Текст книги "Возлюбленный враг"

Глава 8

«Поразительно, как может улучшить настроение чистая одежда», – думала Джинни, выходя из-за ширмы в свежем нижнем белье и голубом платье, которое было на ней в тот день, когда Алекс Маршалл подъехал к дому Джона Редферна. Простенькое платье казалось удивительно легким после трех дней ношения амазонки, которую обязательно нужно было почистить и погладить. Если сделать это и постирать нижнее белье, то завтра, в день отдыха, все высохнет.

Хозяйка Браун не возражала, и Джинни, налив в корыто воды, начала стирать.

– Вы приехали издалека, госпожа? – спросила хозяйка, устраиваясь на длинной скамье лущить горох.

– С острова Уайт, – ответила Джинни.

– Как же случилось, что вы едете с армией парламента? – В вопросе явно сквозило неодобрение. – Маркитантки, а мы их повидали тут достаточно, не очень-то заботятся о чистоте.

Джинни покраснела.

– Я не маркитантка, хозяйка. Я – дочь мятежника. По приказу полковника меня взяли под опеку парламента. Я еду с ними в Лондон как пленная. – Она отжала рубашку, ожесточенно выкручивая ее, чтобы удалить последние капли воды.

– Я не хотела вас оскорбить, – сказала хозяйка Браун уже значительно мягче. – Но вас, похоже, не наказывали. Вы двигаетесь без боли.

– Значит, вы думаете, что я купила хорошее отношение? – Джинни расправила чулки, подумав, что если бы эта женщина знала правду, то именно так и истолковала ситуацию. И в этом была бы определенная доля правды. Эта мысль не доставила ей удовольствия.

– Ничего я не думаю, госпожа, – сказала хозяйка гостиницы со спокойной улыбкой. – Я не люблю вмешиваться в чужие дела. И теперь никого не стала бы винить за то, что человек пытается избежать страданий как умеет. Вы приехали из Уинчестера?

– Да, и я никогда не забуду эту дорогу, – мрачно сказала Джинни. – Собаки и стервятники, но никаких признаков рыжего лиса.

– Лис ждет наступления ночи, прежде чем выходит на охоту, – сказала женщина, вставая со скамьи. – Веревка для сушки белья за сараем, сразу за огородом. На обратном пути захватите для меня розмарин.

Джинни задумчиво вышла на вечерний воздух. С полей доносился запах готовившейся на кострах пищи, слышались голоса, спокойные и веселые, смеющиеся и притворно сердитые. Перспектива отдыха явно сказывалась на солдатах, уставших и подавленных после долгого марша. «Лис ждет наступления ночи, прежде чем выходит на охоту». Может, хозяйка хотела этим что-то сказать? А если так, то что ей следует предпринять? Самой отправиться на поиски? Ночью выйти будет трудно, если вообще возможно. Алекс выставил охрану у гостиницы, так что даже если бы ее передвижение и не было ограниченным, она не смогла бы выйти незамеченной. Нужно просто подождать и как можно больше времени быть на кухне. Даже Алексу это не покажется странным. Вполне естественно, что ее притягивает женская компания. Когда она вернулась с розмарином, хозяйка спросила:

– Вы ужинаете с нами, госпожа?

– Нет, – внезапно ответил Алекс от двери. – Подопечная парламента ужинает со сторонниками парламента, хозяйка, после чего она немедленно отправляется в постель. Один из секретов хорошего воина – умение пользоваться любой возможностью для отдыха, госпожа Кортни. – Он держал дверь открытой, давая понять, что Джинни должна немедленно покинуть кухню. Значит, она ошиблась, думая, что его не встревожит ее постоянное пребывание на кухне. Ей, конечно, следовало знать, что он ничего не оставляет без внимания. Он, должно быть, понимает, что, общаясь с простыми людьми, она неизбежно встретится и со сторонниками короля, и хотя не знал, что ей срочно нужна такая встреча, он явно намеревался держать ее в изоляции как можно дольше.

