полковники Ричардс и Чемберс?» – рассеянно подумала Джинни, чувствуя, как предательский румянец заливает щеки.

Алекс понимающе улыбнулся ей, прекрасно зная, как действует на нее, и испытывая от этого удовольствие.

– Пошли, – сказал он. – Я провожу тебя в твою комнату. Условия, признаю, несколько примитивные, что завтра мы отправимся в Уайтхолл, и там ты будешь жить во дворце.

Джинни, просияв, захлопала в ладоши.

– Правда?

– Правда, – засмеялся он. – Я всегда держу слово, даже данное непримиримым мятежникам. Он провел ее в крошечную комнату, скорее кладовую.

– В этом здании больше нет женщин, – сказал Алекс, – но тебя никто не побеспокоит.

– Как ты можешь быть настолько уверенным? – спросила Джинни, удивленная столь резкой переменой отношения. В Гилфорде «в интересах ее безопасности» он запер ее на ночь и унес ключ.

– Потому что, цыпленок, первое право за мной, и все знают это.

– А, – сказала она, покусывая нижнюю губу. – Значит, мы больше не таимся? – Это объясняло его откровенность в присутствии полковников.

– Если ты не против, – сказал он, беря ее руку и поднося к губам. – После завтрашнего дня у меня не будет оснований держать тебя пленницей. Я должен буду или передать тебя Кромвелю с рекомендациями поместить в хорошую семью сторонников парламента, пока не закончится война, или же ты добровольно остаешься со мной. Ты последуешь за военным? – Зеленовато-карие глаза превратились в черные, так велико было его напряжение, когда он задал этот важный для него вопрос. Ничего другого он не мог предложить. Возможно, в будущем они смогут поговорить о браке, но не сейчас, когда нет уверенности ни в чем, даже в жизни.

– Как вон те? – спросила Джинни, указывая головой на окно.

– Нет! – воскликнул Алекс, отпустив руку и обхватив ее за плечи. – Я предлагаю другое, и ты знаешь это! Любовницей – да, шлюхой – никогда! – Он сильно встряхнул ее, как бы подкрепляя свое горячее заявление, и Джинни, которая просто хотела пошутить, поняла, что делать этого ей не следовало.

– Это была только шутка, – запротестовала она. – Конечно, я так не думаю.

– Иногда мне кажется, что я никогда не пойму тебя, – проворчал Алекс. – Для тебя, похоже, нет ничего святого. Ты не уважаешь чин, ты не можешь подчиниться приказам и относишься к церемониям без малейшего почтения или…

– Значит, из меня получится очень плохой солдат, ведь так? – с усмешкой прервала Джинни этот прискорбный перечень. – Ты уверен, что это хорошая идея?

– Нет, – сказал он, встряхивая ее. – Я уверен, что это величайшая ошибка в моей жизни, ведь мы всегда будем спорить, потому что ты никогда не будешь там, где должна быть, вечно будешь насмехаться надо мной на людях и отказываться делать так, как я сказал. – Его рука приподняла ее подбородок. – Но, клянусь Богом, я люблю тебя, Вирджиния Кортни. – Его рот ожесточенно обрушился на ее губы, ее язык рванулся навстречу агрессивному натиску его языка. Это был ее пылкий ответ на его признание. Невозможно было отрицать то, что между ними существовало. Все будет развиваться своим чередом, а они – плыть по течению. Алекс медленно и неохотно оторвался от нее.

– Милая, мне придется сейчас уйти. Нужно обсудить кое-что с офицерами. Но ты будешь ужинать с нами, через час.

– Только если ты пообещаешь не относиться ко мне как к провинившейся пленнице, – сказала Джинни. – Я не потерплю, чтобы ты в присущей тебе возмутительной манере отослал меня спать. Особенно теперь, когда я поеду с тобой добровольно.

Алекс коснулся кончика ее носа длинным пальцем.

– Вы будете хозяйкой за столом, госпожа Кортни, как у себя дома. – У двери он повернулся к ней. – Но я не хочу, чтобы ты бодрствовала допоздна. – Чертик в зеленовато-карих глазах весело заплясал. – Так что постарайся уйти вовремя, прежде чем я напомню тебе об этом. – Хмыкнув, он вышел из комнаты. Джинни покачала головой. Она не строила иллюзий, зная, что между ними сохранится равенство лишь до тех пор, пока она будет находиться в отряде Алекса Маршалла в качестве почетного или иного члена.

