Текст книги "Снобы"

Часть третья
Dolente-Energico

Глава семнадцатая

Я не видел Эдит еще несколько месяцев. Осенью мне дали роль злодея в одном из этих сериалов, которые оптимистично называют «для семейного просмотра», потому что никто не может понять, к какой категории их отнести. Снимали на натуре в Гемпшире, и поэтому какое-то время я почти не бывал в Лондоне. Я снял домик в Итчен-Аббас, и Адела приезжала ко мне, когда могла. Как-то в ноябре мы обнаружили, что она беременна, и мысль, что моя жизнь собирается совершить еще один качественный скачок, порядком вымела у меня из головы все прочие мысли. Мы десятками покупали книги, чтобы побольше узнать о нашем новом положении, и целыми вечерами выискивали, почему у Аделы металлический привкус во рту или боли в спине. В целом достаточно безрезультатно, потому что в ответ почти на любые вопросы мы получали «причина пока неизвестна». Но зато мы были веселы и при занятии.

Об Эдит, Саймоне и Чарльзе мы почти ничего не слышали. Газеты оставили их в покое, поскольку никаких признаков развода не наблюдалось, и, предположительно, они все берегли вторую часть истории до того момента, когда дело дойдет до суда. Однажды я написал Чарльзу, так как в каком-то неизвестном журнале по искусству увидел объявление, что продается портрет одного из Бротонов, и подумал, что ему или его родственникам это будет интересно. Естественно, я также поделился нашими новостями и чуть ли не на следующий день получил ответ, довольно трогательное письмо с наилучшими пожеланиями. «Как вы правы, что не стали ждать слишком долго, – писал он. – Жениться – это очень хорошо, но только появление ребенка создает настоящую семью. Я тебе в этом завидую». Не то чтобы я был полностью согласен с этим взглядом, но я воспринял его, мне кажется, правильно, как комментарий относительно его собственных семейных разочарований. В заключение он попросил связаться с ним, когда мы вернемся в город, и я решил так и сделать. Я чувствовал, что к тому времени мы с Чарльзом вдвоем прошли через достаточно многое, чтобы нас можно было назвать друзьями даже по английским стандартам, и потенциальная неловкость попытки добиваться дружбы сильных мира сего мне, кажется, больше не грозила. Я обратил внимание, что он не упомянул Эдит; о ней и у нас не было никаких новостей. Слухи утверждали, что они с Саймоном все еще вместе и что благодаря своей дурной славе – или, возможно, таланту – он получил постоянную роль в одном полицейском сериале. Я решил, что свяжусь и с ней, когда приеду в Лондон, так как был не намерен оказаться в роли того, кто бросает друзей, когда их положение становится менее влиятельным, но на деле не я, а моя супруга возобновила знакомство.

Мы только-только вернулись в Лондон, когда Адела получила приглашение кузины на весеннее дефиле Харди Эмиса. Эта родственница, Луиза Шоу, управляла хозяйством одного из младших членов королевской семьи, и то ли по этой причине, то ли (вероятнее) потому, что была постоянной покупательницей, она попала в нужные списки, и ее приглашали на подобные блестящие мероприятия, и нередко на очень неплохие места. Они с Аделой дружили с детства, вследствие чего она регулярно делилась с моей женой своей удачей.

Без нашего ведома, так случилось, что наша старая знакомая, Аннет Уотсон, тоже была постоянной покупательницей Харди Эмиса. Она, как я уже говорил, некогда была красоткой с экрана, классической, в стиле Лесли-Энн Даун, и потому с удовольствием предоставляла пищу журналистам на сборищах, где было маловато знаменитостей, но сейчас она фигурировала на страницах журналов в платьях от-кутюр, что делало ее желанной гостьей на таких гала-вечерах. У Аннет на самом деле к этому времени дела шли уже очень неплохо, по большому счету потому, что, несмотря на все прогнозы, скучный Боб за головокружительные девяностые перешел из категории обеспеченных в разряд очень богатых. Я смутно вспоминаю, что его успех как-то связан с интернет-революцией, хотя чем именно он занимался, не помню. Что бы это ни было, он, очевидно, занимался этим с неплохой выгодой для себя. За два-три года, прошедшие с тех пор, как Боб и Аннет были гостями, которых стыдился Эрик, на Майорке, они укрепили свое общественное положение, по крайней мере в Лондоне, и собрали более чем удовлетворительные телефонные книжки. Они так и не проникли в заколдованный круг леди Акфилд, но были в неплохих отношениях с парочкой молодых маркиз несколько более сомнительной репутации и несколькими состоятельными красотками из тех, что часто фигурируют в журналах, которые были на сцене лондонской жизни в то время. В «Хелло!» напечатали фотографию, где Аннет ходила по магазинам с герцогиней Йоркской. В целом она была удовлетворена.