Небрежно дернув плечом, она подчеркнуто поблагодарила хозяйку за помощь с купанием и стиркой, надеясь, что Алекс все же решит, что она занималась вполне безобидными делами по хозяйству. Если он и понял, то ничем не показал этого, проводив ее в комнату, где был накрыт длинный стол и все офицеры ждали их.

Джинни приготовилась к неловкой атмосфере, зная, что они будут чувствовать себя скованно в ее присутствии. Офицерский ужин – не место для женщины, по крайней мере, для той, которая не продает своих услуг. К ее удивлению, она оказалась в центре внимания. Ее посадили справа от Алекса; Джон в результате умелых маневров оказался слева от нее. Остальные, от довольно грозного майора Бонхэма до самого молодого прапорщика, казалось, жаждали ее общества, внимая каждому ее слову. Она не фазу поняла, что происходит, пока, наконец, не осознала, что эти мужчины, слишком давно не встречавшие женщин своего круга, реагировали на женщину так, как делали бы в собственных гостиных в более счастливые времена.

Джинни, которая так никогда до конца и не усвоила истину о том, что долг женщины в мужской компании состоит в том, чтобы слушать, говорить лестные вещи и вести беседу исключительно на самые обычные темы, избегая острых проблем, стала испытывать удовольствие. Она никогда раньше не оказывалась в подобной ситуации. За столом отца была дочерью хозяина дома, которой, безусловно, очень многое позволялось, но все же от нее ожидали покорности. За столом семьи Кортни женщины вообще не разговаривали, если только к ним не обращались с вопросом, и даже тогда требовалось молчаливое согласие матриарха, чтобы ответить.

Алекс, понимая, что происходит в ее голове, от души веселился. Он как командир был также доволен, что офицеры счастливы в ее компании – они давно не казались такими раскованными. Он заметил, что у нее хватило осторожности избегать политики, и пила она очень мало, накрыла ладонью бокал, когда Дикон пытался уговорить ее выпить еще. Пусть этой девушке едва исполнилось девятнадцать лет, но она имеет очень умную головку на своих мужественных плечах. Из нее когда-нибудь получится хорошая жена.. Но не для таких, как Алекс Маршалл, который намеревался сыграть важную роль в новой Англии, когда закончатся бои и можно будет перейти к строительству новой жизни. Такая убежденная роялистка никогда не согласится соединить свою судьбу с мужчиной, стремящимся принять участие в управлении страной без монарха.

От этих мрачных размышлений брови его сдвинулись, он сильно нахмурился, и беседа за столом прекратилась.

– Кажется, что-то тревожит полковника, – смело заявила Джинни.

– Простите? – Алекс резко взглянул на нее. – С чего вы это взяли?

– Вы хмуритесь, сэр, совершенно устрашающим образом, – ответила она, сделав глоток вина. – Вы, наверное, знаете, как мы все дрожим при малейшем намеке на ваше недовольство. Мы все в ужасе, недоумевая, кто же тот несчастный, что посмел прогневить вас.

Все потрясенно молчали, ожидая, когда полковник разразится едкой тирадой по поводу такой неслыханной дерзости.

Алекс отрезал себе кусок филея и потянулся за горчицей.

– Я как раз думал о вас, госпожа Кортни, – сказал он, наконец. – И вы правы, это были не особенно приятные размышления. – Он продолжал спокойно есть, и через мгновение беседа за столом возобновилась.

– А мне будет позволено узнать содержание этих размышлений, сэр? – поинтересовалась Джинни тихим и исключительно вежливым голосом.

Алекс повернулся и задумчиво посмотрел на нее. В чем причина такой настойчивости? Может, она опять что-то задумала? Добивается, чтобы он вспылил перед своими офицерами? Или это простое подтрунивание, которое ей, похоже, так нравится? Если так, то она явно не понимает, что не совсем уместно дразнить полковника в присутствии его офицеров. Конечно, если он ей укажет на это, она просто рассмеется в ответ и обвинит его в напыщенности и в чрезмерной оценке собственной персоны. И вполне возможно, что это действительно так.

