Текст книги "Безграничная любовь"

– Ты можешь говорить о чем угодно в присутствии Эрика, отец. У нас нет секретов друг от друга.

– Ничего-ничего, Рыжая. Я ничего не имею против этого.

В дверях он поколебался.

– Я только хочу, чтоб вы знали одну вещь, сэр. Я просил Джинкс выйти за меня замуж. Она отказалась, но я хочу, чтоб вы знали, что я ее люблю и намереваюсь заботиться о ней и о ребенке так долго, как она мне позволит.

«Не такой уж он, оказывается, легковесный», – подумал Митч. Но вслух сказал только:

– Понятно.

– Я не собиралась говорить тебе о том, что мы не женаты.

– Я так и думал.

– А что думает мама?

– Не знаю. Она не говорит, что думает.

– Я надеялась… Я думала, что, может быть, ты не узнаешь.

– Что ты не замужем?

– Да, – сказала она, не глядя на него, – и когда родился ребенок. Ты, вероятно, думаешь, что я шлюха.

Он снова подумал о Гейл Толмэн. То был единственный раз, когда он изменил Джо, но до сих пор это беспокоило его. «Если бы тогда Гейл Толмэн не была уже беременной, Райль мог бы запросто оказаться моим сыном», – подумал он. Митч вздохнул.

– Я сам не такое уж совершенство, чтобы судить других, – сказал он, – мы все ошибаемся.

Он увидел, как лицо ее исказилось от боли, и удивился этому.

Глаза его остановились на деревянной люльке в углу.

– Она красивая, правда, отец? – Джинкс спросила его так, как будто ждала, что он будет разубеждать ее в этом, и он удивился этому.

– Да, – сказал он, – пожалуй, более прелестного ребенка я и не видел. Снова ее лицо исказила боль.

– О Господи, ты хорошо себя чувствуешь? – быстро спросил он. – После родов, я имею в виду.

– Замечательно. Эрик говорит, что я легко до неприличия родила ребенка. В первые несколько месяцев я очень страдала от морской болезни, но потом все пошло прекрасно.

Он встал и подошел посмотреть на спящего ребенка. Золотые ее волосики были влажными, а пальчики сложены около ротика, похожего на розовый бутон.

– Исключительный ребенок, – решительно заявил он.

– Отец, могу я попросить тебя кое о чем?

– О чем угодно.

– Не говори маме о ребенке. Не говори, что Эли уже родилась. Скажи ей, что живот у меня огромный и я разрожусь с минуты на минуту.

– Ты же знаешь, что я не очень-то умею врать.

– Тогда вообще ничего не говори ей. Ох! Ведь ты не можешь этого сделать, правда? Она ведь знает, что ты собирался навестить меня.

– Нет, – медленно сказал он. – На самом деле она не знает. Я ничего ей не говорил. Лицо ее прояснилось.

– Тогда тебе не придется говорить ей, что ты видел меня. Ей не надо знать, что мы не женаты… или что… – она не смотрела ему в глаза, – что Эдисон родилась в апреле. – Она поспешила добавить:

– А в следующем месяце я напишу вам письмо и расскажу о ребенке, и она никогда не узнает, что ты был здесь. – Джинкс снова посмотрела в сторону колыбели, губы ее задрожали, как будто она вот-вот заплачет. – Именно так я и собиралась поступить, знаешь, но ты приехал и увидел ее. Я собиралась притвориться, что мы женаты и что Эли родилась позже на пару месяцев. – Она закусила губу.

– А почему вы не поженитесь, Джинкс?

– Не спрашивай, отец! Прошу тебя! Она засмеялась нервным смехом, и он подумал: она не может выйти замуж, потому что до сих пор любит Райля… или нет?

– Ты ведь всегда говорил, что не понимаешь женщин, – продолжала она, – поэтому ты, вероятно, не понял бы, даже если бы я объяснила.

Он взял ее руки в свои и попытался сделать так, чтобы его любовь передалась ей, чтобы она поняла, как сильно он тревожится за нее. И она, похоже, поняла это, потому что сжала его руки в ответ и сказала:

– Спасибо, отец.

