Текст книги "Возлюбленный враг"

Их возвращение не могло не привлечь всеобщего внимания – генерал ехал без рубашки, а госпожа Кортни босиком, с голыми ногами и странно закутанная. Алекс не смотрел по сторонам, проезжая по деревне, Джинни, столько пережившая за этот день, думала, что уже не способна смущаться, но поняла вдруг, что ошибается. Ее щеки запылали под обеспокоенными взглядами офицеров, собравшихся у входа, и как только ноги ее коснулись земли, она стремительно бросилась наверх.

– Черт побери, что случилось, сэр? – Полковник Бонхэм прошел за Алексом в кухню. – Джинни ранена?

– Нет… каким-то чудом, – коротко ответил Алекс. – По крайней мере, физически она не пострадала, а вот другие раны будут затягиваться долго. – Он налил себе эля из кувшина и жадно выпил его, прежде чем рассказать полковнику, что произошло.

– Может, послать подкрепление Джеду?

– Это, конечно, можно, Ник. Мысль хорошая, хотя Джед и сам справится. Но демонстрация силы этим жаждущим крови мерзавцам не помешает. – Алекс осушил свою кружку и направился наверх, в комнату, которую они делили с Джинни. Дверь была заперта. – Вирджиния, открой дверь. – Он говорил тихо, без раздражения, но ответа не последовало. Он спокойно повторил просьбу, прислушиваясь к звукам за дубовой дверью. Когда ответа снова не последовало, страх начал подтачивать его спокойствие. Что она делает? Пережитого ею в этот день было вполне достаточно, чтобы помутился рассудок… Нет, это нелепо. Джинни всегда была уравновешенной, разумной. Он попытался снова.

– Джинни, если тебе хочется побыть одной, я это понимаю, но хочу, чтобы ты открыла дверь.

Джинни, свернувшаяся на кровати, как маленький раненый зверек, слышала его слова, но не понимала их. Она продолжала лежать, не шевелясь. Алекс чувствовал, что его страх вот-вот перерастет в жуткую панику.

– Если ты не откроешь дверь, когда я сосчитаю до пяти, Вирджиния, ее взломают. – Это не было пустой угрозой: под нажимом полдюжины широкоплечих солдат прочная, обитая железом дверь расколется, как яичная скорлупа. Три офицера появились на лестнице, услышав, как он возвысил голос. Алекс изо всех сил ударил каблуком сапога по двери и прокричал: – Раз!

Резкий звук проник в сознание Джинни, и ее взгляд стал более осмысленным. Последовал еще один удар с криком «Два!». Она соскочила с кровати, наконец поняв, где она. Ее пальцы мучились с запором, когда дверь сотрясалась от третьего удара. Дверь распахнулась так стремительно, что Джинни отскочила назад, успев заметить удивленные лица за спиной взбешенного Алекса.

– Никогда не смей больше запираться! Ты слышишь меня? – Он ворвался в комнату и захлопнул дверь перед носом заинтересовавшихся этой сценой людей.

Джинни молча смотрела на него.

– Ты понимаешь? – повторил он, сердито уставившись на нее. Джинни кивнула. – Мало того, что я беспокоился о тебе, здесь мои вещи, и мне нужна чистая рубашка, – сказал он уже тише, несколько успокоенный тем, что она не возражает ему.

– Прошу прощения. Я почему-то плохо слышала тебя.

– Мм… – Он почесал затылок; выражение лица стало мягче. – Ну, тогда тебе следует промыть уши. Я не потерплю повторения.

– Да, – покорно согласилась Джинни. – Дать тебе чистую рубашку?

Алекс с подозрением посмотрел на нее, но не увидел проблеска обычного озорства в серых глазах. Она выглядела подавленной, почти потерянной, однако это лишь сильнее разожгло его гнев, как еще одно свидетельство ужасов этого дня.

– Мне нужно кое-что сказать тебе, – заявил он, – и тебе лучше послушать внимательно, потому что я только один раз коснусь этой темы. – Пробормотав слова благодарности, Алекс взял предложенную ею рубашку, ожидая какой-нибудь реакции на его жесткое заявление. Джинни молчала, и он продолжил тем же тоном: – Ты не только никогда не покинешь лагерь без сопровождения, но и никуда не пойдешь без моего особого разрешения. Если меня не будет в какой-то момент, ты дождешься моего возвращения. Я понятно говорю?

