Текст книги "Возлюбленный враг"

– Да, – спокойно согласился он. – У тебя нет ничего своего, кроме свертка в багаже. – Он указал на те немногие вещи, которые она смогла взять с собой из дома. – У тебя нет наследства, нет приданого, нет опекуна. Наследство и приданое отнял у тебя я, в результате войны. Роль опекуна я в какой-то степени сам взял на себя. – Он помолчал немного, давая ей возможность усвоить его мысль, потом мягко сказал: – Ну, так ты продолжишь спорить со мной, моя неряшливая цыганка? Ты будешь оспаривать мою обязанность заботиться о тебе? Или право возлюбленного доставлять удовольствие так, как он находит нужным?

– Я не буду оспаривать право возлюбленного, – тихо ответила она, – и приму твой подарок. Что касается обязанности, то нет. – Она покачала головой, разметав копну каштановых волос. – Я еду с тобой совершенно добровольно, и ты ничем не обязан мне, как и я не обязана подчиниться твоей власти.

– А власти мужа? Ее ты примешь? – Этот вопрос словно повис в комнате, где пылинки танцевали в заходящих лучах вечернего солнца.

– У меня не будет другого выбора, – сказала она, наконец. – Но мы не муж и жена.

– Да, – согласился он. – Мы не муж и жена. Но тем не менее я за тебя отвечаю. А сейчас давай не будем больше говорить об этом, а то все опять закончится ссорой. Надень платье. Я хочу посмотреть, правильно ли я угадал размер.

Джинни, понимая необходимость прекратить разговор, не сулящий взаимоприемлемого решения, с готовностью согласилась. Ей было приятно, что Алекс явно доволен: платье сидит на ней как влитое, цвет оттеняет и делает темнее ее серые глаза, привлекает внимание к блеску ее волос.

– У вас точный глаз, сэр, – сказала она, крадясь перед своим неровным отражением в узорчатом окне. – Слишком хороший для человека, неопытного в подобных вопросах. – Ее глаза озорно сверкнули.

– Пусть это вас не тревожит, госпожа, – сказал он, поправляя воротник и поворачивая ее, чтобы перевязать пояс. – Вот так лучше. – Его ладонь на мгновение задержалась чуть ниже ее спины, потом он вздохнул с сожалением и произнес – Мы должны идти, моя госпожа. Кромвель не прощает не пунктуальности даже своим генералам.

– Что? – Джинни резко обернулась к нему и увидела довольное выражение на его лице. – Правда? Тебя повысили в звании?

– Похоже, что так, – ответил он, пытаясь казаться безразличным. Однако в этом он потерпел полное фиаско. – Генерал Маршалл к вашим услугам, госпожа Кортни.

– Хотя я не особенно симпатизирую военным, – сказала Джинни, приподнимаясь на цыпочках, чтобы поцеловать его, – и еще меньше стороне, за которую ты воюешь, но все равно способна порадоваться за тебя.

Рука об руку они спустились вниз, где хозяйка и служанки встретили их реверансами, а хозяин – поклоном. Джинни вдруг поняла, что ее обручальное кольцо непременно заметят, и будет сделан только один вывод, вполне пристойный. Ну и ладно. Вреда от этого не будет.

До дворца Уайтхолл было рукой подать, и они пошли пешком, на этот раз без эскорта, словно обычная прогуливающаяся пара.

– Надеюсь не сказать ничего такого, что могло бы обидеть твоего господина Кромвеля, – заметила Джинни, когда они входили во двор.

– Да уж, хотелось бы надеяться, – согласился Алекс и остановился, удерживая ее за руку. – У Кромвеля чрезвычайно взрывной характер, хотя обычно он сдерживает себя. Он также исключительно чуткий человек и может быть очень добрым. Но не потерпит неуважения к себе. Ты поступишь мудро, если отнесешься к нему с достаточной долей почтительности.

– Я оставляю почтительность для моего короля, но вежливой попытаюсь быть.

Алекса это совершенно не успокоило, поскольку он уже знал склонность Джинни к бесстрашным и обычно необдуманным выводам. Он не добивался этой встречи между своей любовницей-роялисткой и лейтенант-генералом, но приглашения Оливера Кромвеля были сродни приказу, и от них не отказывались.