– Я предпочитаю пока оставить эти размышления при себе, – сдержанно сказал он. – Уже поздно. Как вы думаете, не разумнее ли вам пойти отдыхать? У вас был трудный день.

– Вредно ложиться спать на полный желудок, – сказала Джинни. – Я бы хотела сначала пройтись, если полковник позволит. Алекс заколебался, и Дикон тут же с готовностью сказал:

– Я был бы рад сопровождать госпожу Кортни, сэр. Алекс невольно улыбнулся, вспоминая, какой пленительной и одновременно мучительной может быть юношеская любовь.

– Ну тогда сделайте это, Дикон. Только не задерживайте ее слишком долго.

Джинни с негодованием посмотрела на него.

– Полковник, я вполне способна решить сама, когда мне ложиться спать. Понимаю, я ваша пленница, но ваша власть не может распространяться на личные дела.

Алекс оттолкнул стул и встал.

– Пойдемте со мной. – Взяв ее за руку, он достаточно грубо выпроводил ее из комнаты и лишь потом сказал зло и нетерпеливо. – Я уже один раз говорил тебе, Вирджиния, чтобы ты не оспаривала мою власть в присутствии других. Ты сегодня бесконечно наслаждалась, провоцируя меня, и я этого не потерплю.

– Я опять оскорбила императора, – презрительно сказала она. – Если ты думаешь, что имеешь право при всех говорить, когда мне идти спать, то я при всех заявлю, что у тебя нет такого права, а если твое самомнение при этом пострадает, то мне очень жаль.

Они испепеляли друг друга взглядами в узком коридоре, словно две собаки, затевающие драку. Потом Алекс вздохнул.

– Ну почему мы вечно должны так спорить, как дети?

– Это твоя вина, – сказала Джинни. – Я ничего не сделала.

– За исключением того, что отказалась смириться со своим положением.

– И впредь буду поступать так же. Должна сказать вам, полковник, что я – не один из ваших несчастных прапорщиков и вас совершенно не боюсь. – Джинни подчеркнула это заявление быстрым кивком головы, игнорируя насмешливый голос совести, указывающей ей, что это не совсем правда.

– Ну, тогда, вероятно, я должен что-то предпринять. Мне кажется, моя дорогая Вирджиния, что вы крайне нуждаетесь в небольшом запугивании. – Алекс говорил с тихой угрозой, и Джинни невольно отступила, упершись спиной в твердую стену. Алекс встал перед ней; он не касался ее, но стоял так близко, что она чувствовала жар его тела, тепло его дыхания на своей щеке. – Ты идешь спать, – сказал он. – И идешь сейчас! И я даю тебе всего один шанс пойти самой, на своих ногах. – Он отступил, указывая рукой в сторону лестницы.

Сердце Джинни колотилось в груди, лицо пылало от гнева и ужасного понимания того, что она не может ослушаться, иначе ее унижению не будет конца. Высоко подняв голову, она подхватила юбки и прошла мимо него по лестнице в небольшую мансарду.

Алекс, вместо того чтобы вернуться в столовую, вышел из дома, хлопнув дверью. Он был страшно зол на себя за дешевую победу в столь пустяковом вопросе. Она умела вывести его из себя, разозлить своими проклятыми спорами и полным пренебрежением к его авторитету, так что в итоге он чувствовал себя полным болваном. Ни один из них не вышел из этой глупой перепалки с достоинством, и она была совершенно ненужной. Ему придется научиться бороться только там, где этого требует дело.

