Электронная библиотека » Джон Локк » » онлайн чтение - страница 5


  • Текст добавлен: 30 декабря 2019, 12:40


Автор книги: Джон Локк


Жанр: Философия, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Решительность – как и в классической этике, это не просто храбрость, готовность атаковать, но способность быстро принимать необходимые решения в сложной ситуации. Такая решительность прямо следует из «твердости духа», иначе говоря, особой сосредоточенности, не просто непреклонности, но способности всегда контролировать себя.

Первый и необходимый шаг к этому – не хныкать над ними и не позволять им самим хныкать по поводу всякой незначительной боли, которую они испытывают. Но об этом я уже говорил в другом месте.


Кроме того, следует иногда умышленно причинять им боль, но делать это нужно в такое время, когда ребенок находится в хорошем настроении и уверен, что человек, причиняющий ему боль, именно в данный момент сердечно к нему расположен. Затем, это не должно сопровождаться никакими проявлениями ни гнева или неудовольствия, с одной стороны, ни сочувствия или раскаяния – с другой; необходимо также, чтобы причиняемая боль не была больше той, которую ребенок способен вынести без ропота и не принимая это ошибочно за наказание. Я видел, как при таких обстоятельствах и при соблюдении указанной меры ребенок, получивши несколько крепких ударов по спине, убегал со смехом; между тем этот самый ребенок заплакал бы от одного неласкового слова и очень чувствительно реагировал бы на наказание со стороны того же человека, хотя бы оно выразилось только в суровом взгляде.

Локк высказывает важную мысль, которая станет общей для всей этики Просвещения: нравственное унижение гораздо сильнее физического. Не так унизительно получить кулаком в драке или, к примеру, при изучении танцев и музыки, как потом быть оскорбленным словом, например, упреком в непрофессионализме. Поэтому Локк и требует научить детей переносить временную боль, чтобы потом не стыдиться лишний раз какой-то неловкости, потому что упрек рано или поздно будет пережит как кара или наказание (как скажет и современный психолог, исследующий депрессии).

Убедите ребенка постоянным проявлением вашей заботы и лаской в полной вашей любви к нему, и вы сможете постепенно приучить его покорно и без жалоб переносить очень мучительное и суровое обращение с вашей стороны; аналогичное мы можем ежедневно наблюдать во взаимоотношениях детей при играх. Чем нежнее, по вашему мнению, ребенок, тем больше вы должны искать подходящих возможностей закалить его. Главное искусство заключается здесь в том, чтобы начинать с самого незначительного страдания, постепенно и незаметно затем усиливая его, и притом делать это в такие моменты, когда вы играете и забавляетесь с ним или хвалите его. И если вы добьетесь того, что в похвале, получаемой за мужество, он находит компенсацию за испытанное страдание, что он гордится этими проявлениями своего мужества, что он предпочитает пользоваться репутацией смелого и стойкого юноши, а не уклоняться от незначительной боли или малодушно на нее реагировать, то вы можете надеяться, что со временем, опираясь на поддержку со стороны его растущего разума, вы одолеете в нем робость и исправите слабость его конституции.

Мужество – и в классической этике, и в этике Локка это слово имеет более широкий смысл, чем храбрость на войне или способность длительно переносить страдание. Этот общий смысл – непреклонность в стремлении к целям, что мы скорее называем «целеустремленность» или, в бытовом смысле, «сознательность» или «осознанность». Так, мы говорим, что человек «осознанно» учится или ведет себя на работе, имея в виду, что такой человек готов переносить любые испытания, которые встречаются на пути к цели, вне зависимости от того, много их или мало. Локк, указывая, что мужественный человек просто не замечает незначительной боли, соединяет военное и гражданское понимание мужества: как храбрый воин не обращает внимания на раны, полученные в ходе боя, так и гражданин не замечает страданий, когда понимает, каким целям служит его гражданская деятельность.