Джинни почувствовала, как первые признаки раздражения пробиваются сквозь пелену пассивности. Да, она никогда не захочет покинуть лагерь, в сопровождении или без, но это должна решать она сама.

– Нет необходимости говорить таким тоном, – сказала она, поворачиваясь, чтобы поднять брошенную им ранее рубашку.

– Есть такая необходимость, – Алекс резко повернул ее к себе. – Я не хочу еще раз пережить такой день. Если ты осмелишься уйти без моего разрешения, тогда, о Господи, я… – Он остановился, не желая высказывать угрозу, которую, как он знал, не сможет выполнить.

– Так что – ты? – переспросила Джинни; искорки прежнего огня появились в ее глазах.

Он вдруг улыбнулся.

– Умный человек, дорогая моя Джинни, не высказывает угроз и не дает обещаний, которые не может выполнить. Пообещай, что сделаешь, как я прошу тебя.

– Я обещаю не покидать лагерь без сопровождения, – медленно сказала она, – и обещаю, что буду говорить тебе заранее, куда иду. Этого достаточно?

– Абсолютно, потому что любой сопровождающий должен иметь мое разрешение проводить тебя, так что это одно и то же. – Брови его насмешливо приподнялись в ожидании вспышки, которая показала бы, что Джинни уже почти пришла в себя. Но вместо этого Джинни подошла и прижалась к его груди; он отнес ее на постель, лег рядом, гладя ее волосы, пока она плакала. В конце концов, обессилевшая, но с чистой душой, она заснула.

Глава 19

Замок Ноттингем оказался серой грозной каменной громадой; на флагштоке развевался парламентский флаг. На стенах замка были и другие, малопривлекательные, украшения, но Джинни теперь почти не замечала отрубленных голов мятежников. В жизни было слишком много тревог, чтобы беспокоиться еще и о давно умерших.

Полк предстояло расквартировать на ночь в замке, а генерал и его офицеры должны были разместиться в городе, в реквизированной гостинице. Алекс договорился об этом на встрече с комендантом замка и подошел к Джинни, которая, попадая в незнакомую обстановку, по обыкновению, тихо сидела в углу, ожидая принятия решения о жилье.

– Цыпленок, мне предстоит многое обсудить с офицерами. Мы будем совещаться до обеда и потом до глубокой ночи. Ты хочешь остаться в замке до вечера? Или отправишься сейчас в гостиницу, поужинаешь и пораньше ляжешь отдыхать?

Джинни нахмурилась. Ее не прельщала идея провести остаток дня в одиночестве, в незнакомой гостинице, в чужом городе.

– Я не хочу мешать, но все же предпочла бы остаться здесь. Если мне можно свободно ходить по лагерю, то у меня есть там дела – несколько солдат нуждаются в помощи.

Алекс кивнул.

– Можешь ходить куда хочешь в пределах замка. Когда придет время обеда, я пришлю за тобой Дикона.

Джинни вышла во внутренний дворик замка. Это была темная, вымощенная камнем площадка, где никогда не появлялось солнце. Солнечные лучи не пробивались через высокие каменные стены, которые, казалось, вечно были сырыми, как и скользкие камни под ногами Джинни. Брезгливо морщась, она пересекла двор и прошла под аркой в более просторный и освещенный двор. Здесь были солдаты, и некоторые из них косились на неожиданное появление молодой женщины среди них. Она подошла к страже у главных ворот, чтобы спросить, где расположился полк генерала Маршалла.

– На дальней стороне центральной башни, госпожа. На западном холме. – Стражник увидел ее растерянное лицо, когда она оглянулась, пытаясь понять, куда же ей идти, и пожалел ее. – Эй! Ты! – Он позвал проходящего мимо капрала. – Этой госпоже нужно в полк генерала Маршалла, на западном холме. Покажи ей дорогу, ладно?

