Текст книги "История античной науки. Открытия великих ученых и мыслителей древности"

Представления о жизни и смерти, здоровье и болезни, а также средства продления жизни или восстановления утраченного здоровья во все времена занимали человеческие умы. Можно ожидать, что эти идеи, по крайней мере некоторые из них, самые приемлемые и уместные, должны передаваться из поколения в поколение на протяжении тысячелетий. К сожалению, они не настолько осязаемы и конкретны, как, скажем, астрономические идеи, и доказать существование определенных традиций в этих областях гораздо труднее, если вообще возможно. Многие из них настолько просты и естественны, что они могли возникать (и возникали) независимо друг от друга во многих местах.

Биолог и математик Д. Томпсон, переведший «Историю животных» Аристотеля на английский язык, указал, что многие «грубые ошибки», ускользнувшие от критического взгляда гения, должны быть очень древними, эти ошибки настолько глубоко укоренились в его подсознании, что он и не думал их оспаривать. Рассказы о «козлах, которые дышат через уши, о хищниках, которые беременеют от ветра, об орле, который умирает от голода, об олене, захваченном музыкой, о саламандре, которая идет в пламени, о единороге, о мантикоре» не удивили бы нас в средневековом бестиарии, но мы испытываем потрясение, найдя их у Аристотеля. «Одни из них, – пишет сэр Дарси, – пришли через Персию с более дальнего Востока; другие (мы снова найдем их у Гораполлона, египетского жреца) являются всего лишь эзотерическим или аллегорическим выражением тайн древнеегипетской религии». Так, без труда удается обнаружить персидское происхождение мантикоры, так как Аристотель взял сведения о ней у Ктесия (V в. до н. э.), а само слово заимствовано из авестийского языка. В одних легендах прослеживаются египетские и прочие восточные источники, а в других нет. Скорее всего, подобные истории передавались из уст в уста, что не является их недостатком. Просто устная традиция не оставляет следов. Как бы там ни было, трудно представить, чтобы все эти истории придумал Аристотель; достаточно и того, что он снова пустил их в обращение и придал им некоторое наукообразие.

Следы еще одной рассказанной им легенды ведут к египетскому источнику неожиданным образом. Аристотель упоминал о съедобных морских ежах, чьи яйцеклетки в большом количестве растут при полной Луне. Тогда, как и сейчас, история входила в рыбацкий фольклор, которому Аристотель старался дать рациональное объяснение. Легенды связывают всех моллюсков с ростом и убыванием Луны. В 1924 г. английский зоолог X. Манро Фокс изучил факты и установил, что морские ежи, которые водятся в Средиземном море, вовсе не «растут и убывают» вместе с Луной, зато их кузены из Красного моря регулярно размножаются во время полнолуния. Иными словами, легенда верна в отношении Красного моря и ложна относительно Средиземного; она перешла от египтян в эгейский фольклор, возможно, очень рано и оставалась там непроверенной почти до наших дней.

Перейдем к медицине. Египтянин Имхотеп, которого можно идентифицировать с визирем фараона Джосера (III династия, начало XXX в.), был окружен славой и позже объявлен богом медицины. Обожествление Имхотепа предшествовало обожествлению Асклепия. Так как медицинская практика представляла непосредственный интерес для любого умного гостя и всех, чье здоровье подвергалось угрозе, можно заключить, что подобные традиции имели все шансы перейти к жителям Эгейского региона и их греческим последователям. Отношения Греции и Египта значительно укрепились в эпоху XXVI династии (663–525), так называемого Сансского ренессанса. Тогда столица Египта находилась в Саисе, на западе дельты Нила, на правом берегу западного рукава Рашид. Один из фараонов династии, Амасис II (569–525), позволил грекам построить себе город в Навкратисе, на западе дельты Нила; вскоре стараниями греков Навкратис превратился в самый важный торговый центр в Египте. Этот греческий центр, который находился недалеко от столицы, стал центром обширных связей между Грецией и Египтом. Два города, Саис и Навкратис, как бы предшествовали Александрии. Конечно, все описываемые события имели место в конце VI в., еще до Геродота и Гиппократа.