– Я ничего не скажу твоей матери, – пообещал он, – но ты напиши нам, слышишь?

– Напишу, отец, напишу.

Они получили от нее письмо через две недели. Митч ожидал, что письмо будет большим и восторженным. Но оно оказалось коротким и сухим, написанным совсем не в обычном прыгающем стиле Джинкс.

«Хорошенькая малышка, – писала она. – 10 фунтов. С такими же, как у меня, зелеными глазами. Все обошлось хорошо, мама, хотя роды пришлось принимать Эрику».

Так роды принимал Эрик? Джинкс не говорила ему об этом. Он был разочарован письмом, но Джо перечитывала его снова и снова, как будто оно было образцом красноречия.

Каждый раз, перечитывая письмо, Джо восклицала:

– Она пишет, что ребенок красивый.

– Но ведь так и должно быть с красавицами мамой и бабушкой.

– И что девочка здорова.

– А почему бы ей не быть здоровой? – удивился он.

– Да нет, конечно. Я просто подумала… – Ее встревоженный взгляд снова упал на письмо.

– Джо, держу пари, ты уже знаешь письмо наизусть. В нем нет ничего, чего бы ты не прочитала уже добрую дюжину раз!

– Я знаю, – Она внезапно встала, обошла стол и поцеловала его.

– Ну, – обрадовался он, – что это на тебя нашло?

– Я уже так давно не говорила тебе, как сильно люблю тебя. – Она улыбнулась ему, в глазах появилось озорство. Как будто она сбросила тяжелый груз с души и теперь, как бабочка с мокрыми крылышками, выползла на теплый солнечный свет, чтоб просушить их.

– Киф приедет домой на следующей неделе и на все лето завладеет прудом. Что ты скажешь на то, чтоб ускользнуть сегодня днем и поплавать в нем?

– Но ведь сейчас только июнь, – запротестовал он, не веря своим ушам. – Вода еще ледяная.

– Помнится мне, что мы начинали купаться в Литтл-Блу аж в мае! Он рассмеялся.

– Ты неисправима, женщина.

– Да уж, надеюсь, ведь я так давно уже не была хоть кем-нибудь. А быть неисправимой – это даже интересно!

Он посадил ее к себе на колени.

– Так ты скажешь мне, в чем было дело?

– Нет. Все это уже в прошлом, Митч. Давай не оглядываться назад.

– Хорошо. Но скажи мне, если передумаешь. – Он не собирался тянуть ее за язык. Если она готова разобрать построенную ею стену, то он не собирается дуть в трубы и разбираться, кто прав, а кто виноват, он собирается забраться внутрь – и все.

– А теперь уйди с моих колен, женщина, и пойдем поплаваем.

Джо изменилась резко и полностью. Она стала терпеливее с Эдит, и вскоре благодаря Джо девочка успокоилась и перестала хныкать, что она делала непрестанно с тех пор, как уехал Карр.

Затем Киф приехал домой на летние каникулы, и Джо приветствовала его со столь очевидной радостью, что мальчик открылся и стал таким, каким и был до того, как начался этот кошмар. Киф искренне рассказывал о школе и даже осмелился предложить им найти какую-нибудь школу поближе к дому.

– Ты правда хочешь уехать в школу, дорогой? – спросила Джо. – Если не хочешь, то и необязательно это делать. Мы хотим для тебя только того, что сделает тебя счастливым, кроме того, мы так скучали по тебе весь год.

Митч немного опешил от неожиданного заявления Джо, но поспешил поддержать ее:

– Верно, сынок. Если тебе там плохо, конечно же, не надо возвращаться в школу.

Киф с недоверием перевел взгляд с отца на мать, а потом лицо его засветилось от радости.

КИФ

Лето 1887

Киф вернулся домой в первую неделю июня. Когда он узнал, что ему необязательно возвращаться назад в Массачусетс, то чуть не лопнул от радости. Дома было так хорошо, даже без Джинкс и Райля. Мама много улыбалась, а отец от души смеялся, как в прежние Дни.

