Текст книги "Великая война. Первая мировая – предпосылки и развитие"

Глава 9
Убийственный год. Германский гамбит

Для Англии кампания на европейском континенте второстепенное дело, ее реальное оружие – армии французов, русских и итальянцев.

Генерал Эрих фон Фалькенгейн

Что нужно было предпринять? Кампания 1915 года была неудачной как для союзников, так и для центральных держав. Можно ли было изменить эту тенденцию в 1916 году? Если нет, то истощение материальных и человеческих ресурсов европейского континента могло достигнуть катастрофических размеров. Это было очевидно и легло в основу военного планирования на год.

Для союзников эта проблема была менее затруднительной, чем для центральных держав. Россия в 1915 году была серьезно ослаблена, но не побеждена; по-прежнему обладала огромными ресурсами сил, только бы она сумела воспользоваться ими в должной мере. Ослаблена была и Франция, но ее армия оставалась самым эффективным инструментом сухопутной войны со стороны союзников. У Италии после первых испытаний еще не пропало желание воевать, и ее военный потенциал возрастал. Наконец, мобилизовались силы Британской империи. В отношении людских ресурсов и материальных возможностей у союзников было преимущество; вопрос состоял в том, как его употребить. Ответ на него было легко найти. Единодушное решение конференции союзников, состоявшейся 6–8 декабря в Шантильи, гласило: «Убедительные результаты будут достигнуты, если наступления армий коалиции будут проводиться одновременно или с таким небольшим разрывом во времени, что враг не сможет перебрасывать силы с одного фронта на другой».

Такая политика определила намерения западных союзников в 1916 году и была несомненно правильной; концентрическое давление на «сердце» врага всеми доступными средствами было простой и ясной необходимостью. Трагедией войны была трудность исполнения этого. Некоторое представление о такой трудности могут дать отдельные моменты, затрагивающие сотрудничество Франции и Англии. Уже цитировалось высказывание Жоффра: «Франции необходим период отдыха…» Но оно шло вразрез с резолюцией, принятой в Шантильи: «Совместные действия должны начаться как можно скорее…» Чтобы преодолеть эту несогласованность, Жоффр убеждал британцев и итальянцев предпринять ряд изматывающих сражений до начала основных действий. Но с этим не мог согласиться Хейг.

К 1 января 1916 года британская армия во Франции насчитывала около 1 миллиона человек, состоя из 38 пехотных и 5 кавалерийских дивизий. По сравнению с первоначальными экспедиционными силами численность ее была очень большой; в течение последующих шести месяцев она возрастет еще на 19 дивизий. Но Хейг хорошо сознавал слабость обманчивой статистики, в марте он сформулировал свои соображения в письме лорду Китченеру: «В действительности во Франции у меня не армия, а собрание дивизий, не подготовленных к боевым действиям. Настоящую армию из них еще предстоит создать».

Эта точка зрения определила ответ Хейга на предложения Жоффра, который стоял перед выбором. С одной стороны, он был таким же главнокомандующим, как и Жоффр; он выразил это следующими словами: «Я не подчинен приказам генерала Жоффра, ноэто не имеет значения. Я намерен сделать все возможное, чтобы выполнить его пожелания по стратегическим вопросам, как если бы они были приказами». Хейг прекрасно понимал проблемы французов. В январе он записал: «Я полагаю, что положение французов в отношении людских ресурсов так серьезно, что они вряд ли смогут выдержать еще одну зимнюю кампанию. По моему глубокому убеждению, нет сомнения в том, что война должна быть выиграна силами Британской империи».

Было ли разумным рисковать, истощая британскую армию в «изматывающих» боях, после которых, считал Хейг, «наши войска будут истощены не меньше, если не больше, чем войска противника»? Хейг был против «изматывающих» боев; в переписке и при личных встречах с Жоффром он убедительно отстаивал свою точку зрения и достиг успеха. «Изматывающие бои» представлялись ему не отдельной серией операций, а этапом генерального сражения, важным вступлением к нему, которое «должно проводиться одновременно (или почти одновременно) от правого фланга русских на Балтике по дуге через Италию до нашего левого фланга на Северном море». Хейг считал, что нечто меньшее, чем совместная гигантская атака, не может принести победы. Но все повернулось иначе: взгляды Хейга и планы Жоффра не стали решающими, немцы вновь перехватили инициативу.

