Текст книги "Рассуждения о представительном правлении"

Глава VIII. О расширении избирательного права

Мы видели, что в демократии представительством должны пользоваться все, а не одно только большинство, – что интересы, мнения и дарования, не располагающие численным большинством, тем не менее должны найти себе представительство и влияние в силу своих нравственных и умственных достоинств. Такая демократия, одна удовлетворяющая условиям равенства и беспристрастия и представляющая действительно правление посредством всех, воплощая в себе единственный истинный тип демократии, была бы свободна от величайших зол, присущих господствующим ныне мнимым демократиям, породившим ходячее представление о демосе. Но даже и в такой демократии абсолютная власть находилась бы в руках численного большинства, если бы оно вздумало воспользоваться ею; и это большинство состояло бы исключительно из одного класса людей с одинаковыми наклонностями, предубеждениями и умственным обликом, и притом из класса, не стоящего на высоте культуры. Следовательно, государственный строй был бы еще подвержен злу, свойственному классовому правлению, хотя, конечно, в гораздо меньшей степени, чем то исключительное классовое правление, которое теперь присваивает себе название демократии, но еще лишено всякой действительной узды, кроме той, какую представляет здравый смысл, умеренность и терпимость преобладающего класса.

Если подобное ограничение признается достаточным, то философия конституционного правления является только напыщенной болтовней. Все доверие к конституции основано на убеждении, что носители власти не только не будут, но что они не могут злоупотреблять ею. Демократия не будет в теории лучшей формой правления. Пока эта слабая сторона ее может быть усилена, пока она не организована таким образом, чтобы ни один, даже самый многочисленный класс, не был в состоянии низводить все, кроме самого себя, к политическому ничтожеству, и направлять ход законодательной и административной деятельности согласно со своими исключительными классовыми интересами. Задача состоит в том, чтобы найти средства предупредить это злоупотребление, не принося в жертву существенных преимуществ народного правления.

Это двойное условие не может быть выполнено посредством ограничения избирательного права, требующего принудительного исключения той или другой части граждан от участия в представительстве. Одно из главных преимуществ свободного правления заключается в воспитании ума и чувств народа, проникающем в самые глубокие слои его, когда он призван к участию в действиях, непосредственно затрагивающих крупные интересы. На этом пункте я уже подробно останавливался, и возвращаюсь к нему только потому, что очень немногие придают демократическим учреждениям с этой точки зрения все то важное значение, какого они действительно заслуживают. Полагают, что безумно ожидать так много от такого ничтожного фактора, т. е. видеть могущественное орудие умственного прогресса в распространении политических прав на простых рабочих. Однако, если действительная умственная культура народных масс не простая мечта, то она может осуществиться только таким путем. Если же кто-нибудь в этом сомневается, то я приведу в свидетельство все содержание великого сочинения Токвиля и в особенности его суждения об американцах. Почти всех путешественников поражает тот факт, что американец одновременно патриот и человек культурный, и Токвиль доказал, какая тесная связь существует между этими качествами и демократическими учреждениями. Такое широкое распространение культурных идей, вкусов и чувств до сих пор не встречалось нигде и даже не считалось достижимым. Однако это ничто в сравнении с тем, чего можно было бы достигнуть при помощи правления, столь же демократического по широте своих основ, но лучше организованного во многих других существенных пунктах. Политическая жизнь действительно представляет в Америке очень хорошую школу, но из нее исключены наиболее способные преподаватели. Выдающиеся умы в стране совершенно устранены от национального представительства и вообще от всяких общественных должностей, как будто они признаны непригодными. Кроме того, так как народная масса в Америке является единственным источником власти, то всякое эгоистическое честолюбие тяготеет к нему, как в деспотических странах оно тяготеет к правителю: народ, как и деспот, окружен лестью и угодничеством, развращающие влияния власти идут рука об руку в параллель с ее благотворными и облагораживающими влияниями. Если даже с подобной примесью демократические учреждения способствуют такому сильному умственному развитию низших классов в Америке сравнительно с соответствующими классами в Англии и в других странах, то чего могли бы мы ожидать, если бы благотворное влияние действовало бы помимо дурного? И это до известной степени достижимо, но только не путем устранения той части народа, которая имеет меньше другого рода стимулов к умственному развитию, от такого неоценимого средства ознакомиться с широкими, отдаленными и сложными интересами, какое представляет внимательное отношение к политическим делам. Только благодаря участию в политической жизни простой рабочий, занятие и образ жизни которого рутинны и однообразны и не дают ему разнообразных впечатлений в сфере фактов или идей, научается понимать, что отдаленные причины и события оказывают весьма чувствительное влияние даже на его личные интересы. Только участие в политической жизни и обсуждение политических вопросов научают человека, ежедневные занятия которого обрекают его на узкие интересы иметь общие симпатии со своими согражданами и сделаться сознательным членом большого государства. Но когда народ не имеет права голоса и не старается его приобрести, то политические прения не оказывают на него настоящего своего влияния. Он занимает в сравнении с избирателями такое положение, как публика на суде сравнительно с двенадцать присяжными. Не его голоса добиваются, не на его мнение стараются оказывать влияние; делают воззвания, обращаются с аргументами к другим; ничто не зависит от его решения, и он не имеет никакой необходимости и не встречает ни малейшего побуждения принимать его. При демократическом строе всякий, кто не имеет права голоса и не может на него рассчитывать, будет всегда недоволен или будет чувствовать себя, как человек, которого общественные дела вовсе не касаются, так как они ведутся другими, и которого закон касается лишь настолько, насколько ему надо повиноваться, а общественные дела – лишь с точки зрения постороннего зрителя. Он будет ими интересоваться лишь настолько, насколько женщина среднего круга интересуется политикой сравнительно с своим мужем или братьями.