Значительная часть этого удовлетворения проистекала из того, что она могла теперь позволить себе не принимать приглашения Чейзов, которые в последнее время становились все более настойчивыми. Кэролайн, естественно, было все равно, но туманным делам Эрика на дальних рубежах того, что он оптимистично описывал как деловые навыки и связи с общественностью, был нанесен сокрушительный удар общим спадом в делах. Эти навыки, похоже, были именно тем, на чем теперь собирались экономить компании, расцветшие в одночасье, а теперь опять оказавшиеся под давлением. Эрик чувствовал, что рука помощи Боба Уотсона могла бы коренным образом изменить положение дел. Так и могло бы случиться, но, возможно из-за ужасного обеда в Фэрберн-Холле, эта рука протянута не была. Чейзы, или по крайней мере Эрик, перестали быть необходимы для общественной жизни Уотсонов. Кроме всего прочего, никто не ожидал, что Эрик еще долго продержится. Было известно, что они живут на деньги Кэролайн, и в ее кругу уже начинали задаваться вопросом, как долго это еще продлится. Особенно учитывая отсутствие детей, упрощавшее ситуацию. В кругу Кэролайн не видели никакой логики в том, чтобы состоять в браке с тем, кто одновременно обычен и беден. Хотя я и отвергаю ценности этих людей в некоторых областях, но когда дело касается человека настолько неприятного, как Эрик, должен признаться, что я их понимаю.

Приятно отметить, что единственной подругой, которая не отказалась от Эдит и не встала автоматически на сторону Чарльза, была та самая Аннет Уотсон. Потому что Эдит дорого заплатила за избранный ею путь. Вообще-то, я не особенно виню большинство их знакомых. Они изначально были друзьями Чарльза, а Эдит определенно поступила нехорошо. Но это не было настоящей причиной, почему они сбежались под знамена Бротонов. Все до единого, они поддержали бы Чарльза, даже если бы он избивал Эдит, держа при этом на чердаке толпу стриптизерш. Но я подозреваю, придется согласиться, что в данном случае с ними было бы трудно поспорить. В любом случае Аннет прекрасно знала, что ни Чарльз, ни его мать ею особо не очарованы, а Эдит ей действительно нравилась, а потому осталась с подругой, несмотря ни на что, и, в частности, пригласила Эдит на шоу Харди Эмиса, а сначала пообедать вместе.

* * *

Эдит никогда не бывала в ресторане «Меридиен» на Пикадилли, который недавно полностью отремонтировали. Обеденный зал разместили на старой террасе, которую застеклили, настелили там мраморные полы, наставили пальм, и в результате получился дом вдали от родины для тех аборигенов Лос-Анджелеса, которые теперь, как надеялось руководство, должны хлынуть потоком в заново открытые двери. Эдит пробиралась между столиками, глядя на махавшую ей Аннет. Эдит была элегантно одета в модный зимний костюм, дополненный жемчужным ожерельем и брошью. Она удивилась сама себе, почувствовав искушение надеть шляпку. С искушением она справилась, но этот наряд был, наверное, выражением той части ее жизни, которая была на какое-то время вытеснена футболками и блестками – очевидно, единственные два варианта одежды для людей из окружения Саймона. Даже он отметил ее наряд, лежа на диване и с удовольствием читая сценарий на следующий день:

– Бог мой, какой стиль! Ты похожа на свою свекровь!

Но она не обиделась. Может быть, подсознательно она почувствовала, что это комплимент.

Аннет заказала им по бокалу шампанского. И довольно быстро от традиционных приветствий и вопросов они перешли к делу.

– Итак, когда же ты сделаешь следующий ход?

– Ход? – переспросила Эдит.

– Ну. Развод. Ты уже начала?

Эдит поерзала:

– Нет, не очень. Пока нет.

– Почему?

Она пожала плечами:

– Наверное, я… мы… скорее чувствуем, что лучше будет просто подождать эти необходимые два года, и тогда проведем все почти без шумихи. А иначе это такая морока…

– Два года! – Аннет рассмеялась. – Ой, не думаю я, что Чарльзу понравится ждать два года.

– Почему?

Аннет уставилась на нее:

– Дорогая, ты должна знать, что гонки уже начались.