И тут ее осенило. Раз Алекс сейчас занят, ей не обязательно сидеть безвылазно в этом чулане и она может отправиться на поиски Джеда, чтобы узнать, не нуждается ли кто-нибудь в лечении.

Она нашла Джеда отдыхающим на каменной скамье у гостиницы, с трубкой в зубах. Он встретил Джинни с ее лекарской корзинкой ворчанием.

– Ежели у вас есть желание, госпожа, то кое-кто был бы рад увидеть вас, – сказал он, вставая. – Я покажу, где лагерь отряда. Но вам лучше не подходить к другим полкам. Наши-то солдаты вас не обидят, а вот о других я сказать не могу.

Следующие сорок пять минут Джинни провела, вскрывая фурункулы, вытаскивая длинную занозу, которая стала причиной воспаления на пальце капрала, раздавая лекарство от гнойников на ногах. Все эти болячки были незначительными, но она знала, какое неудобство они могут причинить, и то, что незначительные симптомы, оставленные без внимания, могут привести к такому страшному исходу, как заражение крови или гангрена. Даже образованные люди не видели этой связи, и она постаралась как можно доходчивее объяснить, пока обрабатывала раны, правда, не надеясь, что солдаты прислушаются к ее советам.

Вернувшись в гостиницу, она едва успела спрятать корзинку и привести в порядок волосы, как Дикон в уже обычной для него роли посыльного позвал ее ужинать. Атмосфера за столом была вполне приятной, и Джинни действительно восседала во главе стола как хозяйка, но, когда со стола убрали посуду и появились карты, Джинни тут же откланялась. Офицерская вечеринка – неподходящее место для женщины, любовница она полковника или нет. Лежа в постели, Джинни прислушивалась к шумному веселью внизу, гадая, придет ли к ней Алекс. Спустя какое-то время к низким мужским голосам присоединились голоса более высоких тонов, несомненно, женские. Приступы смеха сотрясали потолок, время от времени раздавался грохот перевернутого стула, из сада доносились голоса офицеров, вышедших справить естественную нужду.

Она уже почти заснула, решив, что ей не суждено увидеть Алекса этой ночью, когда голоса внизу зазвучали еще сильнее. От громогласного скандирования и ритмичного стука сапог внизу штукатурка на стене ее комнатушки начала осыпаться. Любопытство взяло верх над осторожностью, и Джинни, прихватив накидку, выскользнула на лестницу. Узкая и крутая деревянная лестница вела в отделанный камнем холл. На середине лестницы она остановилась. Дверь в гостиную была открыта, и Джинни все прекрасно видела. На длинном пустом обеденном столе стояла женщина, покачивая бедрами в такт скандированию и топанью, пьяно путаясь в застежках своей одежды. Подбадривающие крики сопровождали это раздевание, которое Джинни сочла несколько неэлегантным. Дикон с раскрасневшимся от бренди и возбуждения лицом не мог оторвать глаз от женщины, и, когда ее юбка упала к ногам, его рот приоткрылся от удивления. «Неужели он никогда не видел обнаженной женщины? – подумала Джинни. – Бедняжка, ему ведь, наверно, уже все двадцать! Не может быть, чтобы он все еще был девственником!» Ее глаза поискали и нашли Алекса в этой разгоряченной толпе. Он сидел слегка в стороне, небрежно закинув ногу на ногу, и наблюдал за происходящим, забавляясь.

Джинни сердито повернулась и поднялась к себе. Как оскорбительно, что он предпочитает подобный спектакль ее объятиям, и она непременно прямо скажет ему об этом при первом же удобном случае. Шум не стихал, он становился еще громче. Сдавленные женские смешки раздались под ее окном; она слышала голос Дикона, полуумоляющий, полутребовательный, потом звуки рвоты.

– Ну, давай же, парень, наклони голову, – внезапно заговорил Алекс. Голос его звучал четко и решительно в общей какофонии, но в нем одновременно слышались также смех и понимание. – Ты уже достаточно выпил на сегодня, и могу гарантировать, что завтрашнее утро тебя не порадует.