Текст книги "Византия. Удивительная жизнь средневековой империи"

Также константинопольские патриархи председательствовали в синоде или суде, где слушались дела, касавшиеся священнослужителей, и выносили суждения по таким вопросам, как брак при запрещенной степени кровного родства. В 1316 г., например, патриарх Иоанн XIII судил спор относительно наследства между детьми покойного от первого брака и дочерью от второго. В следующем году синод должен был решить, кто владелец иконы Святой Девы и участка земли, изначально отданных архиепископу Лакедемонии монахиней Ефросиньей. Собственность перешла во владение другого епископа, и Ефросинья пожелала ее вернуть. Многие дела касались богатства церкви, но немало было и других – о проступках священнослужителей, инцесте, недолжном использовании магических заклинаний и других аналогичных практик. Все это дает интереснейшую информацию о повседневной жизни Византии.

Церковь располагала собственной администрацией, но император всегда стремился иметь патриарха своим союзником. Теоретически он был ограничен возможностью выбора одного из трех кандидатов, имена которых подавались ему священнослужителями кафедральной церкви Константинополя. Однако во многих случаях выбирался посторонний кандидат – младший сын императора или пользовавшийся императорской благосклонностью монах. Конфликты относительно подобных или более серьезных проблем нередко приводили к прекращению сотрудничества, и патриархи могли быть смещены императорской властью. Св. Иоанн Златоуст, избранный в 398 г., стал одной из первых и самых известных жертв этой практики. В 404 г. он был сослан в Армению, поскольку осудил императрицу Евдоксию за возведение статуи самой себе с проведением проверенных временем шумных языческих церемоний, и тремя годами позже патриарх умер. Все это время в письмах своим сторонникам он заявлял о полной собственной невиновности. В 907 г., когда Лев IV женился в четвертый раз, патриарх лишил его права входа в храм на 10 месяцев. Несмотря на подобные примеры конфликтов, сотрудничество империи и церкви было одной из главных основ христианской культуры в Византии.

Оно также отличало Византию от средневекового Запада, где ведущий епископ – римский – имел намного меньше светской поддержки, и ему приходилось регулярно вести переговоры с захватчиками. Хотя Рим был возвращен под имперский контроль в VI в. и оставался под номинальным византийским правлением до VIII в., имперские чиновники и войска часто не могли защитить город от вражеских нападений. Наследники св. Петра – таковыми считали себя римские епископы – подчеркивали свое моральное превосходство, которое, вероятно, должно было компенсировать их политическую слабость. В V в. был принят термин «папа». И хотя ко всем христианским священникам обращаются «отец, отче», для римских епископов термин «папа» стал титулом. Независимо от того, признавались римские претензии на моральное превосходство или нет, для недовольных восточных клириков и монахов, осужденных патриархом или императором, стало привычным обращение в Рим. Таким образом они надеялись приобрести поддержку христианских властей за пределами империи.

Такая практика, противопоставившая старый Рим Новому, видна в просьбах инакомыслящих о поддержке, к примеру во время иконоборческой кампании (см. гл. 10), и когда Лев VI был отлучен патриархом от церкви за четвертый брак. Император обратился к папе и с удовольствием узнал, что Рим не возражал против его женитьбы. В 907 г. это положило начало расколу между Константинополем и Римом, который удалось преодолеть только спустя 13 лет. Подобные обращения к престолу св. Петра – и тех представителей Востока, которые были осуждены и изгнаны, или патриархов, считавших, что их сместили несправедливо, усиливали позицию папы как арбитра последней инстанции в христианских спорах. В глазах лидеров восточной церкви, не спешивших признавать главенство папы, эти обращения также создавали весьма опасный прецедент.