Независимо от всех этих соображений, является личной несправедливостью отказывать кому-нибудь в элементарном праве подавать голос в делах, в которых он столько же заинтересован, как и другие. Если его обязывают платить налоги, нести военную службу, вообще повиноваться, то он имеет право знать, почему он это делает, требовать, чтобы испрашивали его согласия, его мнения, но только в той мере, в какой оно заслуживает внимания. В зрелом и цивилизованном обществе не должно быть париев и лиц, лишенных права не по собственной вине. Всякий человек унижен, хотя он может этого не сознавать, когда другие, не посоветовавшись с ним, присваивают себе неограниченную власть распоряжаться его судьбой. Даже при гораздо более развитой умственной культуре, какой достигало до сих пор человечество, нельзя ожидать одинаково справедливого отношения к тем, судьбою которых так распоряжаются, и тем, которые имеют право голоса. Правители и правящие классы поставлены в необходимость считаться с интересами и желаниями лиц, пользующихся правом голоса; но по отношению к тем, которые лишены его, ничто не обязывает их к этому; и как бы честно они ни были настроены, они обыкновенно слишком обременены делами, которые входят в круг их непосредственных обязанностей, чтобы заботиться о том, что они безнаказанно могут пропускать без внимания. Вот почему никакая избирательная система не может долго действовать исправно, если в ней какое-нибудь лицо или класс совершенно исключены и если избирательное право не будет доступно всем совершеннолетним, желающим получить его.

