Текст книги "Господин двух царств"

Они не потеряли никого, и все животные были целы. Пара верблюдов убежала, но, пока отряд приходил в себя, они вернулись. Хуже всего пришлось человеку, получившему камнем в глаз. Однако Мериамон, осмотрев его, решила, что глаз сохранится. Она как могла зашила и перевязала рану возле глаза. Остальные отделались синяками, а у некоторых невезучих песок ободрал кожу на разных частях тела.

– В другой раз не будешь выставлять зад во время песчаной бури, – сказал Александр самому сильно пострадавшему, но тут же улыбнулся ему, и это было болеутоляющее не хуже, чем то, что могла приготовить Мериамон.

Все получили по глотку воды; вода еще оставалась, но проводники говорили, что идти еще далеко. Вытряхнув песок из волос и одежды, собрав вещи и осмотрев животных, снова тронулись в путь. Даже опаленные жаром, все были настроены бодро. Буря миновала. Небеса были спокойны. Ближе к ночи будет достаточно воды и для людей, и для животных.

Идти было тяжело. Песок был глубок и мог оказаться коварным. Изгибы холмов уводили в сторону от прямого пути. Солнце садилось, сначала медленно, а потом с удивительной быстротой.

– Скоро, – говорили проводники. – Оазис уже недалеко. Скоро мы придем туда.

Каждый подъем местности вселял уверенность, что с другой стороны холма будет вода. Каждый спуск обнаруживал только новый подъем на следующий холм. Красный песок, серый песок, голубое небо. Никакой зелени. Ни кустика, ни листика, ни травинки. И никакой воды. Даже и следа ее нет.

Проводники теперь шли медленнее, часто останавливаясь, чтобы посовещаться друг с другом. Большинство людей уже так устали, что не думали ни о чем, только переставляли ноги. Такой же должна была бы быть Мериамон, может быть, даже более усталой, после того, как построила стену из магии и своей души, чтобы защитить всех в сердцевине бури. Но, находясь в состоянии какой-то безумной белой ясности, она уже не чувствовала усталости. Всем своим существом она чувствовала, что Нико идет рядом. Она чувствовала, что Сехмет сидит на его плече, что Феникс осторожно ступает следом, что Александр прокладывает свой путь вперед, освещая все вокруг, как факел во мраке ночи.

Когда он проходил мимо, она устремилась вслед. Взглядом он показал, что узнает ее и разрешает ей это.

Проводники снова остановились. С ними был начальник разведки Александра, который спрашивал тихим яростным голосом:

– Вы что?

– Мы знаем путь на юг, – отвечал один из проводников так же тихо и почти так же яростно. – Только…

– Что только?

Их словно хлестнули. Даже разведчик неожиданно выглядел страшно виноватым.

– Чего же вы не знаете? – снова спросил Александр.

Никто из них не ответил.

– Только, – сказала Мериамон, – от этого места весь мир расположен к югу, а Сива всего лишь маленькая его часть. – Она пригвоздила старшего проводника взглядом. – Как давно вы заблудились?

– Мы не заблудились, госпожа, – возразил он. – Мы знаем, где мы должны находиться.

– Есть где-нибудь поблизости воды? – спросил Александр.

Ответом ему опять было молчание. Разведчик не мог даже сплюнуть: так пересох рот. Он сделал вид, как будто ему это удалось.

– Они заблудились, Александр, не сомневайся. Они заблудились еще тогда, когда мы выкопались из песка.

– Буря изменила все! – закричал младший из проводников. – Как мы могли знать, что она образует совсем новый мир?

– Песчаные бури иногда делают такое, – мягко сказал Александр. Он огляделся. Вокруг не было ничего, кроме песка. – Может быть, ночью будет лучше? Ориентироваться по звездам, или как вы там это делаете?

– Мы ориентируемся по земле, владыка царь, – сказал главный проводник. – Всегда есть что-нибудь, что никогда не меняется: скала под песком или линия холмов.

– Сколько времени вам понадобится, чтобы найти такой знак?

