Текст книги "Рассуждения о представительном правлении"

Я придаю такое значение эмансипации тех, которые имеют уже право голоса, но не могут им воспользоваться, потому что всегда подавляются большинством; я так надеюсь на торжество истины и разума, если бы только за ними была обеспечена внимательная и компетентная защита, что я даже готов был бы довериться общей подаче голосов, если бы только она была приведена в связь с пропорциональным представительством меньшинства по принципу Гэра. Но если бы надежды, какие можно питать на этот счет, сбылись, то я все-таки продолжал бы защищать принцип множественности голосов. Я не предлагаю этот принцип, как нечто само по себе нежелательное, вроде исключения части общества от пользования избирательным правом, которое может быть временно терпимо, как меньшее из двух зол. Я не смотрю на общую подачу голосов, как на меру, которая хороша сама по себе, при условии, чтобы устранены были связанные с нею неудобства. Я смотрю на нее, как на относительное благо, вызывающее меньше сомнений, чем неравенство, основанное на незначительных или случайных обстоятельствах, но в принципе несостоятельное, потому что устанавливает ложное мерило и оказывает вредное влияние на настроение избирателя. Можно говорить только о вреде, а не о пользе, когда основные законы страны провозглашают, что невежество имеет такое же право, как и знание, на политическую власть. Национальные учреждения должны приучать граждан смотреть на все, что подлежит их ведению, в истинном свете, и так как полезно, чтобы он думал, что каждый имеет право на некоторое влияние, но что лучшие имеют право на большую долю влияния, чем остальные, то важно, чтобы это убеждение открыто исповедывалось государством и воплощалось в национальных учреждениях. Вот что составляет дух учреждений страны, ту сторону их влияния, которой менее всего придавалось цены мыслителями вообще и в особенности английскими мыслителями. Между тем учреждения любой страны, не подчиненной сильному гнету, влияют больше своим духом, чем каким-нибудь непосредственным мероприятием, потому что он создает национальный характер. Американские учреждения запечатлели в умах американцев, что каждый человек равноценен другому такому же человеку, и чувствуется, что эта ложная мысль находится в тесной связи с некоторыми наиболее неблагоприятными сторонами американского характера. Нельзя считать ничтожным злом, когда основные законы какой-нибудь страны санкционируют подобную мысль, ибо она, молчаливо или открыто признаваемая, почти столь же пагубна в нравственном и умственном отношении, как и худшие последствия различных форм правления.

Может быть, найдутся люди, которые скажут, что основные законы, предоставляющие одинаковое влияние самому образованному и наименее образованному, тем не менее способствуют прогрессу, потому что постоянные воззвания, с какими обращаются к менее образованным классам, изощрение их умственных способностей и усилия, какие более образованные должны делать, чтобы просветить их понимание и освободить их от заблуждений и предрассудков, являются сильными стимулами для прогресса в умственном отношении. Я вполне допускаю и сам горячо защищаю мысль, что некоторое и даже широкое участие менее образованных классов в управлении действительно вызывает этот желательный результат. Но теория и практика одинаково убеждаются, что когда они делаются обладателями всей власти, то устанавливается противоположное течение. Люди, находящиеся во всеоружии власти, будь это один, немногие или многие, могут не убеждать, а повелевать. Достаточно простой их воли: не встречая противодействия, они обыкновенно слишком довольны своим собственным мнением, чтобы изменять его или спокойно выслушивать того, кто им противоречит. Наиболее сильное побуждение добиваться умственного превосходства имеет тот, кто стремится к власти, а не тот, кто уже достиг ее, и на пути к ней возможного совершенства достигает тот, кто временно или постоянно поставлен в такое положение, что может дать торжество разуму, не будучи в состоянии одержать верх вопреки разуму. Таково положение, в котором по мере возможности должны находиться, в силу нашего принципа, богатые и бедные, образованные и невежественные, и все другие классы и группы, на которые распадается общество. Соединив этот принцип с принципом справедливым в других отношениях, в силу которого влияние должно находиться на стороне умственного развития, основные законы страны осуществят то относительное совершенство, которое одно совместимо со сложным характером человеческих отношений.

Выясняя значение общей, хотя и неоднообразной подачи голосов, я не коснулся различия пола. По моему мнению, этот вопрос несуществен и имеет такое же значение для политической правоспособности, как различие в росте или в цвете волос. Все люди одинаково заинтересованы в хорошем правлении, затрагивающем их благосостояние, и, следовательно, имеют одинаковую нужду в праве голоса для обеспечения своей доли участия в его выгодах. Если в данном случае существует какое-нибудь различие, то только то, что женщины нуждаются в политических правах больше, чем мужчины, потому что, будучи физически слабее, они испытывают большую необходимость в покровительстве закона и общества.