Для центральных держав проблема 1916 года стояла особенно жестко. План победы в течение 40-дневного наступления на западе потерпел неудачу; альтернативный план – выведение из войны России – имел сомнительный успех. Для Австрии наиболее манящим соблазном было покончить с вероломной Италией. Что же должны были предпринять центральные державы? Новый удар по России, наконец, окончательный? Удар по Италии? Или новые тяжкие испытания на западе? И если принять последний вариант, то в какой точке предпринять наступление? Генерал фон Фалькенгейн ясно изложил соображения, которыми руководствовался в своем выборе. По его мнению, самым «заклятым врагом», несомненно, была Великобритания. «Германия не может ожидать никакого милосердия от этого противника, пока он сохраняет малейшую надежду на устранение наиболее опасного конкурента». Поэтому стоял вопрос, как нанести удар по Великобритании. Это можно было сделать непосредственно или путем неограниченного ведения подводной войны. Результаты этого были не очевидны (отсутствовал опыт ведения таких операций), зато был риск, что эти действия вызовут вступление в войну США на стороне союзников. Но все же, заключил Фалькенгейн, «на войне не может быть оправданий для отказа от того, что может стать нашим самым эффективным оружием».

Что же относительно сухопутных фронтов? Как великая германская армия будет добывать свою победу в 1916 году? Фалькенгейн сразу отставлял в сторону второстепенные театры: Салоники, Египет, Месопотамию. Он считал: «Мы не можем надеяться в ходе войны организовать операцию, подобную походам Александра в Индию». (Кстати, большой неудачей союзников было то, что у них не было ясности в этом вопросе.) Что касается британского сектора во Франции, Фалькенгейн полагал, что даже полный разгром английских войск не облегчит ему единоборство с французами; «очень сомнительно, что Германия располагает требуемыми для этого силами». Таким образом, его возможности ограничивались наступлением на французском фронте, что вызывало в памяти неприятный опыт боев 1915 года в Шампани и Артуа, которые не стали крупным прорывом.

Начальник Генерального штаба Германии неуклонно приходил к неправильному логическому выводу:

«Как я уже отмечал, напряжение сил Франции почти достигло предела, хотя они держатся с поразительным упорством. Если мы сможем открыть глаза французам на то, что в ходе войны у них нет перспективы, тто мы сможем сделать достаточно много для достижения наших целей с ограниченными ресурсами. В пределах нашей досягаемости за французскими позициями на Западном фронте есть цели, для защиты которых французский Генеральный штаб будет вынужден бросить в бой всех, кем они располагают. Если они это сделают, то Франция истечет кровью и вынуждена будет отступить независимо от того, захватим мы такую цель или нет».

Целью, на которой Фалькенгейн остановил свой пристальный взгляд, был Верден.

Из страстного желания Жоффра вести одновременные концентрические наступления силами союзников, убеждения Хейга, что Британская империя должна взвалить на себя бремя войны на западе, поразительного возрождения России и планов Фалькенгейна вести войну «ограниченными ресурсами» соткалась мрачная ткань 1916 года.

Германскими лозунгами были секретность и скорость; они нанесли удар задолго до готовности французов Жоффра и новых дивизий армии Хейга; задолго до того, как русские смогли отдышаться. Утром 21 февраля 380-миллиметровый (15-дюймовый) снаряд, выпущенный морским орудием и пролетевший 20 миль, разорвался во внутреннем дворике епископского дворца в Вердене, став сигналом о беспрецедентной бомбардировке, возвещавшей о наступлении. Это была артиллерия, вобравшая в себя все достижения Германии: машина для истребления, с помощью которой Фалькенгейн рассчитывал перемолоть французскую армию. Наступление проводилось на ограниченном фронте тремя армейскими корпусами 5-й армии под командой германского кронпринца Вильгельма. Эти шесть дивизий (еще три находились в резерве) наступали на фронте протяженностью только 8 миль, но их поддерживали 1220 стволов артиллерии, из них 542 – крупного калибра.