Однако есть некоторые исключения, обусловленные положительными причинами, не противоречащими этому принципу. И хотя эти исключения составляют сами по себе зло, но они могут исчезнуть не прежде, чем исчезнут вызвавшие их условия. Я не допускаю, чтобы человек неграмотный и не знающий первых правил арифметики, мог участвовать в выборах. Справедливость требует, даже если избирательное право не зависит от получения элементарного образования – сделать это последнее общедоступным и бесплатным или взимать за него плату, самую необременительную для бедняка, который едва может себе заработать средства к существованию. И если бы это осуществилось, то никому не приходило бы в голову предоставлять избирательное право безграмотному человеку, как не приходит в голову предоставлять его грудному ребенку; и не общество исключало бы его, но его собственная беспечность. Когда общество не выполнило своей обязанности, сделав эту степень просвещения общедоступной, то это, конечно, несправедливость, но несправедливость, которой приходится покориться. Если общество пренебрегло исполнением двух существеннейших своих обязанностей, то наиболее важная и наиболее основная из них должна быть прежде выполнена: всеобщее обучение должно предшествовать общему избирательному праву. Только человек, в котором предвзятое мнение затемнило здравый смысл, может утверждать, что власть над другими и над всем обществом может быть предоставлена тем, кто еще не заручился самым элементарным и существенным условием, чтобы заботиться о самом себе, сознательно отстаивать свои собственные интересы и интересы близких ему людей.

Без всякого сомнения, этому аргументу можно дать дальнейшее развитие и значительно расширить его. Было бы крайне желательно, чтобы и другие предметы, кроме чтения, письма, арифметики, обусловливали собою право голоса, чтобы от избирателей требовалось некоторых элементарных сведений по географии, всеобщей и отечественной истории. Но подобного рода знания, хотя и безусловно необходимые для разумного пользования избирательным правом, ни в Англии, ни, вероятно, в других странах, за исключением Соединенных Штатов, недоступны всему народу; и очень трудно проверить, приобретены они или нет. В настоящее время такая проверка повела бы только к несправедливостям, придиркам и всякого рода обманам. Лучше предоставлять избирательное право или отказывать в нем всем без различия, чем давать его одному и отказывать в нем другому по усмотрению должностного лица. Однако по отношению к чтению, письму и арифметике не представляется никаких препятствий. Легко потребовать от каждого, кто желает быть внесен в избирательные списки, чтобы он списал фразу из книги и сделал задачу на тройное правило; и предупредить установлением определенных правил и гласностью злоупотребления при таком простом экзамене. Этим требованием во всяком случае должна обусловливаться всеобщая подача голосов, и по истечении нескольких лет будут исключены только те, кто так мало дорожит своим правом, что его голос не может служить выражением сколько-нибудь серьезного политического мнения.

Важно также, чтобы собрание, вотирующее общие или местные налоги, избиралось исключительно теми, кто вносит часть этих налогов. Надо полагать, что тот, кто не платит никаких налогов и имеет возможность распоряжаться чужими деньгами, будет более расточителен, чем бережлив. По отношению к денежным вопросам, всякое право голоса со стороны тех, кто не платит денег, является нарушением основного принципа свободного правления, разобщением права контроля и интересов в их благотворном взаимодействии. Это все равно, что разрешить людям запускать руки в чужой карман для всякой цели, какую им заблагорассудится назвать общественной. Этим, как известно, объясняется факт, что в больших городах Соединенных Штатов налоги чрезмерно обременительны и ложатся всей своей тяжестью исключительно на более богатые классы. По духу английского государственного права представительство должно быть строго согласовано с обложением.