Джинни, стоя у небольшого окна, выходившего на темный двор, думала примерно о том же. Почему они вели себя так? В их ситуации было и без того достаточно конфликтов, чтобы делать из мухи слона. Только его властные манеры заставляли ее действовать так нелепо и вызывающе, и он не виноват в том, что привык командовать, – ведь он делает это уже много лет. Ей следует научиться провоцировать его лишь тогда, когда это может оказаться полезным. А сейчас ее отправили наверх, и у нее не будет возможности поговорить с хозяйкой. Если бы она просто посмеялась над советом Алекса и пошла с Диконом, было бы достаточно легко найти предлог посетить кухню без него. Адъютант не производил впечатления человека, склонного к подозрениям.

Расстроенная, Джинни собралась ложиться, не особенно рассчитывая заснуть. Ночь была теплой, и в маленькой комнате от жары нечем было дышать. Может, это еще одна ее ошибка, и ей следовало согласиться переночевать внизу? Если бы они с Алексом не повздорили, ей все равно не пришлось бы там спать…

Царапание у ее двери было таким слабым, что какое-то мгновение она думала: послышалось. Но оно повторилось, в этом уже не было сомнения. Она прокралась к двери и, приподняв тяжелый деревянный засов, приоткрыла ее. У порога стояла хозяйка Браун, прижав палец к губам. Молча Джинни распахнула дверь, и женщина проскользнула в комнату.

– Это безумие, – прошептала она, – прямо у них под носом, но когда весь мир сошел с ума, что же делать? Я думала, что вы вернетесь на кухню, прежде чем пойти отдыхать.

– Я собиралась, – ответила Джинни с грустной улыбкой, но впала в немилость, и меня отослали спать.

Жена хозяина гостиницы кивнула, прошла к окну и встала у стены, выглядывая во двор.

– Охрана у каждой двери, – пробормотала она, потом вдруг резко повернулась и спросила: – Какое у вас дело к Рыжему Лису?

– Послание короля, – коротко ответила она. – Жена хозяина постоялого двора в Ромсее посоветовала мне искать Рыжего Лиса. Он поможет мне передать послание.

– Да. – Хозяйка Браун снова кивнула. – Чем вы можете подтвердить ваши слова, госпожа?

Джинни подошла к своему багажу, покопалась там и вытащила бумагу короля Карла. Хозяйка приняла ее с таким же благоговением, что и женщина в Ромсее.

– Рыжий Лис передаст послание. Сами вы не можете пойти. Если сбежите, последуют наказания, а мы не хотим причинять страдания другим.

– Вы думаете, полковник Маршалл накажет город, если обнаружит, что я сбежала? – нахмурилась Джинни, уверенная, что женщина ошибается.

– Почему он должен быть не таким, как другие? По меньшей мере, нас всех допросят.

А вот этому Джинни вполне могла поверить.

– Как же тогда я могу передать послание короля Рыжему Лису?

– Завтра в церкви, когда будете причащаться. Если вы последуете за помощником церковного старосты, то будет сделано так, что вы окажетесь без сопровождения у чаши для причастия. – Хозяйка подошла к двери и вдруг замерла, услышав звук шагов по деревянному полу чердака.

– Полковник, – выдохнула Джинни, прекрасно зная эту поступь. Ее глаза скользнули по комнате, подтверждая то, что она уже знала. Спрятаться здесь было негде. Им придется выкручиваться. – Благодарю вас, хозяйка, – громко произнесла она, когда шаги замерли у двери. – Вы чрезвычайно добры.

Хозяйка Браун, быстро сообразив, открыла дверь, говоря через плечо:

– Не за что, госпожа. Я рада слышать, что вы не больны. О, полковник, прошу прощения. – Она выглядела достаточно удивленной при виде широкоплечей фигуры полковника, стоявшего у двери с поднятой рукой и явно собиравшегося постучать. Прежде чем Алекс успел что-то произнести, она поспешно прошла мимо него и спустилась по лестнице так легко и быстро, что это как-то не вязалось с ее массивной фигурой. Алекс вошел в комнату.

– Зачем приходила хозяйка?

– Она была столь добра, что пришла справиться о моем здоровье, увидев, что я ушла к себе фазу после ужина. Ты понимаешь? – Каким-то образом ей удалось выглядеть все еще расстроенной, когда она повернулась к постели, где скомканные простыни явно свидетельствовали о ее муках.