Геродот заметил о египтянах: «Искусство же врачевания у них разделено. Каждый врач лечит только один определенный недуг, а не несколько, и вся египетская страна полна врачей. Так, есть врачи по глазным болезням, болезням головы, зубов, чрева и внутренним болезням»[14]14
  Геродот. История. Кн. II, 84.


[Закрыть]. Его слова подтверждаются египетскими документами эпохи Древнего царства (ок. 3400–2475), в которых можно найти написанные иероглифами названия медицинских специальностей, упомянутых в греческом тексте.

Некоторые египетские храмы издавна были посвящены медицинским целям. Больные и страждущие, бесплодные женщины, которые хотели родить ребенка, и в целом пациенты всех видов проводили ночь в храме, а иногда много ночей и дней, пытаясь получить исцеление и утешение от богов. За ними присматривали жрецы; они молились вместе с больными, произносили заклинания и иногда облегчали их страдания «испытанными» средствами или мягким лечением. Зачастую лишь долгого отдыха в храме, возможности увидеть вещие сны или просто купаться в божественных испарениях оказывалось достаточно для того, чтобы успокоить разум больного, улучшить его состояние и даже полностью исцелить его. Скорее всего, в таких храмах хранились священные книги и медицинские пособия, руководства для жрецов, которые утешали и выхаживали больных. Более того, два хранящихся в Берлине медицинских папируса (один времен XIX или XX династии, 1350–1090, а второй времен Рамзеса II, 1292–1225), возможно, относятся к храму Птаха в Мемфисе. Греческие путешественники наверняка посещали такие храмы, и, даже если они не могли (что вероятнее всего) понять книги и заклинания, произносимые жрецами, они не могли не видеть, что в храмовых дворах лежат больные, и не видеть действий жрецов. Языковые барьеры не могли помешать передаче таких знаний. Подробный рассказ об исцелениях во имя Исиды представлен Диодором Сицилийским (I – 2 до н. э.).

В греческих храмах-асклепионах, посвященных богу Асклепию, больные обязаны были провести ночь, после чего рассказывали свои сны жрецам-асклепиадам. На основе снов жрецы назначали лечение. Подобная практика продолжалась в Средние века; ее можно наблюдать и в наши дни на островах Эгейского моря или в провинциальных церквах материковой Греции.

Накопление знаний нигде не шло так медленно, как при эмпирическом изучении растений, в их разделении на полезные, пригодные в пищу, лекарственные – и вредные и ядовитые. Такое разделение началось в доисторические времена. Древние египтяне и шумеры уже располагали достаточно широкими познаниями такого рода, оставленными их далекими предками. В свое время они наверняка передали по крайней мере часть своего опыта всем народам, с которыми они взаимодействовали, – эгейцам, финикийцам, грекам и другим.

Для того чтобы в полной мере понять, как на греков, скажем, гомеровской эпохи повлияли их восточные предшественники, нам по-прежнему недостает важнейшего орудия: хорошего этимологического словаря, который включал бы списки слов, заимствованных греческим языком, в зависимости от страны происхождения. Возможно, после составления таких списков открылось бы восточное происхождение названий многих растений и животных. Подобный словарь помог бы заключить, что греки познакомились с тем или иным растением или животным, взаимодействуя с египтянами, вавилонянами, персами и т. д. Однако в применении подобного метода необходима известная гибкость. Самые распространенные и изученные греками травы должны были получить новые, греческие названия. Таким образом, лекарственные травы могли быть заимствованы без их изначальных названий, и наоборот. Иногда язык заимствовал название, но не само растение. В некоторых случаях иноземные названия ошибочно приписывались другим растениям.