Теперь, когда отец был дома, они вместе катались верхом и плавали по озеру Глэд Хэнд. Единственное, чего они не делали вместе, так это не ездили по отцовской железной дороге. Мама сказала, что она уже однажды попробовала и ей этого хватило. Они с отцом часто держались за руки и смотрели друг на друга как-то особенно. Киф подумал, что ему очень приятно видеть их такими. Пятнадцатилетняя Эдит сделала было жалкую попытку наладить с Кифом дружеские отношения, но ей, как обычно, было нечего сказать ему, кроме :

– Турнюры снова входят в моду, но более низкие, чем раньше. Разве тебе не нравится этот водопад из неразглаженных складок?

Она повернулась на изящной ножке, а он подумал, что она выглядит в точности как цыпленок с огромным горбом над задницей.

Карр теперь выглядел настоящим джентльменом. Он одевался, как и отец, в темно-серый костюм с жилеткой и носил золотые часы с цепочкой.

Впоследствии, оглядываясь назад, Киф понял, что основное различие Митча и Карра состояло главным образом не в огромной разнице их роста, а в том, как они преподносили себя. Митч, чье положение было прочным, вел себя спокойно и солидно, в то время как его сын, маленький и тщедушный, постоянно требовал внимания к себе, таким образом самоутверждаясь.

Карр приезжал в Хэрроугейт каждый вторник, чтоб встретиться с Митчем и кузеном Олли, который служил в компании счетоводом. Олли Хэрроу было двадцать четыре года, у него были желтовато-серые волосы и манера покашливать. Киф подумал, что кузен Эрик каким-то образом унаследовал весь материнский колорит, а бедному Олли и другим мальчикам уже ничего не досталось.

Олли всегда являлся первым на эти собрания, ровно в десять, со всеми своими блокнотами и книгами. Потом, в десять пятнадцать, приходил Карр со свертками планов. И точно в десять двадцать Митч уходил из библиотеки, где читал нью-йоркские и сан-францискские газеты, входил в свой кабинет со словами «доброе утро всем» и начинал собрание.

Уезжая на верховую прогулку, Киф видел их через широкое окно отцовского кабинета. Письменный стол отца был огромным. Карр раскладывал на нем свои планы, тыча в них обгрызенными пальцами, отец же заинтересованно склонялся над ними, а Олли пробегал с карандашом по длинной колонке цифр и ненавязчиво кашлял в платок.

Олли всегда оставался пообедать с ними, и Джо всегда пыталась разговорить его, но безуспешно.

– Как мама?

– Очень хорошо, спасибо, тетя Джо. Она говорит, что на прошлой неделе цена на говядину была аж десять центов за фунт на рынке.

– Что, интересно, тетя Эйлин делала на рынке? – спросила Эдит.

– О, я не думаю, что мама когда-либо в действительности была на рынке, – ответил Олли, осторожно покашливая в салфетку, – но я спрашиваю ее о ценах, просто чтобы она была в курсе. Ведь надо присматривать за прислугой, знаете, особенно в наши дни. Так что мама ведет хозяйственные книги. Масло на этой неделе опять подскочило в цене – три цента за фунт. – Он экономно помазал им рогалик.

После обеда Олли обычно возвращался в Миллтаун, а Карр сидел с отцом с полчаса на веранде, обсуждая строительство железнодорожной ветки от Розберга до Кэмптена. Киф не мог представить себе, где они брали материал для нескончаемых бесед по вторникам.

Как-то раз он услышал обрывки их разговора о «правах на путь», «судебных решениях» и «собственности на землю».

– Это узкое место, – сказал как-то Карр, – но на него пойдет не меньше тысячи телег с землей.

– Да уж, это проблема, – ответил Митч. «И почему они никогда не говорят об интересных вещах? – удивлялся Киф. – Например, о новом правиле, принятом в этом году Национальной лигой». Он пытался как-то объяснить это правило матери, и она сказала, что все поняла. Но Киф знал, что это не так. Отец сказал на это только:

– Я слышал, что игроки пытаются организовать в этом году Союз. Если они уйдут туда, то у владельцев не будет никакой прибыли.

