Текст книги "Новая исповедь экономического убийцы"

Глава 18
Иранский царь царей

В период между 1975 годом и 1978-м я часто приезжал в Иран. Иногда мне приходилось ездить из Латинской Америки или Индонезии в Тегеран. Шахиншах (буквально «царь царей» – официальный титул шаха) представлял собой нечто совершенно иное по сравнению с тем, что мы привыкли видеть в других странах.

Иран, как и Саудовская Аравия, располагал огромными запасами нефти, и ему не надо было влезать в долги, чтобы финансировать свои амбициозные проекты. Однако Иран отличался от Саудовской Аравии тем, что его многочисленное население, в массе своей мусульманское, а в культурно-историческом плане, безусловно, «ближневосточное», не было арабским. Кроме того, в истории страны политическая ситуация нередко обострялась – как во внутренней жизни, так и в отношениях с соседями. Поэтому мы избрали другой подход: Вашингтон и деловое сообщество объединили усилия, чтобы представить шаха символом прогресса.

Мы приложили неимоверные усилия, чтобы показать миру, чего может достичь сильный, демократически ориентированный друг американских корпоративных и политических интересов. Не важно, что у него был откровенно недемократический титул; не важно, что имел место менее очевидный всем переворот, организованный ЦРУ против его демократически избранного премьера; Вашингтон и его европейские партнеры были намерены представить правительство шаха как альтернативу правительствам Ирака, Ливии, Китая, Кореи и других стран, где на поверхность вырывались мощные течения антиамериканизма.

Внешне шах выглядел другом обездоленных. В 1962 году он приказал разукрупнить огромные владения местных помещиков и передать землю крестьянам. На следующий год он положил начало Белой революции, в программу которой, в частности, входил широкий круг общественных и экономических реформ. В 1970-е годы влияние ОПЕК возросло, и шах становился все более значимой фигурой в мире. К тому же у Ирана были наиболее мощные вооруженные силы на всем мусульманском Ближнем Востоке.

MAIN занималась проектами на территории всей страны, от туристических зон вдоль Каспийского моря на севере до секретных военных сооружений, выходивших на Ормузский пролив, на юге. Нам предстояло оценить потенциал развития регионов, а затем создать системы производства, передачи и распределения электроэнергии, необходимой для промышленного и коммерческого роста в соответствии с нашими прогнозами.

Я побывал во всех крупнейших районах Ирана. Я проехал древним путем караванов через горы в пустыне, от Кирмана до Бендер-Аббаса; я бродил по руинам Персеполиса, легендарного дворца древних царей, одного из чудес света. Я увидел самые знаменитые и красивые места страны: Шираз, Исфахан, изумительный палаточный город около Персеполиса, где короновали шаха. Поездки помогли мне искренне полюбить эту страну и ее непростых людей.

На первый взгляд, Иран казался оплотом дружбы мусульман и христиан. Однако скоро я узнал, что за безмятежным спокойствием скрывается глубокая обида.

Однажды в 1977 году, вернувшись поздно вечером в отель, я нашел под дверью записку. К моему величайшему изумлению, она была подписана человеком по имени Ямин. Я не был знаком с ним лично, но на правительственном брифинге нам рассказывали, что это политик-ниспровергатель, радикал, известный своими крайними взглядами. В написанной идеальным английским почерком записке содержалось приглашение встретиться с ним в некоем ресторане, но только если мне интересно увидеть ту сторону жизни Ирана, которую большинство людей «моего положения» никогда не видели. Я подумал, интересно, знал ли Ямин мою настоящую должность? Осознавая, что принимаю на себя большой риск, я все-таки не мог не поддаться соблазну познакомиться с этой загадочной личностью.

Я вышел из такси перед маленькой калиткой в высоком заборе – настолько высоком, что здания за ним практически не было видно. Красивая иранка в длинном черном одеянии впустила меня и повела по коридору, освещенному масляными лампами, которые свисали с низкого потолка. Пройдя до конца коридора, мы вошли в комнату, которая ослепительно сверкала, как будто мы находились в середине бриллианта. Когда мои глаза приспособились к сиянию, я обратил внимание, что стены были выложены полудрагоценными камнями и перламутром. Ресторан был освещен высокими белыми свечами, закрепленными в затейливых бронзовых подсвечниках.