– Благодарю вас. – Джинни улыбнулась стражнику, потом своему сопровождающему, который просто кивнул и направился к одной из круглых башен во дворе. Она почти побежала за ним, а он, похоже, не собирался ради нее замедлять шаг. Они шли по бесчисленным мрачным коридорам, едва освещенным узкими прорезями высоко на стенах. В тяжелых, обитых железом дверях имелись окошки, сейчас закрытые. «Камеры», – подумала Джинни, торопливо следуя за своим провожатым и приподнимая юбки, чтобы не запачкать их об пол, которого явно многие годы никто не мыл. Алекс велел ей не надевать бриджи сегодня, объяснив это тем, что придется находиться среди незнакомых людей, солдат, не привыкших видеть респектабельную даму в таком наряде.

После бесконечных поворотов капрал открыл дверь в конце узкого коридора, и Джинни оказалась снаружи замка, наверху зеленого холма, полого сбегавшего к городу. Склон был уставлен палатками так тесно, что не было видно ни одной травинки, и после мрачного замка этот вид показался Джинни даже веселым. Под привычные уже звуки горна она направилась к палаткам, где развевался флаг с гербом Алекса. Провожатый принял благодарность Джинни коротким кивком головы и ушел в сторону замка.

Находясь среди людей, которых Джинни теперь воспринимала почти так же, как арендаторов и слуг в своем доме, она не заметила, как пролетел целый час. Обрабатывая небольшие ссадины, раздавая серу больным дизентерией, которым ее усилиями по крайней мере не стало хуже, она выслушала много рассказов о семьях, оставшихся дома. Джинни покинула лагерь, когда положение солнца и запахи готовящейся пищи подсказали, что приближается ужин. Никто не предложил проводить ее обратно в замок, и Джинни пришлось смириться с тем, чтобы одной, полагаясь на память, пробираться по бесконечным переходам.

В одном из пустынных коридоров она вдруг услышала знакомый звук, к которому, несмотря на его частую повторяемость, не могла привыкнуть. Она остановилась у двери с тяжелым засовом и приложила к ней ухо. Стон снова повторился, тихий, но безошибочно узнаваемый. Встав на цыпочки, она приоткрыла смотровое окошечко, но оно было слишком высоко, и она увидела лишь противоположную стену. Опять раздался стон, но на этот раз Джинни услышала слова, хотя и нечеткие, но все же понятные:

– Будь прокляты твои глаза, ты, несчастный мерзавец! Входи или убирайся со своей черной душонкой от двери и дай мне спокойно умереть. – Обитатель камеры, очевидно, услышал звуки и решил, что это его тюремщик.

Джинни потянула засов. Он был тяжелым и давно не смазывался. И пока она возилась с ним, в сырой тишине скрежет железа звучал в ее ушах, словно звон церковных колоколов. Наконец дверь открылась с протестующим скрипом, и Джинни замерла на пороге, привыкая к темноте, сморщив нос от жуткого запаха нечистот.

– Какой дьявол… – Мужчина в лохмотьях, лежавший на грязной соломенной подстилке у стены, с трудом приподнялся на локте. Каждое движение явно причиняло ему огромную боль, но голубые глаза все еще гневно вспыхивали. – Нет, не дьявол, – сказал мужчина, снова опускаясь на подстилку. – Я, очевидно, ближе к смерти, чем думал. Это за мной ангел явился.

– Нет, не ангел, – сказала Джинни, входя в камеру и ставя корзинку у подстилки. – Человек из плоти и крови, уверяю вас. Где у вас болит?

– Только не говорите мне, что, оставив меня гнить в этой поганой дыре целых пять дней, они вдруг решили прислать мне сестру. – Мужчина засмеялся, потом закашлялся, и струйка крови потекла из уголка его рта. – Чтобы кавалер прилично выглядел на виселице, да? Чтобы красиво болтался на веревке… – Он снова закашлялся.

– Не разговаривайте, – распорядилась Джинни, вытирая кровь с его губ. – Покажите мне, где у вас болит. – Она откинула тонкое, пропитанное кровью одеяло, и ее чуть не вырвало от запаха гниения. Обломок бедренной кости торчал из рваной раны, уже принимавшей синевато-зеленый оттенок. – Ногу нужно ампутировать. – Это была жестокая правда, но раненый, должно быть, и сам знал это.