– Мы уже смотрели, – отвечал проводник. – Нет ничего знакомого. – Он воздел руки. – Ничего! Ни разу за всю свою жизнь я не видел ничего подобного. Клянусь богами, сама земля сместилась! Мериамон вздрогнула.

Александр не услышал той истины, которую услышала она, или ему было все равно.

– Короче говоря, – сказал он, – вы заблудились. А вместе с вами, стало быть, и мы.

– Мы не… – Проводник сбросил головное покрывало и яростно поскреб в затылке. – Владыка царь, мы не заблудились. Мы здесь, а Сива там, к югу. Нам просто нужно идти, пока мы не дойдем до нее.

– Или, – сказал Александр, – пока мы все не умрем от жажды.

– Боги все устроят, – ответил проводник.

– Тогда вы лучше молитесь, – сказал Александр, – а еще лучше найдите какой-нибудь знакомый ориентир. Мы будем стоять здесь лагерем до тех пор, пока вы этого не сделаете.

Проводники уставились на него. Он улыбнулся им своей ужасной сладкой улыбкой и пошел назад к своему отряду.

30

К утру вода кончилась. Пить вино без нее было противно, а животные вовсе не могли его пить, даже если бы его было много. Проводники не нашли оазис. Они настаивали, что знают, где Сива. В их настойчивости чувствовалось отчаяние.

Александр пожимал плечами. Он так же высох, как и все остальные. Кто-то предложил ему сбереженную фляжку воды. Он улыбнулся, поблагодарил и пустил фляжку по кругу. Теперь он говорил:

– Мы пойдем вперед. Что стоит таким, как мы, совершить один или два перехода без воды?

Люди радостно закричали. Он одарил их своей самой ослепительной улыбкой, занял место во главе колонны и повел всех вперед.

Он просто нес их своей силой. И все же эти македонцы были крепкие ребята. Они шагали за своим царем, не сгибаясь под тяжестью тюков и оружия, глаза их были ясны, лица тверды, они не знали, что такое поражение или отчаяние.

Они не чувствовали того, что чувствовала Мериамон: зла под ногами, злой воли в небесах. Они были во власти этого, и это их убьет. А они смеялись над этим.

Мериамон шла так прямо, как только могла, поскальзываясь и увязая в песке. Она держала голову как можно выше. Она беспокоилась о Феникс, но лошадь чувствовала себя достаточно хорошо. Как и все.

Но как долго? Проводники говорили, что до Сивы еще по крайней мере четыре дня пути. Верблюды уже начали упрямиться, стараясь разбрестись в разные стороны, и кусали погонщиков, когда те тащили их обратно. Они хотели пить. Через четыре дня будет еще хуже. Они просто умрут от жажды.

Мериамон споткнулась и упала. Она стояла на четвереньках, мотая головой. В голове было темно. Ловушка. Она попалась. Пить… пить…

– Мериамон!

Нико. Как всегда, Нико.

Голова ее поникла. Нико взял ее на руки, встряхнул. Мериамон пыталась оттолкнуть его, но это было все равно, что пытаться оттолкнуть стену.

Он шлепнул ее по щеке. Она охнула. Она снова могла видеть. Он выглядел взбешенным.

Но не таким, как она.

– Отпусти меня, – сказала она сквозь зубы.

Он продолжал держать ее на руках и продолжал идти. Она пыталась вырваться. Он даже не трудился удерживать ее. Она лежала у него на руках, яростно сверкая глазами.

Гнев – тоже сила. Ее сознание прояснилось.

Она назвала имя того, что свалило ее с ног. Враг Небо все еще было темным. Серым. Она попыталась прояснить его, снова вернуть синеву. Порыв ветра коснулся ее щеки. Она вздрогнула; ветер был холодный.

Отряд замедлил шаг. Все смотрели вверх. Зазвенел голос Александра, казалось, отдававшийся эхом в пустоте:

– Ну и ну! Собирается дождь!

– В пустыне? – спросил кто-то.

