Текст книги "Твин Пикс: Расследование убийства. Книга 1"

Глава 15

Роберт Таундеш решает нарушить один из самых страшных запретов в доме своего отца. – Таундеш-старший считает, что занятия футболом могут вывести Роберта на правильный путь в жизни. – Бобби держит руку над огнем зажигалки. Испытание силы воли проходит вполне успешно. – Вновь ссора с отцом. – Их примиряет только появление миссис Таундеш. – Вся семья молится.

В доме Таундешей было непривычно тихо. Даже разговорчивый мистер Таундеш в день похорон Лоры Палмер старался не доставать своего сына нравоучениями и наставлениями.

Миссис Таундеш и в обычные дни была не особо разговорчива. Она лишь смотрела на своего сына, сокрушенно качала головой, убиваясь, что он вырос такой непутевый.

Бобби уже оделся в траурный черный костюм и вышел в гостиную. Ни матери, ни отца еще не было. Они одевались у себя в спальне, готовясь идти на похороны. Бобби достал сигарету, прикурил и остановился возле распятия. Он потянулся, широко расставив руки в стороны. Полы его незастегнутого пиджака разошлись. Он так и стоял глубоко прогнувшись.

За этим занятием его и застал отец. На мистере Таундеше был неизменный военный мундир с орденскими планками на левой стороне груди.

Отец застыл в изумлении. Вот такого нахальства от сына он никак не ожидал. Стоять перед распятием с сигаретой в зубах и потягиваться – это было уже верхом нахальства.

– Эй, Бобби, – только и нашелся что сказать мистер Таундеш.

Бобби тут же вздрогнул. Но он словно не услышал направленные к нему слова отца. Он быстренько спрятал сигарету в кулак и словно в отчаянии обхватил голову руками, упал на колени перед распятием, притворившись, что усердно молится. Отец на минуту задумался: может, и в самом деле сын так убит горем, что не понимает, что делает? «А может, мне показалось?»

На всякий случай он решил сразу не выяснять отношения, а приблизился к сыну и остановился в паре шагов от него. Но все-таки нос некурящего мистера Таундеша уловил запах табачного дыма.

– Роберт, – строго сказал отец, – я думаю, нам с тобой сегодня вновь придется обсуждать вечную тему.

Роберт поднялся с коленей, отряхнул брюки и немного зло, но все-таки боязливо ответил отцу:

– Папа, неужели ты собираешься в такой день, в день похорон Лоры Палмер обсуждать проблему с сигаретами. Ты же понимаешь, я очень взволнован, я не могу сдержать себя, и поэтому закурил.

– Роберт, нужно быть пунктуальным во всем и последовательным. Это поганая привычка – курить, недостойная цивилизованного человека, к тому же, капитана футбольной команды школы. Может быть, это единственное, в чем ты добился большого успеха, и это то, что сможет вывести тебя на светлый путь жизни. Так что погаси сигарету.

Бобби немного колебался. Наконец, он загасил сигарету о подошву ботинка.

Отец, удовлетворенный, с благодарностью посмотрел на сына. Ему и в самом деле не хотелось ссориться в такой торжественный день.

Отец и сын сели за стол. Бобби крутил в руках потушенный окурок, не зная, куда его пристроить. Отец с важным видом сидел рядом и вещал:

– Похороны – это всегда ужасно, ты слышишь меня, Бобби?

Бобби повернулся к отцу.

– Так вот, похороны – это ужасная вещь. Мне приходилось бывать на многих, может быть даже, на слишком многих. Да ты не слушаешь меня, Роберт!

– Отец, я слушаю тебя внимательно, я всегда вслушиваюсь в твои слова и нахожу в них много полезного.

– Так вот, на войне люди умирают очень часто и как правило, очень молодыми, обычно такими, как ты.

– Да, совершенно верно, – сказал Бобби, – Лора тоже умерла, и тоже очень рано, совсем такой, как я.

– И у нас, Роберт, есть ответственность перед умершими. Ответственность, – отец наставительно поднял вверх палец, – это один из столпов нашего общества.

Роберт щелкал затвором зажигалки и желтоватый язычок пламени то вспыхивал, то угасал. Это начало раздражать отца. Он взял и отнял у сына зажигалку.

– Тебе, Роберт, она не понадобится, потому что ты бросаешь курить.

