Текст книги "Это идиотское занятие – думать"

А сейчас еще одна красивая романтическая баллада! Я услышал ее здесь, на «Потрясном алконавте»… «Специальный-выпуск-специальный-выпуск-специальный-выпуск-специальный-выпуск-специальный-выпуск… Сегодня утром СОЛНЦЕ не взошло!!! ЗЕМЛЯ покрылась ОГРОМНЫМИ ТРЕЩИНАМИ!!! С НЕБА падают ГРОМАДНЫЕ КАМНИ!!! Подробности позже в обзоре последних новостей!»

А теперь, ребятки, «ДВА РАЗА ПОДРЯД», этот грандиозный двойной аут на шумном шоу Вилли Вэста. Совершенно новая песня, она еще даже не вышла, но уже стала НОМЕРОМ ОДИН в чартах этой недели и поднимается все выше и выше!.. Через неделю она перейдет в разряд СТАРЕНЬКИХ ДА УДАЛЕНЬКИХ! Мы хотим посвятить эту песню Красному Луи, Спайку Чуку, Аннану Испанскому, Грязной Мэри, Малышу Карлосу, Крошке Пи, Джуниору, Тутси, Бабу Крапу, Жирному Слизняку и Пьяной Размазне. Мы выбираем – вы страдаете! Итак, в эфире – «ДЖЕННИ»!

«Ииии-ииии-ииии дуду-дуду ииии-ииии-ииии бам-бада-луп бам-бада-буп бада-дут бам-бада-луп бада-луп бада-луп бада-луп блим-блим-блим-блим-блим-блим блим-блим-блим-блим-блим-блим-блим-блим… ДЖЕННИ!!!»

Четырьмя шоу дело не ограничилось. Всем настолько понравилось, что мне предложили подготовить цикл из тринадцати номеров. Звучало заманчиво, почти как серия из тринадцати шоу. Но чувства у меня были двойственные. Я еле-еле наскреб шуток на первых четыре эфира, и хрен его знает, где их было взять еще на тринадцать.

С другой стороны, грех было отказываться от такой возможности. Для начала я повторил «Сержанта-индейца». Мерву он очень нравился. Потом смог повторить еще кое-что. Я отсмотрел кучу рекламных роликов и сделал отдельный номер из пародий на телерекламу. Затем переписал «Потрясного алконавта» – с тем же диджеем, но другими шутками, добавил новости, спорт и погоду. В одной из этих реприз дебютировал Ал Слит, укуренный метеоролог. Но, конечно, настоящей золотой жилой оставался «Сержант-индеец»: позднее я придумал сержанта из команды Колумба, сержанта на паруснике «Пинта», сержанта в отряде Робин Гуда, сержанта Санта-Клаусов. Я рано усвоил основное правило телевидения: повторяй, повторяй, повторяй. Привноси разнообразие, но не отступай от удачной формулы.

Однако подспудно меня напрягал один момент: теперь придется забыть все те острые, смелые монологи, которыми я бравировал перед друзьями на квартирниках. А мистер Анал[130]130
  Карлин имеет в виду анальный тип личности (см. сноску на с. 10).


[Закрыть] ненавидел отказываться от своего. Но сейчас, равно как и в обозримом будущем, такого материала лучше избегать. Там, куда я стремился, он был не нужен.

Самые теплые воспоминания о телевидении 60-х связаны для меня с шоу Гриффина. С виду такое же телешоу, как и любое другое, оно таило в себе нечто большее. Впечатляло уже само место съемок – Бродвей, 44-я улица между Бродвеем и Восьмой. Ни больше ни меньше – сердце театрального квартала, сильно и ровно бьющееся сердце. Маленький театр пристроился бок о бок с рестораном «У Сарди», где я с радостью обнаружил карикатуры на моих героев – Дэнни Кея и Джека Леммона, нарисованные Элем Гиршфельдом. Придет время, и на бежевой стене рядом с ними появится шарж и на меня. Что важнее, тут подавали отличный шпинат со сливками. Прямо как в старом добром «Автомате».

Тот, кто вырос в Нью-Йорке и все детство бегал за автографами, знает все служебные входы и выходы. Бродвей – это эпицентр, Мекка, Северный магнитный полюс. Хотя я никогда не мечтал стать бродвейским артистом, Бродвей был символом того, к чему я стремился и хотел быть причастным. Тут я впервые узнал, что есть люди, чья задача – смешить публику. (Я слышал их между сеансами в кинотеатре «Кэпител» или в книжном магазине «Стрэнд».) Удивительное чувство – снова вернуться на те же улицы, которые исходил ребенком, гоняясь за автографами от одного служебного входа к другому, но вернуться уже с другим уровнем доступа – с правом попасть внутрь и осмотреться. Пусть и ненадолго.