К ее бесконечному облегчению это объяснение, похоже, удовлетворило его.

– Здесь жарко, словно в преисподней, – заметил Алекс. – Если ты все еще желаешь подышать ночным воздухом, я провожу тебя.

– Но я в ночной рубашке, – запротестовала Джинни, понимая, что он предлагает оливковую ветвь мира.

– Это легко исправить. – Алекс улыбнулся, схватив ее за руки и притягивая к себе. – Она просто снимается. – Его пальцы развязали бант у шеи, и, подхватив подол рубашки, он, подчеркнуто не торопясь, снял ее, – Мм… – пробормотал он довольно, отбрасывая рубашку на кровать. – Думаю, я предпочитаю другую разминку.

– Здесь слишком жарко, – зашептала она, слабо протестуя.

– Ты опять ослушаешься меня, маленькая мятежница? – Его руки скользнули по ее плечам, притягивая к себе. Он приблизил свои губы к ее губам; в его зеленовато-карих глазах затаилась легкая насмешка над обоими. От него исходил запах вина и желания; руки ласкали ее стройное, упругое тело; грубое полотно его рубашки щекотало ее обнаженную грудь, кожа бриджей гладила ее бедра. Это ощущение полностью лишило ее воли. Вот его рот уже коснулся бархатистой щеки, обжигающе двинулся вдоль изящной скулы, отодвинул в сторону водопад каштановых волос, слегка покусывая нежную кожу склоненной шеи. Джинни на этот раз без всякого сопротивления замерла в руках возлюбленного, позволяя разуму впитывать лишь ощущения, когда желанные руки скользили по ее телу, доводя до исступления легкими ласкающими движениями, нежно атакуя все ее чувства, так, что когда он повернулся вместе с ней к узкой кровати, все мысли о предательстве и бунте улетучились, и она ощущала лишь совершенство этого момента.

Джинни проснулась под звон церковных колоколов, перемежавшийся со звуком горна. Она лежала поверх простыней нагая, кожу ласкал прохладный утренний ветерок, проникавший сквозь открытое окно. На какое-то мгновение она замерла, наслаждаясь раскованностью тела и умиротворенностью мыслей.

Невозможно враждебно относиться к человеку, который в моменты страсти казался неотделимым от нее. Но если она так любит его, то как же может плести против него заговор каждую минуту бодрствования? Этим утром любым способом она собиралась действовать против того, во что верил Алекс и ради чего воевал. Ей нужно ускользнуть от его охраны, обмануть его, а если она будет обнаружена, их любовь окажется в огромной опасности. Намного проще просто уступить, согласиться, что дело короля проиграно, в чем, в глубине души, она была уверена. Но были и такие – подобно Эдмунду Вернею и Питеру Эшли – по всей стране, отказывавшиеся признать поражение, все еще готовые отдать жизни, если необходимо, как поступил и ее отец. Меньшего она сделать не могла.

Когда она спустилась вниз, там царила ленивая атмосфера воскресного утра. Завтракали неторопливо, и все деликатно избегали любого упоминания о ее внезапном уходе накануне вечером. А потом майор Бонхэм обрушил на нее свою новость.

– В одиннадцать мы проводим церковный парад, госпожа Кортни, и пастор проведет службу в одиннадцать пятнадцать на деревенском лугу. Солдаты маршируют браво; вам будет приятно посмотреть, особенно после вчерашнего.

– Ваш пастор будет служить по новому молитвеннику, так ведь, майор?

– Ну конечно, – ответил майор Бонхэм. – Армия нового образца не признает предрассудков старой церкви.