– Отец, лучше верни зажигалку мне. Это будет унизительно, если ты заставишь бросить меня. Лучше я брошу сам курить.

Отец заколебался. И тогда Бобби выложил козырную карту:

– К тому же, это подарок Лоры.

Отец неохотно пододвинул зажигалку по столу к сыну. Тот сжал ее в кулаке.

– Твои поступки, сын, должны быть направлены на то, чтобы увеличить количество добра в мире. И вот тогда, когда каждый будет вести себя так, чтобы приумножать добро, а не зло, мир станет светлым и прекрасным.

Отец вскинул голову и посмотрел на идеально чистый выбеленный потолок.

– А что такое добро? Ты-то хоть знаешь, отец? – спросил Роберт.

– Добро очень важно для тех, кто уже находится в земле. Это нужно для умерших, Роберт. Не столько для живых, сколько для умерших.

– Добро для умерших? – удивился Роберт.

– Разве я сказал для умерших? – переспросил отец.

– Да.

– Конечно, добро нужно живым, умершим уже все равно.

– Ты считаешь, отец, что у меня нет силы воли? Что я не могу бросить курить? – сказал Роберт, поставил на стол зажигалку, щелкнул затвором.

Взвился вверх желтый язычок пламени. Роберт отдернул рукав пиджака и завел ладонь, остановив ее прямо над пульсирующим язычком пламени.

– Я понимаю, как тебе больно, – непонятно было, говорит ли отец о боли от огня или о боли от потери Лоры, – но ты научишься терять близких, научишься переживать боль. И тогда ты станешь настоящим человеком. Ведь умение переносить боль, невзгоды и несчастья отличают человека от животного. Животные не замечают смерти, – продолжал свою спорную мысль отец. – Я понимаю, Роберт, что сейчас тебе не хочется начинать со мной серьезный настоящий разговор об умных вещах. У нас снова с тобой в разговоре наступил пат. Как в шахматах. Но все-таки, Роберт, это неважно, когда начать такой разговор. Он никогда не сможет кончиться. Об этом можно говорить вечно.

Роберт пропускал слова отца мимо ушей. Все его мысли и изречения были давно знакомы Роберту. Он сосредоточенно держал руку над огнем, морщась от боли.

– Я обязан, Роберт, привить тебе определенную мудрость. Это иногда единственное в жизни, что ты можешь сделать для другого человека. Ведь деньги можно израсходовать и только мудрость всегда остается вместе с тобой. Ты делишься ею с другими и, в то же время, оставляешь себе.

Роберт, наконец, отдернул руку от огонька и закрыл крышку зажигалки.

– Главное, Роберт, – продолжал отец, поглядывая на свои сверкающие орденские планки, – ты, главное, не бойся смерти, потому что там, – он показал рукой в пол, – мы будем все, мы все там будем вместе.

Несмотря на то, что мистер Таундеш показывал в пол, его глаза были вознесены к потолку.

– Не бояться смерти? – удивился Роберт, – я не совсем понимаю тебя, отец.

– Да не смерти не бояться, ты боишься похорон, а их нужно пережить, перенести и тогда ты сможешь не бояться смерти.

– Я не боюсь этих чертовых похорон! – почти выкрикнул Роберт. – Ты что, отец, думаешь, я боюсь этих чертовых похорон? Думаешь, из-за этого я нервничаю? Да я просто жду не дождусь, когда они начнутся, я там все переверну на этих похоронах, я им всем покажу… я отомщу за смерть Лоры.

Мистер Таундеш немного опешил. Никогда раньше сын не позволял себе кричать в его присутствии.

Но доспорить отцу и сыну о смысле жизни, о небе и преисподней не дало появление миссис Таундеш. Она с удивлением смотрела на Бобби, который прямо-таки весь раскраснелся от крика, и на опешившего отца. Она никогда не видела, чтобы ее муж боялся сына.

– Послушайте, что произошло? – недоуменно спросила она.

Отец и сын переглянулись.

– Послушайте, почему вы ссоритесь? Ведь уже пора идти на похороны.

– Да мы и не ссорились, – сказал Бобби, – правда ведь, отец?

– Нет, мы просто разговаривали, – сказал мистер Таундеш. – Но я думаю, что перед тем, как идти на похороны, нам нужно всем прийти к согласию, и лучший способ для этого – всем вместе помолиться.