Они прошли в большой зал, заполненный офицерами, которые, как и Алекс, были при полном параде, скромно одетыми гражданскими лицами и простыми солдатами, предусмотрительно расставленными у всех дверей и окон. Джинни обратила внимание, что женщины здесь тоже присутствовали, и не такого типа, как в казармах Саутуорка. Это были жены приближенных парламента. Большинство мужчин не имели опыта власти, пока не приняли нужную сторону в гражданской войне. Мало кто из них мог бы часто бывать при дворе короля Карла, и Джинни почувствовала, как ее охватывает негодование при виде красивых тканей и кружев на платьях их жен, шелковых туфель, дорогих украшений. Там, за пределами Лондона, верноподданные короля лишились своих земель, особняков, а зачастую и самого необходимого. Их нещадно преследовали, а когда настигали, то пытали, вздергивали на виселицы и оставляли там для ворон. А в это время вот эти людишки скупали за бесценок имения знати, с гордостью выставляли напоказ награбленные драгоценности и вели себя так, будто родились богатыми землевладельцами с безупречной родословной.

– Я не могу оставаться здесь, – внезапно сказала Джинни и повернулась к двери.

– Ты должна, – прошипел Алекс с отчаянием, увидев, как Кромвель подзывает его к себе. – Ради Бога, возьми себя в руки. Если ты вызовешь здесь чье-либо недовольство, я не могу ручаться за последствия.

– Тогда тебе лучше отпустить меня, – напряженным голосом сказала она. – Я не боюсь встречаться с врагами, а если ты сам боишься…

– Ты никуда не уйдешь! – проскрежетал он, удерживая ее за руку с отчаянной силой. – Ты предпочла следовать за армией, остаться со мной и должна делать то, что тебе не хочется. Ты опустишься в реверансе перед Кромвелем и прикусишь свой несдержанный язык.

Медленно и с трудом, сквозь туман гнева до нее стал доходить смысл его слов. Она в стане врагов, и только глупец стал бы намеренно рисковать в такой ситуации. Она может сохранить свое достоинство с помощью высокомерного молчания. Надменно вскинув голову, Джинни позволила Алексу подвести себя к группе офицеров, где Оливер Кромвель правил бал.

Ее первой мыслью было то, что этот чрезвычайно могущественный человек выглядел убого. Он был чуть выше нее, одет очень просто, в мундир плохого покроя с помятым поясом, и его одежда не была чистой. На узком вороте виднелось пятно крови, на шляпе не было ленты. Но она ощутила силу, исходящую от его плотной фигуры; рука покоилась на эфесе шпаги, словно никогда не покидала его, живое лицо светилось умом.

– Госпожа Вирджиния Кортни сэр, – сказал Алекс, и его пальцы еще сильнее сжали руку Джинни.

Джинни аккуратно присела в реверансе, ровно настолько, насколько она обычно склонялась перед сельским сквайром. И не опустила глаза. Это не ускользнуло от внимания Алекса, как и всех остальных, кто хотя бы немного разбирался в тонкостях придворного этишкета.

Оливер Кромвель нахмурился.

– Из слов генерала Маршалла я понял, что вы являетесь подопечной парламента, госпожа. Вы довольны этим положением? – Его голос был резким и неблагозвучным.

– Я бы предпочла оставаться дочерью своего отца, сэр, – ответила Джинни тоном, лишенным всякого выражения. Она не добавила: «или женой своего мужа», поскольку это было бы ложью, хотя и придало бы больший вес ее словам.

Кромвель задумчиво посмотрел на своего нового генерала, который устремил неподвижный взгляд куда-то вдаль.

– У парламента нет привычки бросать на произвол судьбы сирот этой войны, – сказал он, – даже когда эти жертвы – наши враги, госпожа Кортни. Генерал Маршалл поступил правильно и проявил сострадание.

– Уверена, что все так, как вы и говорите, – ответила она ровным голосом. – Едва ли я могу спорить.