В период правления Константина IX Мономаха (1042–1055) эта латентная враждебность переросла во взаимные обвинения. Контакты между старым и Новым Римом привлекли внимание к различиям между практиками восточной и западной церквей. Некоторые были фундаментальными: формулировка Символа веры, какой хлеб использовать в евхаристии (дрожжевой, zymos, – на Востоке или бездрожжевой, azyme, – на Западе), можно ли священнослужителям вступать в брак (целибат был обязательным для всех священнослужителей в Западной Римской империи, но в Восточной отдельным категориям служителей церкви разрешалось жениться), а также главенство римских епископов. Другие различия были сравнительно не важны и спокойно сохранялись на протяжении веков: например, жители Востока на неделе перед Великим постом ели сыр, а не мясо, а на западе его не ели в определенные постные дни. Но на фоне большей осведомленности, созданной такими реформаторами, как Лев IX (1049–1054), Запад отстоял чистоту своих традиций. В свою очередь, Византия не уставала подчеркивать, что Запад добавил фразу к формулировке Символа веры.

Важнейшая теологическая разница касается происхождения Святого Духа, который «исходит от Отца», согласно определениям соборов в Никее в 325 г. и в Халкедоне в 451 г. Ортодоксальное учение о Троице вполне ясно: три проявления Бога – Отец, Сын и Святой Дух – единосущны. Но каждый имеет собственную hypostasis – ипостась – термин, очень трудный для перевода. На латынь его переводили как natura (природа) или sustantia (сущность). Это не то же самое, что та предсуществующая сила, которую ортодоксальная церковь идентифицировала как природу или сущность, ousia, божества. Сложные отношения, определенные на греческом языке ранними христианскими теологами, никогда полностью не отражались в латинском переводе. Этот факт был признан еще в V в. св. Августином.

Отношения Сына (Logos, Слово) и Святого Духа (Pneuma) считаются не одинаковыми, Сын рождается от Бога Отца, а Святой Дух исходит от Отца. Сын участвует в этом процессе, занимая положение посредника, давая начало формуле: «Святой Дух исходит от Отца через Сына» (dia tou Hyiou). Так эти отношения понимал Максим Исповедник в VII в. Тем не менее примерно в это же время в Испании к Символу веры был добавлен оборот «и от Сына» (на латыни – filioque). Благодаря авторитету св. Исидора Севильского эта формулировка распространилась и на другие церкви. Рим не принял ее сразу. В начале IX в. папа Лев III установил щиты с традиционной формулировкой Символа веры на греческом языке и латыни у входа в собор Св. Петра. В 879–880 гг. на Константинопольском соборе формулировку «Святой Дух исходит от Отца и от Сына» осудили как еретическую, назвав ее недозволенным изменением к Символу веры, как он был определен Вселенскими соборами 325 и 451 гг. Однако в XI в. Рим принял указанное выше дополнение и, таким образом, подтвердил новую трактовку Святого Духа, которую так никогда и не признали на Востоке. В 1054 г. Константин IX предложил папе Льву IX отправить делегацию в Константинополь, чтобы обсудить создание эффективного византийско-папского союза против норманнов в Северной Италии. Три римских посла были известны своей враждебностью к Византии, хотя вели себя исключительно вежливо по отношению к императору. Но их лидер, кардинал Гумберт Сильва-Кандидский, немедленно схлестнулся с патриархом Михаилом Керуларием. После нескольких бурных дискуссий 16 июля он возложил на алтарный престол храма Св. Софии отлучительную грамоту на Восточную церковную иерархию. Керуларий отреагировал очень быстро. В это время умер папа Лев IX, оставив папский престол вакантным. Эти события иногда называют «Великой схизмой» – расколом между христианскими церквами – Востока и Запада. Отлучения считались личными и были быстро сняты, а регулярное взаимное поминание лидеров церквей Рима и Константинополя восстановлено.

Когда Алексей I Комнин (1081–1118) потребовал свидетельства прекращения отношений между церквами, в библиотеке патриарха не было найдено ни одного документа. Константинополь и Рим остались едиными, многие жители Запада посещали восточные церкви и наоборот. Обращенная к папе просьба Алексея Комнина о военной помощи основывалась на общих христианских традициях и привела к Первому крестовому походу. Результатом стало возвращение Иерусалима (см. гл. 24). Задним числом, однако, раскол 1054 г. принял более масштабный характер, и уже последующие крестоносцы использовали его как оправдание своего желания атаковать Константинополь.