– Попробуйте ветер, – ответил Птолемей. – Это вкус дождя. – Он повысил голос: – Быстро, все! Готовьте палатки, бурдюки – все, что есть. Если боги еще с нами… если они слышат наши молитвы…

– Зевс! – воскликнул Александр. – Отец небесный! Ты слышишь меня? Я принесу тебе в жертву сто прекрасных быков, когда вернусь в Мемфис, если сейчас ты пошлешь нам дождь!

Не было никакой внезапной тишины. Никакой прислушивающейся паузы, никакого благоговейного молчания. Все бегали, выполняя приказ Птолемея, некоторые бормотали, другие громко говорили что-то о безумцах и отчаянии. Но все выполняли приказ, разворачивали палатки, шкуры, плащи, выставляли котлы и кувшины.

Ветер дул все сильнее. Этот ветер нес воду, как «хамсин» нес огонь. Он гнал вперед облака. Он пролетел, не дав ни капли воды. За тучами было уже видно чистое сухое небо, светило безжалостное солнце.

– Зевс! – закричал Александр высоким пронзительным голосом. – Отец Зевс! Слышишь ли ты нас?

Он стоял на вершине песчаного холма. Длинный луч солнца зажег огонь в его волосах. Александр воздел руки.

Мериамон снова стояла на земле. Она почти выскользнула из рук Нико. Земля гудела. Это был Александр – та сила, которую он добывал из глубин и из небес.

Он не сознавал, что делает. Может быть, он называл это молитвой. Он заставил богов слушать. Не обращая внимания на Врага, бившегося у него под ногами.

Небо затряслось.

Мериамон приподнялась на руках. Она не помнила, когда бросилась на землю или что сбило ее с ног. Она сделала глубокий вдох и захлебнулась. Это было все равно, что вдохнуть реку.

Дождь. Сильный, стремительный, безжалостный, чудесный дождь. Безумцы Александра вопили и скакали под ним, пытаясь пить дождевые струи, промокшие, непрерывно смеющиеся. Но они собирали воду во все, что было. Александр подгонял их. Он был невредим, мокрый, улыбающийся. Ни одна ресничка не была опалена молний, прошедшей сквозь него в землю.

Дождь прекратился так же внезапно, как и начался. Воцарилась глубочайшая тишина. Облака истончались, бледнели и исчезали, уносимые ветром к югу. Истомленный жаждой песок выпил последние капли влаги, сверкавшие под свежевымытым солнцем.

Все промокли насквозь – люди, лошади, верблюды. Все смотрели друг на друга. Бурдюки были полны, кувшины до краев; палатки превратились в бассейны, из которых большими глотками шумно пили веду верблюды.

Никто не произнес ни слова, но все думали об одном и том же. Чудо. Дар богов. По прикидкам квартирмейстера, на четыре дня воды хватит.

Понадобилось некоторое время, чтобы проверить и просушить оружие и доспехи. В путь двинулись уже почти сухими. Все напились чистой пресной воды и шли легко и быстро.

Пустыня оживала на глазах. На сухих ветвях появлялись листья, цветы, казалось, вырастали прямо на глазах. Мелкие животные вылезали из своих укрытий попировать или просто порезвиться в новоявленном великолепии природы.

– Вода – это жизнь, – сказал Нико. – Никогда раньше я не понимал этого так, как понял теперь.

– Пустыня помогает понять сущность вещей. – Мериамон все еще чувствовала слабость, иногда у нее кружилась голова. Глаза ее, казалось, не хотели смотреть вдаль, но вблизи все было видно с болезненной четкостью. Сейчас – лицо Нико. Шелушится там, где обгорело на солнце. На скуле ссадина после песчаной бури. Колючая светлая щетина. Поля шляпы скрывают часть лица резкой тенью.

Идущие впереди остановились. У некоторых из них были копья. Никто не двигался, казалось, они не дышали.

Мериамон подошла к ним. Александр затерялся среди более высоких людей. Она увидела, что остановило их.

Их было две, прямо перед Александром. Его глаза были широко раскрыты. Один глаз казался почти черным, другой почти серебряным. У них глаза были узкие, холодные, желтые, со зрачками-щелками. Капюшоны были распущены, раздвоенные язычки пробовали воздух. Хвосты извивались, длинные тела поднялись и, изящно покачиваясь, стояли в рост с царем.