К удивлению Эдит, у нее похолодело внутри.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Дорогая, как только новость стала общеизвестна, на него просто набросились со всех сторон. Да и как иначе? Ты даже не родила ребенка, так что их ничто не останавливает.

Эдит почувствовала растущее раздражение. Как смеет эта женщина знать о ее муже больше, чем она сама?

– Не думаю, что он встречается с кем-то конкретно.

– Тогда ты думаешь неправильно. – Аннет глотнула шампанского, чтобы подчеркнуть паузу. – Помнишь Клариссу Марлоу?

Эдит рассмеялась, и ей стало легче дышать. Достопочтенная Кларисса Марлоу, праправнучка придворного, которого произвели в не слишком видные бароны в 1920-х годах, была троюродной сестрой Чарльза по материнской линии. Добросердечная, пышущая здоровьем брюнетка, она была хороша в седле и полезна на тягучих званых ужинах. Она работала секретарем в приемной в сомнительной компании по недвижимости, придавая им некоторую респектабельность, и жила с сестрой в квартире совсем рядом с Олд-Бромптон-роуд. Классическая английская барышня с лентой в волосах и, успокоенно подумала Эдит, совсем не во вкусе Чарльза.

– Глупости. Она его кузина. Она просто дружит с ним.

Аннет приподняла брови:

– Ну, она пригласила его на острова в Вест-Индии на неделю перед Рождеством и провела Новый год в Бротоне.

Отрицать невозможно – это был удар. На самом деле Эдит поразилась, насколько сильно ее это задело. А что она воображала? Что Чарльз навсегда останется холостяком? Вот уже восемь месяцев, как она жила отдельно, а он тоже человек. Представив себе образ Клариссы, Эдит почувствовала, как ее захлестывает волна ярости к этой безупречной деревенской девушке. По правде говоря, Кларисса ей всегда нравилась, она обычно очень старалась помочь Эдит, смеялась над ее анекдотами и никогда, в отличие от других родственников, не обращалась с ней как с навязчивой чужачкой. Если подумать, то, пожалуй, она всегда питала слабость к Чарльзу. С тяжелым сердцем Эдит узнала в Клариссе ту, кем она и была, – девушку, на каких обычно женятся такие мужчины, как Чарльз.

– А-а, – произнесла она.

Появился официант и вручил им переплетенные в кожу меню на незнакомом с грамматикой французском. Он удалился, бормоча гортанные «р».

– Выше нос, дорогая, – сказала Аннет, внимательно глядя на Эдит. – Расскажи мне о Саймоне. У него все хорошо?

– О да, – ответила Эдит, беря себя в руки, – очень. У него сейчас сериал, который идет до июня, а потом, если повезет, снова начинается в декабре.

– Как замечательно! Что за сериал?

– Ой, знаешь, – отозвалась Эдит, пытаясь выбрать между печенью и сушеным тунцом, – что-то такое детективно-полицейское. Он – добродушный напарник, который постоянно не понимает, в чем дело. – Она наконец остановилась на почках с салатом.

– Молодец, – сказала Аннет. – Кто там еще играет? Ты приходишь на площадку и все такое?

Эдит оценила усилия и энтузиазм Аннет и была благодарна за это проявление доброты с ее стороны.

– Не особенно, нет. Иногда. Чтобы было потом о чем рассказывать. Это его отвлекает немного.

Но, по правде говоря, как бы Эдит ни старалась, она не могла по-настоящему заинтересоваться работой Саймона. Эдит нравилось посещать премьеры и очень немногие вечеринки, ей приятно было встречать людей, которых она видела по телевизору. Было довольно занимательно читать сценарии, а потом сравнивать их с тем, что получилось, но по большей части… Вначале она приезжала на съемки несколько раз, но, если честно, это было так однообразно. Они говорили одни и те же три фразы друг другу, снова и снова, пока камера снимала их под разными углами, так что в конце концов она оказывалась в гримерных, сплетничала с девушками с площадки. А если совсем по-честному, она не понимала, почему Саймон устраивал такое шоу вокруг всего этого. По большей части все было достаточно просто. Ты заучиваешь текст, они выстраивают на тебя камеру, и ты текст произносишь. Она вполне могла заметить, что одни умеют это делать, а другие – нет, но лишний шум делу вроде бы не особо помогал. Она так и не заметила, чтобы у Саймона значительно лучше получалась роль, если он над ней попотел, чем если он говорил экспромтом. Но одно она постигла: на съемочной площадке ей места не было. После первых частых набегов потом она появлялась буквально пару раз или приезжала на выходные, чтобы поздороваться со съемочной группой и оставить их в покое. Это казалось наилучшим способом играть свою роль в данном случае.

