Текст книги "Уайклифф и козел отпущения"

– Он хоть раз упоминал о дядином завещании?

– Только вскользь… Но месяц или два назад он почему-то решил, что дело перейдет в его руки. Он стал говорить, что через несколько лет дядя уйдет со своего поста и все оставит ему.

…Пули – довольно странные предметы, они очень редко попадают туда, куда вы хотите. Если выстрелить сидящему здесь, в этом кресле, в шею, то пуля должна пройти навылет и застрять где-то в кирпичной кладке камина. Но многое зависит от угла, под которым произведен выстрел. Если пуля шла вверх, то могла отразиться от свода черепа и застрять где-то в кости. Если так было в случае с Риддлом, то при вскрытии Фрэнкс ее обнаружит. Если нет, то она находится…

– Мэттью не говорил об отношениях дяди с женщинами?

– Нет.

– Вы знаете, что Риддла в пятницу вечером видели на Альберт-Террас?

– Знаю.

– Куда он направлялся?

– Куда бы он ни направлялся, здесь его не было…Кровь из раны залила воротничок. Если он был застрелен здесь, кровь должна остаться и на спинке кресла…

Уайклифф встал.

– Уже уходите?

Он кивнул. Она пошла проводить его до двери.

– Вы вовремя собрались. Если бы папа успел вернуться, он заговорил бы вас до смерти. Он обожает посплетничать.

– Кто, по-вашему, убил Риддла?

Ответ девушки поразил Уайклиффа.

– Только не Мэттью. Может, он и желал его смерти, но у него не хватило бы характера совершить убийство.

Солнце уже село, и над верещатником сгустились сумерки. Все вокруг выглядело серым и печальным.

– Вам, наверное, здесь очень одиноко.

– Я привыкла.

– Ваш отец редко покидает дом?

– Почти каждую неделю он отсутствует пару вечеров – ездит с лекциями и выступлениями в разные организации.

– Но ведь у него нет машины?

– За ним заезжают и потом привозят обратно…

Когда Уайклифф добрался до города, почти совсем стемнело. Мимо него проехала машина с зажженными фарами, и некоторое время он слышал натужный рев мотора, пока она взбиралась вверх по Альберт-Террас. В домике на сваях горел свет, и Уайклифф видел, как в окне слева от двери мелькнула тень.

Прежде чем обстоятельно поговорить с Мэри Пенроуз, он хотел избавиться от всех сомнений. Теперь у Него сомнений не было. Уайклифф хотел было двинуться к дому Пенроузов, желая побыстрее со всем покончить, но решил немного отложить визит – он слишком долго не был в своей штаб-квартире и даже не знал, как обстояли дела с эвакуацией тела. Во всяком случае, на косе Керника было темно. А если бы операция еще продолжалась, он бы заметил там огни. Уайклифф ускорил шаг, и, когда он приближался к бывшему помещению Армии спасения, часы на церкви пробили шесть.

Его встретил Бурн.

– Где мистер Скейлс?

– Мистер Скейлс сопровождает тело.

– Понятно. – Закон требовал, чтобы вещественные доказательства не оставались без надзора. – Есть новости?

– Никак нет, сэр.

Бурн был холоден и официален. Может быть, таким образом он хотел выразить свое неодобрение действиями Уайклиффа? По мнению сержанта, руководитель должен сидеть и ждать, пока раздастся трубный глас, так, что ли?

К чертям Бурна!

– Я пойду перекусить, а потом буду в больнице графства у доктора Фрэнкса.

– Хорошо, сэр.

Но прежде он заглянул к себе и позвонил жене.

– Это я… Ладно… Нет, отель вовсе недурен… Да, я поужинал с ними вчера. Они шлют тебе привет… Можешь себе представить… Пока никаких идей… Да, дорогая… И я тебя тоже.

Он застал Фрэнкса в операционной. Тот мыл руки после вскрытия. Останки Джонатана Риддла помощники доктора уже увезли и поместили в холодильник. Теперь надо было ожидать коронера, который выпишет свидетельство для передачи тела родственникам. – Ты помнишь Тессу?