Мюзикл «Хелло, Долли!» с Кэрол Ченнинг шел по соседству. (В первый раз она сыграла эту роль почти в сорок три года.) Через улицу Сэмми Дэвис-младший блистал в «Золотом мальчике». В бродвейском варианте.

Столько лет все было против меня, и вот наконец я поймал попутный ветер, и ноги сами несли меня по дороге.

9
Обратная сторона медали

Раннее утро. Я сижу в ярко освещенном бело-розовом павильончике, посреди небольшой скучной студии в Филадельфии. Майк Дуглас тоже тут, он не сводит глаз со своих гостий – сестер Эндрюс[131]131
  The Andrews Sisters (англ.) – американское вокальное трио, состоявшее из трех сестер Эндрюс, известных филигранным исполнением свинга, буги-вуги, госпела и джаза. Суперзвезды своей эпохи.


[Закрыть], музыкальных (и сексуальных) кумиров времен Второй мировой войны, которые наяривают слитными голосами один из своих хитов в стиле буги-вуги. Не совсем то, что хочется услышать в одиннадцать утра, но наша публика – пышные седовласые матроны – готова молиться на эту херню. Рядом с Майком сидит Джимми Дин, еще один идол, символ здорового белого хлеба и традиционных ценностей, а по другую руку от него – Джордж Карлин, соведущий Майка.

Когда средняя сестра Максин берет особенно высокую ноту, Джимми чуть склоняется ко мне и говорит сквозь зубы: «Спорим, у этой карги Максин манда болтается как носок».

«Шоу Майка Дугласа» в Филадельфии было своего рода приятным бонусом к «Шоу Мерва Гриффина». Попав к Мерву, вы оказывались и у Майка. Майк Дуглас делал одну из самых рейтинговых дневных программ. Оба эти шоу были синдицированы корпорацией «Вестингауз»[132]132
  Westinghouse Electric Corporation (англ.) – одна из ведущих электротехнических компаний США, существовавшая с 1886 по 1997 год.


[Закрыть] и выходили в эфир по свободному графику, плюс-минус неделя в зависимости от города. Так что на раскрутку не жаловались.

Парнем Майк был довольно симпатичным; как и Мерв, раньше он пел в биг-бэнде. И поскольку дамы, спешившие из пригородов, чтобы успеть на шоу перед обедом, обожали его, кого бы он ни приглашал – зрительницы были довольны. Впрочем, они охотно ахали бы: «О, это тоже очень хороший мальчик!» – в адрес любого умного и подкованного ведущего, который умел располагать к себе.

И все-таки основной моей эмоцией на этом шоу был страх. Хотелось бы мне думать, что виноват в этом Роджер Эйлс, продюсер Майка, толстый, шумный, наглый, двадцати-с-чем-то-летний парень, который хохотал, что бы вы ни сказали, даже если это совсем несмешно. Но, как я быстро усвоил, страх вообще был движущей силой телевидения. Особенно развлекательного.

Садясь в поезд из Нью-Йорка в Филадельфию, всю дорогу я прокручивал в голове идеи, над которыми работал, пробовал тасовать слова и так и эдак, пытался придумывать новые шутки. И постоянно боялся, что все может пойти коту под хвост.

Меня пригласили соведущим в шоу Мерва только после восьми эфиров. Майк Дуглас сажал вас в павильон, откуда руководил процессом, с первого же съемочного дня. И с первой же минуты я возненавидел эту манеру общения – строго по сценарию – сидящих рядом людей, делающих вид, что они что-то такое друг о друге знают, этот показушный шоубизовый треп, в который выливаются все разговоры.

Особенно тяжело это давалось комикам. Их задача – заставлять людей смеяться. Но в ситуации, когда все неестественно, они бессильны. Вот у вас есть заготовленные шутки, и вы ждете, что ведущий задаст нужный вопрос, вы в ответ удачно пошутите – и всех порвете. Но сколько уходит нервов, когда вы понимаете, что ведущего занесло совсем не туда – а так чаще всего и бывало – и все ваши старания улетают коту под хвост.

То, что шоу Дугласа выходило днем, создавало дополнительные трудности. Приходилось чем-то занимать себя в кадре: поддерживать женщин-физкультурниц, изображать жонглера или кулинара. Однажды, когда я был соведущим, Эйлс насел на меня: «Завтра будем готовить, с тебя рецепт. Ингредиенты мы обеспечим, а ты расскажешь Майку, что с ними делать».

У меня родилась идея – омлет с желе. «Боже, разве бывают более несовместимые вещи? – подумал я. – Это же РЕАЛЬНО смешно». На следующий день Майк смотрит, как я вожусь со взбитыми яйцами, и кивает с самым серьезным видом. Я объявляю: «А теперь наша начинка – ЖЕЛЕ!» И жду его заразительного смеха, чтобы в ответ блеснуть остроумием. А Майк продолжает кивать, поглощенный желейным омлетом. Пытается запомнить, чтобы потом повторить самому. Опять все коту под хвост.