– Уже слишком поздно, – сказал он. – Если бы они хотели, чтобы я жил, то сделали бы это раньше. – Наступила тишина, потом он прохрипел: – Во имя всего святого, вода есть? Они оставили кувшин, но он, будь они прокляты, слишком далеко.

Джинни наполнила металлическую кружку и поднесла ее к губам раненого. Ей стало ясно, что он действительно не перенесет ампутацию, даже если и удастся уговорить его тюремщиков прислать хирурга. Безудержный гнев накатывался на нее медленной волной. Они бросили тяжело раненного человека в камеру и оставили умирать быстрой или медленной смертью, в зависимости от того, что будет с его раной, и Джинни совершенно бессильна спасти его. Но она могла немного облегчить его страдания, устроить такую сцену Алексу, что он будет вынужден вмешаться и, по крайней мере, перевести пленного туда, где он сможет умереть как человек, а не как крыса в яме.

Борясь с тошнотой, подкатывавшей к горлу от запаха гниющего мяса, она промыла кожу вокруг раны и перевязала ее, потом обтерла горячее тело прохладной водой, что принесло кратковременное облегчение раненому.

– Вас ранило в бою?

– В стычке, – с трудом произнес он, закрывая глаза. – Нас осталось слишком мало для настоящего боя, так что все, что мы можем, – это временами нападать на мятежных мерзавцев и пытаться соединиться с силами Гамильтона…

Поток отборных ругательств, которых никогда не приходилось слышать Джинни, внезапно донесся из коридора; послышался грохот бегущих ног, резко остановившихся у порога камеры. Солдат с копьем наперевес прекратил ругаться, когда наконец увидел, что пленный никуда не делся и с ним всего лишь женщина в амазонке, без головного убора и с плетеной корзинкой.

– Кто ты, черт бы тебя подрал? – Он больно схватил ее за руку. Джинни выпрямилась во весь рост, не обращая внимания на боль от крепко державших ее рук солдата.

– Приведите генерала Маршалла, – потребовала она, не повышая голоса.

Он не отпустил ее, но хватка ослабла, и в налитых кровью глазах промелькнула тень неуверенности.

– Для чего тебе генерал?

– Это не твоя забота, солдат. Делай, как я сказала, и немедленно приведи его. Иначе тебе плохо придется, я обещаю. – Сейчас это была истинная дочь Джона Редферна, и солдат отпустил ее руку.

– Выйдите отсюда, госпожа. Это неподходящее место для таких, как вы, – сказал он, почти умоляя.

– Это место неподходящее для всех, кроме крыс, – гневно сказала она. – Возможно, ты лишь выполняешь приказ, обращаясь так с этим человеком, и в этом случае тебе не придется отвечать. Если же нет… – Она в упор посмотрела на него и повторила: – Приведи сюда генерала Маршалла! Немедленно. Я хочу, чтобы он увидел этого человека.

– Я не могу сделать этого, госпожа, – в ужасе сказал солдат. – Генерал не занимается такими… – Он беспомощно развел руками.

– Тогда приведи своего командира, и пусть он сходит за генералом. – Настаивая на своем, Джинни не представляла, как она может пойти на попятную, но мысль о том, что какой-то солдат отвлечет Алекса от важного совещания по приказу его неуемной любовницы, внушала ей ужас. Он, конечно, будет вне себя, но придет обязательно.

– Можешь запереть меня с заключенным, если боишься, что я каким-то образом сумею ускользнуть вместе с ним на волшебном ковре. – Увидев, что солдат колеблется, она воскликнула: – Господи, да иди же ты!

В нетерпении она подтолкнула его, и этот вызывающий жест наконец убедил солдата, что лучше сделать, как она велит. Тяжелая дверь захлопнулась, засов – задвинут, и сердце Джинни ушло в пятки. Ее предложение было просто бравадой, она не была готова к реальности заключения в полумраке с умирающим. В камере были лишь ведро, соломенная подстилка и кувшин с водой.

Сержант с недоумением выслушал сбивчивый рассказ солдата.

– Женщина с заключенным в пятьдесят седьмой? Ты что, парень, выпил?