Высокий мужчина с длинными черными волосами, в безукоризненном темно-синем костюме подошел и пожал мне руку. Он представился Ямином. Акцент выдавал в нем иранца, получившего образование в Великобритании. Меня поразило, что он совершенно не выглядел радикалом-ниспровергателем. Он провел меня мимо столиков, за которыми спокойно ужинали пары, к обособленной нише и заверил, что там мы можем говорить, не боясь быть услышанными.

Мне показалось, что ресторан был местом тайных свиданий. Вполне возможно, что в тот вечер одно только наше свидание не имело любовной интриги.

Ямин был очень сердечным человеком. В ходе беседы стало ясно, что он принимал меня исключительно за консультанта по экономике, без каких-либо скрытых мотивов. Он решил встретиться именно со мной, узнав о моей службе в Корпусе мира, а также о том, что я использую любую возможность, чтобы больше узнать о его стране и ее людях.

– Вы очень молодо выглядите по сравнению с большинством ваших коллег, – сказал он. – Вы проявляете искренний интерес к нашей истории и нашим нынешним проблемам. Вы олицетворяете нашу надежду.

Эти слова, а также окружающая обстановка, его внешность, присутствие других людей в ресторане немного успокоили меня. Я уже привык, что люди относятся ко мне дружески, как Рейси на Яве и Фидель в Панаме. Я воспринимал это как комплимент; кроме того, это позволяло мне больше узнавать о стране. Я знал, что отличаюсь от других американцев, потому что всегда влюблялся в те места, куда приезжал. Я понял, что люди очень быстро проникаются к тебе симпатией, если твои глаза, уши и сердце открыты для их культуры.

Ямин спросил, знаю ли я о проекте «Цветущая пустыня».

– Шах считает, что на месте нынешних пустынь были когда-то плодородные долины и густые леса. Во всяком случае, он так утверждает. Согласно этой теории, во времена Александра Великого по нашим землям перемещались огромные армии; за ними шли миллионные стада коз и овец. Животные уничтожили всю растительность, что вызвало засуху, а вся местность, в конце концов, превратилась в пустыню. Так что теперь нужно всего лишь посадить миллионы деревьев, и тогда сразу же снова начнутся дожди, и пустыня зацветет, во всяком случае, так говорит шах. Конечно, для этого придется потратить сотни миллионов долларов.

Он снисходительно улыбнулся.

– Компании, подобные вашей, получат огромные прибыли.

– Насколько я понимаю, вы не верите в это.

– Пустыня – это символ. Для того чтобы сделать ее цветущей, одного сельского хозяйства недостаточно.

Над нами склонились несколько официантов с подносами, на которых были красиво разложены различные блюда иранской кухни. Предварительно спросив моего разрешения, Ямин стал накладывать мне еду с разных подносов. Затем он обратился ко мне:

– Позвольте вас спросить, мистер Перкинс. Что привело к уничтожению культуры ваших коренных народов, индейцев?

Я ответил, что, на мой взгляд, тому было много причин, включая жадность и более совершенное оружие.

– Да. Правильно. Все так. Но не уничтожение ли окружающей среды стало самой главной причиной?

Он стал объяснять, что уничтожение лесов и животных, как и переселение коренных жителей в резервации, приводит к распаду самих основ культуры.

– Понимаете, здесь та же ситуация, – сказал он.

– Пустыня – это наша окружающая среда. Проект «Цветущая пустыня» угрожает ни больше ни меньше, как уничтожением основы нашей культуры. Как мы можем допустить это?

Я сказал, что в моем понимании сама мысль о проекте принадлежала представителям его народа, а не кому-то извне. Скептически усмехнувшись, он ответил, что эту идею заронило в голову шаха мое родное правительство, а шах – всего лишь марионетка в его руках.