– Что ты намерен делать с ней, Алекс? – Кромвель, оставив попытки убедить пленную в правильности позиции парламента, обратился к ее покровителю.

– Вы имеете в виду сейчас? Или в дальнейшем? – выговорил сквозь зубы Алекс, не скрывая своего раздражения вызывающим поведением Джинни.

Суровое выражение лица лейтенант-генерала слегка смягчилось.

– Оставляю детали вам, генерал. Уверен, что это дело вам по плечу… Так что вы говорили, господин Мэйдстоун? – коротко кивнув Джинни, он отвернулся и возобновил начатую ранее беседу со своим вестовым и членом парламента Джоном Мэйдстоуном.

– Я же предупреждала тебя, – возбужденно прошептала Джинни Алексу, на лице которого застыло ледяное выражение. – Мой отец погиб, воюя против этого человека; чего же ты ждал от меня?

– Я ожидал хотя бы простой вежливости, – перебил ее Алекс.

– Я и была вежлива, – упорно стояла на своем Джинни, – только сказала правду. Если Оливеру Кромвелю она не нравится, значит, он еще больший глупец.

– Ладно, к счастью, ничего страшного не произошло, – сказал он со вздохом. – Ты вообще-то ни в чем не виновата, но чувство самосохранения у тебя совсем не развито, моя дорогая Вирджиния. Если бы захотел, Кромвель мог бы поместить тебя в какую-нибудь преданную семью где-нибудь в глуши, и там бы ты и осталась.

– Не думаю, что ты сам веришь в это, – сказала Джинни, скрывая облегчение от того, что он перестал сердиться. – Не верю, что я вообще бы там осталась.

Алекс невольно хмыкнул.

– Да, мне тоже в это не верится, моя находчивая мятежница. Давай последуем за остальными к обеду.

Гости уже рассаживались за длинными столами в банкетном зале, слуги вносили блюда, когда Алекс и Джинни вошли туда; воздух в зале был пропитан тяжелым запахом духов и острой еды.

– Я не сяду на возвышении, – сказала Джинни, увидев, куда он ведет ее. – Это чересчур, Алекс. Не хочу, чтобы на меня таращились.

– Будь я проклят, если сяду обедать в другом месте, – заявил генерал Маршалл, младший сын графа Грэнтема. – А ты, если желаешь, можешь устроиться внизу.

Джинни не пожелала и была вынуждена, сжав зубы, терпеть, когда он усаживал ее за стол на помосте, где обедали приближенные Кромвеля и самые влиятельные члены его окружения, возвышаясь над остальной толпой. На нее обращали внимание, но Алекс, к ее облегчению, не предпринял попытки вовлечь Джинни в беседу с другими сотрапезниками, представляя ее только тогда, когда это было крайне неизбежно. Предоставленная самой себе и довольная этим, она могла наблюдать за собравшимися, сколько ей заблагорассудится, не скрывая своего презрения. Ее тарелка была доверху полна мясом жареного кабана, в бокал постоянно доливали бургундского вина, и, не найдя лучшего занятия, Джинни рассеянно поглощала еду. Когда Алекс помог ей встать по окончании обеда, ее ноги почему-то стали совсем ватными.

– Отведи меня в гостиницу, – торопливо прошептала она.

– Что такое? – встревожено посмотрел на нее Алекс.

– Жареный кабан, – с трудом выговорила она. – Мне от него плохо.

– Не столько от кабана, сколько от бургундского, – пожурил Алекс. – Я считал, что ты более воздержанна.

– Ах, перестань злорадствовать, – взмолилась Джинни, повисая на его руке. – Мне было так скучно, я даже и не заметила.

Алекс пощелкал языком с упреком, но когда увидел, что ей действительно плохо, прекратил дразнить и вывел ее на свежий воздух.

– Вот так лучше. – Джинни глубоко вздохнула. – Но у меня так кружится голова!

– Ты должна научиться пить, детка. Счастье, что здесь нет Дикона, чтобы отомстить тебе за то, как ты смеялась над ним сегодня утром. Мне, похоже, суждено укладывать в постель подвыпивших юнцов. – Алекс смеялся, но руки его надежно держали ее, почти неся по улице.