Человечество уже давно отреклось от посылок, которые приводят к тому заключению, что женщины не должны иметь права голоса. Никто теперь не держится того взгляда, что женщины должны находиться в личной подчиненности, что у них не должно быть иных мыслей, желаний или занятий, кроме соединенных с положением работниц их мужей, отцов или братьев. Незамужним женщинам, – и надо надеяться, что скоро этого положения достигнут и замужние, – теперь дозволяется владеть собственностью, вести денежные и другие дела наравне с мужчинами. Всюду признается естественным, что женщины мыслят, пишут и выступают учительницами. Раз это допускается, то нет никакого основания отказывать им и в политических правах. Современное миросозерцание все настойчивее противоречит требованиям общества решать за частных лиц, на что они способны или не способны, и что им разрешается или не разрешается предпринимать. Современная политическая наука и политическая экономия вполне выясняют, что в этом вопросе частное лицо является наилучшим судьей, и что при полной свободе выбора там, где существуют действительные различия в способностях, большинство посвящает себя тем занятиям, к которым оно в общем более всего пригодно. Исключения только подтверждают это правило. Мы должны признать весь ход современной общественной жизни неверным, если допустим, что он не приводит к полной отмене всяких исключений и ограничений, которые закрывают человеку доступ к честному труду.

Но нет надобности заходить так далеко, чтобы доказать, что женщины должны пользоваться избирательным правом. Если даже допустить, что женщины должны находиться в подчиненности, ограничивать свою деятельность кругом домашних занятий и повиноваться главе семьи, то и в таком случае они не меньше нуждаются в избирательном праве для ограждения себя против всяких злоупотреблений с этой стороны. Мужчины, как и женщины, нуждаются в политических правах не для того, чтобы управлять, но чтобы не допускать злоупотребления властью. Большинство мужчин в течение всей своей жизни были и будут только земледельцами или фабричными рабочими; но избирательное право от этого не менее желательно для них, и их требование должно быть удовлетворено, когда нет основания предполагать, что они будут им злоупотреблять. Никто не предполагает, что женщины будут злоупотреблять своим правом голоса. Опасаются только, что они будут голосовать не самостоятельно, а по внушению близких им мужчин. Но это не беда. Если они будут самостоятельны, то получится очевидная польза; в противном же случае не получится вреда. Для людей большое благодеяние, когда с них снимают оковы, если даже они не желают двигаться. Было бы уже большим успехом для духовного благосостояния женщин, если бы закон допускал, чтобы они имели собственное мнение, и не лишал бы их права принимать то или другое решение в наиболее существенных вопросах. Для них лично было бы выгодно иметь возможность дать то, чего близкие им мужчины не могут требовать, а между тем желают получить. Было бы не менее существенно, чтобы муж обсуждал вопрос вместе со своей женой, и чтобы голосование было не его исключительным делом, но делом общим. Люди мало обращают внимания на то, как силен тот факт, что жена оказывает некоторое влияние на внешний мир, возвышает ее в глазах заурядного мужчины и внушает ему к ней уважение, какого никогда не внушили бы ему личные качества существа, находящегося у него в полном социальном подчинении.

Кроме того, выиграло бы и само голосование. Мужчине часто пришлось бы подыскивать честные доводы для своего мнения, т. е. такие доводы, которые могли бы убедить более правдивое и беспристрастное существо служить с ним под одним знаменем. Часто, благодаря влиянию жены, он оставался бы верен голосу совести. Правда, будет случаться нередко, что женщина воспользуется своим влиянием не на пользу общества, но в личных интересах и ради удовлетворения своего тщеславия. Но там, где таково настроение женщины, оно проявляется уже теперь, и притом тем сильнее, что при теперешних законах и нравах женщина до того устранена от общих политических вопросов, что чувство чести в ней по отношению к ним совершенно безмолвствует: ведь и большинство людей так же мало уважают честь других, когда в деле замешана их собственная честь, как не уважают религиозных чувств те, чья религия разнится от их собственной. Дайте женщине право голоса, и она почувствует свою солидарность с мужчиной в вопросах политической чести. Она научится смотреть на политику, как на область, где можно иметь самостоятельное суждение и где человек, если он имеет собственное мнение, должен поступать согласно с ним; она приобретет чувство личной ответственности и не будет, как теперь, сознавать, что какое бы вредное влияние она ни оказывала на мужа, беды в этом для нее нет, потому что покрывается его личной ответственностью. Только когда обстоятельства будут поощрять ее составлять себе собственное суждение и уяснять себе доводы, которые, будучи поддерживаемы голосом совести, должны одержать верх над искушениями личного и семейного характера, она перестанет развращающим образом влиять на политическую совесть мужчины. Противодействовать ее косвенному влиянию, как силе вредной, можно только превратив его в прямое.