Тесса, молодая симпатичная блондинка, была секретаршей Фрэнкса. Уайклифф уверил доктора, что Тессу он помнит. Это было удивительно, потому что секретарши патологоанатома менялись с калейдоскопической быстротой, и все соответствовали единому стандарту: были молоды, симпатичны, белокуры и, по слухам, не чурались любовных утех.

– Хотите кофе?

– Да, Тесса, благодарю.

Электрические часы на стене комнаты показывали половину одиннадцатого. За окнами, закрытыми дощатыми жалюзи, было темно. Операционная освещалась неприятным голубоватым светом люминесцентных ламп, практически не дававших тени, а Уайклифф как раз предпочитал мягкий теплый свет, придающий предметам зыбкость и объемность.

Фрэнкс застегнул золотые запонки на манжетах, надел пиджак и поправил галстук. Теперь он был самим собой – полный, розовый, подтянутый и элегантный.

– Его застрелили. Рана была смертельной. Все остальные повреждения – а их достаточно – являются посмертными. Не ручаюсь на сто процентов, но, похоже, сразу после смерти он оказался в воде, и его протащило по каменистому дну мелководья. Возможно, это последствия шторма. Если бы он сразу попал на глубокое место, то не был бы так изуродован, а кроме того, он бы еще не всплыл и пробыл бы под водой не меньше нескольких суток. Разложение только началось. Это объясняется и его конституцией: он худой и костлявый.

– Когда наступила смерть?

Фрэнкс уставился на него круглыми от удивления глазами.

– Слушай, для чего я тут распинаюсь перед тобой уже полчаса?

– Когда?

– Если бы мне сказали, что он исчез в течение дня в пятницу, я бы не удивился. – Фрэнкс сопроводил свои слова глубокомысленным почесыванием лысой головы.

– Как бы я хотел, чтобы ответы на свои собственные вопросы тоже можно было узнавать из газет, – улыбнулся Уайклифф.

– Кофе готов, – объявила Тесса, входя в комнату.

Они направились в кабинет доктора, который отличался от операционной только меньшими размерами: такой же белый, чистый, ярко освещенный.

– Как ты можешь работать здесь? Лично у меня от этого света уже болят глаза.

– Привычка, – ответил Фрэнкс, разливая кофе в чашки. – Сахар?

– Спасибо, не надо.

– Этот Риддл, видать, очень любил изюм и орехи. Он ими лакомился буквально за пару часов до смерти.

– Больше ничего не нашел в желудке?

– Нашел, но не очень много. Почти переваренные остатки пищи. Но можно утверждать, что он наверняка ел ветчину и помидоры – сохранились семена и кожица.

– На конечностях не осталось следов от веревок?

– Нет. А почему ты спрашиваешь?

– Может быть, ожоги?

– Тоже нет. Ты что, всерьез поверил этим байкам о колесе?

Уайклифф сделал неопределенный жест рукой и ничего не ответил.

– В тот день, когда я замечу, что ты упустил что-то в своем расследовании, я дам клятву оставаться до смерти целомудренным. – Фрэнкс отпер стол и достал из ящика полиэтиленовый пакет. – Это его часы. Остановились на двенадцати.

– Что можно сказать о пуле?

– Тесса, покажи ему.

Девушка встала и включила световое табло, на котором были укреплены два рентгеновских снимка.

– Смотри. Пуля застряла у самой глазницы. Она расплющена, из чего мы делаем вывод, что пуля свинцовая, двадцать второго калибра. Я ее извлек, но тебе нужно обратиться к эксперту-баллистику, чтобы он подтвердил ее калибр.

– Что можно сказать о входном отверстии?

– Находится в задней части шеи на уровне четвертого шейного позвонка. Пуля прошла сквозь трапециевидную мышцу, разрушила тело позвонка и дальше двигалась наискосок и чуть кверху. Само входное отверстие маленькое, и я сказал бы, что при выстреле дуло находилось в каком-нибудь дюйме от шеи несчастного.

– Значит, либо дуло было поднято, – кивнул Уайклифф_; – либо Риддл наклонился.

– Но не очень низко, во всяком случае.

– Что насчет кровотечения?

– Поразительно, но ни один крупный сосуд не залет только несколько мелких. Но немного крови все же вытекло.

– Какая группа?

– Вторая, резус положительный.

– Все соответствует.