– Это только оттого, что в последние четыре года я отвыкла от такой роскоши, – попыталась обрести утраченное достоинство Джинни. – Сегодня парламент армии, а не роялисты, живут шикарной жизнью, а мои голова и желудок уже отвыкли от нее.

– Да, тогда это действительно все объясняет, – серьезно согласился он, и Джинни хихикнула, совсем по-детски; раньше он никогда не слышал от нее такого смеха. «Жаль, если его можно будет слышать только под влиянием бургундского, – подумал Алекс, – но ведь у нее было мало причин для такого смеха, когда ее детство так резко оборвалось».

Вино, однако, не возымело никакого сдерживающего эффекта, когда они оказались вдвоем в спальне. С озорным блеском в глазах она доказала, насколько способнее шлюх Саутуорка в искусстве раздевания. Она дразнила и мучила его, ускользая от его рук до тех пор, пока, уже не в силах сдерживаться, он схватил ее и бросил на постель, где она извивалась, нежнейшая и чувственная. Подняв ее ноги себе на плечи, он вошел в нее резким толчком, и ее тело замерло от изумления… И обоих поглотила волна бесконечного наслаждения.

Джинни заснула почти сразу: вино наконец взяло свое. Алекс лежал, гадая, когда в следующий раз они снова найдут уединенный оазис в перенаселенном военном мире. В обозримом будущем он будет только военным; с завтрашнего дня под его командование поступает целый полк, люди, которые, вероятно, привыкли к послаблениям, и потребуется много работать, чтобы подготовить их к выполнению задачи и обеспечить относительную безопасность в бою. В предстоящие дни будет мало времени для любовных утех, придется довольствоваться тем, что пошлет им судьба.

Глава 15

Мимолетность передышки в «Голубом кабане» Джинни особенно сильно ощутила на следующей неделе. Она почти не видела Алекса, хотя голос его, казалось, звучал постоянно – отрывистый, нетерпеливый и несколько раз с такими нотками гнева, услышав которые, все опрометью бросались выполнять поручения. На обратном пути в Саутуорк он объяснил ей, какова будет их жизнь до выступления в Шотландию, и она, пожав плечами, приняла это к сведению. Сейчас ее существование своей размеренностью напоминало жизнь других женщин в лагере. Она занималась хозяйством в здании штаба, бродила по окрестным полям, запасая травы, занималась приготовлением снадобий в кухне, наполняя воздух ароматами мяты, ягод боярышника и листьев черной смородины.

Если Алекс и знал об этом, то не подавал вида, лишь рассеянно кивал ей, когда они встречались в гостинице или в деревне. За обедом беседовали только о подготовке к марш броску – это было обычное продолжение дневных дел, и разговоры продолжались еще долго после того, как она отправлялась спать. Джинни лежала на узкой кровати в своем закутке, прислушиваясь к голосам внизу (больше не было бурных вечеров со шлюхами), пыталась не заснуть до тех пор, пока не услышит шаги Алекса на лестнице, но почему-то это у нее никогда не получалось, а он больше не приходил к ней. Возлюбленный снова стал солдатом, отбросив в сторону еще решительнее, чем раньше, все чувства. Джинни даже с легкой грустью думала, что, может быть, новизна их отношений уже притупилась, и ей больше не удастся отвлечь его от военных забот любовью и страстью.

К сожалению, когда она ненароком отвлекала его от дел, это встречало такой отпор, что было не до нежностей.

Джинни постепенно утрачивала осторожность, когда отправлялась лечить солдат. Она уже чувствовала себя среди них в полной безопасности, ее принимали с теплотой и благодарностью, знали: то, что она делает, нужно и важно. Они также видели, что у нее было больше навыков и опыта, чем у армейских хирургов, которые порой ампутировали без разбора, не особенно думали о чистоте и тем более о тех недугах, которые не требовали хирургического вмешательства. Она посещала лагерь утром и вечером и вскоре уже помогала больным и в других отрядах. Поскольку все они теперь были под командованием генерала Маршалла, Джинни считала это совершенно оправданным и уместным.

