Текст книги "Серебряный Вихор"

17. У Джонса появляются поклонницы

Приходилось ли вам видеть осла в истерике? Наконец до Джонса дошло, что он не сумеет превратиться в человека. Тут-то он и выказал свой ослиный норов: принялся скакать, взбрыкивать и метаться из стороны в сторону, в надежде сбросить ненавистную шкуру. А потом, растопырив все четыре конечности, оглушительно заревел. Я был в ужасе что скажет хозяин гостиницы? Но Голиас не растерялся.

– Спокойнее, Луций! – приказал он. – Как-нибудь вывернемся. Погоди немного.

Джонс попытался заговорить, и мы вновь услышали скорбный рев.

– Прекрати сейчас же! – оборвал его Голиас. – Иначе нас возьмут под стражу, тебя конфискуют, и тогда навек останешься ослом.

В коридоре хлопнула одна, вторая дверь. Послышались встревоженные возгласы. К счастью, никто не понял, где ревел осел. Луций (бедняга дрожал всем телом) умолк.

– Вот-вот. Полегче, приятель. – Голиас потрепал ему холку. – Итак, Шендон, капитан Фейс? Этакий темноволосый, бородатый весельчак?

– Совершенно верно.

– Знаю этих жуликов. Они подсовывают простофилям всякие снадобья, которые берут неизвестно откуда. К чему это приведет, их не заботит. Но я накручу им хвосты. Пусть добудут противоядие у того самого чародея, который изобрел эту мазь. Отведи меня к ним.

– Да я хоть сто лет проищу их дом – ни за что не найду. А ты? – спросил я у Джонса. Я не вполне был уверен, поймет ли он меня, но осел покачал головой. – Видишь ли, – объяснил я Голиасу. – Фейс вел нас в темноте окольными путями. А может, ты сам вспомнишь, где они живут? Ты ведь когда-то имел дело с этими гнидами.

Но Голиас также печально покачал головой.

– Слишком много лет прошло с тех пор, как я заглядывал в их логово. Вдобавок, я думаю, они постоянно кочуют с места на место. А теперь, отхватив такой куш, наверняка залегли на дно. Бесполезно охотиться за ними, высматривая на улицах. Ну и круто же они нас обставили!

Голиас был удручен, а я и вовсе не видел выхода. И Луций, похоже, отчаялся. Уши его опустились, и он горестно вздохнул. Но вздох его так мало походил на человеческий, что я был потрясен до глубины души.

– Что-нибудь можно предпринять? – спросил я у Голиаса еле слышным шепотом, на случай, если ответ будет отрицательным. – Может, забрать его отсюда куда-нибудь? Помнишь, как ты забрал меня с Эи.

И снова Голиас покачал головой.

– Чары той волшебницы опасны только на ее острове. Но действие мази, скорее всего, постоянно. И Луций останется в ослиной шкуре, куда бы мы его ни повели.

– А не обратиться ли нам за помощью к другому алхимику?

– Бесполезно. Никто не знает состава мази, кроме ученого, который ее приготовил. И потому никто не подскажет нам, каково обратное средство. – Голиас вздохнул. – Нам ничего не остается, как… Нет, сначала следует отправить письмо отцу леди Гермионы. Я напишу его, прежде чем ложиться спать. Возможно, родственники ей помогут, а мы займемся спасением Луция.

– Ты веришь, что им удастся вырвать ее из лап Равана? Ведь на его стороне сам король. – Я спросил так, вспомнив о письме Гермионы. Сама девушка не слишком надеялась на помощь родни.

– Возможно, что и удастся. Семья принадлежит к древнему роду, имеет связи со многими влиятельными лицами. Если поднимется шум, что девушку до брака насильно содержат взаперти, Джамшид вынужден будет вмешаться.

– А чем займемся мы?

– Пойдем к Оракулу. Там мы узнаем все. Но путешествие будет долгим. Дон Родриго, наверное, вернется раньше нас.

Я сделал кислую мину.

– Луцию навряд ли захочется уходить отсюда. Кто с ним поговорит – ты или я?