– Посмотрите сами, сержант. И она не простая девчонка. Горда, как королева, приказала мне привести генерала Маршалла так, словно генерал – ее слуга.

– Но откуда она взялась? – Сержант озадаченно оглянулся. Все объяснил стражник, только что сменившийся с поста у ворот.

– Приехала с полком генерала, – сообщил он сержанту. – Недавно ходила к солдатам. Был приказ разрешать ей идти, куда она захочет. – Он пожал плечами и похотливо улыбнулся. – Клянусь, она согревает постель генерала.

В круглой комнате раздался одобрительный гул и скабрезные шуточки. Сержант почесал стриженую голову.

– Ну, я даже и не знаю, как лучше сделать-то. Комендант спустит с меня шкуру, ежели я его обеспокою без нужды.

Стражник фыркнул.

– Я слыхал, что этот генерал Маршалл ужас какой, если ему перечить. И раз эта его леди хочет чего-то, а ты не сделаешь, сдается мне, что ты расплатишься своей шкурой.

Последовало молчание, пока несчастный сержант раздумывал.

– Говоришь, оставил ее в камере? – спросил он солдата.

Солдат кивнул.

– И дверь запер, так что она там, это точно.

– Заключенные не наше дело, – сказал стражник решительно. – Комендант так же считает. Это ж его заключенный.

– Ты прав. – Сержант энергично вскочил на ноги. – Лучше доложим все коменданту, и думать тут нечего. Пошли, парень.

Когда в дверь столовой постучали, один из младших офицеров немедленно направился к ней и вскоре вернулся, озадаченный. Комендант и генерал Маршалл обсуждали вопрос о денежном довольствии гарнизону в замке, и офицер смущенно кашлянул.

– Ну что такое, прапорщик? – Алекс нетерпеливо взглянул на молодого человека. – Если вам нужно привлечь наше внимание, нет смысла кашлять и стоять, словно гусь, ожидающий Рождества.

Уши молодого человека покраснели. Он не был офицером генерала Маршалла и не привык к его язвительному языку и вниманию, которое он уделял службе.

– Прошу прощения, сэр. Сержант Смит говорит, что молодая леди желает немедленно видеть вас.

– Ну так проводите ее сюда.

– Она, понимаете, находится с заключенным и хочет, чтобы вы пришли туда, генерал.

– Какой заключенный? – прервал его комендант. – Как она туда попала?

– Заключенный в пятьдесят седьмой камере, сэр, – ответил прапорщик. – Я не знаю, как она нашла его, но охранник говорит, что шел с обычной проверкой по коридору и обнаружил дверь в пятьдесят седьмую камеру открытой. Молодая дама находилась внутри и отказалась покинуть камеру, пока не придет генерал.

– Этот заключенный, случайно, не ранен? – спросил Алекс с тяжелым предчувствием. Последовало неловкое молчание. – Итак, комендант?

– При смерти, – ответил тот. – По всему он должен был умереть еще дня два назад, но он упрям, как и все кавалеры.

Алекс вздохнул. Вирджинии было свойственно ставить его в пиковое положение. Он был гостем в замке, а заключенные – личное дело коменданта. Он не мог никого обвинять и требовать чего-то лишь потому, что Вирджиния не хотела мириться с несправедливостью. Возмутительно, что она устроила подобную сцену перед совершенно незнакомыми людьми, да еще в разгар чрезвычайно сложного совещания.

– Прошу прощения, комендант. Я пойду и разберусь. Это не займет у меня много времени.

– Я пойду с вами. – Комендант решительно оттолкнул стул. Алекс никак не мог винить служаку за подобное рвение, но предпочел бы, чтобы при его споре с госпожой Кортни не было свидетелей. Тем не менее он был вынужден улыбнуться коменданту и скрипнул зубами, когда все присутствовавшие в комнате последовали за ним с такой готовностью, словно в город приехал цирк.

– Кто вы? – спросил заключенный, когда дверь за тюремщиком закрылась. Лицо его было искажено гримасой из-за попытки связно говорить, но глаза все еще были ясными.