– Передавай ему привет, – сказала Аннет.

Они встретились взглядами и какое-то время смотрели друг другу в глаза, и, к облегчению Эдит, как раз в этот момент появился официант, чтобы принять заказ. Покончив с этим, они перешли к более общим темам.

* * *

Луиза позвонила к нам в дверь в четверть первого. Они решили пообедать дома, а после показа сходить выпить чая в «Фортнум». У Аделы, на пятом месяце, только-только прошла постоянная тошнота, и она отчаянно нуждалась в развлечении. Я должен был подвезти их к Сэвил-Роу по дороге на примерку париков на Олд-Берлингтон-стрит. Мне нравилась кузина Аделы. Дочь англо-ирландского землевладельца, она обладала тем находящимся на грани исчезновения складом характера, который, в отличие от его английских эквивалентов, делал ее очень приятной в общении, несмотря на твидовые костюмы и практичные туфли. А еще она была прирожденная старая дева, для которой жизнь на королевской службе вполне заменяла замужество и материнство. Конечно же, она была в восторге от предстоящего рождения ребенка, и я понял еще до того, как Адела спросила меня об этом, что из нее получится классическая крестная.

Машин на улице было немного, и не позже чем в четверть третьего они поднялись по лестнице к офису Харди Эмиса и вошли в просторный салон на втором этаже, где и намечалась демонстрация коллекции.

Особой выгоды приходить раньше не было, потому что все места четко и неоспоримо распределяются заранее, но им было о чем поболтать, поэтому, как только их усадили на места, помеченные струящимся почерком «Леди Луиза Шоу и спутник», они вскоре так погрузились в свою мыльную оперу, что не замечали ничего в быстро наполняющемся зале. Места им достались хорошие – они имели возможность видеть не только подиум во всю длину, но и буквально весь зрительный зал. Так что Адела была немало удивлена, подняв голову, когда перед началом показа выключили верхний свет, и увидев Эдит Бротон, которую запихнули в дальний угол, на заднем ряду, напротив двери, откуда выходят модели. Ей показалось странным, что Эдит не поздоровалась, ведь ей пришлось пройти мимо них вплотную, чтобы попасть на свое место, и даже теперь, глядя на Аделу, она не подавала виду, что узнала ее. Боюсь, в этом поведении можно прочитать, что пришлось пережить Эдит за предыдущие месяцы, но в любом случае Адела, которая не терпела даже крупицы вражды любого типа, тут же улыбнулась и помахала ей рукой, а Эдит, наверное с облегчением, помахала ей в ответ.

Разговор начал затихать в ожидании действа, и тут у двери образовалось легкое замешательство. Адела обернулась и увидела, как в зал вошла одна из принцесс, а за ней – леди Акфилд. Улыбаясь в качестве извинения, они прошли к своим местам у подножия подиума, перед Луизой и моей женой, в первом ряду. Они уже сели, когда Адела перевела взгляд на Эдит, та смотрела на свекровь не отрываясь. Контраст между положением этих двух женщин был очевиден. Эдит сидела в заднем ряду со своей слишком накрашенной подругой, и ей предстояло любоваться одеждой, которую она не могла всерьез предполагать купить. А напротив нее сидела женщина, которой могла бы быть она сама, и разговаривала с представительницей королевской семьи, вызывая зависть буквально у всех присутствующих. Заиграла музыка, попурри из песен группы «Копакабана» – неожиданный выбор, учитывая возраст большинства собравшихся. Адела заглянула в программку посмотреть описание первой модели. Появились манекенщицы, каждая держала в изящной руке пластиковый диск с номером платья, и шоу началось.

Они провели чудесный час, зрители переговаривались по поводу каждого проплывающего ансамбля. «Чудесно для Испании», – «Какой странный цвет, интересно, у них есть то же самое, но цвета сливок», – «Платье милое, модель не та», – звенело в воздухе, пока девушки невозмутимо шествовали мимо. Время от времени обстановка оживлялась, когда какая-нибудь модель роняла диск с номером (с тех пор, насколько я знаю, от них отказались, возможно, именно по этой причине) или спотыкалась, изящно вывернувшись, но это были редкие перерывы в идеально отлаженном шоу. И все-таки Адела несколько рассеянно смотрела на происходящее. Каждый раз, переводя взгляд на Эдит, она видела, что та смотрит не на подиум, а на свою свекровь, все еще находившуюся в счастливом неведении о присутствии невестки, делавшую пометки в программке и шепотом переговаривавшуюся с царственной спутницей.