Когда он подрастет, нужно подвигать его на более смелые действия, чем те, на которые он способен в силу своего природного характера; если вы видите, что он отступает перед чем-либо таким, с чем, по вашему основательному предположению, вполне бы справился, если бы только имел смелость взяться за это, то сначала поддержите его, затем постарайтесь постепенно подвинуть его вперед, пользуясь присущим детям чувством стыда, пока наконец он не обретет уверенности в себе, а вместе с нею и власти над собою; в награду за свое достижение он должен получить похвалу и одобрение других. Когда же он таким образом постепенно приобретет достаточную решительность, чтобы не уклоняться из страха перед опасностью от исполнения своего долга; когда страх не будет в неожиданных или опасных случаях расстраивать его душу и приводить в дрожь его тело, лишать его способности к действию и побуждать уклониться от него – тогда можно будет сказать, что он обладает мужеством разумного существа. Такую именно закалку мы должны путем привычки и упражнений давать детям, используя для этой цели каждый подходящий случай.

Власть над собой – понятие классической этики, означающее не только самоконтроль и самообладание, но и умение ставить себе цели и добиваться их. К примеру, в современной ситуации «власть над собой» будет у человека не просто сдержанного и доводящего все до конца, но и осваивающего новые профессии, создающего новые институты или реформирующего старые. Власть над другими, необходимая для социального действия, тогда напрямую выводится из этой власти над собой: кто убеждает себя в целесообразности какого-то действия, тот найдет и союзников среди других.

Упражнение – скорее, нужно соотносить не с нашими физическими упражнениями, чья регулярность предписана правилами (например, данной системой физической культуры), а с головоломками, необычными заданиями, квестами, иначе говоря, с еще не знакомыми детям испытаниями. Наши физические упражнения как раз были бы названы словом «привычка», но Локк различает «привычки и упражнения». Поэтому упражнения – это неожиданные задания, с которыми ребенок еще не знает, справится или нет, но он должен справиться.

§ 116. Я часто наблюдал у детей следующую черту: когда им попадет в руки какое-нибудь беспомощное создание, они склонны дурно обходиться с ним: часто мучают и очень жестоко обращаются с маленькими птичками, бабочками и другими подобными беспомощными животными, оказавшимися в их власти, причем делают это с каким-то видимым наслаждением. Я считаю, что нужно здесь за ними следить и, если у них проявляется наклонность к такой жестокости, учить их противоположному обращению; ибо под влиянием привычки мучить и убивать животных их душа будет постепенно грубеть также по отношению к людям; и те, которые находят удовольствие в причинении страданий и уничтожении низших существ, не будут особенно склонны проявлять сострадание и кроткое отношение к себе подобным. Наша практика учитывает это тем, что исключает мясников из состава присяжных, решающих вопросы жизни и смерти человека.

Детская и подростковая жестокость в классической этике не рассматривалась обособленно, но только как часть общей грубости и рабского, зависимого поведения. Отдельной темой она становится в литературе барокко и Просвещения, можно вспомнить «Симплициссимус» Гриммельсгаузена или «Приключения Гулливера» Дж. Свифта.

Мясник (butcher) – резчик, живодер, перерезающий горло животному и занимающийся его освежеванием.

Нужно с самого начала воспитывать в детях чувство отвращения к убийству или истязанию какого бы то ни было живого существа; нужно приучать их не портить и не уничтожать ни одной вещи, кроме тех случаев, когда это необходимо для сохранения или пользы чего-либо другого, более ценного. В самом деле, если бы каждый ставил своей целью – в той мере, в какой это от него зависит, – сохранение всего человечества, что действительно является долгом каждого, и если бы эта цель сделалась регулятивным принципом нашей религии, нашей политики и морали, то человечество пользовалось бы большим покоем и было бы нравственнее, чем теперь.

Регулятивный принцип (principle to regulate) – важное понятие новой философии, означающее некоторый тезис, превращенный в практическое правило, значимое и в частной, и в общественной жизни. Скажем, помощь может быть частным делом, но как регулятивный принцип она в гражданской жизни становится солидарностью, в религиозной – милосердием, в этической – долгом.

Но вернемся к нашей теме. Я не могу не одобрить благоразумие и доброту одной матери, моей знакомой, которая всегда относилась снисходительно к желанию своих дочерей иметь собак, белок, птичек или тому подобных животных, которыми маленькие девочки обыкновенно любят забавляться; но когда они получали этих животных, им вменялось в обязанность: хорошо обращаться с ними и старательно заботиться, чтобы те ни в чем не нуждались и не подвергались дурному обращению. Если же они проявляли небрежность в уходе за ними, это считалось большим проступком, за который дети или лишались животного, или по меньшей мере получали выговор. Таким образом они с ранних лет приучались к заботливости и добросердечию. И право, необходимо, как мне думается, приучать детей с самой колыбели мягко относиться ко всем чувствующим существам, и никому из них не приносить вреда, и никого из них не уничтожать.