Вряд ли стоит удивляться тому, что между двумя основными епархиями христианского мира различия со временем только усиливались. В Константинополе говорили по-гречески, а в Риме в ходу была латынь. Перевод с одного языка на другой зачастую оказывался, мягко говоря, неточным. В отличие от средневекового Запада на Востоке священнослужители рангом ниже епископа могли вступать в брак. Целибат требовался только от восточных епископов, так что, если женатый священнослужитель избирался епископом, ему приходилось расстаться с супругой, а ей – пойти в монастырь, расположенный подальше от его епархии. На Западе целибат медленно становился требованием для всех клириков, имевших духовный сан. Женатые мужчины продолжали становиться епископами и желали, чтобы сыновья унаследовали их церкви. В одном разница оставалась очевидной: западные церкви использовали бездрожжевой хлеб, который стал просфорами, в евхаристии, а восточные – раздавали дрожжевой хлеб, больше похожий на булочки. Коленопреклонение было больше свойственно Западу, чем Востоку, где священнослужители в определенные моменты литургии падали ниц у алтаря. Местные обычаи добавляли разнообразие, особенно в вопросе постов: на Востоке мясо ели по субботам, но оно было запрещено в этот день в некоторых церквах Запада, которые готовились к воскресенью, соблюдая пост.

Церкви тем не менее едины в общем стремлении заботиться о христианских душах и способствовать обращению тех, кто не знает, что такое вера в Иисуса Христа. В Византии много людей жило в деревнях, где о нуждах паствы заботились женатые священники. Они крестили и женили детей, хоронили умерших, следили за моральным обликом жителей. В крупных городах эту роль выполняли епископ и его штат. Епископ подчинялся митрополиту или архиепископу, который жил в столице архиепархии. Такая структура зафиксирована в иерархии церковных епархий, которая идет от константинопольского патриарха через несколько рангов митрополитов до епископа. В поздний византийский период многие епархии в европейских провинциях приобрели важность и переместились вверх по списку, приобретя более высокий ранг, за счет тех, что находились в Малой Азии, разоренные и обнищавшие из-за постоянных войн.

Гора Афон оставалась маяком для аскетического монастицизма, а местные монахи и святые люди постоянно побуждали мужчин и женщин посвятить свою жизнь Богу, направляя их духовную жизнь. Когда юный Лука Стирит в начале X в. ушел из дома, он узнал о столпнике в местечке Земена на Пелопоннесе и попросил разрешения служить ему. Несколько лет он изучал аскетические практики вместе со столпником, после чего поселился отшельником на горе Иоанница. Со временем его ученики и последователи основали на этом месте монастырь, и местный губернатор – генерал Кринит – финансировал постройку первой церкви, посвященной св. Варваре, покровительнице военных. Позже община воздвигла на его могиле церковь Св. Луки, соединив ее с церковью Теотокос (Богородицы), таким образом создав в Стирии двойную конструкцию. Слава о чудесах, происходивших на могиле Луки, распространилась очень широко. Ее следствием стали многочисленные дары и денежные пожертвования, позволившие украсить его церковь изысканными мозаиками и фресками, которые сохранились до наших дней. Получая такие дары, монастыри часто становились очень богатыми и могущественными организациями. При этом важно помнить, что их ресурсы основывались не только на императорском покровительстве, но также на искренней вере многочисленных крестьянских семейств, чья преданность ортодоксии была типичной для Византии.

Конечно, не все были согласны с господством христианства в обществе. Ему бросали вызов такие интеллектуалы (или еретики, как посмотреть), как философ Иоанн Итал и харизматичный болгарский лидер Василий Богомил – в начале XII в., или Георгий Гемист Плифон (тоже философ, приверженец языческой религии) в XV в. Но в целом ересь была менее распространена, чем на средневековом Западе. Теологические споры часто вскрывали характерное смешение элементов в византийской культуре. Итал и Плифон представляли философские традиции и культы Древней Греции; Василий – вариации в рамках средневековых религиозных ритуалов. Пусть Византия была хранилищем всех христианских традиций, написанных на греческом языке, но она также сохранила поэмы и рассказы о древних божествах, их храмах и статуях.