Но чтобы дать этому правилу широкое применение, необходимо и с различных других точек зрения желательно, чтобы обложение в осязательной форме распространялось и на беднейшие классы. В Англии, как и в большинстве других стран, вероятно, не найдется ни одной рабочей семьи, которая бы не платила косвенных налогов, покупая чай, кофе, сахар, не говоря уже о наркотических или возбуждающих напитках. Но этот способ покрытия части государственных расходов едва ли ясно сознается: плательщик, за исключением лиц размышляющих и образованных, не считает себя заинтересованным в сокращении государственных расходов, если деньги, необходимые для их покрытия, прямо с него не взимаются; и если даже допустить, что он это сознает, то он, несомненно, позаботится только о том, чтобы (как бы ни был чрезмерен расход, одобренный им) он не покрывался добавочными налогами на предметы, потребляемые им самим. Было бы лучше, если бы прямой налог, в простой форме подушной подати, взимался с каждого взрослого лица в государстве; или если бы каждое такое лицо могло быть допущено в качестве избирателя только под условием, что оно позволит себя обложить чрезвычайным прямым налогом; или если бы с каждого занесенного в списки избирателя взимался возрастающий или понижающийся, в зависимости от государственных расходов, небольшой ежегодный налог, так чтобы каждый мог сознать, что вотируемые им деньги составляют отчасти его собственность и что он заинтересован по возможности понизить вотируемую сумму; как бы то ни было, но мне кажется, что тот, кто пользуется помощью от прихода, должен быть безусловно лишен избирательного права. Тот, кто не может собственным трудом поддерживать свое существование, не имеет права распоряжаться чужими деньгами в свою пользу. Завися в своем существовании от остальных членов общества, он вместе с тем отказывается от равноправности с ними в других отношениях. Те, кто даст ему возможность существовать, могут с полным основанием требовать, чтобы им было предоставлено исключительное право ведать теми общими предприятиями, которые он не только не поддерживает, а скорее даже лишает средств. В виде условия для получения избирательного права мог бы быть установлен определенный срок, примерно в пять лет, для занесения в избирательные списки, в течение которых имя кандидата не вносилось в приходские книги в качестве получившего помощь.

Тот, кто считается банкротом или воспользовался законом несостоятельности, лишается права голоса до тех пор, пока он не уплатит своих долгов или по крайней мере не представит доказательств, что он, как в настоящее время, так и в определенный период, не получал общественного вспомоществования. Неплатеж налогов, когда он продолжается слишком долго, чтобы его можно было приписать небрежности, лишает права голоса, пока они не будут уплачены. Такого рода лишение избирательных прав не имеет постоянного характера. Оно зависит от таких условий, которые всякий способен или признается способным выполнить, если он этого пожелает. Кроме того, оно не устраняет от избирательного права никого, кто находится в нормальных условиях, и если человек попал в исключительное положение, это значит, что он для получения права голоса недостаточно заботится о том, что он без того уже обязан делать, или что он находится в таком унизительном и угнетенном положении, при котором политические права, необходимые для безопасности других, не имеют в его глазах никакой цены; когда же он выйдет из своего положения, то это условие его неправоспособности исчезнет само собою.

Итак, с течением времени (предполагая, что существуют только те ограничения, о которых мы только что говорили) можно рассчитывать, что будут пользоваться избирательным правом все, за исключением того, надо надеяться, прогрессивно уменьшающегося класса лиц, который живет насчет приходской благотворительности. Таким образом избирательное право, за этими весьма ничтожными исключениями, будет всеобщим. Как мы видели, такое расширение избирательного права безусловно необходимо для хорошего правления. Однако при данных условиях избирателями в большинстве стран, и в особенности у нас, были бы преимущественно простые рабочие; и двойная опасность слишком низкого уровня политического развития и классового законодательства далеко не была бы устранена. Нам, следовательно, остается рассмотреть – нет ли средств для предотвращения этого зла.