Египтяне и вавилоняне были великими строителями и изобретательными ремесленниками и потому неизбежно решали множество технических задач. Памятники, созданные ими, были видны любому гостю, а предметы, которые вывозились в Эгейский регион и Финикию или – через посредничество эгейцев и финикийцев – в другие места, распространяли технические идеи всюду, куда их везли. Эгейские строители, вероятно, брали уроки у своих египетских предшественников; возможно, они даже заимствовали рабочих-египтян.

Возьмем для примера горное дело, в котором древние народы Ближнего Востока приобрели значительный опыт. Финикийцы передали традицию горного дела другим народам Средиземноморья. Во всяком случае, эту гипотезу как будто подтверждают некоторые местные легенды. Так, искусство горного дела, по легенде, передал грекам полумифический Кадм, сын финикийского царя. Он первым начал разрабатывать золотые и серебряные рудники на горе Пангеон в Македонии. Еще один финикийский принц, Тасос, разрабатывал золотые рудники на острове в северной части Эгейского моря. Остров назвали в его честь – Тасос.

После падения Крита металлургическим центром Эгейского мира стал Кипр; благодаря близости к побережью Сирии на нем возникли некоторые самые первые колонии финикийцев. Возможно, жители Самоса, строители и инженеры, самым знаменитым из которых был Евпалин (VI в. до н. э.), черпали свои познания из очень древних источников, так как сам Евпалин был уроженцем Мегары.

Каждое отдельное изобретение требует особого изучения, которое либо подтвердит зависимость греков от восточных примеров, либо, наоборот, продемонстрирует их самобытность. Рассмотрим два случая. Изобретение спаивания металлов традиционно приписывают Главку с Хиоса (VI в. до н. э.). Трудно поверить, что древние хеттские металлурги не занимались этой задачей, решения которой часто требовали обстоятельства. Так, уже в начале I династии египтяне превосходно владели пайкой золота. У жителей Хиоса имелось преимущество: они могли использовать мастику, чтобы зачищать поверхности сплава. Возможно, благодаря этому Главк усовершенствовал изобретение, даже если сам не был изобретателем пайки.

Второй пример – рычаг. Изобретение рычага и других орудий, широко применяемых каменщиками и камнерезами, приписывали Теодору с Самоса (VI в. до н. э.). Но греческий рычаг (diabetes, libella) идентичен тому, которым пользовались древние египтяне.

Многие рецепты, описанные в книге Зосимы Панополитанского (III – 2), а также в Лейденском и Стокгольмском химических папирусах (III – 2), явно египетского происхождения, хотя пока не представляется возможным определить их точный возраст (некоторые из них, возможно, не египетские, а греческие или относятся к эпохе Птолемеев). Превосходство древнеегипетских ремесленников и их конкурентов в Западной Азии предполагает, что они много экспериментировали с разными металлами и их сплавами. Технический опыт такого рода без труда передавался тысячелетиями – от отца к сыну, от мастера к ученику. Подобные знания удерживались в голове; их перевозили с места на место, не пользуясь записями. Можно с уверенностью предположить, что многие навыки такого рода различными способами унаследовали греки.

Наконец, известно об одном ахейском принце, который примерно в XIV в. приехал к хеттскому двору, чтобы научиться дрессировать лошадей и управлять колесницей. Другие контакты между хеттами и ахейцами предполагают, что последние могли пить напрямую из хеттского источника и не всегда полагаться на посредников – финикийцев.

Хотя мифология не является предметом нашего рассмотрения, ее необходимо учитывать при любом исследовании влияния восточных предшественников на древних греков. Иноземные культы во все времена и повсеместно привлекали к себе особое внимание. Похоже, что греки, точнее, некоторые греки, очень рано очаровались богами Египта и Сирии. По сравнению с научными идеями, зачастую понятными лишь посвященным, и техническими идеями, предметными, но требующими новых открытий, религиозные церемонии и ритуалы совершались при большом стечении народа и нуждались в подробных пояснениях. Свидетелями подобных церемоний и ритуалов становились все гости. Если же гость испытывал интерес к оккультизму, то, что он видел, его очаровывало. Египетские боги, которым так живописно поклонялись, наверняка обладали особой силой! Скорее всего, они способны помочь ему, по крайней мере, выполнят некоторые его желания… Зачастую такой гость возвращался на родину полуобращенным и лелеял в душе новые чаяния и новые надежды.