Они все втроем, одетые в черное, опустились перед домашним алтарем. Прямо над ними от серебряного распятия расходились в сторону пластиковые пальмовые ветви. На низком столике стояли в серебряных подсвечниках зажженные свечи.

Мистер Таундеш в этот раз шептал молитву про себя, хотя обычно он громко говорил ее вслух. Но сейчас ему казались неуместными громкие слова, обращенные к богу, и он проговаривал их шепотом, про себя.

Шепотом молилась и мать. А Роберт только делал вид, что молится. Он беззвучно шевелил губами, повторяя про себя проклятья, обращенные к Джозефу. Ведь он решил отомстить ему, он ненавидел этого мотоциклиста, который так нагло увел у него девушку.

Ведь это был не просто парень – Бобби был капитаном футбольной команды школы – неотразимый красавец, на которого вешались все девушки в их классе. А тут какой-то малоразговорчивый непривлекательный Джозеф, у которого только и есть, что мотоцикл, нет отца и неизвестно, чем занимается его мать.

Глава 16

Почему агент Дэйл Купер так ненавидит розовых фламинго и любит диких уток. – Разговор с Лео Джонсоном, он не так законопослушен, как хочет казаться. – Дэйл Купер рассуждает о снах и других тонких материях. – Сообщение Дэйлу Куперу из потусторонних сфер, во всяком случае, он так считает: однорукий мужчина, красный карлик, прекрасная женщина. – Толстая папка Альберта Розенфельда, в которой много интересного. – Мыло на шее Лоры, фишка в желудке. – Размолвка двух сотрудников ФБР, из-за того они имеют разные мнения. – Дэйл Купер мечтает о недвижимости. – В который раз Эд и одноглазая Надин беседуют о занавесках. – Секрет конструкции бесшумного карниза.

За час до похорон шериф Гарри Трумен и специальный агент ФБР Дэйл Купер остановили полицейский форд у дома Лео Джонсона. Они неторопливо вышли из машины и негромко переговариваясь между собой двинулись к дому.

Специальный агент Купер все не переставал восхищаться окрестными пейзажами. Сейчас его внимание привлекли дикие утки, которые плавали у самого берега озера.

– Посмотри, какая прелесть! Ведь это же дикие утки! – сказал Купер, обращаясь к Гарри.

– Конечно, дикие утки, фламинго у нас не водятся.

– Слушай, Гарри, а ты когда-нибудь видел фламинго?

– Конечно видел, по телевизору много раз.

– Хм, по телевизору… У меня было одно дело, связанное с этими загадочными птицами…

– Хорошо, ты когда-нибудь расскажешь мне о нем, когда оно тебе приснится.

– Ты знаешь, как ни странно, но фламинго мне никогда не снились. Это очень мерзкие птицы, хотя все ими восхищаются. Они грязные и вонючие. Вот ваши маленькие серые дикие утки мне нравятся куда больше. Посмотри, как они забавно плещутся в воде!

– Утки, – задумчиво протянул Гарри, – да ничего особенного, их здесь тысячи.

– Вот видишь, сколько у вас много всего интересного. Утки, эти большие ели Добсона, я правильно их назвал?

– Ну, конечно, правильно: ели Добсона.

– Так вот, утки, ели Добсона, водопады, форель, горячая вода в отеле, изумительный вишневый пирог… А самое главное, что у вас подают прекрасно приготовленный кофе.

– Ой, ты опять о пище. Слушай, Купер, сколько можно о ней говорить?

– А знаешь, мне все время хочется этого вишневого пирога.

– Хорошо, после похорон мы заедем к Норме и она угостит нас вишневым пирогом. А сейчас расскажи мне, о чем ты собираешься поговорить с Лео.

– Да, собственно, я хочу задать ему пару вопросов. Скажи мне, он когда-нибудь привлекался полицией?

– Да, мы следили за ним, мы присматриваемся к этому парню, но ничего серьезного у нас на него нет. Так, несколько мелких инцидентов, но ничего серьезного.

– В тюрьме он сидел?

– Только один раз. И то не очень долго.