Первоначально Алекс планировал выступить в Шотландию через три дня после своего визита в Уайтхолл, но вскоре понял, что за такой короткий срок ему никак не привести полк в состояние, необходимое для нормального марша. Эта задержка сделала его раздражительным. Его требование совершенства во всем действовало на нервы остальным, и конфликты вспыхивали неожиданно, словно грозовые тучи, которые внезапно появлялись, предвещая бурное завершение длительной засухи.

– Ох, госпожа, вы нужны в лагере. – Слегка запыхавшийся Джед, что было для него не характерно, появился в кухне.

– Это срочно? – Джинни сняла плоский утюг с плиты и поплевала на нижнюю сторону, проверяя, достаточно ли он раскалился. Раздавшееся шипение удовлетворило ее. – У меня ушло полчаса, чтобы нагреть утюги, Джед, Если я сейчас уйду, они снова остынут. – Она встряхнула китель Алекса и расправила его на столе. – Хотя в эти дни генерал даже и не заметит, помята его одежда или нет, – добавила она. – Просто мне кажется глупым гладить одежду для себя и не сделать этого для Алекса.

– Сдается мне, что это срочно, – заметил Джед, пропуская мимо ушей проблему утюгов. – Там человек кровью истекает. Может, это, конечно, работа хирургов, но… – Он пожал плечами. – Это результат драки, а генерал стал необычно жестким в таких делах. Если дело дойдет до хирургов, то он уж точно узнает, и тогда лучше бы этот солдат действительно истек кровью.

Джинни состроила гримасу, прекрасно сознавая, что Джед прав.

– Я принесу корзинку.

Отставив утюги и кипу белья, она направилась наверх и вернулась через несколько минут к ожидавшему Джеду.

– Где генерал, Джед? Ты знаешь?

– Проводит учения на плацу, – сообщил денщик. – Раньше чем через час он не вернется.

Глубокая ножевая рана на плече солдата сильно кровоточила, но он сам и его товарищи больше беспокоились, как бы скрыть и рану, и ее причину от командиров. Джинни промыла и перевязала рану, не обращая внимания на то, что кровь капала ей на фартук.

– Ты не сможешь несколько дней пользоваться этой рукой, солдат, даже пику нельзя будет нести. Как ты это объяснишь?

– Товарищи прикроют его, – спокойно сказал Джед. – Вам лучше вернуться, госпожа; уже почти полдень.

Джинни покинула лагерь, но поняла, что ей не хочется возвращаться в раскаленную кухню. День был душный, и мошки плотной стеной висели в воздухе, словно ожидая грозы, которая рассеяла бы давящую тяжесть. Она пошла к реке, надеясь, что с широкой водной глади, простиравшейся между двумя высокими берегами, подует легкий ветерок. Это был тихий уголок, скрытый от лагеря и деревни кустарником и деревьями. На дальнем берегу мирно паслись коровы. Джинни взглянула на багровое небо, вспомнив рассказы старух о том, что коровы, щиплющие траву перед грозой, дают свернувшееся молоко. Сбросив сандалии, она легла на спину, пряча голые пальцы ног в прохладной траве, сохранившей немного речной влаги.

Алекс вышел из-за деревьев в нескольких ярдах от нее, разглаживая одним пальцем складки на лбу – результат раздражения. Ему нужно побыть в одиночестве и тишине, не нарушаемой постоянными выкриками приказов и топотом сапог. Вынужденная бездеятельность, которая в то же время была до предела заполнена работой, приводила его в состояние крайнего раздражения. Шотландцы пересекли границу, и каждый день промедления сил парламента означал, что враг приближается. Алекс ни на секунду не сомневался, что одержит победу, небольшая задержка не таила в себе угрозы, но пока шотландцы на земле Англии, война будет тянуться, не сможет начаться процесс восстановления. Значит, пока рано думать о своем будущем и о месте в нем гордой мятежницы с острым, как жало, языком и неукротимым духом.

Он был так погружен в эти грустные размышления, что чуть не упал, наткнувшись на лежащую навзничь фигуру. И каким-то чудесным образом раздражение тут же улетучилось, лишь только он взглянул на Джинни, а она улыбнулась, щуря глаза от яркого пятна в облаках, закрывшего солнце. Ее волосы были заплетены в одну косу, перекинутую через плечо; из-за духоты на ней было лишь простое летнее платье, надетое поверх тонкой рубашки, подчеркивавшее изящные линии ее тела.