В предыдущем разделе мы говорили об асклепионах, где больные проводили ночь. Сон в храме считался необходимым условием для лечения. Однако преимущественно такой сон был религиозной церемонией. Египтяне считали, что сон переносит человека в потусторонний мир и он на время оказывается среди мертвых. Во время сна в храме спящий общался с богами и духами. Следы таких верований можно найти не только в египетской, но и в греческой религии. Она усиливает значение снов, особенно снов, увиденных в храме. Можно предположить, что подобное отношение греки унаследовали от египтян.

Вероятно, вначале влияние восточных религий было общим и неясным. Однако в VII в., если не раньше, культ Исиды начал распространяться на другие земли. Геродот писал, что Исиде поклонялись женщины Кирены. Влияние египетской религии усилилось в VI в., когда в дельте Нила возникла греческая колония Навкратис. Храмы и надписи, посвященные Исиде и другим египетским богам, можно найти на многих греческих островах, даже на священном Делосе. Египетские и греческие боги все больше сближались и иногда ассимилировали. Так, Геродот отождествляет Амона с Зевсом, Исиду с Деметрой, Осириса с Дионисом, Пашт, богиню с головой кошки, – с Артемидой, Тота с Гермесом, Птаха с Гефестом. Похоже, он стремился увязать греческие ритуалы и богословие с египетскими образцами. Выше мы уже объясняли, что Асклепий был греческим аналогом Имхотепа.

Невозможно оценить греческую культуру во всей ее сложности, обойдя вниманием священные мистерии, участие в которых удовлетворяло эмоциональные потребности народа. Мистерии, составлявшие сокровенную часть религии, в большой степени были иноземного происхождения. Ими пронизан не только фольклор на всех уровнях общества, но и изобразительные искусства, поэзия, драматургия, даже философия. Скорее всего, египетское происхождение имеют знаменитые элевсинские мистерии. Главными героями элевсинских мистерий были богиня Деметра, символизировавшая материнскую любовь (ср. Исида), и царевич Триптолем, основатель земледелия, изобретатель плуга (ср. Осирис). Впрочем, не следует слишком углубляться в сравнение египетских и греческих мифов. Часто передача изобретений (не только религиозных, но и технических) ограничивается простым намеком, но этот намек подобен искре, из которой разгорается пламя. Элевсинские мистерии, возможно, возникли независимо от египетских верований, но подходили к ним очень близко. Более того, некоторые чувства, выраженные в гомеровском гимне Деметре или в стихах Пиндара, Софокла, Платона или Плутарха, вполне могли быть свойственны египетским жрецам. Достаточно вспомнить слова Софокла (фрагмент одной из драм, чье название не сохранилось):

 
Блаженны трижды смертные, что узрят
Тех таинств непорочных благодать
И уж затем в Аидову обитель
Сойдут. Одни в ней жизнь они обрящут,
Всем прочим в ней лишь горе суждено[15]15
  Софокл. Драмы. Серия «Литературные памятники». М., 1990.


[Закрыть].
 

Мистическое учение орфизм, связанное с именем мифического поэта и певца Орфея, было распространено во Фракии и Фригии, а истоки дионисийских мистерий, возможно, следует искать на Крите и в Египте. «Священное сердце» Диониса Загрея символизировало бессмертие и переселение душ. Начиная с V в. орфизм и дионисийские мистерии постепенно сливаются с элевсинскими мистериями.

Религиозное влияние Египта больше ощущается в Ветхом Завете, чем в греческой литературе. Доказательства можно найти в Книге притчей Соломоновых и в Псалтири. В III в., благодаря Септуагинте (букв, «перевод семидесяти старцев»; собрание переводов Ветхого Завета на древнегреческий язык), эти египетские идеи соединились в умах греков с семенами, посеянными в них более непосредственно за несколько столетий или даже тысячелетий до того.