Год 1916-й в действительности ознаменовал собой поворотную точку в ходе войны. С самого ее начала, после разрушения фортов Льежа, Намюра и Антверпена стало понятно, что роль тяжелой артиллерии в этой войне очень велика. В течение 1915 года союзники всеми возможными средствами пытались сократить свое отставание в этом виде оружия. Но собственные орудия они получили только в 1916 году, начиная с Вердена. Немецкий осадный парк в этом сражении включал в себя такие огромные орудия, как 13 420-миллиметровых (17-дюймовых) гаубиц (по названию «Большая Берта»), стрелявших снарядами весом в тонну и длиной в рост человека; для перевозки каждого из этих орудий было необходимо 12 вагонов, а на установку и подготовку к действию требовалось двадцать часов; 2 380-миллиметровых (15-дюймовых) морских дальнобойных орудия; 17 305-миллиметровых (12-дюймовых) австрийских мортир, большое число 210-миллиметровых (8-дюймовых) гаубиц; еще больше 150-миллиметровых (5,9-дюймовых), множество 130-миллиметровых (5-дюймовых) скорострельных пушек – их страшной особенностью было достижение снарядом цели одновременно со звуком выстрела, сотни 77-миллиметровых (3-дюймовых) полевых пушек, известных в британской армии как «гранаты».

От одного из защитников Вердена мы знаем, что чувствовали те, кто был мишенью этих батарей: «Мы без конца слышали удары железных кувалд, бьющих по нашим траншеям. Ударные и дистанционные взрыватели 105-го, 150-го, 210-го – всех калибров. Среди этого разрушительного урагана мы сразу узнаем снаряд, который летит, чтобы похоронить нас. Стоит нам услышать его скорбное завывание, мы в оцепенении смотрим друг на друга. Сжавшись и придвинувшись друг к другу, мы оседаем под тяжестью его воя. Наши каски лязгают друг об друга, мы шатаемся, словно пьяные. Дрожащая вспышка, облако удушливого дыма заполняет укрытие, два светильника гаснут».

Другое воспоминание: «Прежде всего давит на сознание вес падающего предмета… На нас несется чудовищная тварь, такая тяжелая, что ее полет вдавливает нас в грязь…»

Под Верденом артиллерийский обстрел был рассчитан на полное уничтожение противника.

По причинам более серьезным, чем он догадывался, Фалькенгейн выбрал удачное место для сражения. Со времени быстрого разгрома бельгийских фортов в

1914 году французское Верховное командование относилось с недоверием к этим оборонительным сооружениям, на которые до войны возлагало большие надежды. Существующие укрепления оказались уязвимыми для тяжелой артиллерии. В качестве позиций они сильно ограничивали маневренность войск, их артиллерия была более пригодна для полевых боев. Поэтому крепость Верден была частично разоружена. С ее фортов были вывезены орудия для 43 тяжелых и 11 полевых батарей. Название «крепость» было заменено на «укрепленный район», но это номенклатурное изменение было условным. Беспокойство о состоянии обороноспособности Вердена в июне

1915 года стали проявлять те, кто лучше знал положение, – офицеры и солдаты на позициях. В июле район посетила парламентская комиссия, принявшая во внимание заверения командующего армейской группой генерала Огюста Дюбая. Но к ноябрю сообщения из Вердена продолжали поступать и стали более тревожными. Особенно серьезные опасения вызвали сведения, полученные от полковника Дриана, командующего группой стрелковых батальонов в Вердене. Военный министр генерал Гальени написал 16 декабря Жоффру, прося о мерах, обеспечивающих обороноспособность. Жоффр ответил 18 декабря: «Я полагаю, что для высказанных Вами опасений нет никаких оснований». Ответ Гальени: «…правительство полностью Вам доверяет…»

Жоффр был глубоко задет этой критикой и повышенным вниманием к ней правительства. В своем письме к Гальени он отметил: «Я не могу согласиться с тем, что солдаты, находящиеся под моим командованием, могут обращаться к правительству с жалобами и критикой моих распоряжений иначе, чем установленным иерархическим путем. Такое поведение способно глубоко подорвать дисциплину в армии». Однако он был встревожен положением и послал в Верден в январе генерал-майора Де Кастельно для составления специального рапорта. Кастельно не был особенно удивлен тем, что увидел, но дал жесткие рекомендации, которые были немедленно приняты. Он может, по словам французского историка Пьера Доминика, считаться «первым спасителем Вердена». Но время было упущено; по всей видимости, предотвратить неизбежную катастрофу было уже нельзя. Репутация Жоффра, пережившая все неудачи 1915 года, не смогла уцелеть после случившегося в Вердене.