Я подчеркивала неизменную силу, которую классическое языческое наследие дало Византии при посредстве образовательных, управленческих и культурных традиций. Они объединялись системой веры, которая являлась конкретно и сознательно ортодоксальной, решительной в развитии христианских определений, предусматривавших разный опыт – для мужчин и женщин, отшельников и общин. Именно при посредстве своей религии Византия вела великие споры не только с мусульманами, арабами и турками, но также с другими христианами, особенно западными. Веками эти споры приводили к одному результату – отказу Византии принять подчиненное положение по отношению к римским епископам. Теологическая изощренность упрямой и настойчивой греческой ортодоксии создала характерную систему веры и слаженной согласованной власти, благодаря взаимодействию патриарха и императора в ее центре. Даже если императоры сражались и умирали как греки и римляне, они желали, чтобы их похоронили и за них молились как за христиан.

Глава 5
Храм Святой Софии

Огромный сфероидальный купол, покоящийся на этом круглом здании, делает его исключительно прекрасным. И кажется, что он покоится не на твердом сооружении вследствие легкости строения, но золотым <полу>шарием, спущенным с неба, прикрывает это место.

Прокопий. О постройках

Хотя Йитс назвал свою поэму, написанную в 1928 г., «Плавание в Византию», он никогда не был в Стамбуле. Он посетил Равенну и видел там византийские мозаики, но так и не испытал волнующий опыт прибытия в Византию морем. Подходя со стороны Дарданелл через Мраморное море, с нетерпением ожидаешь появления вдалеке Старого города. И вот наконец на горизонте появляются крепостные стены, а вслед за ними и минареты, окружающие купол собора Св. Софии. Это удивительно волнующий момент. Именно с моря я впервые увидела все это, когда была еще студенткой, и это впечатление запомнилось на всю жизнь, несмотря на изобилие небоскребов в современном Стамбуле, – постепенно увеличивающиеся очертания громады церкви на фоне яр кого неба. Ее огромный купол поражает даже издалека, но изумляет еще больше, когда становятся видны массивные опоры, его поддерживающие. Если обогнуть мыс Сераглио, церковь можно увидеть с другой стороны.

Если внешний вид постройки изумляет, его внутреннее убранство вселяет почтительное благоговение. Освещенные солнечными лучами через окна в куполе и вдоль галереи в вышине мерцают золотом мозаики, а внизу намного темнее. И лишь когда глаза привыкнут к этому немного странному контрасту, можно оценить разноцветные мраморные украшения стен и пола, а рассмотрев резные капители на великолепных колоннах, невольно возвращаешься взглядом к куполу. Этот памятник – всеобъемлющий символ Византии.

Впечатление средневековых посетителей, вероятно, было еще более сильным, поскольку они видели немного крупных построек. Церковь освещалась тысячами свечей и лампами, висевшими перед иконами, озарявшими цветной мрамор и мозаики. С центрального амвона, резной платформы вроде кафедры, расположенной перед тяжелым занавесом, отделявшим главное помещение церкви от священного места вокруг алтаря, читал отрывки из Библии дьякон и проповедовал патриарх. Послы киевского князя Владимира говорили ему: «Мы не знали, где мы находились – на небе или на земле, мы не можем описать это тебе, но одно только мы знаем точно, что Бог живет там среди людей. Мы не можем забыть эту красоту».

Во время освящения церкви 27 декабря 537 г. на стенах не было изображений, за исключением четырех огромных серафимов, которые до сих пор смотрят сверху вниз на верующих, а их крылья расправлены по парусам свода. Господство золотой мозаики в боковых проходах и галереях перекликалось с куполом, украшенным массивным крестом в медальоне.

Форма церкви была совершенно новой. Многие ранние христианские церкви имели план базилики, базировавшийся на императорских залах для приемов. Эти длинные высокие сооружения, которые сохранились в церкви Св. Сабины в Риме и в базилике, построенной Константином в Трире – в Германии, легко приспосабливались для церковных нужд добавлением возвышения в восточной части для алтаря. Раки для мощей святых мучеников, часто устанавливавшиеся вокруг гробницы, подсказали альтернативную форму – с галереями, окружавшими центр, как в церкви Св. Констанции в Риме. Купол был известен римским архитекторам и использовался в Пантеоне – круглое отверстие в вершине купола открывалось к небу, но о Востоке того же самого сказать нельзя – по крайней мере, тому нет явных свидетельств. Предшественниками купола церкви Св. Софии были небольшие купольные постройки в Исаврии, которые демонстрировали наличие опыта у строителей. Но никто в Константинополе никогда даже не пытался построить такой огромный купол до тех пор, пока Юстиниан не начал строительства нового храма Святой Мудрости.