В дни Хаммурапи древнее шумерское божество Энлиль заменили богом Мардуком (или древнему божеству дали новое имя Мардук). С последним ассоциировалась Иштар, богиня красоты, любви и плодородия. Иштар считалась богиней Луны, оказывавшей влияние на моря (приливы) и женщин (менструация). Финикийцы привезли ее культ на греческие острова, главным образом на Кипр и Китиру (к юго-востоку от Пелопоннеса). Позже греки начали считать, что она восстала из пены морской возле Китиры (отсюда один из постоянных эпитетов богини, Афродита Китерия). Связь Астарты с Луной вскоре перешла еще на одну богиню азиатского происхождения, Артемиду (Диану, которой был посвящен знаменитый Эфесский храм). Культ Афродиты и Артемиды прочно утвердился в Греции в догомеровскую эпоху.

Нет необходимости далее развивать это мифологическое отступление. Достаточно заключить, что греческая религия была насквозь пронизана иноземными – египетскими и азиатскими – элементами. Вместе с иноземными богами к грекам попадали самые разные иноземные понятия, воспринятые ими без отвращения и почти бессознательно. Разве можно усомниться в богах?

Цель данной главы – не поучать, а натолкнуть на размышления; она не способна пролить много света на «темные века». Даже если названная эпоха не была «темной» по своей сути, нам известно о ней очень мало. И самым «темным» стал период, непосредственно предшествовавший гомеровскому рассвету. Достоверно нам почти ничего не известно; мы можем лишь гадать, но мы должны гадать, в чем нет никакого вреда, если не считать простые догадки непреложными истинами. Читатель наверняка заметит, что многие наши догадки основаны на фактах сравнительно более поздней эпохи. Поскольку мы не располагаем текстами «темных веков», приходится опираться на более поздние произведения. Остается надеяться, что эти позднейшие свидетельства до некоторой степени отражают более ранние условия.

Думаю, из всех догадок, которые подкрепляют друг друга, можно сделать довольно уверенный вывод о реальности восточного (особенно египетского) влияния на творцов новой греческой цивилизации. Следует соблюдать осторожность и не преувеличивать ни количественной, ни качественной роли этих влияний. С другой стороны, их важность нельзя преуменьшать. Кроме того, всегда необходимо помнить то, о чем мы говорили ранее, а именно: нельзя считать, что эти влияния полностью предшествовали греческой цивилизации. Некоторые из них, безусловно, ей предшествовали, но египетская, вавилонская и греческая цивилизации сосуществовали на протяжении многих веков, поэтому взаимовлияние продолжалось и в золотой век Греции, и даже после него, в эпоху эллинизма и Рима. Более того, иноземные влияния достигли кульминации именно в поздние годы, которые, впрочем, находятся за пределами нашей тематики.

Оппоненты, не склонные придавать большого значения египетскому влиянию, наверняка возразят, что древнегреческие путешественники никогда не изучали египетские иероглифы. Поэтому им приходилось полагаться на сплетни или переводчиков. Вероятно, так и было; верно и то, что переводчики часто бывают ненадежны. Однако и переводчики иногда говорят правду, во всяком случае, достаточно правды, чтобы навести людей умных на верный путь. Истории, записанные Геродотом достаточно поздно, или истории, записанные еще на шесть веков позже Плутархом, содержат много ошибок. И все же невольное восхищение вызывает тот объем правды, какой им удалось передать. Судя о прошлом, мы не должны забывать, сколько противоречий и неясностей содержится даже в самом распространенном предании. Что же касается иероглифов, греки разделяли свое невежество со всеми египтянами, за исключением очень немногих. Едва ли даже все жрецы умели читать иероглифы. Достаточно вспомнить, какими невежественными были многие христианские священники в Средние века, хотя выучить латынь гораздо проще, чем читать тексты, написанные иероглифами или иератическим шрифтом. На одного египтянина, способного расшифровать Книгу мертвых, были тысячи, которые знали лишь суть данной книги. Ее содержание излагалось в пересказе; точно так же многие знатоки устной традиции передавали ее дальше. В VI в., когда взаимовлияние Греции и Египта заметно усилилось, перелив знаний из египетских сосудов в греческие пошел стремительно. Можно не сомневаться, что одной из причин такого взаимовлияния был долгий инкубационный период, шедший тысячу или более лет.