Как я это ненавидел – эти уступки, унижения, дурацкие ситуации. Когда теряешь контроль и собственное достоинство.

Но, хе-хе, это всего лишь второй этап: улыбайся и терпи!

И вот наконец все завертелось. В октябре 1965 года я выступил в клубе «Бейсин стрит ист»[133]133
  Basin Street East (англ.) – известный нью-йоркский ночной клуб, в котором выступали и записывались многие знаменитые джазовые музыканты.


[Закрыть], о чем еще полгода назад мог только мечтать. В таком крутом ночном клубе я впервые показывал свой сольный номер, причем весьма успешно. Я открывал вечер перед Tijuana Brass[134]134
  The Tijuana Brass (англ.) – американский инструментальный ансамбль, созданный трубачом Гербом Альпертом (Herb Alpert), очень популярный в 60-е годы.


[Закрыть] – они как раз входили в моду, и народ на них ломился. Должен сказать, это удивительное чувство, когда забитый до отказа зал, собравшийся ради Герба Альперта и его ансамбля, замолкает при твоем появлении, с интересом слушает и даже смеется. Я очень старался. И номер у меня был хороший. И хотя публика пришла не на меня, я расположил ее к себе.

В «Бейсин стрит ист» меня нашел Боб Беннер. Это был простоватый парень из Техаса, тощий и долговязый, который изловчился стать нью-йоркским продюсером. Среди прочего он продюсировал шоу «Скрытая камера», открыл Кэрол Бернетт[135]135
  Carol Burnett (англ.) – американская актриса, певица, телеведущая, наиболее известна как ведущая развлекательной программы «Шоу Кэрол Бернет», удостоенной многочисленных наград.


[Закрыть] и Дома ДеЛуизу[136]136
  Dominick DeLuise (англ.) – американский актер, комик, режиссер и продюсер. Прославился как комик, участвуя в разнообразных телешоу.


[Закрыть]. Он пригласил меня на «Эй-Би-Си» в «Шоу Джимми Дина», выходившее в прайм-тайм, тоже его продюсерское детище. У Дина я появился в январе 1966 года и так всем понравился, что меня тут же пригласили на следующий эфир.

Потом меня занесло в чикагский отель «Дрейк» – разительный контраст с тем Чикаго, который я знал, городом одержимых фолком хиппи с Уэллс-стрит. Очень фешенебельное, пронизанное снобизмом место, где даже комикам положено было являться в смокинге. В первый вечер, пока я стоял за колонной посреди зала и ждал, когда меня объявят, какая-то дородная дама, увешанная бриллиантами, тронула меня за рукав и попросила принести воды. «Обязательно, – ответил я, – сразу, как только выступлю».

Вскоре на горизонте снова возник Боб Беннер и предложил пост сценариста и постоянного ведущего программы «Летний мьюзик-холл Крафта», летней замены «Шоу Энди Уильямса». Звездой шоу должен был стать новый кумир американских буржуа Джон Дэвидсон. Съемки начинались в апреле, поэтому уже в марте 1966 года меня ждали в Лос-Анджелесе. Мы закрыли нашу крошечную квартирку на шестом этаже, отдали ключ моей матери и втроем отправились в Калифорнию. Там нам предстояло прожить больше тридцати лет.

В «Летнем мьюзик-холле Крафта» я был «домашним комиком». Ни один выпуск не обходился без меня. Среди постоянных гостей могу назвать группу King Cousins[137]137
  Настоящее название Four King Cousins (англ.) – американская вокальная поп-группа, состоящая из четырех сестер, родных и двоюродных. Пик ее популярности пришелся на 60—70-е годы.


[Закрыть], специальный проект King Family[138]138
  Имеется в виду The King Family Show – американское музыкальное развлекательное шоу, выходившее в середине 60-х.


[Закрыть] и вокальный дуэт Джеки и Гейл из New Christy Minstrels[139]139
  Американский фолк-ансамбль расширенного состава, один из самых ярких фолк-коллективов 60-х. Существует до сих пор.


[Закрыть]. Джеки в конце концов вышла замуж за Джона Дэвидсона. Шоу было «молодое», поэтому в гости заходили Ричи Праер и Флип Уилсон, такие певцы, как Нэнси Синатра и Ноэль Харрисон (сын Рекса Харрисона), группы Everly Brothers[140]140
  Пионеры кантри-рока, американский дуэт братьев Дона и Фила Эверли с уникальным вокальным звучанием. Пик их популярности пришелся на 50—60-е.


[Закрыть] и Chad & Jeremy[141]141
  Популярный в 60-е годы американский фолк-рок-дуэт Чеда Стюарта и Джеда Клайда, с приглушенной, «шепчущей», вокальной манерой.


[Закрыть].