Я исходил из предположения, что избирательное право должно зависеть от личных качеств. Так оно и будет при удовлетворительном политическом строе. Но там, где оно зависит от имущественного ценза, противоречие бросается особенно резко в глаза. Исключительно ненормальным представляется положение, когда женщина удовлетворяет всем условиям, установленным для избирателя-мужчины, когда она имеет самостоятельное состояние, когда она является собственницей и главой семьи, когда она платит налоги и т. д., и вдруг принцип представительства, основанного на имущественном цензе, отвергается и создается исключительная и личная неправоспособность с единственной целью устранить женщину от избирательного права. Если же мы прибавим, что страна, в которой поступают так, управляется женщиной (Англия), и что наиболее славной правительницей этой страны была женщина, то картина безрассудства и плохо скрываемой несправедливости получится полная. Будем надеяться, что в деле сокрушения всякого рода монополий и рабства дойдет очередь и до этого их вида, что мнение Бентама, Гэра и многих других наиболее глубоких политических мыслителей нашего времени будет усвоено всеми умами, незакоснелыми в эгоизме и предрассудках, и что уже в следующем поколении пол, как и цвет кожи, не будут считаться достаточным оправданием для лишения человеческого существа защиты и законных преимуществ, которыми пользуются остальные граждане.

Глава IX. Прямые и косвенные выборы

В некоторых конституциях установлена избирательная система, в силу которой избиратели выбирают не прямо членов парламента, а сперва избирателей, а последние уже совершают окончательный выбор. Этой комбинацией, вероятно, имелось в виду до известной степени помешать свободному правлению народных чувств. Таким образом, избирательное право, а вместе с тем высшая власть сохраняется за народом, но он пользуется последней через посредство сравнительно небольшого числа лиц, менее склонных, чем народная масса, увлекаться страстями, а так как есть основание предполагать, что вторые избиратели стоят по своим умственным и нравственным качествам выше первых, то их выбор окажется более осмотрительным и просвещенным и во всяком случае будет сделан с большим сознанием ответственности, чем выбор самих масс. В пользу этой, так сказать, фильтрации народного голосования через посредствующее собрание говорит многое. Ведь действительно, для того, чтобы судить, кому из наших соседей можно доверить избрание члена парламента, требуется гораздо меньше ума и образования, чем для выбора наиболее способного депутата в парламенте.

Во-первых, если с одной стороны опасности, присущие народовластию, уменьшаются до известной степени этой косвенной системой выборов, то наряду с ними ослабляются и его хорошие стороны, и последний результат гораздо более вероятен, чем первый.

Чтобы эта система могла действовать вполне целесообразно, ее следует применять в том духе, в каком она задумана; избиратели должны располагать своими голосами так, как это предположено в теории, т. е. каждый избиратель должен задаваться вопросом не о том, кого следует избрать членом парламента, а о том, кто лучше всего изберет его. Очевидно, что предполагаемые преимущества косвенных выборов перед прямыми требуют именно такого отношения к делу со стороны избирателя, и они оправдаются в жизни только тогда, когда это условие будет соблюдено, т. е. если избиратель в точности уяснит себе, что его задача – избирать не самого члена парламента, а его избирателей. Предполагается, что избиратель не будет руководствоваться в своем выборе ни политическими мнениями и мероприятиями, ни политическими деятелями, но только своим личным уважением к частному лицу, которому он даст полномочие действовать вместо себя. Итак, если избиратели примирятся с этим взглядом на свои обязанности, то одного из главных применений своего права голоса они уже лишаются; политическая функция, к выполнению которой они призваны, не может развивать в них ни духа общественности, ни политического суждения, привлекать их внимание к общественным делам и изощрять в этой области их способности. Кроме того, тут есть несовместимые условия; ибо, если избиратель вовсе не заинтересован в конечном результате, то каким образом от него можно ожидать интереса к процессу выборов? Желать иметь то или другое лицо своим представителем в парламент может и человек весьма заурядный; с его стороны вполне естественно желать наметить себе выборщика, который изберет такое лицо. Но заботиться, не будучи лично заинтересованным, об избрании лица, способного сделать такой выбор по своим соображениям, может только человек, который с преданностью и сознанием общественного долга относится к тому, что хорошо само по себе, т. е. принципу, – а на это способны только люди, имеющие право и достойные пользоваться политической властью более непосредственно. Эта обязанность менее всех других общественных функций, которые можно возложить на беднейших членов общества, может воодушевить их и внушить им желание дорожить ею. При исполнении ее они могут руководствоваться только готовностью добросовестно исполнить свой долг, в чем бы он ни заключался. А если масса избирателей настолько интересуется политическими делами, что дорожит даже таким слабым участием в них, то вероятно, она потребует более широких избирательных прав.