Нам удалось убедить Джонса, что просить совета у Оракула – единственный выход из положения. Но тут перед нами возникли новые трудности, связанные с превращением Луция. Прежде всего мы не знали, где его держать.

– Навряд ли хозяева позволят нам держать ишака в номере, – пробормотал я, – и потом, чем его кормить?

– Да, вопрос не из легких, ты прав.

Голиас покосился на Луция, который, моргая, смотрел на себя в зеркало. В нем отражался крутобокий осел с темно-коричневой шкурой, за исключением белого сердечка на левом плече. Видимо, у Джонса-человека на этом месте темнело родимое пятно.

– Надо бы ночью потихоньку перевести его в стойло. Днем можно нарваться на неприятности.

Я, хоть и помалкивал, но втайне был рад предложению Голиаса. Навряд ли бы я уснул, слушая, как Луций печально разгуливает по комнате. К счастью, он согласился, чтобы мы отвели его в конюшню. Заминка была в том, как это осуществить. Он разучился ходить по лестнице, и нам едва ли не на себе пришлось тащить его вниз.

Засидевшиеся выпивохи, казалось, привыкли видеть ослов, разгуливающих по обеденной зале. Но лакей не был настроен столь философски. Пришлось его подмазать, дабы он снисходительно выслушал уклончивые объяснения Голиаса по поводу друзей, чье чувство юмора оставляет желать лучшего: мол, эти озорники и привели осла к нам в комнату.

Препоручив Луция конюшему, мы наказали ему ни в коем случае не оскорблять животное. Нервы у обоих нас были на пределе – и пришлось снять стресс неразбавленным виски. Голиас написал письмо родным Гермионы, а я отправился спать. Я не спал уже около сорока часов, и это оказалось на руку. Только безмерная усталость могла заставить меня сомкнуть глаза.

– А далеко ли Оракул, и как туда добраться? – спросил я у Голиаса за завтраком на следующее утро.

– Сначала двинемся на юг, а потом возьмем западнее.

Дальность расстояния его, как обычно, не волновала.

– Ах да, ты мне говорил уже об этом вчера перед сном. – Я отхлебнул эля. – Существует ли прямая дорога?

– Переправимся через Лонг Ривер за Эреком. Далее берегом – вниз по течению – доберемся до Тройновонта. Оттуда на юго-запад. Там есть дороги, но и по бездорожью придется поколесить. – Голиас жевал с задумчивым видом. – А не подковать ли нам Луция, прежде чем идти, как ты считаешь?

Неожиданно за окном, у которого стоял наш стол, послышалось фырканье. Мы обернулись.

– Привет, – пробормотал я. Непривычно было соблюдать учтивость по отношению к скоту. – Это наш серый, – сообщил я лакею. Лакей был новый, а не тот, вчерашний, кому мы дали на лапу. – Не отгоняйте его. Он у нас дрессированный.

– Так пускай не тычется в хлеб своей поганой мордой! – огрызнулся слуга. – А то о нашем заведении пойдет дурная слава. Глядите, глядите!

Я поглядел. Луций пожирал остатки моего бифштекса. Непривлекательное, надо сказать, зрелище. Потом он вновь принялся за хлеб, подцепив зубами сразу два ломтя. И не успел я и слова сказать, как он сунул морду в мою кружку с элем.

– А ну-ка, отвали! – возмутился я. – Ведь ты должен вести себя как.. э-э.. Да ты и есть… э-э… В общем, ты должен любить сено, а не всякую ерунду.

– Весьма любопытный феномен! – заметил Голиас, однако отодвинул свой завтрак подальше от окна. – Видимо, ослиные аппетиты не достаются вместе со шкурой.

– Я иду к хозяину, – объявил слуга.

– Убирайся, пока ты не наделал всем неприятностей! – Я и сердился на Джонса и готов был умолять его. Ни поведение осла, ни объяснения Голиаса не убедили меня. – Ведь ты наверняка уже позавтракал охапкой отличного сена. Разве не так?

В ответ Луций помотал головой; с его шеи свисал обрывок веревки, которую он перегрыз, чтобы убежать.