Джон Дэвидсон, сын баптистского священника, был добродушнейшим созданием. Угодить ему не составляло труда, а расстроить казалось невозможным. Одной из причин этого, как признался он мне через много лет (и это признание поразило меня), могло быть то, что в шоу не осталось ни одной девушки, которую бы он не трахнул. Но в то время мне это даже в голову не приходило.

Я занимался своей работой, писал диалоги. Это было несложно, потому что вначале всегда шло: «Спасибо, Гейл, спасибо, Джон», – и уже от этих двух реплик я танцевал дальше. Если не считать белых брюк, желтых рубашек, полосатых пиджаков и канотье – видимо, так Энди Уильямс представлял родную Айову летом 1890 года, – шоу было довольно приятное. Хотелось верить, что из этого что-то получится.

И в то же время два эти шоу, Джимми Дина и Джона Дэвидсона, мой первый серьезный опыт на сетевом телевидении, открыли мне и другую сторону процесса – все эти многочасовые ожидания, просиживания в пустых телестудиях, пока вокруг все живет своей жизнью, которая вас не касается. В которой вы ничего не понимаете да и не хотите понимать. Время от времени где-то среди софитов голос обращается к кому-то на сцене: «Давай еще раз… Теперь выйдешь справа… Сейчас стой там…» Тягомотина – еще одна движущая сила телевидения.

Это не означало, что страх исчез. Какими бы приятными ни были люди, с каждым новым прогоном страх возвращался. Это очень выматывало, потому что понравиться нужно было всем – актерам, гостям, начальству и персоналу. А потом снова успешно сыграть номер на генеральной репетиции перед теми же людьми (которые один раз все это уже видели), вкупе с техниками и операторами. А впереди еще эфир. Ты уже растратил кураж и энергию, но еще не сделал того, ради чего здесь находишься. Страх и тягомотина. Тягомотина и страх.

Но кое-какую личную выгоду я извлек. Именно в «Летнем мюзик-холле Крафта» дебютировал укуренный почтальон Ал Пауч, в будущем – укуренный метеоролог Ал Слит.

В таком беззубом, пресном, безобидном шоу главный плюс Слита, в моем понимании – а ведь я и был Слитом, – состоял в том, что он – нарик. Как и я, он был вечно под кайфом. Именно поэтому он так странно все воспринимал. Конечно, его неотесанность тоже сыграла свою роль. Но конопля все только усугубляла.

Кто знает, чем объясняла странности Ала команда Джона Дэвидсона и огромная зрительская аудитория (в основном консервативный средний класс) – тем, что ему в голову ударяет вино или что он просто тупой как пробка, эдакая ранняя версия Форреста Гампа.

Но я-то знал, что шутки Ала рождаются в марихуановом угаре. В мозгу того, кто курит траву не переставая, изо дня в день. Я чувствовал себя диверсантом. Убежденным радикалом я не был, и борьба на баррикадах – тоже не мое. Поэтому я радовался всякий раз, когда мой внутренний подрывной элемент был удовлетворен. Хвала небесам, мне удалось вырастить этого зверька.

Эййййййййййй, детка, что случилось? Эни проблемс? Чувак, это Ал Слит, твой укуренный метеоролог со своей укуренной погодой! Начну с концентрации пыльцы в воздухе, по данным Еврейской больницы Лонг-Айленда: одиндватричетырепять, бу-га-га. В аэропорту температура сейчас двадцать градусов. Какой идиотизм! Я не знаю ни одного человека, который живет в аэропорту. В центре города намного жарче. Там ПЕКЛО, чувак.

Подозреваю, что многих удивила погода на выходных. Особенно тех, кто смотрел меня в пятницу. Хотел бы лично извиниться перед бывшими жителями Роджерса, штат Иллинойс. Для них это было как снег на голову!

А теперь посмотрим на наш радар. Ого, радар поймал Митча Миллера[142]142
  Mitch Miller (англ.) – американский гобоист, дирижер оркестра, продюсер. В 60-е годы выпустил серию пластинок Sing Along with Mitch («Пойте вместе с Митчем»), название которой Карлин обыгрывает в своем монологе. Вел на телевидении одноименное музыкально-развлекательное шоу.


[Закрыть]! Поем вместе с Митчем, пацаны! (поет) «Бейби… Ответь, ответь мне! Я схожу с ума…»[143]143
  Парафраз популярной песни Daisy Bell (Bicycle Built for Two) (1892) британского композитора Гарри Дакра (Harry Dacre). Карлин цитирует, слегка видоизменив, широко известные строки: «Daisy, Daisy / Give me your answer, do. / I’m half crazy…»


[Закрыть] Ой, куда это меня занесло? Ах да, радар уловил полосу грозовой активности, которая начинается в пятнадцати километрах на северо-северо-восток от Секокуса, штат Нью-Джерси, и тянется аж до Висконсина, иссякая в десяти километрах к юго-юго-западу от Фон-дю-Лак. Ну и, кроме того, радар зафиксировал приближение эскадрильи российских МБР[144]144
  Межконтинентальная баллистическая ракета.