Один из стражников бросился вперед, подняв копье, на лице его была гримаса отвращения. Птолемей схватил и оттащил его.

– Дурак! Ты хочешь погубить царя?

– Я не собираюсь умирать. – Александр говорил негромко, слегка замедленно, словно во сне. Он не взглянул на Мериамон, не мог видеть, когда она подходила, но сказал: – Мариамне, ты просила проводников у своих богов?

– Я не думала, что это нужно, – ответила она. Змеи покачивались перед ней. Они были красивы – гибкие, длинные, в сверкающей чешуе. Капюшоны их были похожи на головной убор фараонов Великого Дома. Очень, очень осторожно Мериамон поклонилась им. Она сгибалась все ниже и ниже, но не сводила с них глаз. – О великие, – сказала она им на древнейшем из языков, языке жрецов времен зарождения Двух Царств. – Помощницы богини Эджо из Дома на горизонте. Я привела к вам повелителя Верхнего и Нижнего Египта, царя из-за моря, сына того, кого вы знаете.

Ближайшая змея зашипела. Другая опустила голову и заскользила по песку на юго-запад. У колеи, ведущей в Фивы, она остановилась, свернулась, снова подняла голову.

– Она говорит, – сказала Мериамон, – иди за ней.

Александр встряхнулся. На мгновение ей показалось, что он засмеется или скажет что-нибудь неподобающее. Неподвижная змея может броситься в мгновение ока. Может. Она знала это так же точно, как чувствовала землю под ногами.

Но он только склонил голову набок, переводя взгляд с нее на змей. Может быть, наконец он понял, что же он делает.

– Иди, – сказал он, – я пойду следом.

Мериамон не хотела идти во главе, но Александр был непреклонен. Она была щитом против злых чар. И переводчиком, хотя было ясно, чего хотят от них их проводники. Ночью им позволено было отдохнуть. Тогда змеи покинули их, и все вздохнули немного свободнее, пока не пришел внезапный страх. А если их ведут навстречу гибели… а если их проводники не вернутся…

Змеи вернулись и в первое утро, и во второе. На третье утро путешественники уже к ним привыкли, даже кони, с которыми в первый день нельзя было справиться иначе, как держа в поводу. Лошади в близких отношениях с божествами и часто родятся от ветра; но змеи – Враг, даже змеи, принадлежащие богам.

Мериамон провела большую часть первого дня в попытках избавиться от сомнений в том, что боги заботятся об их избранном царе. Она была опасно близка к отчаянию, даже после дождя. В земле было зло, усиливавшее ее слабость. Она ничего не могла поделать с этим. Видимо, она никогда не была безупречна в своей вере.

Едва ли это был знак для нее. Боги знали Врага. Они хотели, чтобы Александр пришел к их оракулу.

Мериамон была средством довести дело до конца.

Ей было спокойней чувствовать себя такой незначительной. Она шла в том темпе, который задавали змеи. Александр шел за ней. За ним шли его друзья. По сторонам двигались верблюды с охранниками, готовыми отразить нападение разбойников, а позади – лошади и арьергард. Местность оставалась неизменной день за днем. Те же голые изгибы скал и песка. Та же синяя бесконечность неба. Даже хищная птица в вышине кружила, казалось, все одна и та же, на широко распростертых крыльях, всматриваясь кровавым глазом. «Глазом Нехбет», – подумала Мериамон. А сокол, пронесшийся в небе, устремляясь к солнцу, был Гор. А когда наступит ночь, небо будет телом богини, звезды – ее одеянием, а Луна – украшением на ее шее.

Они больше не были в земном мире. То, что их проводники, родившиеся и выросшие в этой стране, не узнали ее после бури, не узнавали ее и теперь – Мериамон сердцем поняла еще тогда, что это значит. Теперь она это полностью осознала.