– Погоди, я прослежу, чтобы тебя накормили. Вот только опять закажу себе завтрак. А теперь убирайся, пока слуга – черта с два он дождется от меня чаевых! – не привел хозяина.

Но Джонс и ухом не повел. Он сжевал еще три куска хлеба и вылакал весь мой эль.

В это время в обеденную залу ворвался Тергис. Голиас успокоительно погремел монетами в кармане, но это оказалось излишней предосторожностью. Тергис увидел, как Луций вылизывает последние капли эля. Однако посетители отнюдь не возмущались, а напротив – поистине наслаждались непривычным спектаклем. Поэтому хозяин не стал ругать нас, но призадумался.

– Ваш осел? Сколько вам надо?

– Пару охапок сена, – увернулся я от ответа. – Конюший, по-видимому, забыл накормить его. Дайте ему сена, и он успокоится.

Но Тергис не позволил сбить себя с толку.

– Сколько вы возьмете за осла? – настаивал он.

– Ишак не продается, – отрезал Голиас. – Как насчет повторного завтрака для моего друга?

Я, хоть и был голоден, мечтал поскорее отсюда убраться. Мне не нравилось, что к нам привлечено всеобщее внимание.

– Давай оплатим счет Джонса и сообщим, что он уже уехал, – шепнул я.

– Верно, – согласился Голиас. – А вон слуга, что работал ночью. Кажется, мы влипли.

Глупо полагаться на слугу, берущего взятки. Мы с тревогой наблюдали, как малый что-то шепнул хозяину на ухо.

Тергис вновь подошел к нам.

– Покажите-ка купчую, удостоверяющую покупку вами этой скотины, – потребовал он.

– А прошлогоднего снега ты не хочешь? – беззлобно спросил Голиас. Его нож уперся хозяину в брюхо. Тергис отскочил.

– Осел находился в номере, значит, он собственность гостиницы. Вы пытались его украсть. Я вас отдам под стражу.

Пока Тергис ждал, что мы ответим, Голиас спокойно положил в рот последний кусок и поднялся из-за стола.

– Встретимся на улице, Шендон, – небрежно сказал он мне и выскочил через окно. Осел едва успел убрать свою голову.

– Луций, бежим! – рявкнул Голиас снаружи. Хозяин растерялся. Он не знал, как ему поступить. Послать погоню за Голиасом и ослом или же схватить меня как заложника? Но, прежде чем он решил, что лучше синица в руках, я вскочил из-за стола.

– Держите его! – завопил хозяин. И неспроста. Я как раз повел на него боковую атаку. Мощный удар в скулу – и он перелетел через стол.

Оба слуги и один посетитель из тех, что вечно лезут не в свое дело, – отрезали меня от двери. Я бросился на них со всего размаху. Отшвырнув в сторону двоих, вместе с третьим вылетел в прихожую. Мы упали на пол, я подмял противника под себя. Он ослабил хватку, и через секунду я уже был на улице.

Казалось, все жители округи преследуют нас, вопя и указывая пальцем. Конечно, многие просто забавлялись, но я, едва не в каждом видя наемника разъяренного Тергиса, подналегал что есть мочи. Раздавались крики: «Стража!.. Стража!..» Постепенно преследователи отстали, и за нами бежал один только мистер Тергис. Однако настроен он был на более мирный лад.

– Погодите! – кричал он. – Мне не нужен ваш осел! Оплатите хотя бы счет!..

Я уже догнал своих друзей, и мчаться сломя голову не имело смысла.

– Он требует, чтобы мы оплатили счета, – сказал Голиас Луцию. – Ты способен с ним рассчитаться?

– Вас – вы – помните? – было – трое! – запыхавшись, заговорил Тергис. – Я – не – знаю – где – третий, но…

Он так задыхался, что говорить для него было сущей мукой. Однако лекарство оказалось под рукой. Мы стояли к Тергису лицом, но Луций продолжал стоять задом. Он только слегка повернул голову. Едва хозяин приблизился, он радостно взревел и лягнул его в живот.