[Закрыть], так что кого теперь волнует эта гроза!

Прогноз на сегодняшний вечер: ТЬМА! Ночью будет преимущественно темно, а утром, ребятки, все зальет СВЕТ – и тьма отступит.

С вами был Ал Слит. Не забывайте, народ: даже после самого светлого дня наступает ночь!

На телевидении я появлялся все чаще: «Голливудский дворец», «Вечернее шоу», шоу Перри Комо[145]145
  Perry Como (итал.) – американский поп-певец и телеведущий итальянского происхождения, необычайно популярный в 40—50-е годы благодаря проникновенному баритону, актерскому мастерству и оригинальному, часто ироничному конферансу.


[Закрыть], Джимми Роджерса и Роджера Миллера, снова съемки у Дугласа и прочая мелочь, благополучно вылетевшая из памяти, – и чем дальше, тем яснее я понимал, что за возможность делать то, что вам хочется, приходится платить. Зритель должен был верить, что вас на самом деле волнует вся эта шоубизовая кухня, что вы тут свой человек, разделяете эти ценности и искренне интересуетесь светскими сплетнями.

Я жил в двух измерениях. Стремясь к респектабельности и мейнстриму, я при этом совершенно не уважал то, чем занимались звезды, что они обсуждали, что восхваляли (или якобы восхваляли) и что приносило им славу. Я наблюдал за другими гостями шоу, сменявшими меня: то же глупое бла-бла-бла, тот же пустой треп, то же заискивание и имитация интереса, которого не было и в помине.

Но именно тут нарисовался главный шанс. Весь этот отстой привел меня к моей конечной цели, к Святому Граалю. Третий этап: я впервые снялся как настоящий актер!

Начать я решил скромно – с маленькой роли в «Этой девушке»[146]146
  That Girl (англ.) – американский комедийный телесериал (1966–1971), первый ситком о карьере молодой независимой женщины в мире, где доминируют мужчины. Главную роль девушки, приехавшей в Нью-Йорк покорять Бродвей, сыграла Марло Томас (Marlo Thomas), ставшая и продюсером сериала.


[Закрыть]. Из кожи вон лезть не нужно. Знай получай удовольствие. Меня утвердили на роль агента Марло. Я был уверен, что легко справлюсь. На сцене я был как рыба в воде. Съемки – просто еще одна ступень в освоении актерского мастерства. А озвучивание роли – по сути, продолжение моих реприз. Вы запоминаете реплики и произносите их, жестикулируя, когда нужно. В конце концов, это все то же телевидение. Проще простого.

Были и другие бонусы – например, настоящая работа с режиссерами. В развлекательных телешоу режиссеры, как правило, озабочены только работой камер. А здесь на площадке меня инструктировали Билл Перски и Сэм Денофф, продюсеры Марло Томас, успешные телесценаристы, быстро продвигавшиеся вверх по пищевой цепочке и знавшие, чего хотят.

«Окей, что нужно помнить: ты хотел бы заполучить этого клиента. В прошлом у тебя были проблемы с людьми такого типа, чем и объясняется твоя осторожность, но, как ни крути, счета нужно оплачивать, да еще и жена от тебя ушла. Наверху звонит телефон, но ты не спешишь отвечать, потому что знаешь, что трубку снимет горничная. А в подвальном этаже вспыхивает пожар. Кстати, ты румын по национальности, поэтому ко всему относишься как восточный европеец…»

Вы все это перевариваете, репетируете, а потом наступает ступор.

«Так, попробуй чуть сойти вниз и взять левее, потом спустишься до конца лестницы, поиграешь со светом, но так, чтоб оставаться чуть в тени, и после этого подойдешь к окну. Понятно? Давай еще раз».

И – мотор!

Я пытаюсь не забыть слова, и при этом из головы вылетает все, что стоит за словами и придает образу достоверность: мотивация, характер и так далее. Я следую режиссерским указаниям, но начинаю тормозить, прикидывая, нельзя ли использовать одного из своих персонажей. Но тогда мой герой заговорит чужими словами, а значит, прощай естественность, потому что это не его фразы и их надо как-то обыграть…

Это и есть актерское мастерство.

И у меня НИЧЕГО НЕ ПОЛУЧАЛОСЬ! Я потерялся в этом огромном океане. Весь мой опыт как ветром сдуло. Я путался и забывал слова. Пытался одновременно выполнять все инструкции. И облажался! Попав впросак, начинаешь сам себя накручивать. Уверенность тает на глазах. Плюс ко всему в мозгу стучит: «Они же меня наняли! И сейчас, наверное, сидят и думают: нам с ним еще три дня работать! Да уж, я реально подкачал. Так опозориться! И это еще не конец позора. Все это покажут по телевидению!»