– Вирджиния Кортни, дочь Джона Редферна, – ответила Джинни, садясь на пол, не обращая внимания на холод, исходивший от камней и проникавший сквозь ткань юбки. – Такая же убежденная роялистка, как и многие другие.

– А, вы, должно быть, кузина Эдмунда Вернея.

– Вы знаете Эдмунда? – радостно спросила Джинни. – Вы знаете что-нибудь о нем? Вы видели его?

– Две недели назад, – ответил он. – Но что вы делаете в замке Ноттингем и как можете требовать генерала парламента, которого все так боятся?

– А, это длинная история, – отмахнулась Джинни. – Быстро расскажите мне об Эдмунде, пока сюда не пришли. Я узнала кое-что о нем в Уимблдоне, но с тех пор ничего не слышала.

– Если вы хотите найти его, то он всего лишь в десяти милях отсюда, – сказал заключенный с тихим смешком. – Нас осталось мало, мы копим силы, чтобы отправиться на север.

– Где он? – задыхаясь, спросила Джинни и тут заметила, как в глазах мужчины появилось подозрение.

– Может быть, это их очередная уловка? Сапогами и железом ничего не сумели добиться от меня; не помогло даже то, что я лежу тут без воды и пищи, не могу добраться до ведра… Он снова закашлялся. – Прислать красивую женщину, притворившуюся роялисткой, которая каким-то образом имеет доступ к генералу парламента, женщину с такими мягкими и умелыми руками… – Его голос затих, и на лице появилась гримаса отвращения.

Джинни достала из кармана бумагу короля, уже выцветшую и потертую, но с четкой печатью.

– Я не предам вас, – мягко сказала она, держа ее перед его глазами. – Сам король доверил мне передать свое послание, и я сделала все, что могла. Скажите мне, где я смогу найти кузена? Я хочу увидеть его, может быть, в последний раз.

Снаружи послышались шаги, и она быстро спрятала бумагу в карман.

– Грэнтли-Мэнор, – прошептал пленный. – Десять миль на восток. На окраине поселка Грэнтли.

– Вирджиния, на этот раз ты зашла слишком далеко, – отрывисто сказал Алекс, врываясь в камеру, но затем, ахнув, остановился и закрыл рот рукой. За его спиной стояли комендант, полковник Бонхэм и несколько незнакомых Джинни офицеров. Все они отпрянули, вдохнув смрадный запах.

– Не очень приятно, господа, не правда ли? – холодно спросила Джинни, решив, что нападение – лучшая форма защиты. – Этот человек умирает, Алекс. Он тяжело ранен, а его бросили тут гнить заживо. Неужели ты не позволишь ему умереть достойно?

– Он не мой заключенный, Джинни, – сказал Алекс с усталым вздохом. – Я не властен в этом вопросе.

– Это генерал Маршалл не властен? – спросила Джинни с презрительным недоумением. – Мне казалось, что генерал Маршалл имеет столько власти, сколько захочет.

Алекс вспыхнул от злости, ощущая присутствие офицеров и простых солдат за своей спиной, и все они слышали холодное презрение, прозвучавшее в голосе какой-то девчонки, которая доставляла ему одни только неприятности с самого первого дня их встречи.

Исхудавший мужчина на грязной соломе рассмеялся. Было удивительно, как его немощное тело могло издать такой звук. Алекс посмотрел на него и встретился взглядом с голубыми глазами, сохранившими каким-то образом достоинство и человечность, несмотря на страшно унизительные условия заключения. Мгновенно приняв решение, Алекс повернулся и холодно отдал распоряжение коменданту:

– Ньютон, немедленно уберите его из этой адской дыры. После обеда доложите мне о его состоянии.

– Я останусь с ним, – сказала Джинни.

– Нет, не останешься, – сказал Алекс решительно, с трудом сдерживая рвавшееся наружу раздражение. – О нем позаботятся. Ты уже достаточно привлекла к себе внимания на сегодня и довольствуйся этим. Ты ведь сможешь одолевать меня Бог знает какими просьбами и завтра.

Джинни утешала себя, что это лишь естественная реакция на то, как она разговаривала с ним в присутствии посторонних, но все-таки была уязвлена намеренно пренебрежительными словами Алекса. Однако она ничего не могла поделать, не могла и сопротивляться ему, когда он за руку вывел ее из камеры и провел мимо заинтригованных этой сценой людей.