– Доброе утро, генерал Маршалл, – сказала Джинни. Садясь и разглаживая на коленях фартук, она требовательно подняла к нему лицо для поцелуя.

Алекс, хмыкнув, присел на корточки и ответил на ее призыв.

– Земляника, – сказал он задумчиво, прежде чем снова попробовать вкус ее губ. – И мед. – С облегченным вздохом он сел рядом с ней. – Если бы ты знала, как мне нужна передышка, цыпленок…

– Ну, тогда давай останемся здесь на целый день, – предложила Джинни. – Я вернусь в гостиницу и принесу все для пикника.

– Если бы это было возможно! – Он снова вздохнул, потом нахмурился. – Что ты с собой сделала, Джинни? Ты поранилась. – Он коснулся пятен крови на ее фартуке.

– Ах нет, это не моя кровь, – неосторожно сказала она.

– Тогда чья же это кровь? – Улыбка исчезла с его лица, и зеленовато-карие глаза утратили свою нежность. Его взгляд задержался на корзинке с мазями, снадобьями и бинтами. – Что ты делала, Вирджиния?

Джинни решила, что хватит ей заниматься милосердием, скрываясь при этом, словно паук от настигающей его метлы.

– Солдат из бригады полковника Чемберса сильно порезался. Я обработала его рану.

– Что?! Сколько раз я запрещал тебе даже близко подходить к лагерю? – возмущенно спросил он.

– Но это просто смешно, Алекс, – сказала Джинни, пытаясь говорить спокойно и рассудительно. – Если ты только послушаешь меня минуту…

– Я задал тебе вопрос! Сколько раз? – перебил он ее.

Джинни оставила попытки успокоиться и дала волю своему раздражению.

– Я потеряла счет. Думаю, по меньшей мере, раз шесть.

Алекс глубоко вздохнул, изо всех сил пытаясь сохранить спокойствие.

– Я больше не буду повторять, – произнес он, как ему казалось, с похвальной сдержанностью. Джинни восприняла это по-иному.

– Ну и хорошо, – вспылила она. – Повторение становится утомительным.

Алекс побледнел, и на щеке его запульсировала уже знакомая ей жилка.

– В следующий раз, когда ты подойдешь к лагерю ближе, чем на сто ярдов, проведешь сорок восемь часов в одиночной камере на хлебе и воде.

Джинни потеряла терпение.

– Да, так же, как и пекарь, который якобы подмешал мякины в муку, как часовой, опоздавший на три минуты на пост, как солдат, чья форма запачкалась от лагерного костра и…

– Да, – прогремел Алекс, еще больше рассвирепев от того, что ей была так близко знакома жизнь лагеря. – Именно так. – Он вскочил на ноги, возвышаясь над ней, уперев руки в бока. – Пока ты находишься с этим полком, Вирджиния Кортни, ты будешь подчиняться такой же дисциплине, как и все остальные, и никогда не забывай об этом.

Повернувшись на каблуках, он зашагал прочь. Джинни вскочила на ноги.

– Упрямый диктатор! – закричала она, схватила засохший ком речной грязи и швырнула его вслед удалявшейся фигуре. Еще не успев бросить его, она уже молилась, чтобы он пролетел мимо, но глаз ее был точным, а расстояние – небольшим. Ком, твердый как камень, попал Алексу точно между лопаток, и Джинни замерла, прикрыв рукой рот и оцепенев от ужаса.

Алекс очень медленно повернулся и, нагнувшись, поднял камень. Задумчиво посмотрел на него и отшвырнул в кусты.

– Если я упрямый диктатор, то ты злющая мегера, – спокойно сказал он и решительно шагнул к ней. Джинни так же решительно отступила назад. Они продвигались таким необычным образом в полном молчании несколько минут, пока Джинни вдруг не оказалась в воздухе, а потом с визгом приземлилась на колени на глинистое дно Темзы.