Не так-то легко выбросить тело в море, если, конечно, не имеешь лодки. Проще всего сделать это с мола или пирса. Но там всегда люди, а ночью сторожа. Непроизвольно мысли Уайклиффа перекинулись на бассейн за домиком на сваях. А что, если?…

– Еще кофе? – Тесса наклонилась к нему с кофейником, и до него донесся запах дорогой парфюмерии.

– Риддл подозревал, что болен акромегалией. Это действительно так?

– Да, – помрачнел Фрэнкс. – Но каких-либо серьезных изменений в организме я не отметил. Возможно, заболевание начало бы прогрессировать с возрастом…

Уайклифф отправился в отель и добрался туда как раз к полуночи. Ночной портье отсутствовал, но у Уайклиффа был ключ, и он сам открыл дверь и вошел в пустынный вестибюль. У конторки висели на стене различные объявления, среди них Уайклифф увидел таблицу расписания приливов. Он провел пальцем по колонке цифр. В пятницу, в ночь на тридцатое октября, прилив достиг наивысшей точки в 23.25.

Глава 8

В субботу с утра сияло солнце, море сверкало, все цвета казались ярче, а воздух свежее. Во временном кабинете Уайклиффа было всего одно маленькое окошко у самого потолка, но солнце пронизывало и его давно не мытые стекла, и рабочее место Уайклиффа купалось в солнечном свете.

Джон Пенгальон, 83 лет, бывший булочник, а ныне пенсионер, проживает в доме 14 по Проспект-Террас…

На столе у него лежало несколько докладов, но лишь в двух он нашел нечто для себя интересное. Бывшего булочника допросили при рутинном обходе одного дома за другим, но в его показаниях была деталь, которая противоречила другим свидетельствам и вызывала у Уайклиффа большие сомнения.

– В моем возрасте уже нет необходимости спать долго, и большую часть ночи я обычно провожу у окна моей спальни, глядя на море, покуривая трубочку… Я слышал, как часы пробили два часа ночи, а спустя некоторое время мимо проехал фургон Мэттью Чоука. Я тогда подумал: «Почему ему не спится?» Разумеется, тогда я еще не знал, что Могильщик исчез.

– Откуда вам известно, что это был фургон именно Чоука? Ведь в городе у многих есть такие машины.

– Я точно знаю, что это его фургон. У него по капоту, крыше и багажнику проходит такая полоса из белых и черных шашечек. Понимаете, молодежь наклеивает на машины такие штучки, чтобы те были похожи на гоночные.

– А вы не ошибаетесь относительно времени?

– Я уверен, что это произошло между двумя и половиной третьего. Точнее я сказать не могу.

– И фургон ехал к дому Чоука, а не в противоположную сторону?

– Именно так. Кстати, я даже слышал, как он остановился у дверей.

– Это произошло именно субботней ночью?

– Я бы сказал, что это произошло ранним утром в воскресенье, если быть точным.

– Я понимаю. Но не утром в субботу?

– Нет-нет.

– А между одиннадцатью и двенадцатью в ту ночь вы также сидели у окна?

– Нет, тогда я спал.

– Вы спали один?

– Я уже десять лет как вдовец.

Не исключено, что в фургоне перевозили тело Риддла. Однако возникает вопрос: где оно перед тем хранилось целые сутки? Не в доме ли на Буллер-Хилл?

Другой доклад поступил от констебля Диксона и отчасти подтверждал показания Мэттью о его перемещениях в ночь исчезновения Риддла. Молодой доктор, ехавший по срочному вызову в район Бэл-Лейн, видел, как тот в два тридцать утра устало брел домой.

На столе зазвонил телефон.

– Миссис Чоук хочет вас видеть, сэр.

– Впустите ее.

На сей раз Сара принарядилась. На ней было длинное голубое пальто, надетое поверх голубого же шелкового платья, а ее темные с проседью волосы были придавлены голубой шляпкой в тон. Она вошла со злым видом, сжимая в руках свою большую черную сумку с бронзовыми пряжками.

– Вот вы где! Я пришла, потому что…

– Садитесь, пожалуйста. – Уайклифф оборвал ее гневную тираду, указав жестом на стул. Она села, всем своим видом показывая, что не купилась на вежливость полицейского и готова сражаться до последнего. Уайклифф поймал себя на том, что внимательно рассматривает длинные белые волоски на ее верхней губе, и поспешно отвел взгляд.