Я наседал на своего агента насчет кастингов, и предложения поступали одно за другим.

Проходил я кинопробы и в сериал «Мэнли и мафия». Мафию представлял Энтони Карузо, обладатель мгновенно узнаваемого лица, сыгравший миллион гангстеров. Состав актеров был прекрасный. Я пробовался на роль Мэнли, частного детектива-недотепы – такого американского Жака Клузо. Комический персонаж, которого совсем несложно сыграть. Не бог весть какая задача. Этот сериал должен был все решить. Стать моим трамплином. Моим билетом к славе.

Но я и тут провалился. Как и во всех остальных случаях. Все пробы заканчивались полной неудачей, каждый раз – одно позорище. «Эта девушка» была только первой в череде нервных потрясений. Я оказался махровым профаном. Какой уж тут «Оскар»?.. Какой Голливуд у твоих ног, надрывающий животы от смеха?.. Второй Дэнни Кей? Второй Джек Леммон? Забудь. Тебе до них как до Луны.

Было такое чувство, будто я попал в аварию и мне оторвало обе ноги. То, о чем я мечтал с детства, чего хотел, когда сидел затаив дыхание в затрапезном темном кинотеатре на окраине Гарлема; то будущее, которое я считал своим неотъемлемым правом, растаяло в воздухе как утренний туман.

Между тем второй этап, который должен был завершиться, выполнив свою миссию, эта ракета носитель, обреченная рухнуть на землю, когда моя кинокарьера взлетит в космос, – вот она-то, наоборот, уверенно шла в гору, крепла и набирала обороты. Для всех вокруг я был комиком на взлете карьеры, достигшим всех мыслимых профессиональных вершин. А на самом деле мне было страшно, я был растерян. Появилось чувство неудовлетворенности, которое постепенно станет невыносимым.

Объективно 1967 год был очень успешным. В феврале вышел мой первый альбом «Карикатуры и пародии», который стал золотым. Его номинировали на «Грэмми», с небольшим перевесом он уступил Биллу Косби, очень достойному сопернику. Я выступал в лучших ночных клубах страны. Меня начали приглашать в Вегас. Летом я снялся еще в одном шоу под названием «Поехали!» – это была летняя замена «Шоу Джеки Глисона», включавшая четырнадцать эпизодов. (С тех пор «Поехали!» стало фирменной фразой Глисона. Вариант «На Луну, Алиса!» оказался не таким удачным.) Тем летом я был звездой шоу. Вместе с Бадди Ричем[147]147
  Buddy Rich (англ.) – американский джазовый барабанщик, композитор, лидер ансамбля. Один из самых влиятельных барабанщиков всех времен.


[Закрыть] и Бадди Греко[148]148
  Armando Joseph «Buddy» Greco (англ.) – американский джазовый пианист, джаз-поп-певец, аранжировщик, дирижер оркестра. Записал более 60 альбомов.


[Закрыть].

Становилась все заметнее и моя неадекватность. Каждый день я приходил в студию с ниткой индейских бус из ракушек и новым значком. Однажды я надел значок с надписью: «Морская пехота клепает Освальдов[149]149
  Ли Харви Освальд – единственный подозреваемый в убийстве американского президента Джона Кеннеди, застреленный через два дня после покушения. В 1956–1959 годах служил в морской пехоте США.


[Закрыть]», что очень возмутило Бадди Греко. (Впоследствии он станет совсем другим и будет смотреть сквозь пальцы на человеческие слабости, но в те времена он был очень непростым человеком, весьма консервативным.)

В шоу «Поехали» мне приходилось и петь – втроем с обоими Бадди мы исполняли «Это был очень хороший год»[150]150
  It Was a Very Good Year (англ.) – песня американского композитора Эрвина Дрейка, наиболее известная в версии Фрэнка Синатры, удостоенной в 1966 году двух «Грэмми».


[Закрыть]. От реприз и подводок к ним разило нафталином, мы делали банальные номера в пошлых костюмчиках. Уровень фальши и лицемерия начинал меня напрягать. Унылые развлечения со скучными людьми, которые кое-как влачили свою жизнь. Безликое стандартное шоубизовое смотрилово для американского среднего класса. Чем острее я это ощущал, тем болезненнее воспринимал свои актерские неудачи, тем глубже осознавал, что происходит что-то совсем не то. Что я оказался не в том месте, не с теми людьми и решаю не те задачи.

Потом было «Шоу Эда Салливана»[151]151
  The Ed Sullivan Show (англ.) – одно из лучших развлекательных шоу в истории американского телевидения, выходившее в эфир рекордные 23 года подряд.


[Закрыть]. Это ужасное, ужасное шоу Салливана, камера пыток для комиков. Я очень долго сопротивлялся, но они предлагали все более соблазнительные условия, обещали не резать мой материал, как проделывали со всеми комиками, невзирая на их статус. И вот в 1967 году я наконец пришел к Салливану. Как я думал, на своих условиях.