Добросердечие – в оригинале идиома good nature, означающая по собственному смыслу природное добродушие и мягкость, но в данном контексте обучения скорее ближе понятию «хороший характер», «доброжелательность».

Это удовольствие, которое они находят в причинении зла, под которым я подразумеваю бесцельную порчу любой вещи, и в особенности удовольствие, получаемое от причинения боли всему, что способно ее чувствовать, я могу себе объяснить только склонностью, внушенной им извне, привычкой, заимствованной из обычаев окружающей среды. Взрослые учат детей драться; взрослые смеются, когда дети причиняют боль другому, когда дети смотрят, как причиняется вред другому. Таким образом, примеры окружающих в большинстве случаев только укрепляют детей в этом чувстве.

Локк объясняет детскую жестокость подражанием дурным примерам, например, копированием военных действий и обычаев. Если в классической этике подражание чужой доблести трактовалось как однозначно нравственное, и стремление к славе – как повод для совершения мужественных подвигов, то Локк показывает изнанку этого подражания, а именно, заражение жестокостью и ее санкционирование. Он подходит к вопросу не как ритор, а как юрист, видящий, что неокрепшие души считают себя вправе подражать не только хорошим, но и дурным примерам. В классической этике в таких случаях говорили бы о порче, самонадеянности, дерзости или необдуманности поступков, тогда как в подражании доблести видели бы в том числе путь воспитания умеренности и щедрости победителя.

Все, чем их занимают и что им рассказывают из истории, сводится почти исключительно к войнам и убийствам; а почет и слава, окружающие завоевателей (которые в большинстве своем были только великими мясниками человечества), еще больше сбивают с правильного пути подрастающую молодежь, которая, таким образом, начинает думать, что кровопролитие – дело, достойное человека, и самая героическая из добродетелей. Так постепенно внедряется в нас противоестественная жестокость; и то, от чего отвращается чувство человечности, разрешается и советуется нам обычаем как путь к славе.

Здесь Локк выступает как откровенный пацифист, осуждая войну как таковую.

Слава – в оригинале honour, что лучше перевести как «почести», «награды».

Так благодаря обычаю и общественному мнению становится удовольствием то, что само по себе таковым не является и быть не может. За этим нужно тщательно следить и с ранних лет принимать противоборствующие меры: насаждать и культивировать в детях противоположные, более естественные чувства доброты и сострадания, действуя при этом такими же осторожными методами, какие должны применяться по отношению к двум другим недостаткам, упомянутым выше.

Обычаю и общественному мнению – неточный перевод, в оригинале fashion and opinion, мода и расхожее мнение, имеется в виду отвергаемая Локком позиция толпы с ее притворством и неразумной подражательностью, не имеющая никакого отношения к общественным интересам и задачам.

К этому, пожалуй, будет уместно присоединить только следующее предостережение: не следует вовсе взыскивать с детей или взыскивать очень мягко, когда они причиняют друг другу повреждения во время игр по неосторожности или неведению и не из желания причинить ущерб, а действуя безотчетно, хотя бы порою этот ущерб и был значителен. Ибо я не устану повторять, что, в каком бы проступке ребенок ни провинился и каково бы ни было последствие этого проступка, при взыскании нужно обращать внимание только на его корни, нужно учитывать лишь то, к какой привычке он может привести: именно на это должны быть ориентированы меры исправления, и поэтому ребенка не следует подвергать никакому наказанию за вред, причиненный игрою или неосторожностью. Исправления требуют лишь те недостатки, которые коренятся в душе; а если они таковы, что будут исправлены временем и не грозят породить никакой дурной привычки, то следует проходить мимо данного проступка и оставлять его без всякого взыскания, какими бы неприятными обстоятельствами он ни сопровождался.

Для нас необычно столь снисходительное отношение к виновникам травм, полученных во время игры. Локк исходил из того, что травматичность игры – это один из ее рисков и что игра обычно лишена злонамеренности, тогда как наказание ребенка за невольно причиненную травму другому игроку будет заведомо несправедливым в гражданском смысле. Здесь он думает о политическом конфликте, который моделируется в игре, как требующий сдерживания и сдержанности, но не такого вмешательства, которое никак не способно этот конфликт разрешить. Позицию Локка можно сопоставить с правилами честного спорта, где риск травматизма сохраняется при самом осторожном отношении игроков друг к другу – даже если спортсмены друг друга не задевают, все равно можно упасть.