– Расписки не требуется, – сказал Голиас. Судя по ликующему трубному реву, Луций остался доволен развязкой. Несомненно, он даже отвлекся от мыслей о своем несчастье. Да и я на радостях позабыл о завтраке, которого он меня лишил. Но не успели мы и несколько шагов шагнуть, как желудок мой забастовал.

– Мне необходимо подкрепиться, – заявил я Голиасу, – да и наш собрат Джонс не откажется от дополнительной порции. Только надо соблюдать осторожность.

– Навряд ли кто-то опять будет требовать, чтобы мы подтвердили свои права на него, – отвечал Голиас. – Однако его могут у нас украсть. Робин Тергис, кстати, напомнил мне, что осел не входит в перечень нашего имущества.

Он повернулся к Луцию.

– Хочешь сенца? Уши серого опустились.

– А крылышко цесарки?

Длинные уши вновь встали торчком. Осел облизнулся.

– Что ж, это будет повкусней. И, наверное, ты не откажешься от хлеба? – продолжал Голиас. Осел копытом провел шесть черточек на дороге.

– Ах, шесть кусков. И кружку эля, чтобы промочить горло?

Осел протрубил одобрительно, и Голиас махнул рукой.

– Настоящее представление бродячего цирка. Правда, Шендон?

Похоже, идея эта пришлась ему по душе. Я не разделял его восторга. Мне хотелось поскорее покинуть город, где на каждом углу нас подстерегали несчастья.

– Поторопимся. Не стоит дожидаться, пока нас оберут, – предложил я. – Кажется, на соседней улице есть постоялый двор.

Мы наскоро перекусили. Не забыли и про Луция, которому тайком принесли еду в стойло. После завтрака немедленно отправились в путь. Паруар остался позади.

За пределами города Голиас, искусный игрок в кости, оказался без заработка. О путешествии в карете нечего было и думать. Я опасался, что Голиас купит лошадей для езды верхом, вытряхнув всю нашу мошну. Но, как он сам заметил, проще нам плестись за ослом, чем заставить кобылу умерить шаг ради его неторопливой поступи.

Джонса не надо было вести за собой на веревке. Однако, чтобы не привлекать внимания, Голиас все же купил веревку и обвил ее вокруг ослиной шеи. Еще когда мы вели нашего четвероногого спутника по узким улочкам Паруара, я проникся к нему сочувствием. Побывав однажды в шкуре животного, я понимал всю глубину трагедии Джонса. Я также сознавал, что предо мною не просто человек в ослиной шкуре. Я знал, что его ум, его душа находятся в состоянии войны с ослиным обликом. Но человеческие силы в такой борьбе со временем иссякают. Против человека восстает не только пятая колонна ослиных инстинктов, но гораздо более опасный враг. Деградация наступает незаметно. Сначала вы всецело воспринимаете ваше новое положение как позорное. Затем вы осознаете его неестественность только разумом, так как новые ощущения становятся привычными. И, наконец, вам перестает казаться, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Вы стали животным и не сомневаетесь, что это в порядке вещей. У меня сжалось сердце, когда Джонс вдруг стал упираться, не желая сворачивать за угол. Упрямился-то вовсе не Луций. Осел брал верх над человеком.

На следующее утро, пройдя Эрек, мы переправились через темные, беспокойные воды Лонг Ривер – реки примерно в милю шириной. Эрек считался большим городом, но западный берег реки был малонаселен. Дорогу с обеих сторон обступали густые заросли.

– Стрелка на перекрестке показывает, что до Тройновонта двадцать миль, – заметил я. – Как ты думаешь, мы успеем к обеду?

– Если будем так ползти – конечно, нет. Взбодрись-ка, Луций. Или, клянусь Шейлоком, я вырежу из тебя кусок мяса.

К моему сожалению, дорога, хоть и была проложена вдоль реки, но на значительном от нее расстоянии. Местность была равнинная. Идти было легко, но скучно. И на дороге мы не встретили никого интересного. Только одна особа запомнилась надолго.