– Я полагаю, у вас теперь есть достаточно оснований убедиться, что Мэттью не убивал своего дядю? – она стрельнула глазами вокруг, подмечая все особенности обстановки помещения.

– Если ваш брат убит до половины третьего воскресного утра и если ваш сын не лжет по поводу того, где он находился той ночью, то он действительно непричастен к убийству, – бесстрастно произнес Уайклифф. Однако этот ответ явно ее не удовлетворил.

– Вы хотите сказать, что все еще подозреваете его?

– Все, кто так или иначе заинтересован в смерти вашего брата, подвергаются самой тщательной проверке.

– Но его не было дома до половины третьего, а его автомобиль видели стоящим на Бэджер-Кросс.

Уайклифф спокойно посмотрел на нее, ничего не сказав. Судя по ее виду, Сара собиралась разразиться очередной гневной тирадой, но сдержалась.

– Я рассказывала вам, что брат часто проводил вечера в своей конторе.

– Да.

– Это он так говорил, но это неправда.

– В самом деле?

– Об этом узнал Мэттью, три или четыре месяца назад. В тот вечер ему срочно надо было увидеться с дядей, чтобы решить какой-то деловой вопрос, и он отправился в мастерские, но брата там не оказалось. Никаких следов присутствия.

– Это могло быть случайностью.

– После я сама проверяла три или четыре раза. Я подходила к конторе, и никогда по пятницам там не горел свет. – Она поджала губы и пристально посмотрела на Уайклиффа. – Он ходил к женщине, как мама и сказала.

– Откуда вы знаете?

– Я же не слепая. Когда я чистила его одежду, мне много раз попадались волосы. Это были женские волосы – длинные, завитые.

– Но когда ваша мать высказала подобное предположение, вы, как я помню, его не поддержали?

– Просто не хотела раздувать скандал. – Сара посмотрела на свои руки в старых серых перчатках.

В комнате стояла тишина, нарушаемая только стрекотом пишущей машинки за дверью. Было ясно, что женщина еще не сказала всего, что собиралась. – Говорят, Джонатана видели на Альберт-Террас. Это правда?

– Да.

– Он шел к Мургейт-роуд или в противоположном направлении?

– Это было в половине восьмого, и он шел в сторону Мургейт-роуд. А почему вы спрашиваете?

– Ничего особенного. Просто интересуюсь. – Она наклонила голову. – Мама оказалась права. У него была любовница, и он снял те деньги, чтобы заплатить ей, перед тем как жениться на той, другой.

Вопрос, который Уайклифф наконец задал, явился для Сары полной неожиданностью.

– Миссис Чоук, с какого времени вы занимаетесь хозяйством в доме вашего брата?

– С тех пор, как умер мой муж. Мэттью тогда было пятнадцать.

– Значит, уже более пятнадцати лет?

– Да. Из-за Джонатана мне пришлось от многого отказаться. По сути, от всего… Ведь мне тогда не было и сорока. Еще молодая женщина…

– Чем занимался ваш муж?

Он был горным инженером и большую часть жизни проработал за границей в Южной Африке, Индии, Бирме… Я прожила с ним в Индии пять лет. А когда он работал в Бирме, то подхватил там какую-то лихорадку и уже не смог от нее избавиться. Он приехал домой в отпуск, но к работе так и не вернулся. – Она помолчала, разглядывая свою сумку. – По закону я должна была получить за мужа компенсацию, но оказалось, что фирма не застраховала его, и это было отмечено в контракте. В общем, с помощью адвокатов они выкрутились, и я не получила ни пенни. – Закончив рассказ, она с унылым видом посмотрела на Уайклиффа.

– Спасибо, что пришли, миссис Чоук. Я учту все, что вы мне сообщили.

Она, похоже, еще не собиралась уходить.

– Теперь, когда нашли тело, наверное, можно сказать, когда он был убит? Я имею в виду, уже установили, что его убили до половины третьего утра?

– Боюсь, что не смогу этого утверждать.