Чтобы понять, сколь необычной была его задача, я сначала коротко остановлюсь на дохристианских художественных традициях, которые Византия использовала для создания собственных, отличных от других стилей. Самым очевидным наследием Античности стало имперское изобразительное искусство: изображения правителей (статуи, рельефы и портреты в мозаике и на монетах) и их регалий (короны, державы и скипетры, брачные пояса, одежды из королевского пурпура и красные сапоги). Византия приспособила для христианского использования декоративные художественные техники при создании таких архитектурных элементов, как колонны, капители и рельефы, украшавшие надгробные памятники и саркофаги. Также византийские ремесленники совершенствовали древние навыки работы с драгоценными металлами, эмалью, слоновой костью и горным хрусталем. Они отлично умели чеканить монеты, делать резные изображения из бивней слона, работать с разными цветами мрамора, чтобы изготавливать полихромные полы и стеновые покрытия, вплетать сложные разноцветные узоры в шелк. До VI в. шелковую ткань везли из Китая и Персии. Она ценилась очень высоко, и ее даже расплели, чтобы получить нить для римских и византийских ткачих. Когда был раскрыт секрет жизни шелкопряда – предположительно монахами, которые тайком вывезли немного червей из Китая и подарили их Юстиниану, посадки шелковицы, которая является их любимой пищей, дали начало новой промышленности в Византии. После арабского завоевания Персии и Ближнего Востока в VII в. шелковые производства Тира и Сидона были перевезены за Таврские горы, а потом в столицу. Было разрешено шелководство и в провинции, а изготовление пурпурной краски из маленьких моллюсков, которых выращивали у берегов Греции и Малой Азии, поощрялось освобождением от налогов.

Шелкоткачество сконцентрировалось на императорских фабриках в Константинополе и считалось государственной монополией. Строгий контроль осуществлялся на каждом этапе производства, которое организовывалось группами опытных рабочих. На ткани традиционно изображались в ярких тонах львы, орлы, грифоны, охотники, амазонки или колесничие – иными словами, предметы светские. Христианские темы, такие как сцены из жизни Христа, были распространены меньше. В VII и VIII вв. производство развивалось так быстро, что римские епископы с удовольствием получали дары из византийского шелка, как те, что привез в Рим хазарский иконописец Лазарь Константинопольский в 857–858 гг. Посольство, отправленное к западному императору Людовику Благочестивому в 824 г., среди прочих дипломатических подарков привезло 10 образцов шелка разных цветов.

Среди других предметов роскоши изготавливали эмали и золотые украшения, брачные пояса и кольца с традиционными изображениями Омонии, к которым добавляли образ Христа, благословлявшего вступающих в брак. Золотая филигрань и серьги с эмалью, подвески и браслеты – все это продолжало смешение древних и христианских тем. Такая же связь божественной и светской власти видна на монетах и резных дисках из слоновой кости, где Христос коронует императора, тем самым выражая небесное одобрение своему земному представителю. При создании манускриптов окрашивание пергамента в пурпурный цвет и нанесение надписей на него серебряными чернилами также являлись продолжением древней практики. Иллюстрированные копии Илиады и Одиссеи, обычно на папирусе, стали образцами для библейских текстов, разрисованных средневековыми художниками, – получалось нечто в стиле комиксов.