– Да, – сказала Джинни. Она не подумала о таком осложнении. Солдаты парламента не будут молиться в прежних церквах, по-старому. Традиционные ритуалы были заклеймены как папские по своей природе и, следовательно, опасные. Большинство старых церквей уже было разрушено в пылу фанатизма, серебро переплавлено в оружие, картины и алтарные покровы уничтожены. Новые священники были мрачными людьми, новые службы слишком простыми, и причастие не практиковалось. Отрад Алекса Маршалла не будет молиться с жителями городка в это воскресное утро, что же тогда делать подопечной парламента? Разрешат ли ей посетить службу по собственному выбору?

– А где сегодня полковник? – спросила она непринужденно.

– Здесь, – послышался веселый голос Алекса от двери. – Приветствую вас, Джинни.

– Добрый день, полковник. – Она рассеянно улыбнулась ему. – Я должна поговорить с вами наедине. – Она судорожно сжимала руки, явно расстроенная, глаза были опущены. Ей просто необходимо провести эту игру безукоризненно, чтобы добиться своей цели.

– Ну конечно. – Алекс встревожился. – Вас что-то расстроило? – Он открыл ей дверь, пропуская в коридор.

– Речь идет о церкви, – прямо сказала она, – Ты позволишь мне помолиться так, как было принято у моего отца? – Алекс молчал, и она быстро продолжила: – Это дело совести, Алекс. Ты не заставишь меня участвовать в службе, которая вызывает у меня отвращение.

– Тебе придется привыкнуть к ней, – осторожно сказал он. – Совсем скоро протестантизм будет единственной формой вероисповедания. Всякая пышность и все религиозные предрассудки будут запрещены.

– Это еще не точно, – упрямо возразила Джинни. – Но даже если так, разве тогда не больше оснований разрешить мне посетить службу по моему выбору, пока еще этот выбор есть? Я хочу причаститься, как делала это каждое воскресенье со дня моей конфирмации.

Алекс ударил сжатым кулаком по своей ладони, сильно нахмурившись.

– Ты все чертовски усложняешь для меня, Джинни. Лично я ничего не имею против прежней службы, но на моем посту я не могу одобрить это. И кстати, я имею право запретить проведение такой службы в городе; однако я решил смотреть на это сквозь пальцы. Но если я разрешу тебе пойти туда, то должен послать кого-то с тобой, а я не могу приказать солдату или офицеру парламентской армии сделать это.

– Значит, ты говоришь, что я не могу пойти?

– Мне очень жаль, – сказал он искренне. – Но ты же понимаешь мое положение.

– Тогда разреши мне пойти одной. – Она посмотрела на него в упор. – По крайней мере, позволь мне войти в церковь одной. Сопровождающий может подождать снаружи, и я дам тебе слово, что не попытаюсь ускользнуть от него. – «В каком-то смысле это будет правдой», – сказала она себе, тщетно стараясь успокоить мучившую ее совесть.

Алекс дал волю потоку солдатских ругательств, точно выразивших возникшую перед ним дилемму. Джинни, понимая, что эти ругательства адресованы не ей, молчала, затаив дыхание, чтобы не выдать себя каким-то образом.

– Очень хорошо. – Алекс принял решение с присущей ему стремительностью. – Ты можешь пойти, поскольку это, наверно, последняя возможность. В следующее воскресенье мы будем в Лондоне, где никто не осмеливается прибегать к традиционным ритуалам. Ты даешь мне слово, что войдешь в церковь и выйдешь из нее сразу по окончании службы из той же двери?

– Да, я даю тебе слово. – Сердце ее учащенно застучало, хотя она и чувствовала себя так, словно только что выбралась из помойной ямы и вся покрыта грязью предательства. Как бы она ответила ему, если бы он попросил ее дать слою не заниматься ничем запрещенным во время службы?

Джед проводил ее до двери церкви. Солдат был неразговорчив, сдержан более, чем обычно, ясно давая понять Джинни, что крайне не одобряет ее поступок. Он встал у порога, широко расставив ноги и держа пику перед собой. Глаза его были неподвижно устремлены вдаль, он не обращал внимания на жителей городка, торопливо проходивших мимо него и опускавших глаза при столь мощном напоминании о силе парламента, зная, что они молятся сегодня только из милости.