Киф пытался также заинтересовать их новым своим фотоаппаратом. Райль послал ему его в школу, и Киф очень, гордился сделанными снимками, но отец сказал только:

– А где Райль? Он послал тебе свой адрес? И когда он выяснил, что Киф больше не знал ничего о Райле, они опять стали говорить на те же темы – о железных дорогах, ценах на сталь и о том, какую зарплату платить рабочим.

– Слушай, – сказал как-то Киф за обедом, – мне кажется, за это время вы могли построить уже с десяток железнодорожных веток. Та железная дорога, что вы строите, – она что, очень большая?

– Двадцать четыре мили. Мы кончим строить ее через несколько недель.

– Ты хочешь сказать, что на строительство двадцати четырех миль уходят целые месяцы?

– Мы делаем в среднем две мили в день только в некоторых местах.

– Боже, так что же вы делаете все это время?

– Обследование – покупаем землю и права на прокладывание пути. Не думай, я не бездельничаю! – Карр повернулся к брату спиной. – Отец, мы наконец утвердили тот последний, 5, 2 процента уклон. Нам ничего не остается, как только либо ввести его, либо взрывать тоннель в огромной скале, – сказал он. – Между прочим, сэр, я хочу привезти Тэдлока, инженера, а в следующий вторник обсудить это.

– Скажи ему, чтоб он привез все цифры, – сказал Олли.

– И еще, что он приглашен на обед, – добавила Джо.

– Как будет хорошо, если вы сможете закончить к четвертому июля, – сказал Митч, когда все они после ужина сидели на веранде.

Светила полная луна, и в воздухе носился запах лилий.

– Нет никакой надежды на то, что мы сумеем закончить так рано, сэр. Если все будет идти по расписанию, то мы пустим первую очередь восемнадцатого июля. Ведь вы планируете отпраздновать открытие ветки, не так ли?

Митч улыбнулся с гордым видом:

– Да, поскольку это твоя первая большая работа в компании, полагаю, надо отпраздновать это. А что ты думал по этому поводу?

– Я думал, что, может быть, вы могли бы приехать в Розберг в вашем частном вагоне, потом мы перевели бы вас на новую ветку и я мог бы встретить вас в Кэмптене в конце ее.

– И ты не хочешь совершить со мной первую поездку?

– Нет, сэр. Я хочу, чтобы только вам досталась такая честь. Я хочу ждать вас в конце ветки, – Мы все поедем, – сказал Митч, с надеждой глядя на Джо.

Она рассмеялась:

– О нет, увольте. Я не раз уже говорила, что не хочу ездить по вашим рахитичным железным дорогам.

– Джо, но ведь они уже совсем не такие, какими были прежде. Ты ведь ездила поездом на восток и ничуть не возражала против этого.

– Но те дороги совсем не похожи на веточные. На востоке уже давно строят железные дороги и знают в этом толк.

– Ты заставляешь своим поведением думать, что не веришь в работу Карра.

– Нет, это не так. Я бы и тебе не дала поехать, если б не верила в его работу. Но просто это не для меня, вот и все.

– Ничего, мама, – отозвался Карр. – Я прекрасно понимаю твои чувства. И твои тоже, Эдит. Я не жду от тебя, чтобы ты поехала.

Она пригладила волосы и расправила юбку.

– Мы как-нибудь поедем верхом в горы, чтоб увидеть твою железную дорогу, Карр, – ты и я. Но я тоже не хочу ехать по этим грязным рельсам, где кругом пыль и шлак. Надеюсь, ты не возражаешь.

– Я вовсе не хочу, чтоб ты ехала, – снисходительно сказал он.

– Ну, а я поеду, – заявил Киф, и Карр слегка улыбнулся ему:

– Да, я так и думал, что ты поедешь.

– Я одолжу тебе свой фотоаппарат, если ты будешь с ним хорошо обращаться. И ты сможешь сфотографировать нас.

– Спасибо, – сказал Карр. – Это будет прекрасно – останется воспоминание на всю жизнь об этом дне.