Специальный агент хмыкнул. Они обошли дом и увидели, как во дворе Лео Джонсон огромным тяжелым топором колет дрова. Его волосы были забраны в неизменную косичку на затылке. На нем был синий изодранный комбинезон. Лео яростно размахивал топором. Щепки летели в разные стороны.

– Доброе утро, Лео, – сказал шериф Гарри Трумен.

– Привет, – недовольно ответил Лео, – а это еще кто такой?

Так же недовольно и неприветливо Лео взглянул на специального агента, который стоял в нескольких шагах от шерифа.

– Это? Могу познакомить: специальный агент ФБР Дэйл Купер. Он хочет тебя кое о чем спросить.

Лео отвернулся, поднял свой тяжеленный топор и яростно обрушил его на толстое полено. Вновь брызнули в разные стороны щепки.

– Если хочет спросить, пусть спрашивает.

– Лео, это что, сокращенное от Леонарда?

– А это что, уже вопрос? – поинтересовался Лео Джонсон.

– Ты знал Лору Палмер? – спросил Купер.

– Нет, – равнодушно сказал Лео Джонсон, нанося очередной удар по толстой колоде.

– Зачем ты врешь? Ведь ты ее хорошо знал, – сказал Гарри Трумен.

– Как я ее знал? Ее знали все в городе, – ответил Лео. – Я просто знал, кто она, – уточнил свой ответ Лео.

– Ты когда-нибудь арестовывался, Лео?

– Нет, никогда, – спокойно сказал Лео Джонсон.

– Но… – специальный агент также спокойно продолжил, – а вот мне известно, что ты был арестован в 1986 году за драку, в 1987 году за пьяную потасовку в кафе, в 1987 году, – вновь уточнил Купер, – ты был арестован за пьяную драку, сильную драку.

– Я уплатил свой долг обществу, – ответил Лео и с силой рубанул колоду.

– Слушай, а где ты был в ночь 23 февраля, в день убийства Лоры Палмер?

– В дороге. Я звонил своей жене из Монтаны.

– И она что, может это подтвердить?

– Если вы у нее спросите – подтвердит.

И Лео яростно принялся сокрушать тяжеленным топором дубовую колоду, всем видом давая понять, что разговор окончен, что ему больше нечего сказать этим двум назойливым сыщикам.

– Да, крепкий парень, – уже садясь в машину, сказал специальный агент ФБР.

– Мало того, что крепкий, еще очень самоуверенный и наглый, – ответил ему, характеризуя Лео Джонсона, шериф Гарри Трумен.

До похорон еще оставалось время, и полицейские решили заехать в участок.

– Гарри, ты веришь в сны?

– А ты, Дэйл?

– Есть сны, в которые стоит верить.

– Например?

Шериф уверенно вел машину на большой скорости, шоссе было пустынно, и асфальт блестел чернотой.

– У меня не выходит из головы сон, в котором я увидел Лору Палмер.

– Дэйл, как ты заметил, я очень практичный человек и разгадывать сны не моя специальность.

– А я верю в этот сон.

– Зря.

– Но это же тоже мои мысли.

– Вот поэтому Лора тебе и не назвала во сне имя своего убийцы.

– Хотя, Гарри, я сейчас понимаю – это была не совсем Лора.

– Как это можно быть «не совсем кем-то»?

– Во сне может быть все.

– Так чего ты от меня хочешь?

– Гарри, меня заинтересовала одна деталь – однорукий человек.

– Странно, Дэйл. Она запомнилась и мне.

– Мне практически никогда не приходилось иметь дело с однорукими людьми, – говорил специальный агент ФБР, – а тут во сне…

– А я, Дэйл, знаю одного человека, вернее, знал, но, к сожалению, не знаю, где его найти. Хотя, он вряд ли имеет отношение к твоему сну.

– Гарри!

– Что?

– Я просил тебя, чтобы кто-нибудь отыскал в Твин Пиксе однорукого человека.

– Я это поручил Хоггу.

– Спасибо, Гарри.

– Не за что.

– Ты же не веришь в сны, почему ты тогда так поступил?

– Я верю в твою интуицию. И к тому же Люси прожужжала мне все уши твоим сном.

Идя по длинному коридору полицейского участка, шериф и специальный агент молчали. Навстречу им вышел из двери помощник шерифа Хогг.

– Гарри, я нигде не могу найти однорукого человека. Его нигде нет.