Джинни смело вошла в церковь, и ничто в ее облике не говорило о том, какое волнение и трепет она испытывает в этот момент. Прихожане искоса и с любопытством смотрели на нее, пока она шла по проходу между рядами в поисках свободной скамьи.

– Госпожа, прошу сюда. – Помощник старосты указал на переднюю скамью, напротив кафедры проповедника. По другую сторону прохода сидела хозяйка Браун и ее семья; все они приветствовали Джинни едва заметным кивком головы. Хотя церковь быстро заполнялась прихожанами, никто не сел рядом с Джинни, и она гадала, случайность это, или же это делается намеренно. «Скорее всего намеренно, – решила она. – Опасно знаться с человеком, который пришел с армией парламента, каков бы ни был его статус».

Из церкви исчезли все украшения, картины и серебро, но купель осталась, так же как алтарь и глубокая, из темного дуба, исповедальня. Цветные витражи в окнах еще не были выбиты, священник одет в рясу и стихарь, будто война ничего не изменила. «Кто же этот Рыжий Лис?» – гадала Джинни. В это время началась служба; знакомый ритуал действовал на нее успокаивающе.

Большая дубовая дверь скрипнула, и Джинни оглянулась назад, увидев, как Джед закрывает за собой дверь. Он решительно прошел по проходу к скамье, где сидела Джинни, и сел на другом ее конце. Может, полковник приказал ему не спускать глаз с подопечной парламента ни на секунду? Или Джед сам решил превысить свои полномочия? В любом случае это было совсем некстати. Вдруг он будет настаивать на том, чтобы проводить ее к алтарю? Джинни заставила себя сосредоточиться на службе, не отрывать глаз от молитвенника, хотя знала молитвы наизусть. Она не должна показать, что ее волнует присутствие Джеда. Нельзя допускать, чтобы глаза оглядывали церковь, выискивая с опаской какое-то невольное движение, которое выдаст их всех.

Пот градом катился с нее, выступил на верхней губе. Пальцы вспотели и стали скользкими и неуклюжими на тонкой дорогой бумаге ее молитвенника. Она могла предпочесть и трусливый выход – посетить службу, но ничего не передать. Но она обещала королю воспользоваться любой возможностью, сделать все, что в ее силах, и если Рыжий Лис все еще готов рисковать жизнью, выслушав послание, она передаст его.

Помощник старосты появился рядом с Джинни, приглашая ее пройти к амвону, где уже стоял священник, держа скромную деревянную чашу для причастия вместо привычного серебряного потира. Она прошла мимо Джеда, гадая, не почувствует ли он запах потливого страха, дрожь тела, которая била ее так, что Джинни засомневалась в способности двигаться. Пойдет ли он за ней? Она поднялась на ступень амвона. Джед остался на месте, неподвижно глядя вперед. Подошли и другие причащающиеся, и, когда они встали на колени, прихожане в церкви громко запели псалом Давида. Величественные слова, придающие силу и утешение, возносились к небу, и когда Джинни взяла чашу, пригубив вино, она услышала, как священник, произнеся привычные фразы, тихо и быстро сказал.

– Если вам нужно поговорить с Рыжим Лисом, говорите.

Под прикрытием поющих голосов она передала слова короля Карла своим сторонникам о том, что он не оставит свой народ, не думает бежать во Францию, что дело их праведное и борьба должна продолжаться. Подняв голову, чтобы принять облатку, которую священник положил ей на язык, она увидела, что глаза его светятся радостью, лицо сияет, и поняла, насколько важно послание короля. Не напрасно она рисковала!

Словно прочитав ее мысли, священник прошептал:

– Вы найдете Рыжего Лиса повсюду, если у вас хватит мужества искать его. – Потом он перешел к следующему причащающемуся.

Джинни, встав с коленей, вернулась на свою скамью, почтительно опустив голову. Она чувствовала бесконечное облегчение. До следующего привала ей не нужно будет интриговать, предавать и бояться.