Так они это и оставили, и когда Карр приехал в Хэрроугейт на последнее перед пуском собрание, вопрос о том, кто поедет, уже не возникал.

– К тому времени, как я снова увижу тебя, пуск будет уже завершен, – сказал Карр Эдит.

– Ты уверен, что не возражаешь против того, чтоб я не ехала? Я поеду, если ты расстроишься из-за этого.

– Оставайся здесь и твори молитву, чтоб все прошло, как намечено. Киф спросил:

– Так ты не забудешь нас сфотографировать, когда мы в последний раз повернем?

– Конечно, нет, – обещал Карр. Он пожал руку отцу:

– Буду ждать вас в следующий вторник, сэр, – в конце ветки.

– Отлично! – Митч похлопал Карра по спине. – Я по-настоящему горжусь тобой, сын!

– Спасибо, сэр. Я так долго ждал этого. – Потом он повернулся к матери и обнял ее.

– Не расстраивайтесь из-за того, что не поедете, – сказал он, – я понимаю ваши чувства.

– Благодарю, – сказала Джо, уставясь ему вслед. – По-моему, я даже вспомнить не могу, когда Карр в последний раз обнимал меня.

Митч улыбнулся.

– Ну разве я не говорил вам, что мальчик исправился?

Все было приготовлено для того, чтобы отправиться в путешествие по новой ветке. Киф очень волновался по поводу предстоящей поездки, но отец – раза в три больше. Мама дразнила его, что он носится с этой поездкой как ребенок с новой игрушкой.

Затем в воскресенье за завтраком Джо сделала взволновавшее всех заявление:

– Я еду с вами, – сказала она. – Я думала об этом и решила, что просто не могу оставаться дома. По тому, как Карр обнял меня, уезжая во вторник, я поняла, что он расстроен, что я не поеду. Вероятно, он думает, что я не верю в него.

– О, мама! – воскликнула Эдит, глаза ее расширились от тревоги. – Ты полагаешь, он думает, что я тоже не верю в него? О Боже! – Она сжала свои губки. – Я тоже поеду, – заявила она мученическим тоном.

В день праздника Эдит надела ярко-красную юбку с турнюром и белую блузку. Джо разрешила по такому случаю сделать ей высокую прическу. Вокруг шеи Эдит повязала красный шелковый шарф.

– Карр подарил мне его на Рождество, – сказала она, – я в первый раз надеваю его. Он еще не видел мой новый наряд, я берегла его. О, это для него будет таким сюрпризом! Как вы думаете, я хорошо выгляжу?

В поезде она была настолько возбуждена, что едва могла усидеть на месте. В конце концов Эдит встала и пошла на смотровую платформу.

Они приехали в Розберг точно по расписанию, но что-то задержало их там, и Митч вышел посмотреть, чем вызвана задержка.

– Какие-то проблемы с переключением, – сказал он, вернувшись. – Боюсь, что мы задержимся еще на какое-то время. Я пошлю кого-нибудь вперед верхом, чтоб дать знать Карру, почему мы опаздываем. Не хочу, чтоб он волновался о том, что на линии авария.

Киф быстро подал голос:

– А можно мне тоже поехать, отец? Вы найдете для меня лошадь?

– Но тогда ведь ты не сможешь поехать по новой дороге Карра!

Но Киф уже устал от часов, механизмов и всех этих приспособлений, которыми была полна паровозная будка. Он не понимал их назначения и не находил их интересными.

– Я лучше доберусь до Кэмптена, чтоб сделать хорошие снимки. Карр не очень-то смыслит в фотоаппаратах. Не думаю, что он сможет правильно обращаться с ним.

– Что ты на это скажешь, Джо? Его мать рассмеялась:

– Ох, отпусти его, Митч. Бедный мальчик так скучает в Хэрроугейте, где нет никого, кто мог бы составить ему компанию в развлечениях.

– Спасибо, мама. – Он быстро поцеловал ее в щеку и в порыве нежности обнял.

Уже на платформе он задержался, чтобы помахать им. Мама улыбалась отцу, как юная влюбленная невеста, а по тому, как отец смотрел на нее, любой мог сказать, что он тоже любит ее. Потом они оба взглянули на Кифа и помахали ему. А он выпрямился на лошади, поняв, что они гордятся им.