– Настоящий перс никогда не допустит подобного, – заметил он.

Потом он пустился в долгие рассуждения об отношениях его народа – бедуинов – с пустыней. Он особо подчеркнул, что многие горожане проводят свой отпуск в пустыне, живя в палатках.

– Мы, – часть пустыни. Народ, которым якобы управляет шах железной рукой, это не просто люди из пустыни. Мы – неотъемлемая ее часть, мы – сама пустыня.

Он рассказал мне историю своих собственных взаимоотношений с пустыней. Когда вечер закончился, он проводил меня обратно к маленькой двери в высокой стене. На улице меня ждало такси. Пожав мне руку, Ямин поблагодарил меня за проведенное с ним время. И опять он упомянул мой молодой возраст, мою открытость; по его словам, тот факт, что я занимал такую должность, позволяет ему с надеждой смотреть в будущее.

– Мне было очень приятно провести время с таким человеком, как вы, – сказал он, не выпуская моей руки. – Я бы попросил вас еще об одном одолжении. Мне нелегко об этом просить. Но теперь я знаю, что это будет для вас важным и даст вам многое.

– Чем я могу быть полезен?

– Я бы хотел познакомить вас с моим близким другом, человеком, который может много рассказать о царе царей. Возможно, что-то при общении с ним вас шокирует, но уверяю, что вы не пожалеете об этом.

Глава 19
Исповедь человека, которого пытали

Через несколько дней мы с Ямином, оставив Тегеран и пыльный поселок с нищими лачугами, двигались вдоль старого караванного пути на край пустыни. Когда уже садилось солнце, мы остановились около группы маленьких глиняных хибарок, окруженных пальмами.

– Очень старый оазис, – объяснил Ямин. – Существовал за много веков до Марко Поло.

Он повел меня к одной из лачуг.

– Человек, живущий в этом доме, имеет докторскую степень одного из ваших наиболее престижных университетов. По причинам, о которых вы скоро узнаете, он не может раскрыть свое имя. Вы можете называть его Док.

Он постучал в деревянную дверь, изнутри донесся неясный звук. Ямин пропустил меня внутрь. В крошечной комнате не было окон; она освещалась только масляной лампой, стоящей на низком столике в углу. Когда глаза приспособились к полумраку, я заметил, что глиняный пол был покрыт персидскими коврами. Затем стали проступать контуры человеческой фигуры в инвалидном кресле. Человек сидел перед лампой так, что его лица не было видно. Я только увидел, что он был замотан в одеяла, а на голове у него что-то надето. Кроме столика в углу, другой мебели в комнате не было. Ямин знаком попросил меня сесть на пол. Он подошел к человеку и мягко обнял его за плечи, сказал несколько слов на ухо, затем вернулся и сел рядом со мной.

– Я рассказывал вам о мистере Перкинсе, – сказал он. – Мы оба счастливы иметь честь встретиться с вами, сэр.

– Мистер Перкинс, добро пожаловать.

Голос, почти без акцента, был хриплым и низким. Я почувствовал, как стал наклоняться вперед, в небольшое пространство между нами, когда он сказал:

– Перед вами развалина. Но я не всегда был таким. Когда-то я был сильным, как вы. Я был советником шаха, близким человеком, которому он доверял.

Последовала пауза. – Шах шахов, царь царей.

Мне показалось, что голос его звучал, скорее, печально, чем зло.

– Я лично был знаком с многими мировыми лидерами. Эйзенхауэр, Никсон, де Голль. Они хотели с моей помощью ввести эту страну в капиталистический лагерь. Шах тоже доверял мне, и… – он издал звук, который мог бы быть кашлем, но я решил, что он усмехнулся, – я доверял шаху. Я поверил его риторике. Я был убежден, что Иран введет мусульманский мир в новую эпоху, что Персия выполнит свое предначертание. Это казалось нашим предназначением – шаха, моим, всех тех, кто выполнял миссию, ради которой мы были рождены.