Его можно предотвратить, но не какой-нибудь искусственной мерой, а предоставлением дел своему естественному течению, которое всегда следует предпочесть там, где оно не наталкивается на какой-нибудь интерес или традиционное понятие, которые ему противодействуют. Во всех человеческих делах непосредственно заинтересованное и правоспособное лицо имеет подразумеваемое право на голос, и когда пользование им не противоречит безопасности общества, то нельзя, не будучи несправедливым к нему, лишать его этого права. Но если каждый должен иметь голос, то следует ли отсюда, что каждый должен иметь и равный голос? Это уже нечто совершенно другое. Когда два лица, заинтересованные в каком-либо деле, держатся различных мнений, требует ли справедливость, чтобы оба мнения рассматривались как имеющие совершенно одинаковую цену? Если при одинаковых нравственных качествах один превосходит другого знанием и умом, или если при одинаковом умственном развитии один превышает другого нравственными качествами, то суждения более нравственного или более умного человека имеет высшую цену. Если же государственный строй предполагает, как нечто вполне естественное, что оба эти мнения имеют одинаковую цену, то это противоречит действительности. Один из двух голосов должен иметь перевес. Затруднение заключается в том, чтобы удостовериться, который из них этого заслуживает. Когда речь идет об отдельных лицах, удостовериться в этом трудно, но по отношению к собраниям и массам людей это возможно с достаточной точностью. Нет повода применять эту теорию к такому случаю, который с полным основанием может быть рассматриваем, как относящийся к личному и частному праву. В деле, касающемся только одного из двух лиц, оно имеет право следовать своему собственному мнению, хотя бы другое было гораздо умнее. Но мы говорим о случаях, которые одинаково касаются их обоих, т. е. о таких, когда более невежественный не подчиняет своего участия в деле руководству более развитого, и последний вынужден подчиниться руководству своего более невежественного товарища. Какой из двух способов разрешения дилеммы более совпадает с интересами обоих и более согласен с общей пользой? Если считать несправедливостью, чтобы кто-нибудь уступал, то какая несправедливость больше: чтобы лучшее суждение уступало худшему, или худшее лучшему?

Государственные дела представляют именно такое общее дело, с тою только разницей, что никому не приходится вполне пожертвовать своим собственным мнением. Оно всегда может быть принято во внимание и считаться за известную величину, причем получит голос тех, чье мнение имеет право на большее внимание. В этом устройстве нет ничего такого, что должно было бы раздражать тех, кому отводится меньшая степень влияния.

Одно дело вовсе не имеет права голоса; другое – уступить его тем, кто обладает большей способностью руководить общими интересами. Это – две вещи не только различные, но и несоизмеримые. Каждый человек имеет право чувствовать себя оскорбленным, когда его не ставят ни во что или не придают никакой цены его мнению. Но никто кроме дурака, и притом дурака особого рода, не оскорбляется признанием, что есть люди, мнения или даже желания которых заслуживают предпочтения пред его мнением или желанием. Не иметь голоса в том, что отчасти составляет собственное дело, – этому никто добровольно не подчинится; но когда то, что составляет отчасти его собственное дело, есть вместе с тем и дело другого и когда он чувствует, что другой понимает это дело лучше, то предпочтение, оказанное чужому мнению, нисколько его не удивляет и кажется ему согласным с естественным ходом вещей, с которым он успел примириться во всех других житейских отношениях. Необходимо только, чтобы предпочтение, оказанное другим, было основано на причинах, которые ему понятны и справедливость которых он в состоянии оценить.