Показ закончился, и зрители поднялись и направились к выходу. Они расступились, пропуская ее высочество, за ней направилась леди Акфилд. С должной скромностью Адела не стала привлекать к себе внимание, но так случилось, что принцесса узнала Луизу, и в тот же момент леди Акфилд заметила мою жену. Соответственно, ее представили, она присела в реверансе, и на несколько мгновений толпа почтительно отступила, оставив их вчетвером. Они довольно дружелюбно болтали о том, кому какие платья понравились, но тут Адела заметила, что Эдит пробирается к ним сквозь редеющую давку. Ситуация складывалась непростая. Хотя, должен сказать, Адела не из тех, кто избегает трудных задач, но какой смысл портить леди Акфилд вечер и ставить ее в неприятное положение по отношению к спутнице? Ее невестка – скандальная фигура, а это было публичное место, набитое журналистами. Адела предательски предпочла путь, грозящий наименьшим уроном, и, поймав взгляд леди Акфилд, едва заметно кивнула в направлении приближающейся Эдит. Леди Акфилд, демонстрируя навык, который в свое время позволял править Европой, заметила невестку, но на лице ее не отразилось и намека на узнавание. Даже Аделе было бы трудно отрицать, что их незамедлительное прощание было совершенно случайным, если бы леди Акфилд, уходя, не пожала ей тайком руку. Мгновение – и принцесса с сопровождающей исчезли, а Адела представила Эдит слегка ошеломленной Луизе.

Они поговорили немного, Эдит спрашивала обо мне, а Адела достаточно подчеркнуто не спрашивала о Саймоне, и расстались. Но Эдит успела заметить жизнерадостно:

– Моя дорогая свекровь хорошо выглядит.

– Очень хорошо, как я понимаю, – сказала Адела.

Эдит рассмеялась:

– Как смешно, подумать только – превратиться в родственника, которого стесняются! А, ладно. Она же не может избегать меня вечно. Почему бы ей не привыкнуть к мысли, что я все еще живу в Лондоне, нравится ей это или нет…

– Не думаю, что она тебя избегает. Просто не увидела, – сказала Адела и добавила довольно невпопад: – Я бы и не подумала ей сказать…

– Нет, конечно, – отозвалась Эдит. – Зачем это тебе?

И они разошлись. Адела и Луиза – в «Фортнум», пить чай, а потом домой – рассказывать мне все в малейших подробностях, а Эдит – на Эбери-стрит, к Саймону, который был в бешенстве, потому что один из его монологов вырезали из завтрашнего эпизода. Он подозревал в кознях своего напарника, к которому уже начал испытывать активную неприязнь, и был настолько занят мыслями об этой несправедливости, что почти не нашел времени на рассказ Эдит. Но сомневаюсь, чтобы она стала ему подробно о чем-то рассказывать. Только сказала, что встретила Гуджи, но Гуджи ее не заметила. По правде говоря, если не считать меньших ужасов, вроде ужина в «Аннабелс», это была нагляднейшая иллюстрация глубины ее падения, и она пока еще не могла об этом говорить, потому что ей тут же становилось нехорошо.

Из рассказа Аделы я узнал достаточно, чтобы понять, что Эдит переживает тяжелое время, как бы счастлива она ни была с Саймоном, и решил позвонить ей и пригласить пообедать в хорошем месте. Но я не успел это предпринять, потому что, к собственному удивлению, получил приглашение от Изабел Истон приехать к ним в Суссекс на выходные. Вообще-то, на конверте значилось имя Аделы. Изабел, очевидно, хорошо усваивала уроки и поняла уже, что в высших слоях общества приглашения всегда адресуются женской половине пары. Почему? Кто знает. В любом случае, первой прочитала его Адела и предложила принять. Аделе симпатизировала Изабел, но ей совсем не нравился Дэвид, так что я сразу заподозрил, что у моей жены есть скрытый мотив.

– Мы могли бы позвонить Чарльзу, пока там будем, – сказала она, так что мне не пришлось долго ждать разгадки.

По-моему, я не гостил у Истонов с тех пор, как нас всех пригласили в Бротон присутствовать при триумфе Эдит. Я встречался с ними в Лондоне, а потому перерыв был не слишком заметен. Не могу сказать с уверенностью, почему я потерял привычку приезжать туда. