Текст книги "Господин двух царств"

– А что потом?

– Потом будет говорить бог. Или не будет. Ему решать.

– О чем ты его спросишь?

– Пойдем со мной – и узнаешь.

Она остановилась так резко, что Нико чуть не налетел на нее. Александр, все еще державший ее за руку, покачнулся.

– Ты хочешь, чтобы я пошла в Сиву?

– Вряд ли я могу приказывать тебе.

– Ты – царь Великого Дома.

– А ты – царская дочь, – сказал он, – и принадлежишь богам. – Александр помолчал. Его глаза изучали ее лицо. Один глаз был темным, другой светлым, как будто он не мог разобраться в своих чувствах.

– Хочешь пойти?

– Да, – ответила она. Мериамон не знала этого, пока не сказала. – Я хочу пойти в Сиву.

Лицо Александра осветилось.

– Теперь я знаю, что мой сон был верен.

– Ты в этом сомневался?

– Нет, – ответил Александр. – Но две уверенности лучше, чем одна. Особенно если одна из них – твоя.

Мериамон позволила ему вести себя дальше.

– Пармений будет недоволен, – сказала она.

– Чем? Что я беру женщину с собой в длительное путешествие?

– Он возлагает столько надежд на продолжение твоей династии, а я – искушение безнадежное.

– Бедный Пармений, – сказал Александр, и в его голосе прозвучало нечто вроде сочувствия. – Когда-нибудь я выполню свой дом, – продолжал он, – но не здесь и не сейчас.

Язык Мериамон шевельнулся. На нем возникло слово, может быть, посланное богами. А может быть, и нет. Мальчик-прислужник бежал к ним из купальни, а другой, взрослый слуга, – из дворца, а кто-то кричал в пролет лестницы, разыскивая царя. То, что сказала бы Мериамон, потонуло в шуме и суете, да и вернуть это слово она уже не могла.

26

Александр покинул Мемфис на небольшом количестве кораблей с гораздо меньшим количеством людей, чем приплыл сюда: с ним были только царская гвардия, его личные друзья, их кони и слуги. Были еще несколько человек, собиравшиеся дойти с ними до устья Нила. Одним из них, несмотря на свое положение, была Таис. Зачем она отправилась, Таис не говорила, а Мериамон не нужно было спрашивать. Таис часто говорила, что гетере не следует влюбляться в своего покровителя. Это только во вред делу. Но Птолемей, как и его брат, был такой человек, перед которым, если он хотел, трудно было устоять.

Другим сопровождающим был прежний сатрап Мазас. Он отправился в путь с удивительно маленькой для персидского вельможи свитой: несколько стражников, горстка слуг и только одна из всех его жен, рожденная в Скифии, и потому не возражавшая против путешествия. Она была укрыта от посторонних глаз под вуалями и окружена толпой евнухов, но поездка, по-видимому, доставляла ей удовольствие. Наверное, ей не случалось путешествовать уже давно.

Мериамон хотелось бы поговорить с ней, и евнухи едва ли стали бы препятствовать, но женщина едва знала по-персидски и совсем ничего по-гречески, а Мериамон не знала ни слова по-скифски. Самое большее, что они могли сделать в первый же вечер, когда корабли причалили к берегу и компания разбила лагерь, это обменяться коротким приветствием и парой взглядов, которые при других обстоятельствах могли бы перерасти в дружбу. Когда Мериамон хотела продолжить свои попытки, Мазас вышел из ложбинки, где стоял его шатер, надменный, как все персы, даже под чужим владычеством, и его присутствие помешало дальнейшему общению.

Мериамон повернулась к нему спиной. Это была грубость, она отлично знала это, но не могла сдержаться.

– Погоди, – сказал перс.

Она могла бы не послушаться. Но женщина смотрела на них, и что-то в ее глазах заставило Мериамон помедлить. Во взгляде женщины не было ни страха, ни ненависти, только гордость, когда она смотрела на мужчину, который владел ею.

С виду Мазас не был неприятен. На персидских вельмож всегда можно посмотреть. Они выводили свою породу, как лошадей, по росту и красоте, и у него было достаточно того и другого. Мериамон хотелось бы увидеть его без бороды, которая скрывала лицо от самых глаз. То, что можно было видеть, имело очень тонкие черты, и нос был как серп молодой луны.