Женщину эту окружала целая свита, но взор ваш поневоле приковывался только к ней. Разве можно не заметить на небе полную луну? А она блистала, как полная луна. Она была ослепительна, как луна зимней ночью, и знойна, как солнце над полем летним полднем. Лениво развалясь, она покоилась в пестро изукрашенной будке на спине слона. Ее красота ошеломляла. В сердце ее царил холод, а очи были полны жаркой страсти. Насурьмлена и нарумянена она была донельзя и, с ювелирной лавкой в смоляных волосах, могла бы выглядеть нелепо. Но была прекрасна. Сразу понятно, что это не продажная куртизанка, но хищная птица высокого полета.

Мне захотелось спрятаться за спину дуэньи, если бы таковые оберегали мужчин. Мы посторонились, чтобы дать место процессии.

– Кто это?

– Какой-нибудь правитель на выезде. – Голиас пригляделся внимательней. – Да это Семирамида! Сама царица Семирамида. Нам лучше уйти с дороги. Посторонись, Луций! Как бы тебя не раздавили…

Да, такая опасность существовала. За королевой шествовали верблюды и слоны; до нас доносилось ржанье лошадей. Я стоял, засунув руки в карманы, и с любопытством рассматривал процессию. Едва Семирамида поравнялась с нами, Голиас почтительно снял шляпу. Она небрежно покосилась на него, как если бы ей довелось заглянуть в плевательницу. Я обернулся к Голиасу: что, получил? Но внимание мое отвлек Луций. Осел опустился перед царицей на колени, а потом склонил шею, пока головой не коснулся земли. Заметив, как он кланяется, Семирамида остановила слона. Ярко одетые седоки в пестрых будках, животные в пестрых сбруях – все сгрудились за ней. Мы нерешительно переглянулись. Тем временем царица обратилась к нам:

– Вы дрессировали это животное?

– Да, мадам.

Дотоле ни одну женщину в своей жизни я не называл «мадам». Она была первой.

– Вы, наверное, лжете, – решила Семирамида. – Вам самим не мешало бы поучиться хорошим манерам.

Как же вы можете прививать их неразумным созданиям?

Я предпочел не отвечать. Однако придворный из ее свиты не упустил возможности вставить словцо.

– Вне сомнений, ваше высочество, – заявил он, – это непроизвольная дань вашему величию и красоте.

На том бы дело и кончилось, если бы в разговор не вмешался Луций. Весьма выразительно проревев, он трижды кивнул длинноухой головой в знак согласия с придворным.

Семирамида задумалась. Затем она сошла с трона – и встала на голову слону, высокая, прекрасная и устрашающая. Приказав слону опуститься, она ступила на землю.

Я вопросительно взглянул на Голиаса; он пожал плечами. Итак, мы стояли в ожидании, пока царица нарвала несколько охапок зелени. Мне так и хотелось пнуть ишака ногой, но я сдержался. Он встал и вытянул шею. Семирамида подошла к нему. Еще сегодня утром Луций, побрезговав сеном, сожрал мой завтрак. Теперь же он сжевал и проглотил дочиста весь этот силос из листьев и пыльной травы, которым его угостила дама. На сладкое он лизнул ей руку выше локтя.

Царице это понравилось. Выражение ее лица не смягчилось, но сделалось менее холодно.

– Милый мальчик, – промурлыкала она, – милый. Ты многое понимаешь. А что ты еще умеешь? И тут Луций подмигнул ей. Я забеспокоился.

– Мы научили его подмигивать всем женщинам, – промямлил я.

Меня позабавило убийственное равнодушие, с каким она отнеслась к Голиасу, но, когда настал мой черед, мне стало не до шуток. Властность и ум, выражавшиеся в ее взгляде, сочетались с редкостной чувственностью. Именно эта гремучая смесь и заставила меня вдруг осознать, что меня она вряд ли считает мужчиной. Кровь бросилась мне в лицо – и тогда удовлетворенная Семирамида вновь обратилась к Джонсу:

– Не думаю, чтобы ты подмигивал всем женщинам подряд. Для этого ты слишком умен.

Луций кивнул в знак согласия. Царица довольно захихикала и погладила белое пятнышко на его плече.