§ 117. Другой способ внушать и поддерживать в молодежи чувства гуманности заключается в том, чтобы приучать ее к вежливости в разговоре и обращении с низшими и простонародьем, особенно с прислугой. Довольно часто приходится наблюдать, что дети в семьях джентльменов говорят с домашней прислугой языком господ, властным тоном, употребляют пренебрежительные клички, как будто это люди другой, низшей расы и низшей породы. Внушается ли это высокомерие дурным примером, преимуществом положения или природным тщеславием, безразлично: его всегда следует предупреждать и искоренять и на его место внедрять мягкое, вежливое и приветливое обращение с людьми низшего ранга.

Усилия Локка оказались вполне успешными: в современной Англии разговаривать с низшими иным тоном, чем с высшими, считается признаком выскочки, в то время как аристократ не меняет тон в ходе разговора. Есть даже одна современная рекомендация, как избежать скорого развода: нужно прислушаться, как невеста разговаривает по телефону, и если она постоянно меняет интонацию, значит, она заинтересована не в людях, а в получении от них различных благ, и вряд ли брак продлится долго.

Превосходство молодых джентльменов от этого нисколько не умалится, их достоинство и авторитет только повысятся, если к внешней почтительности нижестоящих людей присоединяется еще чувство любви и если в подчинении последних будет играть известную роль также личное уважение к тем, кому они подчиняются; к тому же слуги будут нести свою службу с гораздо большей готовностью и охотой, когда увидят, что их не третируют из-за того, что судьба поставила их ниже других, поставила у ног их хозяина. Нельзя допускать, чтобы дети утрачивали уважение к человеку из-за случайностей внешнего положения. Нужно внушить им, что, чем больше им дано, тем они должны быть добрее, сострадательнее и мягче к своим собратьям, стоящим ниже их и получившим более скудную долю в жизни.

Локк говорит о достоинстве как основании добросовестной работы, при этом приводя пример слуг в доме. Здесь замечательно выражение «доля» (portion), означающее во многих языках судьбу, но здесь явно имеющее в виду судьбу слуг, их бедность, так что на домохозяевах лежит обязанность восстановить достоинство этих некогда униженных людей.

Если допускать, чтобы дети плохо обращались и грубо третировали людей на том основании, что, ввиду отцовского титула, приписывают себе некоторую власть над ними, то в лучшем случае это сделает их неблаговоспитанными; а если не принять против этого мер, то гордость превратится в привычное презрение к людям низшего положения. А к чему другому это может в конечном счете привести, как не к угнетению и жестокости?

Локк различает гордость (pride) и презрение (contempt) – если гордый человек просто считает себя высшим по положению, приписывая себе заслуги предков, то презрительный человек приписывает себе заслуги, которых не было даже у предков, и поэтому начинает вести себя довольно агрессивно по отношению к нижестоящим. Презрение – это приписывание себе всех заслуг, возможных и невозможных, так что зависимый от тебя человек может быть мысленно обвинен тобой в чем угодно, например, что он мешает мечтать, мыслить или недостаточно улыбается тебе и хвалит тебя.

§ 118. Любопытство у детей (о котором я имел случай упомянуть в § 108) есть не что иное, как влечение к знанию; оно должно быть поэтому поощряемо не только как хороший признак, но и как великое орудие, данное им природой для устранения невежества, с которым они родились и которое, при отсутствии этой деятельной пытливости, сделало бы их тупыми и бесполезными созданиями. Средства для поощрения этого влечения и для сообщения ему активности и действенности заключаются, по моему мнению, в следующем:

Признак (sign) – в переводе было неудачно – более узкое «симптом», мы исправили этот недостаток перевода.

1. С каким бы вопросом ребенок ни обратился, не следует обрывать или обескураживать его, как и допускать, чтобы над ним смеялись, а нужно отвечать на все его вопросы, объяснять ему все, что он желает знать, и делать это настолько понятным для него, насколько возможно при его возрасте и развитии. Но не сбивайте его с толку объяснениями или понятиями, ему недоступными, или разнообразием и обилием предметов, не относящихся непосредственно к предложенному им вопросу. Обращайте внимание на то, что в данном случае по существу интересует ребенка, а не на слова, которыми он это выражает; и если вы будете удовлетворять его любознательность, вы увидите, как расширяются его мысли, и убедитесь, насколько высоко можно поднять его, отвечая на его вопросы, выше, чем вы, может быть, воображаете.