Он проводил ее до выхода и посмотрел, как она спустилась по ступенькам на площадь – развернув плечи, с поднятой головой…

Около десяти часов Уайклифф шел по Мургейт-роуд к дому на сваях. Он курил трубку и прокручивал в памяти разговор с Сарой. Дом по-прежнему стоял запертым, с плотно закрытыми окнами и приспущенными занавесками – ни малейших признаков жизни. Он миновал его и начал спускаться по ступенькам к берегу. Был час отлива. Перед Уайклиффом далеко простиралось обнажившееся дно из мокрых камней, покрытых водорослями. Он стоял на краю прямоугольного бассейна. В глубину бассейн достигал десяти футов, и его дно было завалено мусором и обломками камней. Обнажился и пробитый в скале канал, где, по всей видимости, выходила в море сточная труба. Стенки бассейна на высоту примерно пяти футов от дна имели другой цвет, и граница соответствовала обычному уровню прилива.

Уайклифф обернулся к дому, и ему показалось, что на втором этаже он видит человека, наблюдающего за ним из бокового окна. В тот же момент он заметил какое-то движение и внизу. Он выбил трубку, поднялся на дорогу и пошел к дому. У дверей он позвонил, и ему тут же открыла Мэри Пенроуз, облаченная в цветастый халатик, свежая и аппетитная.

– О, это вы?

Он стоял в нерешительности, смущенный отчасти ее деланным удивлением, отчасти причиной своего визита, которой хотелось скорей забыть.

– Я изучал вон тот резервуар, который, видимо, служил для сброса сточных вод.

– А-а? Ходили слухи, что муниципалитет собирался перестроить его в плавательный бассейн, но потом они отказались от этого намерения. Да и папа говорит, что им нельзя было бы пользоваться в плохую погоду, как раз тогда, когда и нужно. Давайте ваше пальто.

– Спасибо, я не буду раздеваться.

Она проводила его в комнату, которая занимала пространство по всей длине дома, с двумя окнами на противоположных стенах.

– Ну, хотя бы сядьте.

Он уселся на диван в окружении многочисленных подушечек и тут же пожалел, что остался в пальто. В камине горел огонь, и в комнате было почти жарко. Она присела на другой конец дивана, оставив между ними пространство. Платье из тонкой шерсти, надетое под халатик, имело глубокий вырез, обнажавший ложбинку между мягкими полными грудями.

В комнате стояли еще два легких кресла, составлявших гарнитур с диваном, а также телевизор и столик с бутылками шерри и портвейна, стаканами и стеклянным блюдцем, на котором горкой лежали миндаль с изюмом.

– Наверное, еще слишком рано, чтобы выпить?

– Для меня слишком рано.

– Если хотите, можете курить.

Уайклифф понимал, что она озадачена его хмурым видом, и это огорчало и раздражало его.

Вечерами, по вторникам, на том месте, где сейчас сидит он, обычно располагался Сидней Пассмор, а по пятницам – Риддл. Они потягивали шерри или портвейн, закусывая изюмом и орехами, и наслаждались негой и теплом. Мурлыкание слов, мягкие касания рук, нежные поцелуи. Все для мужчин, которым нужно нечто иное, чем просто любовница.

Откуда среди всего этого умиротворенного спокойствия было взяться насилию?

– Простите, мне надо поставить кастрюлю на плиту.

Мэри встала и вышла. Уайклифф слышал, как она возится на кухне. Он обратил внимание, что и здесь на каминной полке стояло зеркало, в котором отражаюсь дверь в комнату. Его голова и шея выступали над спинкой дивана… Он встал и без особой надежды поискал потеки крови на обивке. Ничего не обнаружив, он вернулся на место. В комнату вошел большой полосатый кот, обнюхал его башмаки и вспрыгнул к нему на колени. Когда женщина вернулась, кот лежал, свернувшись калачиком.

– Вы понимаете, что нарушили закон, скрыв от следствия информацию по делу об убийстве?

– Я? – Она села, плотно запахнув на груди халат.

– Ведь Риддл был здесь в пятницу? В тот вечер, когда он исчез.

– Ну и что? – Она вовсе не казалась сбитой с толку. – Я его не убивала, так зачем же давать почву для сплетен? – Он чуть было не ответил резкостью, но сдержался – грубость ничего бы не дала. – Смотрите, Адольф вас признал. Этой чести он не каждого удостаивает.