– Сядь вон там, – сказал он, втаскивая ее в столовую и подталкивая Джинни к деревянной скамье. – Я сейчас пошлю за Джедом, и он сразу отведет тебя в гостиницу.

Джинни ничего не ответила. Она села, поджав губы, и уставилась куда-то вдаль. Совещание возобновилось, но напряженность в комнате была настолько велика, что казалась осязаемой. Комендант не скрывал своего возмущения по поводу того, что Алекс так открыто узурпировал его власть, но генерал Маршалл был выше по званию, поэтому комендант не мог не подчиниться приказу. Его взгляд постоянно скользил в угол, где неподвижно сидела женщина. Какого черта генерал Маршалл таскает ее за собой? Женщину, которой лучше не попадаться на острый, как кинжал, язык. Это как-то не сочеталось с тем, что он слышал о генерале – человеке, который ничего ни у кого не просит и не берет. И, тем не менее – вот он здесь пляшет под дудку какой-то девчонки, которой нужны хорошие розги, чтобы она поняла, наконец, где ее место.

Алекс, будто прочитав мысли коменданта, почувствовал, что надо с ним в чем-то согласиться. У коменданта были излишки обмундирования, и Алекс очень хотел забрать их для своих солдат, остро нуждавшихся в сапогах и чулках в этом проклятом походе. Какую-то часть он мог реквизировать, но этого было недостаточно; остальное он надеялся получить у коменданта в результате переговоров, но теперь, в атмосфере враждебности, шансы на успех были весьма невелики.

– Генерал? – Дверь распахнулась, и возбужденный Дикон ворвался в комнату, но при виде удивленно приподнятой брови Алекса из-за столь бесцеремонного вторжения замер на месте. – Только что вернулся патруль, сэр, – сказал он уже более спокойно. – Взяли пленного, который сознался, что примерно в десяти милях отсюда в каком-то поместье скрывается довольно большая группа роялистов.

Джинни похолодела, но заставила нечеловеческим усилием не дрогнуть ни один мускул на лице и не пошевелилась.

– Где конкретно и сколько их? – спросил Алекс, не сумев скрыть возбуждения от перспективы боя. Дикон замялся.

– Пленный умер, сэр, ничего больше не успели выбить из него. Но патруль докладывает, что это последний оплот мятежников, откуда они совершали свои вылазки в прошедшие недели.

– Что вы думаете, Ньютон? – Алекс посмотрел на коменданта. – Вы знаете местность, вам знаком характер действий мятежников. – Намеренное подчеркивание превосходства коменданта в этом вопросе было всего лишь попыткой умиротворить его.

Ньютон размышлял с важным видом, а Джинни, замерев, напряженно ловила каждое слово.

– Мы думаем, их довольно много, – наконец заявил он. – Из-за них мы потеряли много людей, лошадей, оружия. Этот Кальверт был одним из них, но мы ничего не смогли добиться от него. – Он с гневом смотрел на Алекса, который предпочел проигнорировать новую попытку разбередить старую рану.

– Есть какие-нибудь соображения, где они могут скрываться? – спросил он. – Пока мы здесь, можно их окружить. Это не должно нас сильно задержать.

– Вы собираетесь сами захватить их? – спросил Ньютон. – Но ведь это дело моих солдат.

– Не хочу обидеть вас, Ньютон, – угрожающе тихо произнес Алекс, – но мне кажется, у вас уже было достаточно возможностей разбить это гнездо мятежников. Кроме того, мои люди будут рады снова заняться делом. Пусть узнают, что их ждет впереди.

У Джинни мурашки побежали по телу от столь хладнокровного обсуждения убийства как простого факта. Алекс так спокойно говорил о том, что им предстоит! На марше слишком много всего произошло! У нее не было времени на размышления, которые неизбежно привели бы к осознанию того, что сражение так или иначе перевернет ставший привычным уклад.