МИТЧ

18 июля 1887

Перевод стрелок занял еще довольно-таки много времени, но в конце концов они снова тронулись.

Митч подумал, что частный вагон Хэрроу выглядит еще довольно сносно, несмотря на то, что за последние девять лет его очень часто использовали. Ему нравились обитые бархатом стулья, бархатные с бахромой шторы на окнах и персидский ковер в бледно-розовых тонах.

Сегодня весь поезд выглядел очень празднично. Все было украшено гирляндами – и снаружи, и внутри, а на столах стояли вазы со срезанными цветами.

– Да, мальчики здорово поработали, – сказал Митч. Он обнял Джо, и она приникла к нему.

– Ну как, больше не нервничаешь?

– Нет. Должна сказать, что железная дорога Карра совсем не кажется такой хрупкой, как та первая ветка между Миллтауном и Уэлкам Крик Кэмпом. Я рада, что поехала. Я бы плохо себя чувствовала, если б осталась дома, после того как он так здорово потрудился.

Митч рассмеялся:

– Посмотри на Эдит! Она волновалась о том, чтоб не выпачкаться в саже, а теперь так возбуждена, что не может даже усидеть внутри!

– Она и Карр очень любят друг друга. Знаешь, я всегда удивлялась, что она в нем нашла. Он ведь был таким несносным мальчишкой.

Митч снова рассмеялся:

– Но это в прошлом, ведь так? Она взглянула на него:

– Так ты тоже так думал?

– С самого его рождения, – признался он. Она удивленно покачала головой, улыбаясь своим собственным воспоминаниям.

– А я-то думала, что я ненормальная мать. Они обогнули кривую, и Джо крепко прижалась к Митчу. Он еще крепче обнял ее и сказал:

– А я всегда думал про себя, что я – какой-то людоед, а ты – просто ангел. Никак не понимал, как тебе хватает терпения.

Он поиграл рыжим завитком ее волос.

– Карр, Эдит, Киф – все они становятся хорошими, правда? – Он вздохнул и дотронулся губами до волос Джо. – Но никто из них никогда не возместит нам потерю Джинкс и Райля.

– Да. Но я так рада, что Джинкс вышла замуж за Эрика и что у них прекрасный и здоровый ребенок. Сначала я боялась…

Она осеклась, и Митч сказал:

– Лично я думаю, что очень плохо, что так случилось. Джинкс и Райль просто созданы друг для друга, Джо. Им следовало пожениться – я всегда так думал. – Он замолчал, потому что она отпрянула от него.

– Пожениться? Джинкс и Райлю? О Боже, что ты говоришь?

Он изумился тому, что она так шокирована его словами.

– Что с тобой, милая? Я просто сказал, что очень стыдно, что Джинкс сбежала как раз в тот момент, когда Райль собирался попросить ее выйти за него замуж. Я никогда не говорил тебе об этом, я знаю, но он приходил ко мне, и я благословил его на это. Если б только он сказал мне перед…

Пронзительный свисток заглушил его последние слова. Он выглянул из окна:

– По-моему, мы приближаемся к последнему склону, – сказал он. И только потом понял, что Джо по-прежнему смотрит на него непонимающими глазами.

– Что с тобой, дорогая?

– Ты разрешил Райлю жениться на Джинкс? Как ты мог? Как?

– А почему бы и нет? Он стал бы ей прекрасным мужем.

– Но ведь он наполовину ей брат! Боже, Митч, ведь он твой сын! – Она надолго замолчала, а лицо ее сморщилось. – Разве не так?

Под пронзительный звук свистка они смотрели друг на друга, она – как будто начиная что-то понимать, а он – в ужасе. О! Неужели все эти годы она так думала? Боже! Все эти годы… Как могут двое жить вместе и совсем не знать друг друга?

– Мама, отец! – кричала Эдит через открытую дверь. – Я вижу лагерь! О, слышите, как нас приветствуют?

– Джо, – Митч вытянул руку…