Что видел он, глядя на нее, Мериамон могла себе представить. Слишком маленькая, слишком тоненькая, слишком бесстыдная в тонком египетском полотне, обрисовывающем линии тела. Мериамон смело встретила его взгляд. Мазас опустил глаза. Персидская вежливость – никогда не смотреть прямо в глаза; уклончивость, можно было бы назвать это.

– Не беспокоит тебя, – спросила Мериамон, – что, если твой царь поймает тебя, ты умрешь смертью предателя?

– Мой царь – Александр, – ответил Мазас.

По-гречески он говорил с акцентом, но достаточно бегло. Лучше, чем говорила она, когда впервые появилась в лагере Александра.

– Ты ведь перс, – сказала она.

– А ты египтянка, – ответил Мазас.

– Он царь, какого мы выбрали, – возразила она.

– И мой тоже, – сказал он, – после того, как я узнал, каков он.

– А как же твой Великий Царь?

– Мой Великий Царь, – сказал Мазас, и в голосе его прозвучала горечь, – оставил меня поддерживать хоть какой-нибудь мир в провинции, раздираемой войной и мятежами. Даже македонские пираты приплывали сюда, чтобы урвать себе кусок, пока не пришел их царь. Ты знаешь об этом?

– Из этого у них ничего не вышло, – сказала Мериамон.

– Потому что я отбил их. Если царь будет продолжать, как и начал, он завоюет Персию так же, как завоевал Азию и Египет. Тогда он станет Великим Царем. И что тогда будете делать вы? Восстанете против него?

– Он будет нашим Великим Царем, – ответила Мериамон.

– Вот именно, – сказал Мазас.

Мериамон нахмурилась, глядя на яркий закат.

– Конечно, – продолжал Мазас, – вы, которые умеете постигать множество истин, можете предвидеть империю, в которой Персия и Египет будут жить в мире.

Он улыбался. Слегка подсмеивался над ней. Но без всякой враждебности.

Она, должно быть, сказала это вслух. Он добавил:

– Я вам не враг. Из тех, кто называет царем Александра, никто вам не враг.

Это было больше, чем она могла спокойно воспринять. Она снова пошла прочь. На сей раз он ее не задерживал.

Мериамон медленно брела к своей палатке. Это был все тот же шатер, в котором она так долго жила вместе с Таис, единственное место, ставшее ей почти домом с тех пор, как она покинула Фивы. Таис не было – она, конечно, была с Птолемеем.

Зато был Нико, домогавшийся с помощью лести улыбки и блюда со сладостями у Филинны. Стройная рыжеватая фигурка распрямилась на его коленях и приветствовала Мериамон.

– Где была я? – спросила Мериамон у кошки. – И где, негодница, была ты?

Сехмет зевнула, показав все свои жемчужно-белые зубки, спрыгнула с колен Нико и заструилась вокруг ног Мериамон, оставляя свою метку. Мериамон взяла ее на руки. Кошка урчала, как отдаленный гром.

– Она ходила со мной, – сказал Нико, облизывая мед с пальцев. – Из нее тоже получился прекрасный спутник. Она придирается, как жена.

– Я не придираюсь, – заявила Мериамон.

– Ты – нет, – ласково согласился Нико. – Тебе достаточно взгляда.

– Разве я когда-нибудь… Нико засмеялся.

– Садись, – сказал он, – съешь пирожок с медом. Они очень вкусные.

Мериамон села, но она не была голодна.

– Сехмет все время была у тебя, а ты не сказал ни слова? Я чуть с ума не сошла.

– Конечно, – сказал он, – и я тоже, когда ты ушла, ничего не сказав. Зуб за зуб, Мариамне.

– Мериамон.

– Мариамне.

Она вздохнула сердито и уступила.

Нико разломил последний пирожок пополам.

– Давай, ешь. Того, что ты съедаешь, не хватило бы и для маленькой птички.

– Ты когда-нибудь видел, как едят птички? Свиньи по сравнению с ними аскеты.

– Ты просто невозможна, – заявил Нико. Он улыбался и кормил ее пирожком так, что ей пришлось съесть его, иначе бы все ее лицо было перемазано медом. Честно признать, пирожок был вкусный. Нико в момент проглотил вторую половину и сидел довольный, глядя на нее.

– Что это ты такой самодовольный? – спросила Мериамон.

– А почему бы и нет, ведь я собираюсь жениться на царевне.

– А кто сказал, что я собираюсь выйти за тебя замуж?

– Ты, – ответил Нико. – Я уже говорил Птолемею. Он очень доволен.

– А Александр? Ему ты сказал?

– Ну, – ответил Нико, – нет. Пока нет. Мы решили, что нужно немного подождать. Ему ведь ты отказала, и его гордость будет уязвлена. Я бы не хотел хвастаться перед ним своей счастливой судьбой.

Мериамон со свистом втянула воздух. Она бы никогда не поверила в такое нахальство, не будь это Николаос.

– Итак, я куплена и за меня заплачено, не так ли?

– У тебя есть приданое. Господин Аи заверил меня в этом. Он поговорит с Птолемеем, когда мы вернемся из Сивы. Ты хочешь выйти замуж в Мемфисе или Фивах?

Она открыла было рот. Снова закрыла. Вдруг поняла, что не дышит.

– В Мемфисе было бы лучше, – продолжал Нико. Жизнерадостный – с ума сойти можно. – Тогда Александр точно придет. Я думаю, он не собирается в Фивы. После того, как побывает в Сиве, если боги будут к нему благосклонны, он снова направится в Азию. Дарий все еще жив, и он все еще Великий Царь. Пришло время задать ему трепку.

– Разве он уже не получил ее? – рассеянно спросила Мериамон.

– Это только начало, разумеется, – ответил Нико. – Для тебя это все, что нужно было: Египет свободен. Что тебе остальной мир?

– Ничто, – ответила Мериамон. – Все.

– Точно. – Он вскочил, подхватив и ее. Сехмет только что успела прыгнуть ему на плечо, прежде чем ее стряхнули на ковер. – Пошли обедать, и хватит унывать. До свадьбы не так уж далеко. Разве только… – Он замялся. – Если ты…

– Только когда узнает царь, – сказала она.

– Тогда подождем.

Казалось, его это совсем не огорчает.

«Сумасшедший, – подумала она. – И сводит с ума. Но устоять невозможно».

…Они двигались вдоль самого западного рукава реки, отклонявшегося все дальше к западу среди туманов и болот Дельты. Она была как широкий цветок лотоса, чьим стеблем был Верхний Египет, богатая, плодородная земля, далеко простиравшаяся вдоль берега моря. Возле устья, называвшегося Капопус, они покинули корабли, пересели на своих отдохнувших лошадей и повернули на запад от Нила. Суша сузилась до длинной полосы песка: море справа, озеро Мареотис слева, и там, и там синие воды, а над ними еще более синее небо.

На полоске земли между морем и озером располагался торговый город. Жители называли его египетским именем Ракотис, хотя большинство их были греками, а не египтянами, – купцами и путешественниками, чьи корабли стояли в широкой окруженной стеной гавани. Если Пелузия была восточными воротами Двух Царств, то здесь были ворота западные: гораздо меньше и слабее, но на редкость удачно расположенные, и полоса земли вокруг, хотя и узкая, была плодородна.

Александр отправился в лодке по озеру в компании друзей и Мериамон, поскольку увидел ее, когда спускался к воде. Он был в превосходном настроении, одет в похожий на тряпку хитон, который привел бы в отчаяние его прислугу, и в широкополую шляпу с длинной пурпурной лентой. Сехмет старалась поймать развевающийся конец ленты.

– Она совсем не боится плыть в лодке, – заметил Гефестион, предлагая почесать ей под подбородком. Кошка поразмыслила немного и с царским великодушием разрешила.

– Вот тебе египетская кошка, – сказал Александр. Он оперся на борт. Порыв ветра сдернул с него шляпу; Александр подхватил ее, прежде чем она успела улететь, и откинул ее за спину на шнурке. Он неотрывно смотрел на очертания города и острова позади него.

– Взгляните-ка сюда, – сказал он.

Все, кто не был занят управлением лодкой, посмотрели.

– Красиво, – сказал кто-то.

– И земля хорошая. Замечательный климат. Не так жарко, как в Египте, с моря дует ветер. И лихорадки здесь не бывает: по берегам озера нет болот, от которых летом распространяется зараза. Все уносит река.

– Есть и гавань хорошая, – сказал Нико, стоя у борта рядом с Неархом. – Вы заметили, что остров стоит, как стена против открытого моря, а внутри гавань, и есть рифы, разбивающие волны? Удивляюсь, как ее не захватили финикийцы еще столетия назад и не построили здесь порт.

– Их не пустили греки, – ответил Неарх. – Мы ведь тоже морской народ, не забывай.