Здесь Локк вводит важнейшую тему: необходимость разговаривать с ребенком не с помощью готовой системы категорий, признанных правильными, но адаптируя слова к мыслям и понятиям. Он следует одному из главных положений своей философии: никаких врожденных идей не существует, сознание ребенка представляет собой «чистую доску», и все идеи формируются из опыта. Поэтому, разумеется, ребенка надо готовить к правильным знаниям, знакомя его непосредственно с опытом. Для этого нужно, чтобы его «мысли расширялись», иначе говоря, к одним понятиям в ходе знакомства с ближайшим опытом прибавлялись другие. Например, ребенок, поняв, почему летает птица, понимает не только, почему летает также бабочка, но и почему полет может длиться долго или почему нельзя взлететь и приземлиться мгновенно, иначе говоря, приобретает также представления о свойствах воздуха. Наоборот, перечислять ребенку всевозможных летающих существ или углубляться в анатомические подробности строения крыла было бы преждевременно, так как рассеяло бы его или ее внимание на вещи, еще не ставшие частью опыта.

Ведь знание так же приятно для ума, как свет для глаз: дети радуются и увлекаются им чрезвычайно, в особенности когда они видят, что к их вопросам относятся внимательно и что желание знать встречает поощрение и одобрение. Я не сомневаюсь, что главная причина, заставляющая многих детей целиком отдаваться глупым играм и бессмысленно тратить все свое время на пустяки, заключается в том, что они убедились, что их любознательность натолкнулась на стену и к их вопросам относятся с пренебрежением. Но если бы к детям относились более ласково и с большим уважением и на их вопросы давали бы надлежащие и удовлетворительные ответы, то я не сомневаюсь, что они находили бы больше удовольствия в учении и увеличении своих знаний, всегда находя здесь занимающую их новизну и разнообразие, чем в постоянном возвращении к своим играм и игрушкам.

Джон Локк – первый крупный философ, затронувший вопрос, который мы знаем как вопрос о «почемучках»: почему дети задают так много вопросов взрослым об окружающем мире. Локк, как и Аристотель, считает, что познание окружающего мира естественно и желанно, но по-другому чем классическая философия понимает возникающие при этом эмоции. Для него это не столько жажда знаний, сколько радость и увлечение, что-то близкое к игре, и, разумеется, дети хотят в ней выиграть. Только проигрыш в этой игре, когда взрослые не обращают внимания на их вопросы, заставляет их обращаться к однообразным и глупым играм, тогда как отзывчивость взрослых позволяет детям разумно тратить время и развиваться.

§ 119. 2. Помимо того что нужно давать детям серьезные ответы на вопросы и обогащать их ум сведениями, которые их в данный момент интересуют как что-то им действительно нужное, необходимо применять еще кое-какие специальные приемы и поощрения. Говорите в присутствии детей другим людям, с мнением которых они считаются, что дети знают такие-то и такие-то вещи: мы все, можно сказать, с колыбели – тщеславные и горделивые существа; так пусть же их тщеславие будет польщено такими вещами, которые пойдут им на пользу; пусть гордость заставит их поработать над тем, что может им пригодиться. С этой точки зрения вы должны будете убедиться, что нет лучшего стимула заставить старшего брата учиться чему-нибудь, чем возложить на него обучение его младших братьев и сестер тому же предмету.

К Локку восходит и идея обучения старшими младших, дополняющего обучение учителем. Хотя такая практика существовала с незапамятных времен, Локк обосновывает ее специально, отчасти споря с теми аристократами, которые для каждого ребенка в семье назначали своего воспитателя. Тщеславие и гордость успехами как двигатель гражданской добродетели – тоже не новая идея. При этом если в античности чаще считалось, что амбициозный человек рано или поздно потерпит крушение, даже если до поры до времени будет иметь успех (концепция «гибрис», амбициозности, бросающей вызов богам), то в мире детства Локк не видит такой опасности, так как ребенок будет усваивать полезные, практические навыки, которые пригодятся в жизни. Светская осторожность уместна во взрослом возрасте, не в детском.