Одеяла зашевелились; кресло с жужжанием повернулось. Я увидел человека в профиль: густая борода, и меня как током ударило – плоский профиль! У него не было носа! Содрогнувшись, я подавил шумный вдох.

– Не очень приятное зрелище, как вы считаете, мистер Перкинс, а? Жалко, что вы не видите этого при полном свете. Это так нелепо выглядит.

И опять раздался звук, напоминавший придушенный смех.

– Но, как вы наверняка знаете, я вынужден скрывать свое имя. Конечно, если вы очень захотите, то узнаете, кто я; кроме того, вам сообщат, что я мертв. Официально меня больше не существует. И все-таки я верю, что вы не станете этого делать. Вам и вашей семье лучше не знать обо мне. У шаха и САВАК длинные руки.

Кресло опять зажужжало и вернулось на место. Я почувствовал облегчение, как будто то, что мне не было видно профиля этого человека, отменяло насилие, совершенное над ним. Тогда я не знал об этом обычае, распространенном в некоторых мусульманских странах. Лицам, принесшим бесчестье и позор обществу или его руководителям, отрубали носы. Таким образом их помечали на всю жизнь – и это ясно доказывало лицо человека, сидящего передо мной.

– Уверен, мистер Перкинс, вы спрашиваете себя, зачем мы вас сюда пригласили. – Не дожидаясь ответа, человек в кресле продолжал: – Видите ли, человек, называющий себя царем царей, на самом деле – порождение зла. Его отец был низложен вашим ЦРУ – мне очень неприятно это говорить – с моей помощью, потому что он якобы сотрудничал с фашистами. Потом это несчастье с Моссадыком. Сегодня наш шах уже вот-вот обойдет Гитлера по количеству сотворенного им зла. И творит он это зло при поддержке вашего правительства.

– Почему? – спросил я.

– Очень просто. Шах – ваш единственный союзник на Ближнем Востоке. Промышленный мир крутится на нефтяной оси, а это – Ближний Восток. Да, конечно, у вас есть Израиль, но это, скорее, пассив, нежели актив. И нефти у них нет. Вашим политикам приходится всемерно угождать еврейскому электорату, для того чтобы получать их деньги на финансирование политических кампаний. Так что с Израилем вы, боюсь, застряли. Вашим нефтяным компаниям, а они еще более могущественны, чем евреи, нужны мы. А вам нужен наш шах, или вам кажется, что нужен: так же, как вам казались нужными коррумпированные руководители Южного Вьетнама.

– А вы считаете по-другому? Иран – это эквивалент Вьетнама?

– Потенциально – значительно хуже. Видите ли, этот шах долго не продержится у власти. Мусульманский мир ненавидит его. Не только арабы, но и все мусульмане: в Индонезии, в Соединенных Штатах, но больше всего здесь – его собственный персидский народ.

Послышался глухой удар. Я понял, что он ударил кулаком о подлокотник.

– Он – зло! Мы, персы, ненавидим его.

Наступила тишина. Слышалось только его тяжелое дыхание, как будто это усилие утомило его.

– Док очень близок к муллам, – негромко сказал Ямин. – Среди местных религиозных групп существует очень мощное скрытое движение; оно охватило всю страну, за исключением горстки людей, занимающихся коммерцией, которым выгоден капитализм шаха.

– Я не ставлю под сомнение ваши слова, – ответил я. – Но должен сказать, я четыре раза был у вас в стране и не видел признаков такого движения: все любят шаха, все довольны экономическим ростом.

– Вы не говорите на фарси, – заметил Ямин. – Поэтому слышите только то, что говорят вам те, кто преуспевает. Получившие образование в Штатах или Англии рано или поздно начинают работать на шаха. Док – исключение. Теперь.

Он помолчал, обдумывая следующие слова.

– То же относится и к вашей прессе. Они беседуют только с теми, кто принадлежит к его кругу. Конечно, большая ее часть тоже контролируется нефтяным лобби. Поэтому они слышат только то, что хотят слышать, и пишут то, что их рекламодатели хотят читать.