Это была катастрофа, и, если рассматривать ее причины широко, она произошла не только от небрежности и некоторого самодовольства французов, но и в связи с глубоким заблуждением, отличавшим всю германскую систему ведения войны. В ее основе лежало противоречие между основной целью Фалькенгейна – уничтожить французскую армию – и надеждой сделать это «малыми силами». Это неизбежно вело к ошибкам в германской тактике, которая часто обеспечивала местный успех, в том числе в Вердене, но приводила к крушению крупных планов. Германский артиллерийский обстрел 21 февраля был более разрушительным, чем все предыдущие: это было сокрушительное и грубое поругание тела и духа человека. Казалось, он уничтожил все живое, но в ходе последующих действий немцы как будто потеряли уверенность. Их пехота начала продвижение очень медленно, ее возглавляли и прикрывали многочисленные патрули. Кое-где они обнаруживали, что артиллерия сделала за них всю работу, но их тактика не позволяла им сразу использовать эту ситуацию. Но в других местах их ожидала неприятная неожиданность: выжившие оказались способны вынести ураган огня и сохранить боеспособность. В конце траншеи всегда оказывался пулемет, из воронки от снаряда солдат кидал гранаты, в изувеченной роще встречалось уцелевшее отделение. Вечером 21 февраля французы решили скорее умереть, чем отступить.

Были и бегство, и паника (особенно на тех участках, где немцы применили огнеметы), были жестокие потери (стрелки Дриана потеряли ⁹/₁₀ строевых солдат), но немцы смогли лишь немного продвинуться за первую линию обороны французов.

Прошло еще целых три дня, прежде чем немцы смогли добиться прочного успеха. Три дня, в течение которых ошеломленные защитники смогли оценить всю опасность и спешно предпринять контрмеры, чтобы германские достижения оказались неполными. 25 февраля вторая, еще более разрушительная атака обеспечила сенсационный триумф: захват форта Дуомон. Здесь в полной мере проявился гибельный эффект политики разоружения крепости. Дуомон, позже названный Петеном краеугольным камнем всей обороны Вердена, был оголен до того, что насчитывал только три орудия, которые обслуживали 56 стрелков территориальных сил под командованием старшего сержанта. Это был весь его гарнизон. Североафриканская дивизия, прикрывавшая форт, была разгромлена в ходе штурма германцев. Во мгле снегопада и под прикрытием дыма сражения саперный сержант Кюнц из 24-го Бранденбургского полка с 9 солдатами своего отделения сумел пробраться в Дуомон, не встретив сопротивления французских стрелков, которые даже не заметили его продвижения. Поддержанный другими подразделениями своего полка, Кюнц снискал высочайшую награду. Большой бастион форта Дуомон, который вопреки ожиданиям выдержал самый тяжелый обстрел, был захвачен без потерь. Путь на Верден был открыт.

Такой была ситуация к тому моменту, когда генерал Филипп Петен принял командование в Вердене, будучи назначен на эту должность Де Кастельно 25 февраля. Пьер Доминик отмечал: «У Петена были ясный ум и склонность к порядку. Будучи холодным и молчаливым северянином, он ничего не оставлял на волю случая. Пехотинец, он был более благоразумен, чем самоуверен, и бережлив по отношению к солдатским жизням… Воин-защитник по своему темпераменту, он стал нужным человеком в нужном месте». При Петене оборона Вердена была преобразована. Задачей солдат на линии фронта, отчаянно сопротивлявшихся в разрушенных укреплениях отделениями или более крупными подразделениями, осталось непосредственное отражение немецких атак. Но позади них Петен перераспределил обязанности для каждого сектора, перевооружил форты, соорудил новые линии траншей, а прежде всего, организовал новые системы снабжения и подкрепления. Боевой дух французской армии подкреплялся постоянным притоком к передовым позициям новых формирований. Они заменяли потрепанные части прежде, чем те доходили до полного истощения. Почти каждая французская дивизия прошла через «ад Вердена». Чтобы снабжать армию, Петен приказал соорудить 36 новых мостов на Маасе, построить сеть легких железных дорог и превратил шоссе Верден-Бар-ле-Дюк в «Voie Sacree» – «священный путь», по которому каждый день 3 тысячи (а позже 3500) грузовиков перевозили 4 тысячи тонн груза и от 15 до 20 тысяч человек. Этот поток ничто не должно было прервать: постоянная служба поддерживала в порядке дорожное покрытие, любое неисправное транспортное средство тотчас сталкивалось на обочину, никакое постороннее использование дороги не разрешалось. Это стало возможно, потому что Петен получил поддержку и ресурсы, в которых испытывали недостаток его предшественники; но именно он их потребовал и был уверен в том, что они правильно используются.