Но – спешу оговориться – я допускаю лишь как временное средство, чтобы влияние зависело от имущественного центра. Я не отрицаю, что богатство может служить своего рода указателем; в большинстве стран образованность хотя и не пропорциональна богатству, но, вообще говоря, выше в более богатой части общества, чем в более бедной. Критерий этот, однако, очень несовершенен в житейской борьбе: случай играет несравненно более значительную роль, чем заслуга, и весьма трудно образованием обеспечить себе соответственное социальное положение. Поэтому имущественный ценз, как критерий избирательного права, всегда возбуждал и всегда будет возбуждать озлобление. Предоставление богатым людям многих голосов – мера, которая не только сама по себе вызывает возражение, но и компрометирует весь принцип и даже прямо подрывает его. Демократия, по крайней мере в Англии, в настоящее время относится недружелюбно к личному превосходству, но она естественно и вполне справедливо не сочувствует превосходству, основанному на одном только богатстве. Единственным основанием для предоставления одному лицу нескольких голосов может служить личное умственное превосходство, и чувствуется только недостаток в средствах его удостоверения. Если бы существовала система народного образования в истинном значении этого слова или сколько-нибудь достоверная система общих экзаменов, то степень образованности могла бы быть непосредственно удостоверена. Но ввиду отсутствия того и другого, можно руководствоваться только родом занятий данного лица. Хозяин в среднем более развит, чем рабочий, ибо он должен работать головой, но не одними руками. Хороший рабочий обыкновенно более развит, чем обыкновенный рабочий, а рабочий в высших отраслях производства более развит, чем рабочий в низших. Банкир, негоциант, фабрикант, по всей вероятности, будут интеллигентнее торговца, потому что им приходится иметь дело с более широкими и сложными интересами. Во всех этих случаях человек доказывает свои способности не только тем, что исполняет высшую функцию, но и тем, как он ее исполняет. Вот почему необходимо требовать, чтобы человек посвящал себя одному занятию в продолжение известного промежутка времени (скажем, трех лет). Это необходимо и для того, чтобы пресечь возможность причисляться к известной профессии ради получения права голоса. С этим ограничением можно было бы предоставить каждому лицу, посвящающему себя какому-нибудь из этих высших занятий, два или больше голосов. Либеральные профессии, когда ими действительно занимаются, предполагают, конечно, еще более высокую степень образованности; и когда требуется установленный экзамен или серьезный образовательный ценз для вступления в известную профессию, то можно предоставить ее членам по несколько голосов. То же правило может быть применено к лицам, имеющим ученые степени, и даже к тем, которые могут представить удовлетворительные свидетельства, что они прошли курс наук в таком учебном заведении, где преподаются высшие отрасли знания, под условием, что преподавание в этих заведениях было серьезное, а не показано только. Так называемые «местные» или средние экзамены «на степень товарища», установленные Оксфордским университетом со столь похвальной общественной целью, и всякие подобные экзамены, которые могут быть введены другими собственными учебными заведениями (предполагая, что они широко открыты всем желающим), могут служить основанием для предоставления нескольких голосов лицам, выдержавшим испытание. Эти мнения в частностях, быть может, встретят возражения, которые бесполезно было бы здесь предрешать. Теперь еще не настало время для практической разработки подобных планов, и мне не хотелось бы связывать себя теми частными предположениями, которые я сделал. Но для меня очевидно, что в этом направлении должен развиваться истинный идеал представительной системы и что истинный политический прогресс заключается в том, чтобы найти наилучшие практические средства, какие можно только придумать, для вступления на этот путь.

Если меня спросят, в каких размерах может быть допущен этот принцип, или сколько голосов можно уделить одному лицу на основании его умственного превосходства, то я отвечу, что это само по себе несущественно, лишь бы различия и градации устанавливались не произвольно, но так, чтобы их все могли признать и допустить по совести. Но при этом необходимо соблюдать одно условие, именно – не переступать границ, предписываемых основным принципом, который, как мы указали в предыдущей главе, составляет самое важное условие правильной организации представительной системы. Принцип предоставления нескольких голосов одному лицу ни в каком случае не должен применяться в таких широких размерах, чтобы лица, пользующиеся этим преимуществом, или классы (если они есть), к которым они главным образом принадлежат, могли, благодаря ему, получить перевес над всеми остальными избирателями. Преимущество, которое дает образование, справедливое само по себе, желательно еще и потому, что оно охраняет образованных людей от классового законодательства людей необразованных. Но оно не должно давать им возможности самим создавать классовое законодательство. Я позволю себе прибавить, что я считаю одним из весьма существенных условий множественности голосов, чтобы последний бедняк в обществе мог требовать этого преимущества, если им будет доказано, что, несмотря на все затруднения и препятствия, он приобрел по своей образованности право на него. С этой целью следовало бы открыть добровольные экзамены, на которых каждый, к какому разряду людей он бы ни принадлежал, мог доказать, что он приобрел необходимый уровень знания и развития и что, следовательно, он имеет право на несколько голосов. Преимущество, в котором не отказывалось бы никому, кто удостоверит, что он удовлетворяет требованиям, от которых он в теории и в принципе зависит, не может возмущать ни в ком чувство справедливости. Но оно наверное возбудит неудовольствие, если будет предоставляться на основании общих, не всегда безошибочных предположений, и в то же время в нем будут отказывать людям, представившим требуемые доказательства.