Хватая воздух ртом, вся облепленная грязью, она пыталась встать. Алекс стоял на берегу, глядя на нее с довольным видом.

– Самое подходящее место для тебя, – сказал он. – Это охладит твой пыл, и ты останешься там до тех пор, пока я не услышу извинения.

При других обстоятельствах Джинни с готовностью согласилась бы, что, попав в человека камнем, необходимо извиниться. Но не под нажимом. Она оглядела берег. Он был крутым и отвесным, и хоть по нему можно было вскарабкаться, это было довольно сложно и даже затруднительно, если бы кто-нибудь наверху задался целью помешать этому. У Александра Маршалла явно была именно такая цель.

Очень неторопливо она распластала ладонь по речной глади и умелым движением направила фонтан воды прямо на грудь Апексу. Она научилась этому трюку у Эдмунда во время их потасовок в море, и сейчас исключительно удачно применила его, заставив Алекса отступить от края.

Оказавшись вне ее досягаемости, Алекс остановился.

– Значит, тебе захотелось поиграть?

Блеск в его глазах несколько встревожил ее, и Джинни уже собиралась сказать, что об играх она думала меньше всего, когда он вдруг стянул сапоги. Приоткрыв рот от изумления, она наблюдала, как он снимает мундир. Положив руки на пряжку бриджей, он замер на секунду с тем же блеском в глазах Она изумленно смотрела на него, гадая, действительно ли он собирается сделать то, что она подумала. И он действительно собирался. Ремень был расстегнут и брошен на траву; одним плавным движением к нему присоединились бриджи. Алекс, стройный и мускулистый, возвышался на берегу, великолепный в своей наготе, и что-то во всей этой ситуации чрезвычайно возбудило его.

Джинни, стоявшая по пояс в воде, была не в силах пошевелиться. Алекс спрыгнул с берега, подняв фонтан брызг, и очутился рядом с ней.

– Сними платье, – потребовал он, поймав ее косу и наматывая ее на руку.

– Ты сошел с ума! – Она наконец смогла заговорить, но очень тихо.

– Возможно, – сказал он, еще раз оборачивая косу вокруг руки. – Человек склонен к такой реакции, когда ему кидают камни в спину. Сними платье, если не хочешь, чтобы я его порвал.

В груди у нее поднимался смех, перемешиваясь с несомненным возбуждением от его наготы и близости. Пальцы путались в крючках платья, но наконец ей удалось расстегнуть лиф, и она сняла платье с плеч и дальше, через бедра, подцепив его ногой, которую затем приподняла из воды, и подхватила намокшую груду материи.

Алекс отпустил ее косу, чтобы взять платье, которое он тщательно отжал и бросил на берег.

– А теперь выходи, – приказал он. Джинни, которая на какое-то восхитительное мгновение подумала, что он собирается любить ее прямо в воде, совершенно опешила.

– Я не понимаю.

– А от тебя и не требуется понимания, – спокойно сказал он. – Но я попросил тебя сделать совсем простую вещь, так что выйди из воды.

– В таком виде? – Она показала рукой на мокрую рубашку, которая бесстыдно облепила каждый изгиб тела, каждое его углубление. Его глаза запылали.

– Именно поэтому, моя маленькая цыганка, я и хочу, чтобы ты вышла.

Горячий, чувственный блеск его глаз и возбуждал, и успокаивал. Алекс вел свою игру, не посвящая ее в правила, но по опыту Джинни знала, что игры Алекса в итоге вознаграждали ее сполна.

Она побрела к берегу, пока он стоял и следил за ней прищуренными глазами. Карабкаться на сухой берег было и неудобно, и некрасиво, и она без труда представила себе, как выглядит: прикрытая и в то же время не прикрытая прозрачной, прилипшей к телу рубашкой.

– У тебя сзади восхитительные изгибы, – засмеялся Алекс, когда она, наконец, взобралась наверх – Мне редко доводилось лицезреть столь захватывающий спектакль.

– Как тебе не стыдно! – Джинни встала и решительно подошла к краю берега. – Ты просто сатир.