– Принеси мне карту района, Дикон, – распорядился Алекс. – Посмотрим, сумеем ли мы разогнать этих мятежников раз и навсегда. – В его голосе сквозило довольное предвкушение действий, и Джинни с отчаянием подумала об Эдмунде. На этот раз Алекс его не пощадит. У нее не было иллюзий – ведь она слишком часто видела, что ожидает мятежников, попавших в плен. Лучшее, на что роялисты могут надеяться, это мгновенная смерть в бою. Джинни ни на секунду не сомневалась, что Алекс найдет их и разобьет. Глупо надеяться, что они сумеют победить этого генерала.

– Вы звали меня, генерал? – спросил Джед.

– А, да… – Алекс поднял голову, слегка растерянный. В последние несколько минут он начисто забыл о Джинни. Сейчас он выпрямился над картой, которую Дикон разворачивал на столе, и взглянул на Джинни через плечо. – Отведи, пожалуйста, госпожу Кортни в гостиницу. Проследи, чтобы ей подали приличный ужин в отдельной комнате, и оставайся при ней, пока она не ляжет спать.

Он отдавал распоряжения так, будто вел речь о своем жеребце. Джинни встала; ее бешенство в этот момент затмило растерянность от только что услышанного известия.

– На несколько слов, если позволите, генерал. – В каждом ее слове так и сквозил вызов, как и в небольшом реверансе, которым она сопроводила свою просьбу. Подойдя к двери, она остановилась, ожидая его.

Мускул на шее Алекса дернулся, он сжимал и разжимал руки так, словно в любой момент они могли зажить своей отдельной жизнью. Джинни, заметив этот конвульсивный жест, поняла, что зашла слишком далеко, но была так зла, что ей было все равно. Он не тронет ее, хотя не преминет наказать в другое время и в другом месте. Алекс вышел из-за стола и подошел к двери, Джед вежливо отошел подальше.

– Я хочу спать одна этой ночью, – заявила Джинни тихим голосом, тщательно выговаривая слова и не отводя взгляда от зеленых глаз Алекса.

– Прошу не беспокоиться, мадам, вас никто не потревожит, – ответил он. – Я не осмелюсь остаться с вами наедине. – Повернувшись на каблуках, он вернулся к столу, и выражение его лица было таким, что все, знавшие его, благоразумно замолчали, изобразив почтительное внимание.

– Ну, чего вы опять натворили? – спросил Джед с привычной фамильярностью, когда они покинули замок. – Не видел генерала таким разгневанным с тех пор, как вы последний раз с ним схлестнулись. – Старый солдат громко фыркнул. – Кажись, это было вчера.

– Это не смешно, Джед, – ответила Джинни и замолчала. Джед пожал плечами и погрузился в молчание, которое находил столь удобным, ничуть не обеспокоенный такой необычной холодностью. Когда они добрались до гостиницы, Джинни сказала, что не хочет ужинать: у нее болит голова, и единственное ее желание – остаться одной. Ей тут же пошли на уступки, хотя Джед и настоял, чтобы она взяла к себе в комнату поднос с едой. Оставшись одна, Джинни заметалась по комнате в нерешительности. Нет, это нельзя было назвать нерешительностью, потому что она знала, что ей предстоит. Просто у нее сердце сжималось от понимания последствий того, что она собиралась предпринять. Она надеялась ускользнуть, последний раз увидеться с Эдмундом, но она бы вернулась и непременно рассказала Алексу о том, что сделала. И хотя ему не понравилось бы, что она нарушила их договоренность не уходить одной за пределы лагеря, он бы понял ее. Как он сам сказал, роялисты бегут; Джинни больше не может причинить вреда делу парламента. Но это было до того, как стало известно о группе активных мятежников, которые, в случае если она предупредит их, смогут бежать и снова бороться. Спасая Эдмунда, борясь за дело короля в последний раз, она предаст возлюбленного, чего не допускала раньше. Она воспользуется близостью с ним, чтобы следить за ним и сорвать его план. Алекс непременно увидит это совсем в ином свете – не как противостояние между кавалером и «круглоголовым». И это действительно так, в этом не может быть сомнения. И как, предав его, сможет она вернуться к нему? Человек таких непоколебимых принципов не сможет простить предательства. Даже если каким-то чудом она и сумеет скрыть от него свой поступок, то сама не сможет смириться с обманом.