Во-вторых, если допустить, что избиратель, вследствие низкого уровня своего развития, не способен правильно судить о качествах, требуемых от члена парламента, но способен судить о честности и общей пригодности лица, которому он мог бы вместо себя поручить избрание члена парламента, то я замечу, что если он готов принять на себя подобную оценку и действительно желает поручить избрание депутата лицу, внушающему ему доверие, то для этого не нужно никаких постановлений в конституции: ему стоит только частным образом спросить достойное доверия лицо, за какого кандидата он считает нужным подать голос. В этом случае результаты двух избирательных систем будут совпадать, косвенные выборы будут совмещать в себе все преимущества прямых. Разница будет заключаться в самом избирательном процессе, в том случае, если предположить, что избиратель предпочитает руководствоваться своим собственным суждением в выборе представителя и предоставляет другому действовать вместо себя только потому, что закон не разрешает ему избрать более прямой путь. Но при таком настроении и если посредствующий избиратель не сочувствует этому ограничению со стороны закона, а предпочитает сделать прямой выбор, он может достигнуть своей цели помимо закона. Для этого ему стоит только наметить выборщика, сторонника того кандидата, которому он оказывает предпочтение, или человека, который даст обязательство голосовать за этого кандидата. И это до такой степени неизбежно вытекает из системы косвенных выборов, что за исключением страны, где господствует полный политический индифферентизм, она едва ли может действовать иначе.

Так именно и происходят на практике выборы президента в Соединенных Штатах. Номинально эти выборы косвенные: большинство населения не голосует за президента; оно голосует за выборщиков, которые избирают президента. Но последние всегда обязуются голосовать за известного кандидата; и гражданин никогда не голосует за выборщика потому только, что он доверяет ему, как человеку; он вотирует бюллетень Брекенриджа или Линкольна. Надо помнить, что выборщики не избираются для того, чтобы странствовать по стране и разыскивать лучших кандидатов в президенты или члены парламента. Если бы дело происходило так, то можно было бы сказать кое-что в пользу такого порядка; но этого нет и навряд ли будет, пока человечество не придет, подобно Платону, к убеждению, что наиболее достоин власти тот, кто наименее ее желает. Выборщикам предстоит избирать одного из тех, кто сам выставил свою кандидатуру: избирателям известно уже, кто эти кандидаты. Если в стране есть какая-нибудь политическая жизнь, то все выборщики, сколько-нибудь заинтересованные выборами, уже решили, каким из этих кандидатов они отдают предпочтение, а затем при подаче голосов руководствуются только этим соображением. Сторонники каждого кандидата имеют уже готовый список выборщиков, обязавшихся голосовать за него, и избирателю предстоит решить на практике только вопрос, который из этих списков он хочет поддерживать.