Предоставление одному избирателю нескольких голосований, хотя и практикуется при выборе членов приходских собраний и попечителей для бедных, но оно до такой степени чуждо парламентским выборам, что едва ли будет скоро или охотно введено; однако, так как уже наверное недалеко то время, когда придется выбирать между этой системой и общей подачей голосов, то людям, не сочувствующим последней, пора примириться с первой. Между тем, хотя рассмотрение вопроса в настоящее время может не иметь практического значения, оно, однако, выяснит хорошие стороны принципа и даст нам возможность судить о пригодности всех косвенных средств, которые уже приняты или, принятые в менее совершенной форме, могут содействовать этой же цели.

Избирателю предоставляется воспользоваться двумя голосами двояким способом: или подавая оба голоса в одном и том же избирательном собрании, или подавая по одному голосу в двух различных избирательных собраниях, и хотя это последнее исключительное преимущество в настоящее время принадлежит скорее имущественному, чем умственному превосходству, но я не желал бы уничтожить его там, где оно существует, так как пока у нас нет более верных способов удостоверения степени образовательного ценза, было бы неблагоразумно отказываться даже от такого несовершенного мерила его, какое представляет ценз имущественный. Можно найти способ и для дальнейшего распространения этого преимущества, так чтобы поставить его в более тесную связь с высшим образованием. Было бы весьма разумно внести в будущую избирательную реформу, имеющую целью значительно понизить имущественный ценз, статью, разрешающую заносить лиц, имеющих университетские степени, успешно окончивших курс в высших учебных заведениях, представителей либеральных профессий и, может быть, некоторых других в избирательные списки с правом голосовать в избирательном собрании, которое они изберут, и с сохранением своих голосов в качестве простых граждан в той местности, где они имеют постоянное место жительства.

Пока не будет придумана подобная система и пока общественное мнение не освоится с мыслью, что необходимо создать противовес численному превосходству менее образованного класса, до тех пор хорошие стороны общей подачи голосов будут сопровождаться не меньшими, как мне кажется, неблагоприятными последствиями. На самом деле, есть возможность (и это, быть может, одно из переходных состояний, которое нам предстоит пережить на пути к действительно хорошей представительной системе) совершенно уничтожить стеснения, ограничивающие избирательное право в некоторых избирательных собраниях, так что выбор членов будет тут принадлежать главным образом рабочим, но зато в остальных избирательных пунктах требования, предъявляемые избирателю, сохраняются во всей своей силе, или если и подвергнутся изменениям, то в том смысле, чтобы при помощи соответственной группировки избирательных собраний не допустить преобладания рабочего класса в парламенте. При таком компромиссе аномалии в представительстве, говорят, не были бы устранены: они еще бы увеличились. Возражение это, однако, не убедительно; ибо, если страна не желает преследовать полезных целей непосредственно к ним ведущей правительственной системой, то следует в крайнем случае довольствоваться неправильной и оказать ей предпочтение перед системой, которая хотя и более совершенна, но преследует вредные цели или в которой упущены из виду необходимые цели. Гораздо более серьезным представляется мне возражение, что эта система непримирима со взаимной поддержкой различных избирательных собраний, предусмотренной планом Гэра. При этой системе каждый избиратель останется прикрепленным к одной или к нескольким избирательным собраниям, и если он не пожелает быть представленным ни одним из местных кандидатов, то вовсе останется без представителя.