– Ищите, он должен быть здесь, – спокойно сказал специальный агент ФБР.

– Куда же он мог подеваться? Ведь я его видел своими глазами.

– Ищите, ищите, Хогг. Он должен быть где-то здесь, где-то рядом.

Хогг отправился выполнять указания, хотя, где искать этого однорукого, он не представлял.

Купер посмотрел вслед уходящему полицейскому.

– Он сможет найти?

– Если его кто и сможет найти, то это Хогг.

– Он у вас – следопыт? – поинтересовался Дэйл.

– Да, и причем самый лучший.

– То-то и гляжу, что он очень смахивает на североамериканского потомка индейцев.

– А он и есть настоящий индеец.

– У вас тут в Твин Пиксе я уже ничему не удивляюсь, это просто музей.

Дэйл Купер и Гарри Трумен вошли в кабинет, где рядом с включенным телевизором сидел уже не в белом халате, а в строгом черном костюме и при элегантном галcтуке доктор Альберт Розенфельд.

Перед ним лежала пластиковая папка с документами. Не снимая плаща, Дэйл Купер уселся напротив доктора. Рядом с ними сел шериф, положив перед собой широкополую ковбойскую шляпу.

– Ну, что у тебя, Альберт? Давай выкладывай, – поторопил доктора Купер.

– Вот, – доктор Розенфельд постучал указательным пальцем по пластиковой папке, – все, что смог. Ведь вы не дали мне поработать как следует. Но, слава богу, я смогу, наконец-то, уехать из этого проклятого места.

– Так, что у вас есть? – сказал шериф, явно не обрадованный встречей с Альбертом Розенфельдом.

Доктор скептично улыбнулся, глянув на шерифа:

– Хорошо, начнем.

Он раскрыл папку, аккуратно кончиками пальцев взял маленький пластиковый пакет и бросил на стол перед собой.

– Вот это мы нашли в ее дневнике. После вскрытия мы обнаружили кокаин у нее в желудке. Результат токсикологической экспертизы положительный, – веско чеканил фразы доктор Роэвнфельд.

Теперь он ощущал себя хозяином положения и мог показать этому провинциальному полицейскому высокий уровень столичного эксперта. Каждое слово он выговаривал четко, как на лекции для студентов.

И за первым он двумя пальцами поднял еще один запаянный пластиковый пакет и снова швырнул на стол перед собой.

– Здесь находятся волокна, обнаруженные на запястьях и локтевых суставах девушки, там, где ее связывали. А вот это, – он выложил третий пакетик, – это волокна, обнаруженные нами в вагоне. Они идентичны.

Он помолчал и вновь продолжил, как бы давая время шерифу сопоставить услышанное.

– Итак, я могу абсолютно точно сказать, что девушку той ночью связывали дважды. Один раз вот здесь, – доктор показал на свои плечи, – второй раз вот здесь, – доктор провел ладонью своей левой руки по правому запястью. – Еще мы взяли образцы воды и мыла. И я могу вам сказать одну любопытную вещь – мыло, оставшееся у нее на шее, не соответствует тем сортам мыла, которые мы нашли в доме Лоры Палмер. Это вам о чем-нибудь говорит, шериф?

Шериф недоуменно пожал плечами. Ему еще никогда не доводилось слышать такого резкого и точного выступления.

– Могу вам объяснить, каким способом это мыло попало на шею девушки. Убийца тщательно вымыл руки, наклонился над жертвой, чтобы поцеловать ее. Он взял ее вот так, – Альберт Розенфельд раскрытой ладонью приподнял свою голову за подбородок, – он взял ее голову и поцеловал. На шее Лоры остались следы мыла.

– Боже! – изумленно воскликнул шериф, не в силах скрыть своего изумления и восхищения.

– Так, теперь пойдем дальше, – доктор Розенфельд взял в руки пульт дистанционного управления, навел его на видеомагнитофон и щелкнул.

На экране, сменяя один кадр другим, появились изображения каких-то рваных полос, показанных очень крупным планом.

– Это раны, которые я обнаружил на теле Лоры Палмер. Обратите внимание на эти раны, они – след или когтей, или клыков какого-то животного.

Здесь самодовольство доктора достигло безграничного размера, он с видом явного победителя посмотрел на шерифа, который недоуменно моргал глазами, глядя на огромный экран телевизора.