Самая изощренная пытка в «Шоу Эда Салливана» состояла в том, что оно выходило в прямом эфире. Вторых дублей здесь не было. Если вы облажались, это видела вся Америка. Если мистер Пейстри[152]152
  Mr. Pastry (англ.) – сценическое имя Ричарда Хирна (Richard Hearne), известного английского актера, комика, писателя и продюсера.


[Закрыть] ронял тарелки или Джеки Мейсон[153]153
  Jackie Mason (англ.) – американский стендап-комик, актер, сценарист и продюсер. В 1964 году был отстранен от участия в шоу Салливана, когда на закадровую просьбу ведущего закругляться (Салливан показал Джеки два пальца, намекая на оставшиеся две минуты эфира) парировал не очень корректной репликой и жестами рук, включая средний палец.


[Закрыть] показывал Эду средний палец, уже ничего нельзя было переснять, вырезать или перемонтировать. Извиняться было бесполезно.

Что еще очень напрягало: зрители в студии тоже знали, что шоу идет в прямом эфире. Знали, что это шанс попасть в телевизор, оказаться в одном кадре с Джо Луисом, Джеймсом Кэгни или одной из тех знаменитостей, о которых Эд писал в своей дурацкой колонке. Половина зрителей приходила по специальным приглашениям. Привилегированная публика. Если вы дилер «Линкольн-Меркюри» на Лонг-Айленде, то получаете десять билетов и приглашаете людей, которым хотите пустить пыль в глаза. Все одевались в самое лучшее. Не только вы, но и публика были как на витрине.

Под прицелом камер зрители очень зажаты. Они не позволяют себе расслабиться и стараются удержаться от смеха – этой естественной спонтанной реакции. Каждый думает: «Я лучше подожду, пока все начнут смеяться, и тогда дам себе волю. Буду как все. А то если прысну: „Ха-ха-ха, оххха-хааа-хааа, господи-твою-мать-оборжаться“, а никто и не пискнет, то облажаюсь по полной». Для комика хуже не придумаешь.

Ну и, наконец, чтобы мало не показалось, сам Салливан. Во время вашего номера Эд стоит с правой стороны сцены. Он остается за кадром, но сцену не покидает. На комика зрители почти не смотрят, их взгляды прикованы к Салливану – все ждут, рассмеется ли он. А он не смеялся никогда.

Сложите все это – и получите кладбище смеха. Нести юмор в массы в таких условиях – сродни агонии. Больше шансов рассмешить мавзолей.

В том, что касается сцены, я человек левополушарного склада, я всегда любил порядок. Я был одержим идеей, что все должно быть продумано до мелочей и быть строго на своем месте. И никогда не нервничал. А вот у Салливана нервы у меня зашкаливали. Поначалу я считал, что дело в непредсказуемости, невозможности все контролировать. Но очень быстро понял: причина в том, что шоу культивировало (казалось, даже преднамеренно) движущую силу сетевого телевидения – страх.

Я останавливался в отеле «Американа» (сейчас «Шератон») на углу 52-й улицы и Седьмой авеню. Прогуливался пешком – мой «последний километр» – по Бродвею до служебного входа в театр на 53-й улице. Прямо у входа был гастроном, где я покупал две банки «Рейнголда», четко зная свою норму. Заметно не будет, но поможет немного расслабиться. Однако от нервозности это не спасало.

Сейчас здесь, в Театре Эда Салливана, снимают шоу Леттермана. Иногда, попадая в Нью-Йорк, я специально прогуливаюсь по этим местам, прохожу «последний километр» до служебного входа на 53-й улице. И даже через сорок лет я испытываю страх и нервничаю до рвотных позывов.

Бывали моменты и похуже. Шоу выходило по воскресеньям в восемь вечера. Поскольку генеральная репетиция начиналась примерно с часу до двух, приходить полагалось рано утром – как раз в то время, когда нормальные люди идут в церковь. Приходилось выбирать: церковь или Салливан. В итоге вы просиживали часов десять-двенадцать, чуть не накладывая в штаны от страха, пока вас не выпускали в прямой эфир перед пятьюдесятью миллионами отрыгивающих, пердящих, полусонных американцев, которые только что проглотили обильный воскресный обед. Самая скучная часть страха и тягомотины.

Но и тут был свой маленький лучик света. Эд узнал, что я ирландец из Нью-Йорка и католик. От физических мучений, переживаемых на шоу, это меня не избавило, но дало мне некоторое преимущество: мои номера не кромсали и уж тем более не выкидывали после прогона, что случалось даже с самыми большими звездами комедийного жанра. Близкие к Салливану люди говорили моему агенту – уж не знаю, правда это или нет, – что я был его любимым комиком.