После первоначального акцента на символические черты христианства (хлебы и рыбы, знак Креста) художники стали изображать лидеров – Христа, Богородицу, святых мучеников. Византийские портреты святых людей выполнялись техникой энкаустики – живописи восковыми красками с помощью горячих инструментов. Раньше ее использовали для римских погребальных портретов. Религиозные иконы часто считаются основной чертой византийского искусства. Как они стали таковой, ученые спорят до сих пор. Я изложила свое видение проблемы в главе 9. Самые ранние иконы сохранились в монастыре Св. Екатерины на горе Синай, где есть три потрясающие иконы, часто ассоциирующиеся с покровительством императора: знаменитые образы Христа Пантократора, Святой Девы с Младенцем, святыми и ангелами и св. Петра. Икона Христа была написана позже и потому до реставрации не идентифицируется как работа VI в. Она взирает на зрителя большими всевидящими глазами, отличными по форме и функции: представляется, что один строго осуждает, а другой прощает. Иконы Святой Девы и св. Петра не обращаются к зрителю так прямо. На всех трех иконах фигуры на фоне архитектурного задника. Такие энкаустические работы поражают воображение, они яркие, смелые и оказывают сильное воздействие. Они отлично передают человеческие черты, особенно глаза и оттенки кожи. Техника не сохранилась до Средних веков – ее заменил яичный желток для фиксации цвета.

Во всех этих областях византийские мастера приспосабливали древние техники к новым задачам. Но для сооружения Св. Софии они испробовали нечто доселе неслыханное. Контекст нового опыта – в ранних годах правления Юстиниана. Юстиниан стал императором в 527 г. после смерти его дяди Юстина, который привез его в Константинополь и подготовил на роль своего наследника. В отличие от Юстина, успешного военного командира, но человека необразованного, Юстиниан был знаком не понаслышке с вопросами управления, права, теологии и придворными церемониалами. Во время десятилетнего правления дяди он играл важную роль при дворе и являлся ответственным за серьезные изменения в политике. Как мы видели, он настоял на пересмотре закона, запрещавшего сенаторам жениться на простолюдинках, – чтобы сделать Феодору своей женой, несмотря на неодобрение дяди и тети – императрицы Лупицины Евфимии. Став единоличным правителем, Юстиниан сразу проявил инициативу: реформировал правовую систему, навязал более высокие налоги, возобновил войну с Персией. Он назначил военачальников, чтобы те вели сражения за империю, а сам большую часть времени проводил в столице. Где и когда он приобрел страсть к строительству, неизвестно.

В 532 г. «голубые» и «зеленые» – партии, отвечавшие за развлечения на ипподроме, бросили вызов императорской власти. Обычно они враждовали, но в этом случае объединились в своей враждебности финансовой политике Юстиниана и провозгласили императором Ипатия, племянника Анастасия I. Преодолевая возражения супруги, Ипатий неохотно согласился, и на ипподроме собрались толпы, чтобы стать свидетелями его облачения в императорский пурпур. Мятеж был назван «Ника» – это слово скандировали участники. Чтобы усилить угрозу, «зеленые» и «голубые» подожгли центр города, и довольно большая территория оказалась выжженной дотла, в том числе и базилика Св. Софии. Прокопий пишет, что Юстиниан встретился со своими советниками во дворце. Надо было решить, что делать. Обсуждался план бегства из дворца на лодках. Но тут императрица Феодора – та, которая умела; владеть вниманием толпы, выступила вперед и заявила, что не готова бежать. Она вспомнила древнее изречение, что пурпур – лучший саван, и сказала, что если ей суждено умереть, то она предпочтет это сделать в императорском одеянии. Вдохновленный решимостью супруги, Юстиниан решил не бежать, а применить против мятежников силу. На ипподром стянули войска, и началось массовое убийство безоружных византийцев.

Феодора оказалась не первой из женщин (но определенно одной из самых удивительных), пользовавшихся большой властью в Византии. Нередко они были людьми посторонними, выступающими за автократическую власть, которую подчинили своей воле, и являлись ответственными за большое кровопролитие. Императорские жены и вдовы проявляли инициативу, немыслимую в других средневековых обществах. Даже если формулировки, которые Прокопий приписывает Феодоре, являются вымышленными, истории о ее вмешательстве наверняка неоднократно пересказывали во дворце и в городе. Ее примеру хотели следовать другие женщины. Императрицы, такие как Ирина (780–790, 797–802), Феодора (842–856), Зоя (914–919) и Феофано (969), хотя им всегда покровительствовали, да и писали о них только мужчины, несомненно, формировали и направляли императорскую власть.