– Эй, ты! Он еще пытается думать, слышишь меня, Дэйл. Шериф делает вид, что он может переварить всю информацию, но усилия его напрасны. У меня есть еще кое-что и очень любопытное.

Альберт Розенфельд взял из своей, казалось, бездонной папки еще один запаянный пластиковый пакетик и также небрежно бросил его на стол.

Пакет заскользил по поверхности стола и попал прямо Дэйлу Куперу. Тот приподнял его и недоуменно принялся разглядывать.

– Это предмет из пластмассы, найденный у нее в желудке. Он уже успел частично перевариться и разложиться, так что его нам придется взять с собой в лабораторию, чтобы попытаться восстановить. Дело в том, что у этого шерифа даже нет элементарных условий для работы.

– Там, на этом предмете, видны следы буквы «I», – сказал шериф, вертя в руках пластиковый пакетик.

Альберт захлопнул свою папку.

– Ты просто молодец, Альберт, – не в силах скрыть восхищения, похвалил доктора Розенфельда специальный агент ФБР Дэйл Купер.

В дверях появился Хогг:

– Пора. Там уже все собрались.

– Простите нас, простите, – сказал шериф, поднимаясь из-за стола и беря свою шляпу, – простите, нам нужно ехать. Нас ждут.

Его извинение относилось скорее всего к доктору Розенфельду. Видимо, таким способом шериф хотел извиниться перед доктором и загладить свою вину перед ним. Дэйл Купер остался наедине с Альбертом Розенфельдом, их разделял только стол.

– А теперь мы можем поговорить с тобой тет-а-тет, – сказал Альберт Розенфельд, поднявшись из-за стола и из той же папки, где лежали пластиковые пакетики с результатами экспертиз, достал белый лист, исписанный мелким аккуратным почерком. Дэйл Купер тоже встал и плотно затворил дверь кабинета.

– Это мое заявление о нападении на меня, свидетелем чего ты был, – Альберт передал бумагу в руки Дэйлу, а сам отошел на шаг в сторону, явно любуясь собой.

Несколько мгновений Дэйл Купер внимательно читал содержание документа, потом, глядя на бумагу, веско сказал:

– Альберт, я этого подписывать не буду.

– Почему?

– Альберт, надеюсь, что ты меня слышишь. Я в Твин Пиксе всего несколько дней, но за это время я видел порядочность, честность, достоинство людей, и убийство в этом городке не просто какая-то цифра для статистики. Цифра, к которым мы с тобой привыкли. Смерть Лоры Палмер произвела гнетущее влияние на всех: на мужчин, на женщин, на стариков и, конечно же, на детей городка. И я думал, что таких людей уже никогда больше не встречу, но я их здесь встретил, здесь, в этом маленьком провинциальном городке с названием Твин Пикс. Ты меня понимаешь, Альберт? – глядя в глаза Розенфельду, спокойно говорил Дэйл Купер.

Розенфельд стоял, скрестив руки на груди, на его лице было недоумение. Он никак не мог сообразить, почему Дэйл Купер, его приятель, можно сказать друг, которому он, Розенфельд оказывал тысячу всевозможных услуг, не хочет подписать его бумагу, не хочет его выручить. Но высказался он как всегда в своем стиле:

– Послушай, Дэйл, мне кажется, что ты нажрался каких-то местных грибков.

– Знаешь что, Альберт, молись о том, что я не написал заявление о твоем поведении здесь и не подал его в вышестоящие инстанции. А иначе там у нас, в Вашингтоне, ты был бы просто похоронен на самом дне аппарата ФБР.

– Больше ты меня никогда не увидишь, Дэйл. И тебе придется возить свои трупы ко мне в Вашингтон. Я на твои звонки и вызовы больше не отвечаю, – Альберт Розенфельд нервно схватил свой кейс с кодовым замком и решительно выскочил из кабинета.

Дэйл Купер сложил вчетверо заявление Альберта Розенфельда и спрятал в нагрудный карман плаща. А из внутреннего кармана пиджака вытащил свой неизменный черный диктофон, посмотрел на часы на руке, нажал клавишу и принялся диктовать:

«Сейчас 12.20. Даяна, посмотри, пожалуйста, мои бумаги, особенно, в части пенсионного вознаграждения. Меня очень интересует покупка недвижимости, потому что, мне кажется, сейчас я могу купить неплохой участок земли с недвижимостью по очень разумным, приемлемым ценам».