Косвенная избирательная система применима особенно в тех случаях, когда выборщики избираются не только для избрания членов парламента, но и для выполнения других важных обязанностей. Тогда они перестают быть простыми делегатами для подачи голосов по одному вопросу. Пример такого соединения разных обязанностей в одном лице представляет нам другое американское учреждение – Сенат Соединенных Штатов. Полагают, что это собрание, так сказать, верхняя палата конгресса, представляет не народ непосредственно, но Штаты, и задача его – быть стражем тех из верховных прав, от которых они не отказались. Так как внутренняя анатомия каждого штата, по самому существу совершенно равноправной федерации, одинаково неприкосновенна, каковы бы ни были размеры и значение штата, то каждый из них посылает в Сенат одинаковое число членов (двух), – будет ли это маленький Делавэр или «штат-империя» Нью-Йорк. Эти члены избираются не населением, но законодательными собраниями штатов, которые в свою очередь избираются населением каждого штата; но так как обыкновенная деятельность законодательного собрания, – внутреннее законодательство и контроль над исполнительной властью, – падает на эти собрания, то члены их избираются преимущественно для этих целей, а не для других. Назначая двух лиц в качестве представителей штата в федеральном Сенате, они в большинстве случаев руководствуются своими собственными соображениями и настолько считаются с общественным мнением, насколько это необходимо во всякой демократической стране. Такой способ выборов оказался в высшей степени практичным и, конечно, самым совершенным из всех избирательных способов в Соединенных Штатах, так как в Сенат непременно попадают наиболее видные деятели из людей, выдвинувшихся на общественном поприще деятельности. Ввиду этого примера нельзя утверждать, что косвенные выборы никогда не могут представлять преимуществ. При известных условиях это – лучшая система, какую только можно придумать. Но эти условия встречаются на практике только в федеральном государстве, наподобие Соединенных Штатов, где выборы могут быть доверены местным собраниям, решающим кроме того очень важные вопросы. В Англии единственные собрания с аналогичным характером – это муниципалитеты или другие собрания, которые созданы или могут быть созданы для подобных местных целей. Однако немногие признали бы прогрессом, если бы депутаты от лондонского Сити избирались альдерманами и муниципальным советом, а депутаты от местечка Мэрильба – приходскими собраниями открыто, как это теперь подразумевается. Если эти собрания, даже как чисто местные органы, были бы гораздо удовлетворительнее, то и в таком случае качества, делающие их пригодными для ограниченных и специальных функций муниципального и приходского благоустройства, еще не могли бы служить обеспечением, что они будут правильно судить о сравнительных достоинствах кандидатов в члены парламента. Они, вероятно, исполняли бы эту обязанность нисколько не лучше, чем справляются с нею избиратели при прямых выборах. С другой стороны, если бы при выборах в приходские и муниципальные советники руководствовались их способностью избирать депутатов, то неизбежно пришлось бы устранить многих из самых пригодных для этой более ограниченной функции, за исключением того случая, когда необходимость заставляет избирать лиц, солидарных в вопросах общей политики с их избирателями. Уже чисто косвенное влияние муниципальных советов в значительной степени отклонило муниципальные выборы от намеченной цели, превратив их в арену для партийной политики. Если бы в обязанности бухгалтера или управляющего входило избирать врача для своего хозяина, то последний, вероятно, не имел бы лучшего врача, чем если бы он его сам избирал, но в то же время он был бы ограничен в свободном выборе управляющего или бухгалтера, которым он без особенно большой опасности для своего здоровья мог бы доверить и остальные обязанности.

Таким образом, все выгоды косвенных выборов могут быть достигнуты и при прямых. Что же касается до ожидаемых выгод, недостижимых при прямом выборе, то они столько же достижимы и при косвенном. Между тем последние имеют много невыгодных сторон, свойственных им одним. Уже обстоятельство, что они являются придаточным и лишним колесом в механизме, составляет очень существенное возражение. Их решительная непригодность служить средством для развития общественного духа и политического смысла нами уже выяснена. Если бы они действовали вполне целесообразно, т. е. если бы избиратели действительно предоставили выборщикам свободу в выборе депутата, то они ослабляли бы солидарность между избирателями и депутатами и чувство ответственности последних пред избирателями. Кроме того, сравнительная малочисленность лиц, избирающих члена парламента, значительно облегчила бы возможность интриг и всякого рода подкупов. Новые выборы напоминали бы в этом отношении порядки, господствующие в теперешних местечках. Достаточно было бы кандидату заручиться содействием небольшого числа лиц, чтобы быть уверенным в своем избрании. Если же нам возразят, что выборщики будут ответственны перед избирателями, то мы ответим, что не исполняя постоянной функции, не занимая общественного положения, они ничем не рискуют или рискуют разве тем, о чем они меньше всего заботятся, т. е. не быть вторично избранными. Главным средством противодействия оставались бы наказания за подкуп; но недостаточность этого средства в небольших избирательных округах засвидетельствована всемирным опытом. Зло было бы прямо пропорционально степени благоусмотрения, предоставленного выборщикам. Не решатся они воспользоваться своим голосом для удовлетворения личных интересов только в том случае, когда они будут избираться в качестве простых уполномоченных с формальным обязательством передать, так сказать, в неизменном виде волю своих доверителей в избирательные собрания. Как только косвенная система выборов начнет действовать, ее действие окажется вредным. И это правило оправдывается всюду, где бы она ни была введена и где нет таких условий, какие мы встречаем в Соединенных Штатах при выборе сенаторов.

Насколько речь идет об Англии, совершенно бесполезно дольше настаивать на этом вопросе и доказывать несостоятельность системы, которая не имеет нормы в национальных традициях. Скорее следует оправдаться, что я так много говорил об избирательной системе, которая, вероятно, не найдет у нас ни одного сторонника. Но комбинация, удовлетворяющая на первый взгляд и имеющая в истории столько прецедентов, может при общем хаосе политических мнений снова всплыть на поверхность и смущать некоторые умы. Поэтому если даже принять во внимание только английских читателей, нельзя было бы ее обойти совершенным молчанием.