Где они были…

Их учили в Фивах, а также в Мемфисе, что боги живут за горизонтом. Что горизонт на западе, Красная Земля между рекой и заходом солнца, это и живая земля, и земля мертвых. Что можно войти сквозь дверь, сквозь слова заклинания или даже сквозь стену бури и оказаться на земле, где еще не ступала нога ни одного живого существа.

Она была вполне похожа на землю живых. Солнце светило там, учили жрецы, когда для живых людей была ночь; но разве можно быть уверенным, что отряд Александра не перепутал в своих странствиях день с ночью?

На утро третьего дня Мериамон наклонилась и подняла горсть песка. Это был обычный песок. Сухой, с шуршанием утекавший меж пальцев. Перед рассветом она поела хлеба, только что испеченного на костре из верблюжьего помета, и выпила вина, разведенного дождевой водой. Она помнила, чем занималась до того, как встала: она еще чувствовала теплоту внутри, а Нико улыбался в самые неподходящие моменты. Птолемей поддразнивал его за это, а тот лениво огрызался. Их голоса были голосами живых людей; их было приятно слышать за спиной, когда слуги Эджо скользили перед ней, ведя ее к оракулу.

И еще была ее тень. Она шла рядом – это был человек с головой шакала, и тело его было таким же материальным, как ее собственное. Никто не смотрел на него с подозрением, никто не говорил ничего о незнакомце в маске.

Его имя дрожало на кончике ее языка. Она почти произнесла его. Анубис. Проводник и страж. Хотя для нее он всегда был больше стражем, а здесь их проводниками были змеи Эджо.

Мериамон не боялась, и сама удивлялась этому. Ее было как бы две. Тело шло по земле реальной, а по этой сухой стране шел дух – Ка. Мериамон оглянулась. Отряд шел все так же, как шел от самого Ракотиса. Эллины не чувствовали ничего плохого. То один, то другой выходил из рядов, чтобы вытряхнуть камешек из обуви. Кто-то пел песню о мальчике со щечками, как персик.

Ее тень вышла вперед. Змеи Эджо замедлили движение, чтобы дождаться ее. Тень встала между ними, и они снова двинулись. Уши тени настороженно шевелились: она продолжала охранять Мериамон.

Кто-то занял место ее тени. Это не был Нико, хотя он был достаточно близко. Арридай смотрел на ее тень широко раскрытыми заинтересованными глазами, потом спросил:

– Мы где-то в другом месте, правда?

Можно было сказать только одно, и Мериамон сказала:

– С нами все будет в порядке. – По крайней мере она надеялась на это.

– Там сзади что-то, – сказал Арридай. – Наблюдают. Лошадям это не нравится.

Мериамон упорно смотрела вперед.

– А что это?

– Что-то, – повторил Арридай, пожимая плечами. – Вроде него, – он указал подбородком на ее тень, – но страшное. Они просто наблюдают. У них ножи.

Мериамон споткнулась и чуть не упала. Арридай подхватил ее под руку.

– С тобой все в порядке, Мери?

– Да, – ответила она сквозь плотно сжатые губы. – Они не могут повредить нам. Я знаю их имена.

Если бы имен было достаточно! Если бы жрецы и писцы знали точно, а не сквозь туман лжи и догадок!

Она шла через обычную пустыню в оазис и храм. Позади отряда не было никаких демонов.

– Я могу сосчитать их, – гордо сказал Арридай. – Семь, и семь, и семь, и еще три раза по семь. Шесть раз по семь.

– Шесть раз по семь, – повторила Мериамон. – Да. Их столько.

Нельзя оглядываться. Если оглянется, ее вывернет наизнанку.

К ней пришли слова. Она произносила их, сначала медленно и тихо, потом быстрее и громче:

– Я иду с истиной. Я иду в Зал Двух Истин. Во имя Осириса, во имя Гора, во имя Изиды, Матери-богини, повелительницы живых и мертвых, я защищаю себя. От носителей ножей, от пожирателей душ, от сил, ожидающих судного дня, избавь меня.

Тишина. Тень шла не останавливаясь. Змеи Эджо скользили по ее сторонам.