– Почему мы вам рассказываем обо всем этом, мистер Перкинс? Голос Дока стал еще более хриплым, как будто речь и эмоции вытягивали из него те немногие силы, которые он приберег для этой встречи.

– Потому что мы хотим убедить вашу компанию держаться подальше от нашей страны. Мы хотим предупредить вас, что это иллюзия, хотя вы и надеетесь получить здесь большие деньги. Это правительство долго не продержится. – Он опять ударил рукой по креслу. – А то, которое придет ему на смену, не будет испытывать никакой симпатии ни к вам, ни к вам подобным.

– Вы сказали, что нам не заплатят?

Док закашлялся. Подойдя к нему, Ямин стал растирать ему спину. Когда кашель прекратился, он заговорил с Доком на фарси, затем вернулся на свое место.

– Нам пора заканчивать, – сказал он. – Отвечаю на ваш вопрос: да, вы выполните всю работу, а когда придет время получать гонорар, шаха уже не будет.

На обратном пути я спросил Ямина, почему они решили предупредить MAIN о грядущей катастрофе.

– Мы бы с удовольствием наблюдали за банкротством вашей компании. И все-таки для нас лучше, если уйдет хотя бы одна такая компания, как ваша, это положит начало тенденции. Мы на это надеемся. Мы не хотим устраивать кровавую баню, но шах должен уйти, и мы используем все средства, чтобы облегчить эту задачу. Так что мы молим Аллаха, чтобы вы убедили вашего мистера Замботти убраться отсюда, пока еще есть время.

– А почему я?

– Я понял, что вы открыты, вы готовы воспринять правду. Наша информация о вас оказалась верной: вы – человек между двух миров, человек в середине.

Интересно, что же он знал обо мне?

Глава 20
Падение царя

Однажды в 1978 году я сидел вечером в одиночестве в роскошном баре в холле отеля InterContinental в Тегеране. Кто-то похлопал меня по плечу. Я обернулся: передо мной стоял коренастый иранец в темно-синем официальном костюме.

– Джон Перкинс! Не помнишь меня?

Бывший футболист изрядно набрал в весе, но голос его совсем не изменился. Это был Фархад, мой старый друг по Миддлбери. Мы не виделись уже больше десяти лет. Мы обнялись, потом сели. Очень скоро стало ясно, что он знает все обо мне и моей работе. Было ясно и то, что он не собирается рассказывать о своей работе.

– Ладно, давай перейдем к делу, – сказал он, когда мы заказали по второй кружке пива. – Завтра я лечу в Рим. Там живут мои родители. У меня есть билет для тебя на тот же рейс. Здесь все подходит к концу. Тебе надо выбираться отсюда.

Он тотчас вручил мне билет. Я не сомневался ни минуты.

В Риме мы ужинали с родителями Фархада. Его отец, отставной иранский генерал, когда-то своим телом заслонивший шаха от пули наемного убийцы, выразил разочарование своим бывшим боссом. Он сказал, что в последние годы шах показал свое истинное лицо, проявив себя заносчивым и жадным. Генерал возложил вину за ненависть, охватившую Ближний Восток, на политику Соединенных Штатов, в частности на поддержку ими Израиля, коррумпированных лидеров и деспотических правительств. Он сказал, что уже через несколько месяцев шаха не будет.

– Знаете, – сказал он, – вы сами посеяли эти семена бунта в начале пятидесятых, когда сбросили Моссадыка. Тогда вы думали, что поступаете очень умно. Я тоже так думал. Но теперь это обернулось против вас – нас.

Его заявления меня ошеломили. Я уже слышал что-то в том же духе от Ямина и Дока, но в устах этого человека подобные речи приобретали другое значение. К этому времени всем уже было известно о существовании фундаменталистского исламского подполья, но мы убедили себя, что шах необыкновенно популярен среди большинства населения и, соответственно, политически непобедим. Генерал, однако, был непоколебим в своем мнении.

– Запомните мои слова, – сказал он торжественно, – падение шаха станет только началом. Это покажет, в каком направлении движется мусульманский мир. Наша ярость слишком долго тлела под спудом песка. Скоро она вырвется наружу.

За ужином я много слышал об аятолле[21]21
  Аятолла – шиитский религиозный титул. – Прим. ред.


[Закрыть] Рухолле Хомейни. Фархад и его отец ясно дали понять, что не поддерживают его фанатического шиизма, однако они явно находились под впечатлением от его нападок на шаха. Они рассказали, что этот священнослужитель, чье имя означало «вдохновленный Богом», родился в семье шиитских богословов в деревеньке недалеко от Тегерана в 1902 году.

Хомейни намеренно не участвовал в борьбе шаха и Моссадыка в начале 1950-х, но он находился в открытой оппозиции шаху в 1960-е, выступая с яростной критикой, за что его и выслали в Турцию, а затем в священный город шиитов в Ираке Ан-Наджаф, где он стал признанным лидером оппозиции. Он слал письма, статьи, аудиозаписи, призывая иранцев подняться на борьбу с шахом, низвергнуть его и создать духовное государство.

Через два дня после ужина с Фархадом и его родителями пришли сообщения из Ирана о взрывах и столкновениях. Аятолла Хомейни и муллы начали наступление, в результате которого контроль над страной должен был перейти в их руки. События развивались с нарастающей быстротой. Ярость, о которой говорил отец Фархада, вылилась в грандиозное исламское восстание. Шах бежал в Египет в январе 1979 года, а затем, после того как у него обнаружили рак, отправился в одну из клиник Нью-Йорка.

Последователи аятоллы Хомейни настаивали на возвращении шаха. В ноябре 1979 года воинственно настроенная толпа исламистов захватила посольство США в Тегеране с 52 заложниками и удерживала его 444 дня. Президент Картер попытался вступить в переговоры с целью освободить заложников. В апреле 1980 года, когда переговоры провалились, он отправил группу военных для проведения спасательной операции. Все закончилось катастрофой; это был последний гвоздь в гроб президентства Картера.

Огромное давление американских политических и деловых кругов заставило больного раком шаха покинуть Соединенные Штаты. Уехав из Тегерана, он безуспешно пытался найти убежище. Его бывшие друзья отвернулись от него. Однако генерал Торрихос проявил свою обычную симпатию к гонимым и предложил шаху убежище в Панаме, несмотря на свое личное неприятие его политики. Шаха поселили на том самом курорте, где не так давно было подписано новое соглашение по Панамскому каналу.

Муллы требовали возвращения шаха в обмен на освобождение заложников, удерживавшихся в посольстве США в Тегеране. Противники подписания соглашения по Каналу обвинили Торрихоса в коррупции и сговоре с шахом, а также в создании угрозы жизни гражданам США. Они настаивали на выдаче шаха аятолле Хомейни. Интересно, что еще несколько недель назад многие из них были самыми стойкими сторонниками шаха. Некогда надменный царь царей уехал в Египет, где и умер от рака.

Предсказания Дока сбылись. MAIN потеряла в Иране миллионы долларов, как, прочем, и наши конкуренты. Картер лишился шансов быть избранным на новый срок. Администрация Рейгана – Буша победным маршем вошла в Вашингтон, обещая освободить заложников, сместить власть духовенства, вернуть Ирану демократию и исправить ситуацию с Панамским каналом.

На мой взгляд, преподанные нам уроки были бесспорны. Иран, вне всяких сомнений, продемонстрировал, что Соединенные Штаты – страна, пытавшаяся изо всех сил скрыть правду о нашей роли в мире. Невозможно было понять, почему мы были настолько дезинформированы относительно шаха и ничего не знали о волне ненависти, поднимавшейся против него. Ничего не знали даже сотрудники таких фирм, как MAIN, имевших свой персонал в Иране. Я был уверен, что УНБ и ЦРУ должны были видеть то, что видел Торрихос еще во времена нашей встречи в 1972 году, но наша разведка намеренно заставила нас закрыть на это глаза.