§ 120. 3. Если не следует с пренебрежением относиться к вопросам, задаваемым детьми, то следует в то же время тщательно заботиться о том, чтобы они никогда не получали неверных и уклончивых ответов. Дети легко замечают, когда к ним относятся пренебрежительно или обманывают их, и быстро научаются тем приемам пренебрежительного отношения, притворства и фальши, которые наблюдают со стороны других. Мы не должны нарушать правду в общении с кем бы то ни было, но менее всего – в общении с детьми; ибо если мы играем с ними в ложь, мы не только обманываем их ожидания и мешаем им получать знания, но и развращаем их невинность и учим их самому худшему из пороков. Они ведь путешественники, недавно прибывшие в чужую страну, о которой ничего не знают; поэтому совесть обязывает нас не вводить их в заблуждение; пусть вопросы их иногда кажутся не очень серьезными, но ответы должны быть серьезны; эти вопросы могут показаться праздными нам, давно знакомым с ними, но для тех, кто еще ничего не знает, они имеют значение. Дети в отношении всего, что нам уже известно, – те же иностранцы: все вещи, с которыми они сталкиваются, вначале им так же неизвестны, как они были когда-то неизвестны и нам. И счастливы дети, которые встречаются с предупредительными людьми, готовыми снизойти к их невежеству и помочь им от него избавиться.

Локк заложил основы детской психологии и педагогики: если ранее считалось, что приключение – тяжелое испытание, доступное лишь взрослым, заключающее в себе смертельный риск, то Локк полагает, что и детство – большое приключение и мысленное путешествие. Не только купец, отправляющийся через бурное страшное море, но и ребенок, исследующий ближайший к дому участок, переживает опыт путешествия. Аргумент Локка, как мы увидим ниже, построен на представлении о многоязычии и разнообразии мира: нам непонятны японский язык и обычаи, а ребенку – взрослый мир, многие его законы. Лишь доверительный разговор может связать вещи и понятия, показав, что эти вещи действительно могут стать знакомыми, а значит, получить правильные названия.

Если бы мы с вами в настоящий момент очутились в Японии со всей нашей мудростью и нашими познаниями, преувеличенная оценка которых, быть может, и является причиной нашего пренебрежительного отношения к мыслям и вопросам детей, и пожелали бы узнать все, что нужно знать в тамошних условиях, то я не сомневаюсь, что нам пришлось бы задать тысячу вопросов, которые какому-нибудь надменному или нерассудительному японцу показались бы весьма праздными и назойливыми, хотя для нас эти вопросы были бы весьма существенны и нам важно было бы получить на них ответы; и мы были бы рады найти человека достаточно снисходительного и любезного, который удовлетворил бы наши запросы и просветил бы наше невежество.

Когда дети сталкиваются с новым для них предметом, они обыкновенно задают обычный вопрос иностранца: «Что это такое?» Под этим они обычно подразумевают одно только название; поэтому сказать им, как это называется, обычно и означает дать правильный ответ на их вопрос. За этим обыкновенно следует вопрос: «А для чего это?» И на этот вопрос надо ответить прямо и точно: сказать о назначении вещи и применительно к уровню их понимания объяснить, каким образом она служит своему назначению. Точно так же нужно реагировать на всякие другие вопросы с их стороны: не отделываться от детей, пока вы не дали ответа, доступного их пониманию, более того, своими ответами наводить их на дальнейшие вопросы. А может быть, подобный разговор окажется и для взрослого человека вовсе не таким праздным и маловажным, как мы склонны думать. Естественные и не внушенные вопросы пытливых детей часто наводят на такие вещи, которые могут дать толчок мысли и умному человеку. И я думаю, что неожиданные вопросы ребенка могут научить большему, чем разговоры со взрослыми людьми, высказывающими ходячие мысли, которые лишь отражают заимствованные понятия и предрассудки, привитые воспитанием.

Локк впервые высказывает мысль, что дети не просто наводят взрослых на размышления, но позволяют четче сформулировать сам вопрос. До сих пор часто советуют: если надо решить сложную проблему, то следует попробовать переформулировать ее для детей как вопрос «почему», и тогда в вопросе уже будет содержаться половина ответа.