– Египет тут тоже не посторонний, – заметила Мериамон.

– Я мог бы построить здесь город, – сказал Александр.

Он говорил негромко. Люди в лодке разговаривали, не обращая на него внимания, но для Мериамон весь мир внезапно замер. Она заметила, что Нико тоже прислушивается, и черноволосый Крет, и Птолемей, подошедший к ним.

– Я мог бы построить город, – повторил Александр, – здесь, на этом месте, между озером и морем. Ворота во всю Африку, ворота к сокровищам Египта. Египет всегда смотрел внутрь себя из Мемфиса и Фив. Теперь я говорю, что он будет смотреть на весь мир.

Мериамон вцепилась в борт. Корабль слегка покачивался на волнах, но ей казалось, что начался шторм. Тень ее пробудилась, а Сехмет выгнула спину у нее на плече. Боги прислушивались – напряженное внимание наполнило воды и небеса.

Это было не все то, за чем она пришла. Но уже часть. В этом месте, в это время этот новый голос говорил негромко, облекая в слова будущий город.

Это не был голос Александра. Птолемей, солидный невозмутимый Птолемей, твердо стоящий на земле и практически мыслящий, мечтал вслух:

– А здесь стена, и, конечно, надо построить мост между островом и сушей, а чтобы корабли могли найти дорогу, поставить что-нибудь, какой-нибудь знак на скале у края острова. Может быть, башню. Бедую. Белую башню видно издалека. А по ночам на вершине ее свет…

– Город, – сказал Александр, резко и мучительно ясно, – чтобы править миром.

– Мы можем это сделать, – заявил Птолемей. – Кроме всего прочего, царь обязательно должен оставить след в мире, след, который останется на века. Город, заложенный им и названный его именем.

– Александрия, – сказал Александр. – Мне нравится, как это звучит.

– Александрия, – отозвалась Мериамон. Назвала город. Сделала его реальностью.

27

Когда Александр решал что-то сделать, он неумолимо увлекал за собой всех. Окруженный строителями, прибывшими с ним из Мемфиса, он мерил шагами границы будущего города, отмечая каждую точку для будущих работ. Он мог бы спокойно набросать все на папирусе, сидя у себя в шатре; у него было достаточно и писцов, и землемеров, но здесь была аудитория, перед которой можно было выступить.

Разметку вели толченым мелом, а по ней шли землемеры с линейками и колышками. Когда дошли до середины западной стены, дело застопорилось.

– Несите мел! – закричал Александр.

Все смущенно молчали.

– Ну?

Один из строителей прокашлялся.

– Больше нету, – сказал он.

– Почему? – спросил царь.

Снова молчание. Все переминались с ноги на ногу.

– Его не успели приготовить вовремя.

– Да? – сказал Александр. Негромко. Почти ласково.

– Ладно, – вмешался Птолемей, проворный и практичный, – дело-то надо делать. Что у нас есть?

– Вот, – сказал Гефестион, сбрасывая с плеч тюк, который он нес, казалось, так же легко, как свой хитон. Из тюка он достал мешочек, развязал его и высыпал в горсть содержимое – порцию зерна македонского солдата. Гефестион взглянул на любопытных, столпившихся вокруг.

– Поможете?

Все обменялись взглядами. Один улыбнулся, затем другой. Тюки сброшены в плеч, появились мешочки. Вскоре командиры уже строили людей, собирая мешочки и сохраняя бирки. Гефестион с улыбкой наблюдал за этим.

Настроение Александра явно улучшилось. Он улыбнулся своему другу. Тот ответил еще более широкой улыбкой.

Куча зерна росла. Строители смотрели на нее с сомнением, но Диад Фессалиец засмеялся, набрал полную горсть и пошел продолжать свое дело с того места, где остановился.

– Это знамение, – говорила Мериамон, – то, что город Александра был намечен ячменным зерном.

– Добрый знак, – отозвался Нико.

Они сидели у входа шатра Таис. Солнце село совсем недавно, и небо было светлое. Землемеры все еще работали, размечая линию, обозначенную Александром.

– Ты заметил, – спросила Мериамон, – что птицы прилетели клевать зерно только там, где разметка уже сделана? Неотмеченную колышками линию они не трогали.

– Аристандр говорит, что город будет процветать, и люди будут прибывать сюда со всех концов света.

– У него ясный глаз.

– Такой же ясный, как у тебя?

Он только наполовину смеялся над ней. Мериамон смотрела, как цепочка людей медленно движется по краю озера, останавливаясь время от времени, нагибаясь и выпрямляясь. Птолемей был с ними. Он приходил обедать, торопливо поел, снова ушел. Александр, смеясь, крикнул ему вслед:

– Ты еще больше сумасшедший, чем я. Будешь просить этот город себе, когда его построят?

Птолемей ухмыльнулся через плечо:

– Не буду, пока ты им пользуешься. Но когда он тебе надоест…

– Если надоест, чего боги не допустят, если боги это допустят, тогда город твой.

– Твой брат изменился, – сказала Мериамон.

Нико быстро взглянул на нее.

– Почему? Потому что ему нравится это место?

– Да. И не только это место, которое будет городом. Весь Египет. Как если бы… он намерен остаться здесь.

– Ты предсказываешь?

– Надеюсь, нет, – ответила она и добавила, увидев его удивленный взгляд: – Хватит с меня и Александра. Я не хочу отыскивать знаки и знамения для каждого человека в его войске.

– Не думаю, что у тебя был выбор.

Она поднялась с огромным достоинством.

– Я устала. Я иду спать.

Он отпустил ее без возражений. Мериамон удивилась. Пока не услышала, что он идет за ней. Так, он, значит, собрался загнать ее в угол. Мериамон подавила вздох.

Он ничего не говорил, пока она зажигала лампы, просто стоял у входа. На руках он держал Сехмет, которая для него, как всегда, нежно мурлыкала. «Если бы она могла быть чьей-нибудь кошкой, – подумала Мериамон, – она была бы кошкой Нико».

Постель была приготовлена уже давно и обрызгана настоем ароматных трав. Чувствовалась рука Филинны. Была и вода для мытья, и баночка крема, чтобы снять краски с лица.

Впервые ей пришлось делать это на глазах Нико. Она чуть было не приказала ему уйти, но не сделала этого. Вместо этого открыла баночку и стала аккуратно стирать коль, и малахит, и лазуритовую пудру. Она не всегда пользовалась бронзовым зеркалом, но сегодня взяла его. Оно было защитой от злых чар.

Он забрал зеркало из ее рук и держал его перед ней. Она не смотрела на него. Она сосредоточилась на своем отражении, хотя едва его видела. Вот краска. Вот коль. Их уже нет, стерты, исчезли.

Если бы она могла стереть себя, стать ничем, никаких богов, никаких судеб, никаких предсказаний…

– Мериамон!

Ее имя. Ее суть. Его серые глаза смотрят на нее, а в них что-то вроде страха.

– Не уходи так, – сказал он.

Зеркало исчезло. Она держала его руки. Или он ее.

– В тебе нет ни капли магической силы, – сказала она.

– Я думаю, у тебя ее хватит на двоих.

– Даже слишком, – ответила она. – Будет еще хуже, когда мы ближе подойдем к Сиве.

– Тогда-то я тебе и понадоблюсь, да? Чтобы ты не разлетелась на кусочки.

– Я не такая хрупкая!

Он улыбнулся своей медленной улыбкой, которая освещала все его простецкое лицо и делала его прекрасным.

– Конечно, ты не хрупкая. Вот поэтому-то я тебе и нужен. Лук не может быть натянутым постоянно.

– Я отдохну после Сивы.

– Конечно. – Он отпустил ее руки и провел пальцем по ее щеке, как будто вспоминая урок.

– Ты можешь отдохнуть сейчас. Я здесь.

– С тобой не отдохнешь, – ответила она.

Он положил руку ей на плечо.

– Такая маленькая женщина, – сказал он, – и стоит так высоко.

– Такой здоровенный парень, – ответила она, – и так мне подходит. – Она потянулась, как могла, и положила руки ему на плечи. От взгляда на него у нее кружилась голова. – Ты понимаешь, какие мы невозможные?

– Невозможные? Это армия Александра. Мы то, чем будет его империя. Не будет ни македонца, ни египтянина, ни грека, ни перса, только мужчины и женщины под властью одного царя.

– Я же сказала, что в тебе нет магии.

– Ее и нет, – ответил он немного печально, но философски. – Это просто логика. И надежда.

– Надежда и логика – великие магические силы.

– А любовь тоже?

– А это она и есть?

– А ты не знала?

Мериамон прищурилась, чтобы лучше видеть его.

– Не думаю, что это может быть что-нибудь еще. Ну разве что есть другое название для того, что заставляет тебя ходить за мной, как собака за костью.

– Это привычка. Я привык охранять тебя. Тем более что никто другой вроде бы не делает этого.

– Значит, – сказала она слишком небрежно, – я привычка?

– Хорошая привычка, – ответил он, – которую я хотел бы сохранить.

Он наклонился. Она видела только его лицо. Не уродливое, не прекрасное. Просто его лицо.

Она могла бы остановить его сейчас. Она знала это так же, как знала, чего хотят боги. Она могла бы удержать его на расстоянии, оттолкнуть его, освободиться от него. Он бы ушел; обижался бы некоторое время, а потом пришел бы снова, но позже. После Сивы.

Сердце ее захолодело. Никто не знал, какова будет дорога. Конечно, они думали, что знают, эти воины и разведчики, после разговоров с местными жителями и жителями пустыни. Они знали, что будет пустыня, дни без воды, тяжелые переходы в сезон ветров и бурь. Но они не знали, что будет с ними и с Александром во главе их, что бог ждет.

Мериамон вцепилась в хитон Нико. Шерсть была грубой, успокаивающе прочной, а под ней – он, теплый дышащий человек без всякой магии. Только вера в нее и глаза, чтобы видеть тень, идущую с ней.

Она потянула его. Он последовал за ней, не сопротивляясь, только удивленно поднял бровь, когда она остановилась возле кровати.

– Ты уверена? – спросил он.

– Нет, – ответила она. – Да. – Она толкнула его. Кровать заскрипела. Мериамон чуть не расхохоталась, а это было бы ужасно.

Он обхватил ее длинными руками и затащил себе на грудь. И скалил зубы, как идиот.

Она начала смеяться. Нет, это было бы слишком серьезно сказано – она начала хихикать. Смеяться было вроде бы не над чем, и можно было смеяться надо всем. Их двое. И они в этом мире. Будущий город, полоска травы и песка между озером и морем.

Он откинулся назад, и она сверху. Кровать закачалась, но устояла. Добротная вещь. Она сидела на нем, улыбаясь так же дурацки, как он.

Косы ее свесились. Он схватил две.

– Ну, теперь ты моя, – сказал он.

– Нет еще, – ответила она. Платье ее неприлично задралось. Одна грудь выскочила из-за верхнего края. Мериамон почувствовала на ней его взгляд – и тишина.

Еще было время, и, наверное, пора было бежать. Если бы она могла. Он дрожал.

«Бедный мальчик», – подумала она и чуть не засмеялась. Конечно, он мальчик. И конечно, он знал, для чего существуют женщины, часто и охотно доказывал это. Ему надо учить ее, не дожидаясь, пока она ему разрешит.

Платье стесняло ее. Мериамон освободилась от него. Глаза у него были огромные.

– Ты что, – спросила она, – никогда раньше не видел женщины?

– Такой, как ты, – никогда, – ответил он. Голос его прозвучал слабо, но он внимательно рассматривал ее.

– Эллины, – нежно сказала она, – вы словами добьетесь чего угодно.

– Не всего, – ответил он. Нико сел, и она решила, что он хочет ее оставить; тогда он отбросил свой хитон.

Она знала и раньше. Была даже недалека от этого. Но все же это было не так. Это пугало. И веселило. Как будто сокол, пробуя крылья, устремляется к солнцу.

– Мериамон, – сказал он. Звал ее обратно.

– Еще раз, – сказала она.

Он удивленно поднял брови.

– Ты правильно назвал мое имя, – пояснила она, – дважды. Если ты скажешь его в третий раз, значит, ты потребовал меня.

– Это я и сделаю, – сказал он и коснулся кончика ее груди. Грудь вздрогнула и напряглась. – Мериамон, – сказал Николаос.

Это не было похоже на полет. Скорее на попытку летать. Неловко, иногда смешно. Было больно. Сначала очень. Она сжала зубы, но он заметил. Хотел подняться, но она обняла его, удерживая.

– Я слишком большой для тебя, – сказал он виновато.

Она прикусила язык. Только не смеяться!

– Больше, чем головка ребенка?

Он залился краской.

Прикушенный язык заболел.

– Не бойся, – сказала она, – смелей! Попытайся!

Благословенно мужество: он попытался. Было уже не так больно. Немного погодя было уже совсем не больно. Еще немного погодя ушло даже воспоминание о боли – осталось только наслаждение.