Мериамон взглянула через плечо и встретилась глазами с Нико. Он улыбнулся, одарив ее теплом и чистой силой.

Позади него был Александр. Прежде он шел вместе с певцами, но теперь, когда они его не видели, лицо его было серьезно.

Он знал.

Она подождала его, чтобы пойти рядом. Ожидая, она напевала чуть слышно:

– Я сокол в пустыне. Я бесшумная кошка в тени. Я песок на пустой дороге. Я иду невидимой. Я иду защищенной. Ни один демон не тронет меня.

Она умолкла. Александр был рядом.

– Ты их тоже видишь, – сказал Арридай, прежде чем Мериамон успела заговорить. – Ведь ты их видишь, Александр?

Александр похлопал его по плечу, потом заговорил, обращаясь к Мериамон:

– Кто они?

– Наблюдатели, – ответила она.

– Они вооружены?

– По-своему, – сказала она.

Александр нахмурился, глядя на троих воинов, шедших впереди.

– Скажи мне, – попросил он, – скажи мне, что это за нубиец в маске? А эти, там, позади, тоже люди, которые по причинам, известным только им, предпочитают носить звериные головы и большие ножи и следовать за путниками в пустыне?

– Они не люди, – сказала она, – остальное похоже на правду.

Она заметила, что он вздрогнул.

– Что… они делают?

– Они наблюдают. – Это его не успокоило. Она тут же добавила: – Они судят. Но это в зале. А здесь открытая земля.

– Разве?

Помимо воли она взглянула вверх. А что, если этот небесный свод – потолок, а вокруг стены, широкие, как мир, а под ногами – не песок, а гладкий камень…

Камень всех сортов, какие только есть в мире, выложенный узорами, которые притягивали глаз, заманивали и обманывали, уводили все дальше и дальше. Столбы словно высокие папирусы или кедры Ливана, выложенные золотом и драгоценностями, бирюзой, рубинами и малахитом. Свод цвета ночного неба или неба перед рассветом, когда всего темнее, и день кажется сном, от которого нет пробуждения.

– Нет, – сказала она, – это ливийская пустыня, и завтра мы придем в Сиву.

– Что они судят? – спросил Александр, безжалостный, как ребенок, и такой же невинно настойчивый.

– Души, – ответила она.

– Но мы-то живы, я полагаю.

– Мы живы, – сказала она. – Это страна живых. Это солнце, которое встает утром и садится вечером. Это звезды, которые восходят и заходят.

Каждое слово весило, как целый мир. Здесь встречались миры. Здесь, если она окажется слабой или ошибется, не назовет имена так, как они были даны на заре миров, мир, построенный ею, рассыплется и исчезнет.

– Это небо, – сказала она, – это солнце, это лодка Ра, которая плавает по морю миллионы лет. Это песок, Красная Земля запада, пустыня за зелеными полями Египта. Это жизнь.

Ее нога задела камешек. Мериамон подобрала его. Он был острый, он пытался поранить ей руку, как поранил ногу. Она улыбнулась камню. Боль – это жизнь. Боль реальна. В этом изменчивом, колеблющемся месте боль была силой.

Пустыня растаяла в тумане. Перед Мериамон простирался зал. Она знала, как он называется. Зал Двойной Истины. И в нем, движущиеся мимо нее, чтобы занять свои древние места, шесть раз по семь Наблюдателей. С человеческими фигурами, то ростом с человека, то огромные, как гиганты, с мордами голодных зверей. В безжалостном свете сверкали их ножи, сверкали зубы. Один, с шакальей мордой, встретился с ней глазами кровавого цвета и изобразил нечто вроде поклона.

Она бросила взгляд через плечо. Ее тень была на месте, как всегда, и глаза ее были ясны, как живое небо страны Кемет. И все-таки она тоже была принадлежностью этого зала.

Наблюдатели медленно сошлись. Перед ними покачивались весы. Подобие ее тени стояло возле них, насторожив уши. В его когтистой лапе, колыхаясь от воздушных потоков, лежало перо. Оно называлось Справедливость. Под весами притаился зверь. Пасть разинута, глаза горят. Голодный.