§ 121. 4. Быть может, не мешает иногда возбуждать любопытство детей, нарочно сталкивая их с необычными и новыми для них предметами с целью подстрекнуть их пытливость и предоставить им случай получить сведения об этих предметах. Если же случится, что любопытство заставит их задать вопрос о том, чего они не должны знать, то гораздо лучше, чем отделываться от них ложью или каким-нибудь пустым ответом, прямо сказать, что этого им еще не следует знать. <…>


§ 139. Если в ребенке уже заложены основания добродетели в виде истинного понятия о Боге (которому мудро учит нас исповедание веры и которое усвоено ребенком в той мере, в какой позволяет ему возраст), а также в виде привычки молиться этому Богу, то ближайшая задача заключается в том, чтобы приучить его говорить безусловную правду и всеми мыслимыми способами развить в нем добрый характер. Ребенок должен знать, что ему скорее простятся двадцать других проступков, чем один случай уклонения от истины с целью прикрыть вину каким-нибудь оправданием. Научить его своевременно любви и доброму отношению к другим людям – это значит уже с самого начала заложить истинную основу честного человека; ведь все несправедливости обыкновенно проистекают из нашей преувеличенной любви к себе и недостаточной любви к другим людям.

Вранье Локк рассматривает не просто как проступок, но как первый признак закоренелого эгоизма, тогда как молитву – как средство против такого эгоизма, признание авторитета Бога над собой.

Это все, что я могу в основном сказать об этом предмете и что является достаточным, чтобы заложить в ребенке первый фундамент добродетели. По мере того как он становится старше, необходимо следить за направлением его природных наклонностей. Если эти природные тенденции отклоняют его больше, чем следует, в ту или другую сторону от истинного пути добродетели, необходимо принимать надлежащие меры. Ибо немногие из сынов Адама настолько счастливы, чтобы не родиться с какими-либо отклонениями природного характера, устранение или уравновешивание которых составляет задачу воспитания. Но входить в подробности этого значило бы выйти за рамки этого краткого трактата о воспитании. Я не ставлю себе задачи разобрать все добродетели и пороки и вопрос о том, какими путями может быть достигнута каждая конкретная добродетель и какими специальными средствами может быть исправлен каждый конкретный порок; впрочем, о наиболее обычных недостатках и о способах их исправления я говорил.

Локк называет свой трактат «кратким» в отличие от гуманистических трактатов, которые часто состояли из множества книг, как трактаты Хосе Луиса Вивеса.

§ 140. Мудрость я понимаю в общепринятом смысле – как умелое и предусмотрительное ведение своих дел в этом мире. Она является продуктом сочетания хорошего природного характера, деятельного ума и опыта и в этом смысле недоступна детям. Самое большее, чего можно добиться в этом направлении, – это не дать им, насколько мы в силах, сделаться хитрецами; хитрость, это обезьянье подобие мудрости, как нельзя более далека от последней и так же уродлива, как уродлива сама обезьяна ввиду сходства, которое у нее имеется с человеком, и отсутствия того, что действительно создает человека. Хитрость есть только отсутствие разума: не будучи в состоянии достигнуть своих целей прямо, она пытается добиться их плутовскими и окольными путями; и беда заключается в том, что хитрость помогает только раз, а потом всегда лишь мешает. Совершенно невозможно сделать такое толстое или тонкое покрывало, которое скрывало бы тебя. Никому еще не удавалось быть настолько хитрым, чтобы скрыть это свое качество. И после того как хитрец разоблачен, всякий его боится, никто ему не доверяет, и все охотно объединяются против него, чтобы нанести ему поражение. Между тем человеку открытому, честному и мудрому никто не ставит препятствий, и он идет к своей цели прямым путем. Самая лучшая подготовка ребенка к мудрости заключается в том, чтобы привить ему правильные понятия о вещах, не успокаиваясь раньше, чем он их усвоит, в том, чтобы возбудить его ум к высоким и достойным мыслям, чтобы держать его вдали от фальши и хитрости, всегда содержащей в себе большую примесь фальши. Но всего остального, чему можно научиться с течением времени из опыта и наблюдений, из знакомства с людьми, с их характерами и намерениями, нельзя ожидать от непросвещенной и беспечной детской природы или необдуманной горячности и беспечности юности. Все, что можно сделать в этом направлении в период незрелого возраста, – это – повторяю – приучить их к правде и искренности, к подчинению разуму и, насколько возможно, к обдумыванию своих поступков.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации