Текст книги "Господин двух царств"

33

Пустыня позволила им вернуться из Сивы невредимыми. Сила ее была спокойна: раз уж не победила, то поддалась. На другой стороне бури не открывались никакие ворота. Никакие проводники не приходили к ним, никуда не исчезал путь перед ними. Все было спокойно. Так спокойно, что можно было отдохнуть.

В Ракотисе город уже принимал очертания. Архитектор Дейнократ послал в Мемфис за свитками папируса, ящиками мела, за рабочими, чтобы начать разметку и копать ямы под фундаменты. Это напоминало прежние дни в Долине Царей, но на сей раз строились не гробницы, а живой город.

Слишком долго Два Царства оглядывались назад, на роскошь давно прошедших дней. Теперь они будут смотреть вперед под властью царя, лицо которого всегда обращено к живой славе, а не к величию умерших.

Их возвращение в Мемфис, на веслах вверх по медленному мощному течению Нила, было триумфальной процессией. Армия ждала их. «Как женщина, – подумала Мериамон, – ждет своего возлюбленного». Их возлюбленным был Александр.

Она занимала те же комнаты, что и прежде, за белыми стенами Великого Дома. Она ходила в храм петь во время богослужений, но не ночевала там, и никто этого и не просил. Жрецы Амона из Фив уехали, и господин Аи с ними. Он оставил ей письмо. Оно было написано на древнейшем языке, известном жрецам, и так же тщательно вырисовано, как письмена на стенах храма.

Когда Мериамон держала письмо в руках, оно, казалось, шевельнулось. Глаза животных и птиц, мужчин, женщин и богов на мгновение показались глазами живых, а не нарисованных существ.

Слова – это сила. Написанное слово – сильнейшая из всех сильных магий.

После всех обращений к богам, после полных форм его и ее имени, после предупреждений против использования во зло в письме было сказано просто: «Делай, как велит тебе сердце. Пусть Мать Изида направит твой путь».

Мериамон унесла письмо в свои комнаты. Надо было идти на пир – последний пир Александра в Мемфисе перед походом в Азию. Люди прибывали на него из дальних мест, даже из Элефантины в самой дали Верхнего Египта. На пир были приглашены все участники паломничества в Сиву, а для армии было приготовлено угощение за общими столами.

Идти на пир было обязанностью. Мериамон была все еще в платье храмовой певицы. Она сняла тяжелый, заплетенный в косы парик, провела пальцами по волосам. Филинна уже приготовила все для купания и другой парик, достойный царственной особы.

Сегодня она будет царственной, до кончиков пальцев, даже до аромата духов. Она ходила в дальнюю землю. Она говорила с владычицей всех живых и мертвых. Она – дочь Великого Дома Двух Царств, и это праздник ее победы.

И все же она медлила. Мериамон положила письмо Аи, снова взяла. Она следовала велению своего сердца. Она делала это, честно и всецело, начиная с Сивы. И все же…

Откуда-то появилась Сехмет. Она заметно растолстела. Одним богам известно, как это она ухитрялась среди своих скитаний и охот. Она легко запрыгнула на постель Мериамон, свернулась посередине и тихонько заснула.

Мериамон сидела рядом на покрывале, поглаживая кошку. Та заурчала.

Филинна ждала. Мериамон встала. Размечталась, как девушка накануне свадьбы. Так оно почти и было. Она встряхнулась и отправилась в освежающую ванну.

Пир был так роскошен, как только можно было вообразить. Александр был великолепен в расшитом золотом хитоне, новом пурпурном плаще и венке из золотых дубовых листьев, почти терявшемся в его золотых волосах. Мериамон предпочла бы видеть его одетым и коронованным как фараон, но его лицо было уже обращено к востоку, он должен был думать и о своей армии. Они хотели видеть своего собственного царя. Египетским вельможам он, похоже, годился и в таком облике. Они не казались недовольными.

Сам праздник был настолько египетским, насколько можно было желать. Македонцы сносили это мужественно. Пить пиво их не заставляли, чему они были рады. Их мнение о египетском пиве было, мягко говоря, отрицательным. «Кот написал», – авторитетно заявил когда-то Нико, осушив два солидных кувшина.

Было и вино, вполне приличное. Были гуси, приготовленные дюжиной способов, утки, голуби и куропатки, мясо ягнят, коз, быков и газелей, огромные подносы с зеленью, фруктами и сырами, столько разновидностей хлеба, что греки не видали и во сне, бесчисленное множество соусов. Пировали под музыку и пение, среди танцоров, жонглеров и акробатов, скачущих и кувыркающихся среди столов.

Николаоса не было. Мериамон занимала ложе справа от царя, очень почетное и совершенно неприличное для женщины, даже для царственной египтянки; двое слуг прислуживали ей, и все смотрели на нее. Она улыбалась, отвечала на вопросы и ела, сколько могла. Это было немного. Как обычно. Выпила она больше, чем обычно. Вино было неплохое. Даже хорошее. Очень хорошее. Отличное.

Нико был занят. Утром часть людей должна быть готова отправиться в путь. Он собирался прийти до конца вечера, если не в зал, то в ее комнаты. Так он сказал утром, когда уходил, встав раньше, чем она, и убежал делать что-то непонятное. В нем чувствовалось скрытое возбуждение и ожидание. Неожиданности и большие тайны.

Что бы он ни задумал, она скоро узнает об этом. То, что беспокоило ее, было лишь робостью на краю перемен.

Он не ждал ее, когда она вернулась в свои комнаты. Сехмет снова была на постели, или все еще. Она подвинулась, чтобы дать место Мериамон, но поленилась сойти. Она только отошла немного, а потом снова устроилась возле бедра Мериамон.

Тело Мериамон было переполнено вином. Она с трудом сидела, пока Филинна умыла ее, очистила от красок ее лицо, заплела волосы в косу. Но ум ее был трезвым и острым. Она могла сосчитать каждый свой вздох. Она замечала медленное вращение звезд и первый блеск зари над горизонтом. Она чувствовала прикосновение каждого волоска Сехмет, когда гладила спящую кошку.

И сделала открытие, заставившее ее рассмеяться.

– Сехмет! Не может быть!

Кошка зевнула и прикрыла уши лапкой. Она и слышать не хотела об этом.

– Надеюсь, это был один из храмовых котов, – сказала Мериамон.

– Я думаю, это был царь портового квартала, – раздался голос Николаоса.

Мериамон вздрогнула. Она не слышала, как он подошел.

Он стоял босиком, с сандалиями в руках. Вид у него был очень довольный.

– Где ты был? – спросила она. Не сердито, нет. Конечно, нет. Просто с чувством.

– Я все-таки думаю, что это был большой кот из порта, – сказал Нико. – Он долго ухаживал за ней.

Едва ли ее можно винить за это. Она сдалась просто для того, чтобы он наконец заткнулся.

– Может быть, ей нравятся неотесанные, ухмыляющиеся, здоровые парни, – заметила Мериамон.

– Ты никогда не заставишь ее признаться в этом. – Нико поставил сандалии на обычное место и расстегнул пояс. Хитон на нем был простой и порядком потрепанный.

Свет лампы падал на его тело под удивительными углами – Нико помедлил с хитоном в одной руке, хмуро глядя на другую, покалеченную, разгибая пальцы. Они слушались плохо. Но он, казалось, уже давно не замечал этого. Он мог ездить верхом, мог нести щит. Он не мог играть на сиринге, но это и раньше не слишком хорошо у него получалось.

– Болит? – спросила она.

– Нет. – Голос его прозвучал рассеянно, но спокойно. – Изредка сводит… нет. Я снова ездил на Тифоне со скифским мундштуком. Ему это нравится. Думаю ездить так и дальше.

– А что говорит Александр?

– Александр думает, что я начинаю приобретать здравый смысл. Птолемей говорит, что у меня его никогда не было, с чего бы начинать теперь?

Она улыбнулась. Он ответил ей улыбкой. Точно, он хранил какую-то тайну.

Он принял ванну. От него пахло чистой кожей и душистым маслом. Волосы были влажные и завивались, высыхая.

Она потянулась к нему, но он просто растянулся рядом. Что бы он ни скрывал, это его просто распирало.

– Скажи мне, – попросила она.

Он широко раскрыл глаза, но изображал неведение плохо.

– Что сказать?

– Ты знаешь лучше меня.

Он прикусил губу, стараясь не рассмеяться. Она смерила его опытным взглядом врача.

– Я случайно знаю, – сказала она, – что если нажать здесь, – и она это сделала, – и здесь, – и это она сделала, – то ты взвоешь.

Он взвыл и наполовину выскочил из постели. Она обвила его руками и ногами и удержала.

– Скажи, – попросила она.

– Под пытками? – заявил он, возмущенный. Она вытянула свой длинный палец – он угрожал его самому чувствительному ребру.

– Я скажу! – закричал он и захохотал, как идиот. Ей пришлось ждать, пока он успокоится.

– Я разговаривал, – наконец сказал он, – с царем. И с Птолемеем. И с Мазасом – ты знаешь, что он собирается остаться в Египте? Александр оставляет его, потому что он знает страну и его особо не ненавидят, хоть он и перс.

– Конечно, сатрапом он опять не станет, – сказала Мериамон и поджала губы.

– Вряд ли, – сказал Нико. – Правителями будут Певкест и Эсхил с Родоса. Македонец и грек, а за ними будут стоять египтяне.

– Это хорошо, – сказала Мериамон. Конечно, она знала о Певкесте. Но никогда не знаешь наперед: цари часто меняют свои намерения.

– Я говорил и с Дейнократом, – продолжал Нико. – Он приехал из Ракотиса, чтобы взять еще людей и получить последние указания Александра. Они уже называют это место Александрия. Похоже, это название так и останется.

– Конечно, – сказала Мериамон. – Его дали боги.

– Я еду туда, – сообщил он. – Я хочу помочь строить ее.

– Мы едем прямо в Тир, – возразила она. – Не будет времени снова останавливаться в Ракотисе.

– Я не еду в Тир, – заупрямился Николаос. – Я еду в Александрию.

– Но…

И тут он сказал:

– Мы?

Наступило молчание.

– Я еду в Тир, – осторожно сказала Мериамон. – Я еду с Александром.

– Конечно, нет, – возразил Нико. – Ты же ненавидела это место, все время мечтала быть в Египте.

– Я должна была быть в Египте, потому что Александр задерживался, строил эту свою дамбу.

– Он вел величайшую осаду в мире, – сказал Нико.

– Это не пускало его в Египет. – Она вздрогнула. Она позволяла увести себя с прямого пути. – Теперь он царь Египта. Он должен идти и завоевать Персию.

– Конечно, он должен, но я не еду с ним. Я собираюсь помочь Дейнократу строить город. Он будет великолепен, Мериамон. Все лучшее из Египта, все лучшее из Эллады. Мы построим храмы нашим богам и вашим – Амону, конечно…

– Изиде, – подсказала она. – Постройте храм Изиды.

– Изиды, – повторил он, принимая обязательство. – И рынок, Мериамон. Рынок для товаров со всего мира, и корабли, чтобы привозить их, и гавань, чтобы швартоваться кораблям. И место для философов. Александр на этом настаивал особо. Чтобы им было где думать и где учить, и писцы, чтобы переписывать их книги, и библиотека, чтобы эти книги хранить. У нас будет театр и празднества не хуже, чем в Афинах. У нас будет гимнасий. У нас будет самый замечательный город, каких еще не было.

– А для обычных людей, – спросила Мериамон. – Для них там будет место?

– Повсюду, – отвечал он. – Ты же знаешь, города не делаются. По большей части они просто растут. Мы учтем прошлые ошибки.

– Обязательно.

Он не услышал в ее голосе ничего особенного. От его улыбки у нее закружилась голова. Он горячо поцеловал ее и, все еще улыбаясь, сказал:

– Я знал, что ты поймешь. Мы можем пожениться там. А если хочешь, поедем с Александром до Пелузии. Там не удастся устроить свадьбу, достаточно богатую для царской дочери, но там будет он, чтобы благословить ее.

– Я еду с ним, – заявила она. – В Тир. И дальше, куда бы он ни пошел.

Лицо Нико омрачилось. Он нахмурился.

– Но почему?

– Потому что он мой царь.

– Он твой царь в Египте. Он не останется здесь.

– Это неважно, – ответила она.

– Но ты чахнешь и слабеешь за пределами твоей Черной Земли. Твоя магия слабеет. Воздух слишком холодный или слишком сырой. Солнце светит не там. Небо слишком тесно.

– Все это правда, – сказала Мериамон, – но это ничего не меняет. Александр мой царь. Моя сила там, где он.

– Знает ли он об этом?

Бедный мальчик. Он ревновал.

Ее сердце было холодным, маленьким и твердым. Теперь она поняла, что имел в виду Аи, что он подсказывал ей.

Где-то были боги. Они были далеки и совершенно безразличны. И среди них Мать Изида. Она видела своего возлюбленного убитым и разрубленным на части, ходила по Двум Царствам, собирая их. Вряд ли она посочувствует женщине, чей любимый просто решил остаться в стране Кемет. Она приветствует только здравый смысл.

– Александр знает, – сказала Мериамон. – Он доволен. Я снова буду работать с Филиппосом, и Аристандр может захотеть моей помощи. Там будут и другие египтяне. Конечно, и Таис. И Филинна. Я буду не одна.

Нико смотрел растерянно. Озадаченно.

– Но почему?

Она глубоко вздохнула. Боги, пошлите терпения!

– Я должна. Так же, как я должна была покинуть Египет сначала. Потому что я должна быть там. И… – она остановилась. Ладно, пусть он знает правду. – Я так хочу. Да, это моя страна. Да, другого такого места нет. Но я хочу увидеть другие места, другие небеса. Есть целые миры, которых я никогда не видела. Знаешь ли ты, что он сказал мне об этом? Когда мы были в Сиве. Я знаю, что он имел в виду. Я хочу увидеть их вместе с ним.

– Тогда тебе все-таки нужно было выйти за него замуж, – упрямо сказал Нико.

– Нет, – ответила она. – Я хочу не этого. Я хочу того же, чего ты хочешь в его городе.

Нико не хотел понимать. Он был настроен против. Он начинал злиться, побледнел.

Ее рука потянулась, чтобы разгладить его морщины, но Мериамон удержала ее. Но она не смогла удержать свое сердце, сломилась и расплакалась.

– Я люблю тебя, – сказала она. – Не сомневайся в этом ни на миг. Когда я смогу вернуться, я вернусь. Обещаю.

– Ты вернешься? Вернешься ли ты когда-нибудь?

Она заглянула в серое зеркало его глаз. Там были видения.

– Да, – сказала она. – Я вернусь. Я умру в стране Кемет, в Черной Земле, где родилась.

Нико вздрогнул так, что кровать затряслась. Но его нрав был сильнее благоговения.

– Может быть, я найду другую женщину. Может быть, мне будет уже все равно, вернешься ли ты.

– Может быть, – согласилась она спокойно и холодно.

Он вскочил на ноги.

– И тебе все равно? – закричал он.

Она подняла на него глаза. Вспомнила, как впервые увидела его: тень в неверном свете, явственно качающаяся. Тогда была боль от ран и изнеможения. Теперь снова была боль, и если раны были сердечные, тем глубже они были.

Но не глубже, чем ее собственные.

– Твой брат будет царем Египта, – сказала она. – Ты знаешь об этом?

– Что?! – Она выбила его из равновесия.

– Я видела, – сказала она. – Твои глаза как магическое зеркало.

Он зажмурился.

– О боги! Я бы хотел возненавидеть тебя. Тогда все было бы гораздо проще.

– Ты меня даже не боишься.

Глаза его распахнулись.

– С чего бы?

Она согнула палец. Ее тень выступила вперед. Ухмыльнулась в лицо Нико.

Он ответил такой же ухмылкой. Тень обиженно закрыла пасть.

– Это твой настоящий вид, – спросил он у тени, – или есть другой, в котором ты родился?

Тень покосилась на Мериамон. Глаза ее смеялись.

Мериамон не видела ничего смешного. Ее сердце рвалось с Александром в Азию. Ее тело рвалось остаться с этим бесстрашным глупцом и не отпускать его никуда.

Она не знала, как быть. Вряд ли она сумеет… он никогда…

А почему бы и нет?

Она стояла. Они возвышались над ней оба – тень и человек. Она протянула руку, прижала ее к груди Нико. Она смотрела ему прямо в глаза, она надеялась.

– Я отправляюсь с Александром, – сказала она. – Ты отправляешься со мной.

– А если нет? – Он удивленно поднял брови.

– Ты поедешь.

– Как? Заставишь меня своей магией?

– Потому что ты меня любишь.

– Если ты меня любишь, останешься в Египте.

– Нет, – сказала она.

Если он глуп, то решит, что она его не любит. Он вырвется, разгневается и убежит.

Он поднял руку. Тень насторожилась. Он взял ее руку, повернул ладонью вверх. Там еще оставался след от камешка, поранившего ее по дороге в Сиву. Наверное, он никогда не исчезнет. Это будет напоминанием.

– С такой волей ты могла бы править миром, – сказал он.

– Это Александр, – ответила она.

– И ты. – Он выглядел рассерженным. Обиженным. – Что мне сделать, чтобы заставить тебя понять?

– Идем со мной.

– Вернемся ли мы?

Ее сердце дрогнуло. Она сохранила бесстрастное лицо.

– Я же сказала, что да.

– Тогда ладно, – сказал он. – Если мы вернемся, и ты обещаешь – своим торжественным словом, – что мы будем жить в Александрии и строить ее, и делать ее прекрасной…

– И будем там как цари?

– Как простые добрые горожане, – ответил он. – Ты обещаешь?

– Клянусь своим именем, – ответила Мериамон.

– Тогда я иду, – сказал Нико. Его гнев испарился. Его улыбка цвела и сияла. – Мы будем величайшей армией из всех, какие когда-либо были. Наш царь – величайший из всех царей. Мы пройдем от горизонта до горизонта. Мы завоюем весь мир.

«По крайней мере, – подумала Мериамон, – солидную часть его».

Она закрыла напоминание о боли. Она ее больше не видела. Нет. Когда придет другой день, не тот, что озарял небо сейчас, и она будет стоять в другом Великом Доме, в Зале Двойной Истины, судьи будут взвешивать чистоту ее сердца.

Она улыбалась, широко, как она заметила.

– Мы завоюем мир, – согласилась она. – Завтра. Сегодня ночью… что еще от ночи осталось…

– Сегодня ночью, – сказал Николаос, – мы завоюем Египет.

«Честно, – подумала Мериамон. – Египет, в конце концов, завоевал Македонию. И снова завоюет, и снова – пройдут года и миры».

Даже Взвешиватель Сердец назвал бы это справедливым.