С возрастающей тревогой Фалькенгейн начал понимать, во что ввязался. 5 марта немцы предприняли новое наступление по предложению и настойчивым требованиям кронпринца, теперь оно было нацелено на левый берег реки Маас. Новые названия приобрели известность: на правом фланге это был форт Во, а на левом – мрачно названный Морт-Ом («холм мертвецов»). Это, может быть, был самый мрачный период: «…название «Верден» означало ад. Нет полей. Нет лесов. Совершенно лунный ландшафт. Дороги изрыты воронками. Траншеи – разбитые и отремонтированные, переделанные, перерытые и вновь отремонтированные. Тает снег, воронки заполняются водой. Раненые тонут в них. Люди больше не могут вытащить ноги из грязи».

Так все и продолжалось. В апреле с помощью подкреплений французы смогли предпринять контратаку; но отвоеванное ими пространство снова было потеряно под новым свирепым натиском немцев. Морт-Ом был удержан благодаря грандиозной стойкости французов. Петен издал свой знаменитый «Приказ дня»: «Courage; on les aura!»[11]11
  «Крепитесь, мы все же выстоим!» (фр.)


[Закрыть] В мае он был назначен командующим центральной группой армий, на сцене появились новые лица: генерал артиллерии Робер Нивелль, назначенный командовать 2-й армией, и активный генерал Шарль Манжен. Это были люди, придерживающиеся наступательных методов, но даже их энергия не могла изменить реальное положение дел. 31 мая генерал Хейг встретился с Жоффром, Де Кастельно, Фошем, президентом Франции Пуанкаре и военным министром генералом Роке. Хейг отметил: «Пуанкаре сказал, что только что возвратился из Вердена, где виделся с Петеном, Нивеллем и другими генералами. Они сказали ему: «Verdun sera prise»[12]12
  «Верден будет взят» (φρ.).


[Закрыть], но нужно без задержки осуществить операции, чтобы ослабить напряжение на этом участке… Из этого у меня сложилось впечатление, что Петен собирается сматываться».

Хейг был прав. Под каменной маской Петена действительно зрело решение «сматываться», и на это у него были причины. 9 июня немцы захватили форт Во. 21 июня на защитников Вердена обрушилось 100 тысяч снарядов, наполненных новым удушающим газом – фосгеном. 23 июня французы не сумели вернуть Дуомон. В этот же день Петен доложил Жоффру, что правый берег реки Маас должен быть оставлен. На этом берегу располагалась половина французской артиллерии; если бы немцы продолжили свое наступление, французы рисковали потерять эти орудия. Ставка была очень велика; но Жоффр не колебался. Несмотря на опасения своего обычно оптимистического штаба, он категорически запретил отступление. Окружающие указали ему на серьезность такого решения. «J'en ai pris bien d'autres»[13]13
  «Я не принимал других» (φρ.).


[Закрыть], – ответил он.

Решение было оправданным. Он знал, что Брусилов уже начал свое крупное наступление на Восточном фронте и с самого начала добился замечательных успехов; он также знал, что итальянцы проводят крупномасштабное наступление в Трентино и начинается массированное британское наступление на Сомме с мощной поддержкой французов. В течение недели условия, выдвинутые на конференции в Шантильи, могли быть выполнены – только бы защитники Вердена держались. И они держались. 11 июля ввиду развития наступления на Сомме Фалькенгейн дал распоряжение остановить немецкое наступление на Верден; стратегическая инициатива теперь перешла к французам.