Однажды во время шоу, едва я закончил номер, он подозвал меня к себе, в правый угол сцены. Это считалось большой честью. Мы обменялись дежурными фразами, а потом он ни с того ни с сего заявляет: «Вы католик!» И обращается к зрителям, указывая жестом на диковинного клопа, стоящего рядом: «Поприветствуем его! Он католик!»

Эд любил представлять гостей как-нибудь эдак. Однажды перед выходом моего друга, испаноязычного певца Хосе Фелисиано (еще одного воспитанника клуба «Оу гоу гоу»), он произнес: «Хочу, чтобы вы как следует поприветствовали нашего следующего гостя – Хосе Фелисиано! Он слепой, и он пуэрториканец!»

Но настоящей вехой моей карьеры в «Шоу Эда Салливана» стал эфир, в котором я догонял шимпанзе, катавшихся на роликах. Воспоминаний хватит до конца жизни: «Шимпанзе разъезжали на роликах, а я за ними гонялся».

Невзирая на страх, у Салливана я позволял себе вещи дерзкие и отчаянные. Обычно комики обкатывали свои номера в клубах, проверяя, как их принимают, а потом показывали у Салливана. Я же сначала пробовал материал на съемках, а в случае успеха выходил с ним в клубе.

Случались и неудачи. Однажды я пришел вместе с братом. Пэт ни разу в жизни не выступал перед публикой. Человек с хорошо подвешенным языком, по жизни так и сыплющий шутками, он понятия не имел, как смешить людей за деньги. Я набросал сценку, реанимировав старого персонажа времен дуэта Бернса и Карлина – продажного сенатора по имени Фребиш. Пэт изображал журналиста, который берет у меня интервью. Мы сели за стол так, чтобы он мог подсмотреть вопросы, если вдруг забудет.

План был следующий: после вступительного слова Эда лидер оркестра Рэй Блок сыграет короткую мелодию, а потом вступит Пэт: «Добрый вечер, с вами… (какое-нибудь стебное имя для шоу), сегодня у меня в гостях сенатор Фребиш…»

И вот Эд произносит свой текст, и… Рэй Блок забывает, что должен играть. А мы с Пэтом сидим в прямом эфире перед пятьюдесятью миллионами зрителей, и пауза затягивается, кажется, месяца на два. Я шиплю: «Давай! Не молчи!» Пэт в полной прострации: а где же музыка? Проходит еще месяц – и наконец он открывает рот. Конечно, номер с треском провалился. Скажу честно, смешного было мало.

С другой стороны, в Вегасе все проходило тип-топ. У меня была программа – фактически весь альбом 1967 года, – причем уже обкатанная, так что проблем никаких. Все, что от меня требовалось, – это «включиться» и отработать свое. Я был привлекательным, умным, умел себя показать, носил красивый двубортный пиджак. Симпатичный, но не какой-то неотразимый красавец, аккуратная стрижка, поджарая фигура. Плюс умение говорить. Я рассказывал то, что у меня хорошо получалось. Умел пародировать разных людей – радиоведущих, всяких телевизионных дам, – говорить их голосами. Я был товаром в красивой упаковке, легким и забавным. Умел давать зрителям то, чего они хотели, и столько, сколько им было угодно.

Хотя, пожалуй, не совсем так. Когда я впервые выступал в Вегасе в 1966 году, это было в клубе «Фламинго» на разогреве у Джека Джонса, в контракте очень строго оговаривалось время моего пребывания на сцене: девятнадцать минут. Я подумал: «Что за херня, девятнадцать минут! Я первый раз в Вегасе. Такое важное событие. Если все пойдет хорошо, я не уйду, пока не отработаю до конца!»

Зал фантастический, и в общей сложности я провожу на сцене двадцать две минуты, на три минуты нарушая контракт. Я возвращаюсь в гримерку, а там меня уже ждет человек-гора с недвусмысленной выпуклостью под пиджаком. Очень медленно и спокойно он объясняет мне, что три мои лишние минуты обошлись владельцу «Фламинго», мистеру Икс (имя вылетело из головы), в какую-то охуенную шестизначную сумму (сейчас это было бы в десять-пятнадцать раз больше). Они целыми днями подсчитывали до копейки, сколько казино зарабатывает каждую минуту. Человек-гора дает понять, что впредь мне лучше не разочаровывать мистера Икс. Я не питаю иллюзий насчет того, что это значит. Должностные обязанности этого волосатого мамонта – устранять артистов на разогреве, которые выступают дольше девятнадцати минут, и вывозить их куда-нибудь в пустыню. Хотя я c детства был знаком с суровой жизнью улиц, так страшно мне не было еще никогда. С тех пор я ни разу даже на наносекунду не превысил лимит в девятнадцать минут.

Фактически я мог выступать ровно девятнадцать минут, ровно двадцать девять минут или ровно тридцать девять. К тому времени я был уже суперпрофессионалом. Я мог выполнить любую прихоть. На раз-два.