Она протянула руку и почесала кота, ее пухлые пальчики утонули в кошачьей шерсти.

– Риддл приходил сюда по пятницам каждую неделю?

– Почти каждую за последний год. Иногда он приходил и по средам.

– Когда он ушел в последний раз?

– Как обычно. Он приходил в восемь, а уходил около одиннадцати.

– Кто еще был в доме, когда он здесь появлялся?

– Только папа, – удивилась она. – Кому же еще здесь быть?

– Ваш отец спускается вниз?

– Нет. – Она помотала головой. – Вот уже пять лет, как он безвылазно сидит у себя. Он не может пользоваться лестницей. В лучшем случае он добирается до уборной, но она тоже наверху.

– Вы спите на втором этаже?

– Да.

– Риддл когда-нибудь поднимался в спальню?

– Я вижу, куда вы клоните, – она захихикала, будто Уайклифф отпустил сомнительную шутку. – Нет, он никогда туда не заходил. – Она помолчала и добавила с улыбкой: – Мы и здесь прекрасно управлялись.

– А Сидней?

– С ним было по-другому, – вспыхнула она. – Он сначала ходил к отцу, а не ко мне. И теперь он всегда хотя бы час проводит со стариком.

– Его день – вторник?

– Вы все обо мне выяснили.

– Когда Риддл был здесь в последний раз, ничего необычного не случилось?

– Это зависит от того, что вы имеете в виду, – нахмурилась она. – Вы знаете, что он собирался жениться?

– Да.

– Ну вот, он мне и сказал, что больше не будет сюда приходить.

– Вас это удивило?

– Нет, я этого ожидала. Он никогда не начнет дела, не завершив всех остальных.

– Может быть, вас огорчило это известие?

– С чего бы? Мне нравилось, что он приходит. Мне будет скучно без него. Но это все. Между нами не было ничего серьезного. Кстати, на прощанье он сделал мне очень милый подарок – двести пятьдесят фунтов.

– Удивительно, что вы упомянули об этом.

– А почему бы и нет? – рассмеялась она. – Мне нечего скрывать.

– Я бы не решился это утверждать, когда узнал, что вы умолчали в беседе с детективом об очень важных сведениях.

– Мне нечего скрывать, но мне и не о чем сообщать. Я ничего не знаю о смерти Джонни. Абсолютно ничего.

– Он был импотентом?

Этот вопрос сначала очень смутил ее, но после некоторого колебания она ответила:

– Практически да. Бедняга.

– В котором часу вы легли спать в пятницу?

– Как только он ушел. Около четверти двенадцатого.

– Ваша спальня находится в переднем или заднем крыле дома?

– В переднем. Это папина спальня выходит на море.

– Вы храпите во сне?

– Понятия не имею, – рассмеялась женщина. – Я всегда сплю как убитая.

Уайклифф снял с колен кота и поднялся.

– Уходите?

Он не ответил и подошел к окну, выходящему в сторону моря. Шторы были открыты лишь на несколько дюймов, и Уайклифф распахнул их. Комната сразу наполнилась ярким светом. Камни под окнами были покрыты серым и рыжим лишайником, а дальше – мокрыми водорослями, которые блестели на солнце.

– Начинается прилив.

– Так каждый день, по два раза…

Казалось, она никак не настроится на серьезный разговор. Может быть, именно это и делало ее такой привлекательной для определенного типа мужчин.

Слева был виден край резервуара.

– А Мэттью заходил сюда?

– Мэттью Чоук? Нет, никогда. Его сюда никто не приглашал.

– Но вы знакомы с ним?

– Я училась с ним в школе. Тогда он был страшным занудой, да и теперь остался таким же.

Уайклифф чувствовал себя собакой, почуявшей очень слабый запах и теперь старающейся определить, откуда он исходит. А эта девчонка только и может, что смеяться.

– Риддл не рассказывал вам о себе и своей семье?

– Вы меня расспрашиваете, как на исповеди.

Он повернулся и, бросив на нее холодный взгляд, предупредил:

– Вам следовало бы более серьезно отнестись к моим вопросам.

У Мэри на лице появилось почти торжественное выражение, но он знал, что она ни на йоту не стала более серьезной.