Друзья Древней Эллады, которые не выносят никакой критики по отношению к ней, любят настаивать на глубокой разнице между прикладными, эмпирическими, фальсифицированными знаниями египтян и вавилонян, с одной стороны, и рациональной наукой греков – с другой. Полагаю, те, кто прочел мой краткий очерк древнеегипетской и шумерской науки, уже способны ответить на подобные доводы. В древней науке многое было подлинным и достойным восхищения, кое-что находилось на более высоком уровне, чем в древнегреческой науке. Несправедливо преувеличивать иррациональные аспекты науки Древнего Востока и сравнивать их с самыми рациональными аспектами науки Древней Греции, обходя вниманием древнегреческие мистерии и прочие проявления иррационального.

Дж. Бернет задавался вопросом: если греки стольким обязаны своим восточным предшественникам, как вышло, что прогресс у греков не шел более стремительно? Это очень умный, но обоюдоострый вопрос. Сомневаюсь, что на него можно дать исчерпывающий ответ, и все же… Греки восприняли не самую лучшую и не самую полную традицию (да и как могло быть иначе?), но лишь намеки. Можно также сказать, что греки не были готовы сразу усвоить такую традицию, не говоря уже о том, чтобы ее усовершенствовать. Преподавание – всегда дорога с двусторонним движением; многое зависит от учителя, но почти столько же – от ученика. Можно с уверенностью утверждать, что восточные знания передавались неполно, непоследовательно и с многочисленными искажениями. Такова любая традиция, и потому, с каким бы уважением мы к ней ни относились, нельзя принимать ее слепо. Всегда нужно быть готовым воспринять лучшее и отвергнуть худшее. Для того чтобы так поступить, древние греки были слишком неискушенными; учителя и ученики были равно незрелыми. А далее начался обычный порочный круг. Можно хорошо выучить только то, что уже знаешь.

Несмотря на то что догомеровские знания, полученные от иноземных народов, были еще очень смутными и неоднозначными, несмотря на то что эти знания распространились лишь среди некоторых представителей интеллектуальной элиты, которые имели весьма отдаленные представления о существовании древних и богатых цивилизаций к югу и востоку от них, традицию нельзя назвать незначительным явлением. Всякий раз, когда после нескольких дразнящих намеков в светлых головах пробуждается желание знаний, дорога к этим знаниям открыта, а продвижение к ним, пусть даже медленное вначале, имеет тенденцию ускоряться.

Может показаться, что бремя доказательств теперь лежит равным образом как на плечах тех, кто отрицает или умаляет восточные влияния, так и на плечах их оппонентов. Великие цивилизации, такие как цивилизации Египта и Вавилона, устремлены вовне. Они просто не могли пройти мимо греков с их пытливым умом и жаждой знаний. Те, кто отрицает такие возможности, недостаточно ценит древние цивилизации Востока, но главное, им недостает антропологического опыта. Оба недостатка, вполне простительные столетие назад, совершенно непростительны сейчас.

В «темные века», которые предшествовали гомеровскому рассвету, греки отнюдь не были пассивными. Они неуклонно впитывали идеи, привозимые эгейскими странниками и финикийскими торговцами. В этом отношении «темные века», о которых идет речь, напоминают Средневековье в христианской Европе. Для обеих эпох характерны бессознательное усвоение и подготовка. Гомер и Гесиод не вышли из ниоткуда!