Такие женщины, как Феодора, оказавшаяся в правящей династии благодаря браку, быстро научились использовать возникавшие при дворе напряженные ситуации к собственной выгоде. И карьера Ирины является ярким свидетельством такого умения: она напряженно трудилась, чтобы заручиться поддержкой дворцовых группировок и церкви, чтобы возвыситься до положения императора. Эта женщина ослепила своего сына Константина VI и пять лет правила одна (см. гл. 10). В противоположность упомянутым выше женщинам, те, кто принадлежали к императорской семье по праву рождения, – Зоя и ее сестра Феодора в XI в., или Анна Комнина в XII в., были с ранних лет специально обучены придворным церемониалам и филантропическим обычаям двора. Но и они удивили своих современников и сыграли более серьезную роль, чем было дозволено женщинам в те времена. Зоя и Феодора господствовали в период 1028–1056 гг., когда они правили вместе или поодиночке и продвинули пять разных мужчин на императорский трон. После смерти Зои Феодора управляла империей единолично и выбрала своим преемником Михаила VI. Таким образом, наследие супруги Юстиниана прослеживается на протяжении веков, отражая память о яркой личности и невероятном, но удивительно удачном браке.

Для выжженных участков, образовавшихся после пожара в центре Константинополя, Юстиниан разработал грандиозный план восстановления, сконцентрированный вокруг Августеума – большой площади, посвященной императорам. К северу он поместил две главные церкви – собор Божественной (Святой) Мудрости, Св. Софии, и церковь Святого Мира (Св. Ирины). К югу и западу он планировал восстановить здание сената, части патриархата, хоспис Самсона (благотворительное учреждение) и ворота Халки – главный вход в Большой дворец. Также он восстановил общественные бани – термы Зевксиппа и галереи – колоннады по обеим сторонам главной улицы, Мезе, до самого форума Константина.

Решая вопрос о форме кафедральной церкви, Юстиниан мог испытывать влияние со стороны богатой дамы, проявлявшей большую строительную активность, Юлианы Анисии, которая недавно завершила перестройку и реставрацию храма Св. Полиевкта, расположенного у акведука Валента. Неясно, имела ли эта церковь купол или наклонную крышу, но Юстиниан был уверен, что церковь Св. Софии должна быть больше и красивее. Он не жалел расходов на строительство, которое началось сразу после мятежа. Император нанял двух инженеров – Исидора Милетского и Анфимия Тралльского (который также считался отличным математиком), чтобы построить большой купол – диаметром 31 м – над нефом церкви на высоте 55 м от фундамента – ничего подобного раньше не было. В панегирическом трактате императору – «О постройках» – Прокопий Кесарийский описывает технику, которая использовалась для осуществления этого беспрецедентного проекта. Церковь построили через пять лет после мятежа. Прокопий, возможно, был одним из молившихся, которые присутствовали на освящении новой церкви сразу после Рождества 537 г. Однако он не мог объяснить, каким образом конструкция поддерживает пронизанный сорока окнами большой купол, через который солнце проникало в обширное помещение. По его словам, все сооружение парило.

В то время как существование более ранних куполов указывает на то, что необходимый инженерный опыт у строителей имелся, размеры церкви все же являлись исключительными. Чтобы возвести крышу, нужны были прочные конструкции на каждом углу квадратного фундамента, откуда вверх изгибались паруса в форме половины ромба, чтобы держать круглое основание купола. С востока и запада полусводы на более низком уровне защищают апсиду и закрывают двойной притвор, через который люди входят в церковь, минуя семь дверей. Центральные и самые большие двери предназначались для патриарха и императора, которые приветствовали друг друга перед тем, как войти в главное помещение церкви. Внутри разноцветный мраморный пол доходил до боковых стен, и множество цветных колонн поддерживали декоративную резную панель, проходившую вокруг здания. Капители сохранили буквы императорских имен – Юстиниана и Феодоры, а потолки в галереях были покрыты золотыми тессерами. Говорят, что, впервые увидев готовое здание, император воскликнул: «Соломон, я превзошел тебя!» Несомненно, он желал быть причисленным к той же категории людей, что и величайшие известные строители. Результатом трудов Анфимия и Исидора стала по праву завоевавшая известность архитектурная инновация, не знавшая себе равных в течение всего следующего тысячелетия.