Дэйл Купер щелкнул кнопкой диктофона, спрятал его во внутренний карман и, широко разведя руки, потянулся.

Он смотрел несколько секунд в окно, окидывая взглядом местный пейзаж, как бы примериваясь, где будет стоять его дом, когда он выйдет на пенсию. Его взгляд был уже взглядом не туриста или гостя, а взглядом хозяина, местного жителя.

Эд Малкастер остановился в гостиной у высокого стеллажа, на котором стояли всевозможные фаянсовые, стеклянные, костяные безвкусные поделки, которые так любила и ценила его жена Надин. Он смотрел на эти безделушки и недовольно морщился, в его душе закипала полна негодования и презрения к Надин. Но он подавил это в себе. Ведь нельзя ссориться в такой день. В день похорон Лоры Палмер, на которые через несколько минут они должны будут пойти. Он не слышал, как сзади подошла Надин и крепко обняла его за шею, припав сухими губами к его рту. Он хотел вырваться, отстраниться, но удержался.

– Ты любишь меня? – страстным голосом зашептала Надин, преданно заглядывая в глаза Эда.

– Еще бы, – холодно ответил Эд. – Это что-то новенькое? – спросил он, высвобождаясь из объятий и указывая на большого фарфорового зайца с длинными ушами, который стоял на стеллаже прямо перед ними.

– Неправда ли, Эд, прелестная вещь, – охотно откликнулась Надин.

– Да, ничего.

– Мне она нравится больше всех остальных. Я не пожалела денег и приобрела ее в универмаге Хорнов.

Эд недовольно рассматривал зайца. Ему казалось, что заяц больше похож на собаку, только с длинными стоячими ушами и без коротенького круглого хвостика.

– Послушай, Эд, посмотри на меня. Как я выгляжу. – Надин надела по случаю похорон новое черное платье.

Эд сделал несколько шагов в сторону и придирчиво осмотрел наряд своей жены. Чтобы ничего не говорить, двумя пальцами он застегнул верхнюю пуговицу на ее платье, чтобы разрез не был слишком вызывающим.

– Замечательно, Надин. Вот теперь как раз то, что надо.

От прикосновений пальцев мужа Надин вздрогнула и затрепетала, она придвинулась к нему, заглядывая одним голубоватым глазом в лицо Эду. А он поправил ее черную повязку, которая немного сползла в сторону.

– Спасибо, Эд. Вчерашняя ночь была просто великолепна, – шептала Надин, – Эд, ты вернулся ко мне. Спасибо тебе, спасибо. И у нас ведь сейчас есть бесшумные шторы, которые не визжат и не делают вжик-вжик-вжик. Ты помнишь, как раздражал нас этот звук? Помнишь?

– Конечно, помню, Надин. Я очень рад, что ты смогла усовершенствовать конструкцию карнизов.

– Но не забывай, сколько мне пришлось над этим думать. Я не спала до четырех часов, все прикидывая, как бы мне выйти из безвыходного положения и, наконец, под утро… Представляешь, Эд, это тогда, когда тебя задержали в больнице, когда тебе ударили по голове, я придумала, меня буквально осенило. И утром, едва только открылся универмаг, я помчалась туда и накупила два огромных пакета ватных тампонов.

– Так что, карниз не скрипит благодаря тампонам?

– Конечно, а почему же еще? Ведь я не могла ничего придумать лучше. И эти тампоны нас с тобой буквально спасли.

Эд чуть сдерживался, он не знал, как остановить словесный поток Надин. Он упорно соображал, пытаясь придумать такой вопрос, на который Надин не сможет ответить сразу и замолчит надолго и будет сосредоточенно думать.

И будет размышлять над какой-нибудь новой неразрешимой проблемой. Пусть лучше Надин думает, как сделать, чтобы не скрипели пружины в матрасе или, чтобы не скрипели доски пола. Она обязательно до чего-нибудь додумается, что-нибудь сделает, и не будет надоедать ему своими приставаниями и объяснениями в любви. Но он так ничего и не придумал. Воспользовавшись моментом, Надин вновь обвила его шею руками и потерлась носом о его губы.