– Он вообще мало со мной говорил. Как и большинство мужчин, он считал, что к нему плохо относятся, а он как раз меньше других этого заслуживает… Ему не удавалось ладить с людьми, но он не был плохим человеком.

Уайклифф обошел комнату, внимательно изучая все находящиеся в ней предметы, как будто в них скрывалась тайна, которую он должен раскрыть.

– Вы были замужем за неким Парксом. Что с ним произошло?

– Он меня бросил.

– Почему?

– Я думаю, он был не в ладах с законом, – пожала она плечами. – Не спрашивайте меня о нем. Я ничего не знаю и знать не хочу. Когда он исчез, я почувствовала только облегчение.

– У него было оружие?

– Насколько я знаю, не было.

Глупо было спрашивать. Даже если у Паркса и был пистолет, то, во всяком случае, не двадцать второго калибра.

– Если можно, я хотел бы переговорить с вашим отцом.

– С отцом?

– Именно так. Или у вас есть возражения?

– Вовсе нет. Он даже будет рад с кем-то словом перемолвиться.

Он пошел за ней по узкой винтовой лестнице. Спальня с наклонным потолком была обставлена довольно скудно: двуспальная кровать под белым покрывалом, покосившийся комод и кресло, в котором сидел старик. Кресло было вращающимся, и, когда они вошли, хозяин развернулся от окна, чтобы взглянуть на гостя.

– Папа, это полицейский, мистер Уайклифф. Он хочет с тобой поговорить.

– Уайклифф? Необычное имя. Это не ваш прародитель перевел Библию на английский язык?

Кресло пожилого человека размещалось в эркере, и он мог наблюдать окрестности с трех сторон.

– Он не может поворачивать голову, – объяснила Мэри. – Но с помощью этого кресла он глядит, куда захочет.

Старик был худ и лыс. Под кожей на черепе просвечивала сеточка кровеносных сосудов, глаза глубоко запали. Но его голос звучал твердо, а мысли были ясны.

– Вы пришли по поводу Могильщика?

– Не только. Я хотел бы поговорить с вами о стоке.

– О стоке? О резервуаре, вы хотели сказать? Вы думаете, что его столкнули туда, и вы правы. – Он указал на бинокль, висящий на ручке кресла. – Я наблюдал, как его вчера днем вытаскивали, и подумал: «Если это конец твоего пути, дружок, то я догадываюсь, где было его начало».

– Ну, я вас оставлю, – сказала Мэри. – У меня еще есть дела.

Уайклифф услышал, как по лестнице застучали ее каблучки.

– Когда я спускался к резервуару, мне показалось, что во время прилива его глубина должна быть около пяти футов, не так ли?

Старик быстро заморгал, и Уайклифф понял, что так он заменяет утвердительный кивок головой.

– Да, это в среднем. Если ветер дует с моря и нагоняет воду, глубина может быть и больше. При низком приливе там гораздо мельче.

Уайклифф присел на край кровати.

– Мистер Пенроуз, вы можете вспомнить, какой прилив был в пятницу?

– Постараюсь, – Пенроуз снова заморгал. – Мне ведь нечего делать, только сидеть и смотреть на море и на корабли. Так, сейчас подумаю… В пятницу море было тихое, шел мелкий дождь. Пик прилива пришелся на четверть двенадцатого ночи. Прилива средней высоты. Значит, глубина воды в резервуаре должна была достигать четырех – четырех с половиной футов.

Уайклифф наслаждался видом, открывающимся из окна. Безбрежная поверхность моря, казалось, освещала все вокруг своим бриллиантовым блеском.

– Если бы тело бросили в резервуар примерно в это время, его вынесло бы в море?

– Если бы только оно не зацепилось за камень или корягу.

– А если бы это случилось позже? Скажем, часа в три ночи?

– После двух часов в резервуаре практически на было воды. Там даже щепка не могла бы плавать.

– А какой мог быть крайний срок, когда брошенное в резервуар тело вынесло бы в море?

– После часа ночи, – старик почесал узловатыми пальцами лысый череп, – это уже было бы невозможно, я бы так сказал.

– Значит, если тело было брошено позже, то наутро оно оставалось бы в резервуаре?

– Само собой.

– Тогда еще один вопрос, мистер Пенроуз. Могло бы тело, брошенное в резервуар рано утром в субботу, остаться незамеченным до начала следующего прилива?