Под аккомпанемент грома Соммы, раздававшегося далеко на севере, сражение под Верденом продолжало свое разрушительное течение. 1 июля, в первый день битвы на Сомме (катастрофический для британской армии) и 132-й день битвы под Верденом, генерал Манжен писал: «Я только что взял редут Тиомон уже в пятый раз; надеюсь, что бретонцы генерала Патэ удержат его, они все причастились перед сражением…» Весь июль и весь август шло продолжавшееся истощение французских и немецких сил. 13 августа генерал Манжен отметил: «В двух схватках за три или четыре дня один германский полк потерял 80 офицеров и 3200 солдат и смог продолжить свое существование только за счет большого пополнения… Мы понесли потери гораздо меньшие, и я очень рад этому. Большинство из моих полков на передовой линии теряет за 8-12 дней менее 30 процентов, но это очень много…» С обеих сторон напряжение среди высшего командования было очень велико: 23 августа германский кронпринц наконец избавляется от своего агрессивно настроенного штаб-офицера Кнобельсдорфа, протеже Фалькенгейна. Шестью днями позже был смещен сам Фалькенгейн, и его место занял Гинденбург вместе с генерал-квартирмейстером Людендорфом. Их роли не соответствовали их чинам: Гинденбург стал главнокомандующим, а Людендорф – начальником штаба. Разногласия были и среди французов. Манжен писал 15 сентября: «Петен очень склонен к обороне, он полагает, что мы должны экономить наши силы. Мы с Нивеллем думаем о том, чтобы отвоевать наши территории… Чтобы не быть искусанным, надо кусать самому и попытаться так связать противника здесь, чтобы он не смог двинуться куда-либо еще»[14]14
  Куда-либо еще – имеется в виду на Сомму.


[Закрыть].

Колебания Петена постепенно преодолевались его горячими помощниками; 24 октября с помощью массированного удара французов, в котором принимали участие 170 тысяч человек при 711 орудиях и 150 самолетах, был возвращен форт Дуомон. Это был личный триумф Манжена, чей план целиком разделял Нивелль. Манжен отмечал: «Общее количество пленных – более 5 тысяч. Я говорил Жоффру за два часа перед наступлением, что ожидаю встретить 22 батальона бошей на линии фронта; он посмотрел на меня очень странно, не зная, какое выражение применить при таких обстоятельствах. «Все-таки, – сказал он Нивеллю, когда тот выходил, – я думаю, он преувеличивает». А я полагаю, что будет и вторая линия батальонов. Всего – 38» Кипучий, агрессивный, методичный, Манжен позже так объяснял свою систему: «Я окружаю первую линию 75-миллиметровыми орудиями; ничто не может пройти через заградительный огонь. Потом мы бьем по траншеям из 155-миллиметровых и 58-миллиметровых мортир… Когда траншея уже хорошо перепахана, мы идем вперед. Любой бош, который там остался, – наш. Вообще они группами сами выходят сдаваться. Пока это продолжается, их резервы удерживаются в блиндажах под ударами тяжелых снарядов. Нашим пехотинцам предшествует заградительный огонь 75– и 155-миллиметровых орудий, помогающих вышибить заслон из резерва; стальные потоки текут перед нашими пехотинцами в 70 или 80 ярдах. Боши отходят. Вы видите, это очень просто».

Год шел на убыль. Слой грязи становился все толще, начал чувствоваться холод самой плохой военной зимы. В начале ноября французы получили неожиданный подарок, когда немцы оставили форт Во. Позорная потеря Дуомона в феврале была отомщена. Но Нивелль и Манжен еще не были удовлетворены, их давление на Петена продолжалось. Посреди опустошенной местности, которую Манжен сравнивал с Сахарой, и под серым небом, далеким от неба Африки, они спешно готовили новый удар. Он начался 15 декабря, и за три дня на 6-мильном фронте французы захватили 11 тысяч пленных, 115 орудий, сотни пулеметов и минометов. Сражение под Верденом, начавшееся с двусмысленного германского успеха, заканчивалось таким же неоднозначным триумфом французов. Нивелль, его главный архитектор, ушел на головокружительную высоту, заменив главнокомандующего Жоффра. Победа обеспечила ему счастливое восхождение в высшие эшелоны власти. Манжен объявил в «Приказе дня»: «Мы знаем систему методов и имеем руководителя. Наш успех предопределен». Эти фанфары возвестили о начале трагедий 1917 года.

Эпопея, закончившаяся 18 декабря 1916 года в Вердене, стоила (по минимальной оценке) жизни около 700 тысяч французов и немцев. Британская официальная история сообщает о 362 тысячах погибших французов и 336 831 погибшем немце. Числа меняются, но общий итог в 700 тысяч остается. Обе стороны понесли потери в основном в оборонительных боях. Можно выделить два главных вывода: первый – вместе с другими страшными событиями 1916 года эти потери определили самоубийство двух лучших армий Европы; второй – если Верден что-то доказал, так это безумие попытки выиграть неограниченную войну «ограниченными ресурсами». Фалькенгейн заплатил за это своим смещением, но для его страны цена была куда более страшной.