– Как хорошо, Эд, что мы снова вместе. Я так счастлива.

– Я тоже, – промямлил Эд.

– Я так счастлива. – повторяла Надин, заглядывая в лицо мужа своим единственным глазом.

– Эд, вспомни, как все началось…

Эд немного недоуменно глянул на Надин. Он никак не мог понять, к чему она клонит. На всякий случай он пожал плечами.

– Эд, помнишь, как все начиналось? Еще в школе? Я смотрела на тебя и на Норму во время этих… футбольных матчей?

Эд и в самом деле припомнил, что в школе он неплохо играл в футбол и был хав-беком.

– Норма тогда была очень красивая, совсем не то, что теперь. Вы с ней были такой прекрасной парой. Просто глаз не оторвать, я понимала это. Да это понимали все.

– Не вспоминай, не надо.

– Я не могу этого забыть.

– Ладно, Надин, не мучай себя. Успокойся.

– Нет, Эд, я знала тогда… я понимала, что я никто для тебя. Что ты меня просто не замечаешь.

– Прошу тебя, Надин…

– А я тогда уже поставила себе цель быть только твоей, Эд.

– Не надо.

– Но я не могла заставить тебя посмотреть на меня, привлечь твое внимание.

– Мне тяжело слышать это.

– Я не думала, что и я красивая, что я достойна тебя, мой Эд.

Она положила руки на плечи мужу и припала к его груди. Она шептала прямо в его галстук:

– Эд.

Мужчина чувствовал ее горячее дыхание.

– Мой Эд.

Большому Эду стало жаль Надин за то, что она так унижается перед ним.

– Я была тогда, – продолжала Надин, уже всхлипывая – маленькой серенькой мышкой. Даже не серенькой, коричневой, – уточнила она. Такой маленькой, которую никто не мог заметить.

– Успокойся, замолчи. – Эд говорил и думал:

«А существуют ли в природе коричневые мыши?»

– И даже, будучи такой маленькой коричневой мышкой, – всхлипывала Надин, – я знала, я была уверена, что ты, когда узнаешь меня лучше – станешь моим. Не сможешь пройти мимо.

Эд гладил жену по плечам.

– Я в этом была уверена.

– Успокойся.

Эд грустно кивал, продолжая гладить Надин по плечам, по голове.

– Мне так спокойно с тобой.

Его пальцы путались в ее редких волосах, повязка на глазу Надин совсем уже сбилась на бок.

– Мне сейчас хорошо, как никогда. И я знала, Эд, что только лишь однажды ты заметишь меня, и мы будем вместе, всегда.

– Хорошо, хорошо.

Она сильнее сжала его плечи. Эд поморщился.

– Никому не отдам тебя. Ведь я столько сил положила, чтобы ты стал моим.

– Понимаю.

Во дворе послышался звук мотоцикла.

– Ведь это не твой мотоцикл? – прислушалась Надин к звуку мотора.

– Конечно, не мой.

Мужчина тоже прислушался.

– Это мотоцикл Джозефа.

Рокот двигателя стих, щелкнула подножка. Послышались уверенные шаги. и в гостиную вошел Джозеф.

Он с удивлением посмотрел, как его дядя Эд Малкастер обнимает Надин. Такого он не помнил уже давно. Но за лучшее Джозеф посчитал сделать вид, что ничего не заметил. Надин с удивлением посмотрела на племянника. На том была все та же неизменная кожаная куртка, подбитая мехом, старые потертые джинсы, клетчатая рубаха, высокие черные сапоги.

– Послушай, Джозеф, почему ты так поздно приехал? – спросил Эд.

Джозеф молчал.

– Джозеф, я спрашиваю тебя, почему ты так поздно приехал?

Парень пожал плечами.

– Ведь мы не должны опаздывать на похороны Лоры Палмер, ведь так?

Джозеф не отвечал.

– Ведь ты даже не одет, как положено в таких случаях, Джозеф.

– Я туда не поеду, – тихо, но упрямо проговорил, наконец, Джозеф.

– Джозеф, подумай, ведь хоронят не кого-нибудь, а твою подругу.

– Я не могу.

– Джозеф! – крикнул Эд.

Но парень уже хлопнул дверью, завел свой мотоцикл и полетел прочь от дома своего дядюшки.