Пенроуз отмел это предположение взмахом руки.

– Ни в коем случае! Следующий подъем воды начался около полудня субботы… – Он на секунду замолчал. – Вы видите, я все время провожу здесь с биноклем. Но ведь еще есть береговая охрана, которая патрулирует побережье каждое утро. Кроме того, здесь ежедневно совершают моцион два джентльмена, а в субботу через это место школьники возвращаются с занятий. – Он засмеялся, обнажив желтые полуразрушенные зубы. – Я вам скажу, мистер Уайклифф, человек даже пописать не сможет здесь остановиться, чтобы не остаться незамеченным. Я имею в виду днем.

Уайклифф поблагодарил собеседника и обещал зайти как-нибудь позже.

– Она хорошая девочка. Я говорю о своей дочери, мистер Уайклифф.

– Ни секунды в этом не сомневаюсь.

– Она думает, я не знаю, что происходит. А я ничего и не говорю. Какая от этого была бы польза?

– Я считаю, вы совершенно правы. Она уже достаточно взрослая, чтобы знать, как себя вести.

– И все равно найдутся люди, которые захотят представить это, как… – Он замолчал, не зная, как выразить свое огорчение. – Я хочу сказать…

– Я очень хорошо вас понимаю, говорю совершенно серьезно.

Выйдя из дома, Уайклифф раскурил трубку и медленно пошел к городу. Было тихо и тепло, почти как весной. Он повернул на Сальвейшн-стрит. Дверь дома номер шестнадцать была открыта, и Уайклифф увидел Лору, которая, стоя на коленях, терла пол в коридоре. В следующем доме тоже шла уборка – хозяйка мыла лестницу. Это напоминало кадры фильма, идущие в обратном порядке.

Все, похоже, начинало складываться, но радости это ему не доставляло. Ему требовалось найти еще одно неопровержимое доказательство, но для этого ему пришлось бы открыть карты. Он пошел вверх по склону к «Бригантине». Заведение только открылось, и из посетителей там был один Эрни Пассмор. Он сидел за столом и держал в огромной веснушчатой руке кружку.

– Что будете пить, мистер Уайклифф?

– Спасибо, я сам себе возьму. – Однако, получив пиво, Уайклифф подсел к Эрни.

– Я слышал, у вас был разговор с моей Хильдой и Ральфом?

– Я со многими разговаривал. – Уайклифф вынул трубку и стал ее раскуривать.

– Со мной вы еще не говорили.

Трезвый, Эрни производил совсем другое впечатление. Очень напоминал брата.

– А что, следовало бы? У вас есть, что мне рассказать?

Эрни отпил глоток, вытер губы и медленно поставил кружку на стол.

– Риддл получил по заслугам. Я и слезинки не пророню по этому ублюдку.

– Насколько я знаю, ваша жена развелась с вами, чтобы выйти замуж за Риддла?

– Я об этом не знал, но не думал, что она до этого дошла – выйти замуж за гомика.

– Вас это раздражало?

– Еще бы! Она, конечно, тоже не без недостатков, но для него она слишком хороша. Кроме того, каким отцом он стал бы для моих детей?!

– Вы пытались предотвратить этот брак?

– Но не ценой убийства этого ублюдка.

– Вы сильно любите дочь?

– Она хорошая девочка, и я надеюсь, у них с Ральфом все будет в порядке.

– Вы не рассказывали ей ничего такого, чем можно было бы шантажировать Риддла?

– Ничего я ей не рассказывал.

– Точно?

– Я говорил Ральфу, – пробормотал он, разглядывая дно своей пустой кружки.

– О том, что Риддл постоянно навещает Мэри Пенроуз?

– Да.

– Вы считали, что ваша бывшая жена передумает, когда услышит об этом?

– А почему было не попробовать? Женщины – странные создания, никогда не знаешь, чего от них ждать.

– А вы говорили Ральфу, что его отец тоже был постоянным гостем Мэри?

– Нет! Могу поклясться. – Эрни выглядел шокированным. – За кого вы меня принимаете. – Он замолчал, но вскоре вновь заговорил: – В любом случае, знай вы Элси так же хорошо, как я, вы бы не удивились, что Сидней похаживает на сторону.