– Дикое, похотливое существо лесов и гор, – согласился Алекс, выходя из воды и демонстрируя всю силу своего возбуждения. С завидной резвостью он очутился на берегу рядом с ней и притянул ее мокрое тело к себе, приподняв рукой подбородок. – Не знаю, как тебе удается каждый раз усмирить мой гнев. Ты выкрикиваешь оскорбления, швыряешься камнями, а меня внезапно охватывает желание. Ты творишь чудеса, Вирджиния. – Его губы властно захватили ее губы, руки гладили ее спину, прижимая тело к себе так, словно стремясь навечно запечатлеть на нем свои очертания, а потом он опустился вместе с ней на траву, не отрываясь от ее губ.

В этот раз не было нежной прелюдии, но этого и не требовалось. Руки женщины охотно помогали ему, когда он с грубой поспешностью задирал ее промокшую рубашку. Нетерпеливым движением колена он раздвинул ее бедра, а они уже сами приподнялись навстречу ему, когда он, подхватив ее под ягодицы, резким движением вошел в нее, вызвав у нее вскрик наслаждения. Это был совсем иной любовный акт, в котором, хотя тела их и были единым целым, каждый шел к пику наслаждения своим путем, и наконец, за мгновение до пика восторга, он произнес ее имя, и его рот захватил ее губы, ставя на них печать собственника, а ее ногти царапали мускулистую спину, оставляя свое клеймо.

Послышался раскат грома, и небеса разверзлись, когда влюбленные, обессилевшие и задыхающиеся, лежали на траве. Джинни начала тихо смеяться, ловя открытым ртом первые тяжелые капли дождя.

– Теперь по крайней мере моя промокшая одежда не вызовет кривотолков. – Широко раскинув руки и ноги, она наслаждалась дождевыми каплями, струившимися по ее насытившемуся телу.

Взглянув на нее, Алекс застонал и почувствовал, как в нем снова просыпается желание.

– Ты такая восхитительная распутница, моя Джинни. Никогда раньше не мог представить, что буду таким рабом. Если я сейчас не уйду, мы так и останемся на этом берегу, под дождем.

– Почему бы и нет? – мягко спросила Джинни. – Забудь на один день о своих обязанностях.

– Не могу. Не искушай меня.

Он начал поспешно одеваться в промокшую от дождя одежду, а она все продолжала лежать на траве, принимая дождевую ванну. Одевшись, он нагнулся над ней, поднял и твердо поставил на ноги.

– Смотри не простудись, цыпленок. Поторопись и переоденься; когда гроза утихнет, может сильно похолодать. – Он поцеловал ее в уголок губ. Потом сказал тихо и сдержанно: – Я говорил серьезно о твоих походах в лагерь, Джинни. Пусть мы помирились, это ничего не меняет.

Было бесполезно возобновлять спор, и Джинни лишь пожала плечами с молчаливым смирением. Алекс побежал под дождем и вскоре скрылся. Джинни оделась и направилась к штабу, добродушно смеясь над шутками Дикона и других молодых офицеров по поводу своего промокшего состояния.

«Необходимо что-то предпринять», – решила Джинни, вытирая голову полотенцем. Как же убедить этого невозможно упрямого человека, что в данном случае он не прав? Поначалу у него были основания для такого распоряжения, но сейчас все изменилось. Как ей убедить его, если он и слушать ничего не хочет? Вся проблема в том, как он понимает власть военачальника. Сейчас речь шла только о распоряжении, которому следовало подчиняться безоговорочно, потому что это приказ. Такая форма дисциплины хороша для солдат, ведь их жизнь вполне могла зависеть от полного подчинения, но к Джинни это не имело отношения. Она нужна в лагере, и даже генерал Маршалл не лишит помощи тех, кто в ней нуждается.

К концу дня гроза утихла; воздух стал прохладным и свежим, чистое небо – ярко-голубым. Джинни отправилась на поиски Джеда, твердо убежденная в том, что мудрый старый солдат подскажет выход.

Она нашла его на конном дворе, сидящим на перевернутой дождевой бочке и чистящим сбрую.

– Добрый вечер, Джед, – непринужденно приветствовала она его, усаживаясь рядом с ним на табуретке. – Какая сильная была гроза.