– Это сердечко свидетельствует о твоих больших способностях. Но ты не должен растрачивать свой дар на безучастных простушек. – С этими словами Семирамида принялась поглаживать ему бок. – Не многие из нас умеют ценить силу. А силы тебе не занимать.

По телу Луция пробежала сладострастная судорога. Этого я потерпеть уже не мог. Я даже не подозревал, что могу быть настолько шокирован, и едва не взорвался от возмущения.

– Лучше бы вам отойти в сторонку, – предупредил я царицу, – этот осел лягается. – Она звонко рассмеялась; осел радостно вторил ей своим криком.

Я почувствовал, что краснею, и вконец разозлился. Я уже не в состоянии был владеть собой.

– Черт побери! Прекрати сейчас же, Луций! – заорал я и, поймав конец веревки, попытался оттащить осла в сторону. Он упирался, и тогда я решил воздействовать убеждением.

– Я, конечно, понимаю, что вы, наверное, сгодитесь ничуть не хуже, а осел везде рад найти удовольствие, он своего не упустит. Но так дело не пойдет – поймите, ведь это уж ни в какие ворота не лезет.

– А вот это мы сами выясним, – улыбнулась царица.

Ее бесстыдство привело меня в ярость.

– Нет, вы отстанете от него, – теперь взревел уже я, – это наш ишак!

– А ему хочется стать моим, – возразила она. – Купить мне его у вас или так забрать – что вы предпочтете?

– Навряд ли у вас хватит средств, – вставил Голиас, – он очень дорого стоит, и веревка к нему не прилагается.

– Назовите цену, и я удвою ее. – Семирамида повернулась и кивнула придворному, который, видимо, ведал ее казной. – А веревка мне и не нужна. Он сам пойдет за мной.

Я понимал, что царица права, и впал в отчаяние. Скотство – ничто в сравнении с теми последствиями, которые из него вытекают. Джонс был моим другом, и теперь он сам себя приговаривал к тому, чтобы остаться ослом на всю жизнь.

Я подавленно наблюдал, как Голиас достает свой нож. Луций нетерпеливо повернулся к нему. Теперь он стоял мордой к лесу, хвостом к дороге. Голиас срезал веревку и, раскрутив ее в воздухе что было силы, хлестнул осла по спине. Луций взревел от боли и ринулся вперед, а Голиас вслед за ним.

– Помни о Гермионе! – кричал он ему, нанося удар за ударом. – Беги, если хочешь увидеть ее вновь!

Возможно, наказание умерило похоть, да и смысл слов Голиаса дошел наконец до Луция. Он опрометью понесся к реке. Я пустился вдогонку за Голиасом. В провожатых мы не нуждались.

Семирамида взвизгнула, и, оглянувшись через плечо, я увидел, что она опять взобралась на слона. Слоны, верблюды, лошади – все кинулись за нами в погоню. Трубные звуки, фырканье и ржанье доносилось сквозь треск ломаемого леса.

Теперь я уже улепетывал не ради Джонса, но ради спасения собственной шкуры. Однако от приятелей отставал на глазах.

– Джонс, принюхайся! Где река? – выдохнул на бегу Голиас.

Джонс поскакал впереди. Мы спешили вслед, продираясь сквозь густые заросли поймы. Бежать было тяжело; но, к счастью, топкая почва затруднила погоню. Слоны и верблюды увязали в тине, и даже лошади проваливались по колено. Спасительное препятствие помогло нам оторваться от преследователей. Мы добежали до реки. Луций в страхе замер на крутом берегу. Голиас пнул его ногой (в лесу он выронил веревку):

– Ступай, черт возьми! Спускайся к воде! Мы проскользнули сквозь колючие заросли, увитые лозой.

– Держитесь поближе к берегу, – поучал нас Голиас. – И пригните головы. Это наш единственный шанс… Нет! – воскликнул вдруг он, когда мы, пробравшись сквозь кусты, оказались на самом краю обрыва. – Смотрите, вон там плот. Шендон, у тебя за спиной пантера… Отчаливаем!