Души Мериамон содрогнулись. Они знали его имя, они знали его лучше любого другого. Пожиратель Душ.

Что-то – кто-то – виднелся перед весами. Мертвая душа, наверное, женская, стройная и перепуганная. Позади нее возвышался трон, а на троне – властелин этого места, мертвый бог, завернутый в саван и увенчанный двумя коронами. Коронованная голова склонилась. Лицо его было маской, маской смерти. В пустых провалах глаз зияла тьма среди звезд.

Проводник положил перо на одну чашу весов. На другую он положил что-то трепещущее и алое – сердце, и в нем сущность имени, имени души, ожидавшей суда. Весы заколебались. Если сердце окажется тяжелее, сильнее в своей истине, тогда душа свободна и может отправляться в землю вечно живущих. Но если сердце окажется легче и слабее в своей истине, душа упадет и будет пожрана. Душа протянула руку, как будто хотела, чтобы сердце опустилось под тяжестью ее воли.

Перо опустилось. Сердце взлетело вверх, и душа застонала. Наблюдатели схватили ее, прежде чем она успела убежать, связали нитями тьмы и скорби. Они не обращали внимания на ее сопротивление и стенания, похожие на крики птицы. Ее бросили в пасть чудовища, ожидающего поживы.

– Великий Зевс! – разнесся среди колонн голос Александра. Здесь не бывал ни один бог, сквозь тьму веков сюда не проникал ни один луч божественного света. Ничто эллинское не имело здесь силы.

Александр появился возле Мериамон и схватился за рукоять меча, наполовину вытащил лезвие из ножен. Мериамон схватила его за руку и удержала, хотя он чуть не свалил ее с ног.

Он остановился. Глаза его были дикими.

– Это… – сказал он, – этим…

Их окружили. Глаза, клыки, злоба такая, что душила, как веревка на шее. Живая плоть, живая кровь, холодная сталь в этом месте всех мест из всех миров…

Живые, пришедшие сюда, должны быть наказаны смертью. Холодные лезвия пронзят их плоть, теплую и прочную, вырежут сердца, осмелившиеся биться там, где все сердца неподвижны, выхватят души и бросят их в пасть Пожирателя.

Александр никогда ничего не боялся – ни в мире, ни за его пределами. Он расхохотался в адские морды.

– Иди! – воскликнула Мериамон. – Голос ее звенел от напряжения. – Ради любви к жизни, иди!

Он пошел, и за ним оставался световой след. Зал заколебался, как отражение в воде.

Мериамон, какой бы слабой ни была ее магия, вдруг обнаружила в себе силы, о которых прежде не подозревала. Она пожелала другой образ, другой мир, мир света и жизни. Она строила его из света, который исходил от царя. Она взращивала его вокруг себя. Она сделала его сильным, она сделала его реальным, она укрепила его силой и слова, и воли, и имени.

Зал мертвых исчез. Они шли в мире живых. Живой песок под ногами. Живое небо над головой. Солнце клонилось к западу, но стояло еще высоко. Потом будет ночь и утро, которое приведет их к концу пути. Сива. Или, если они не выдержат испытания, Зал Двойной Истины, шесть раз по семь Наблюдателей, Пожиратель Душ, который широко раскроет пасть и пожрет все, чем они были.

– Солнце, – сказала она. – Небо. Земля. Песок. Камень.

Снова и снова. Никакого изящества в оборотах. Никаких красивых фраз. Силу давало не изящество – его давало имя и воля, скрытая за ним. Сделать мир реальным. Держать Наблюдателей в безвыходном положении. Принести ночь, а не вечный день; звезды, которые изменяются и восходят, а не звезды, которые не могут умереть.

Ее тело или тело ее Ка шли вслед за тенью и змеями. И шел яркий свет. При солнце – второе солнце. В ночи – маяк.

– Александр, – сказала она. Имя прозвучало, отдаваясь во всех уровнях мира. Имя, данное ему отцом, имя, которого желали боги. Александр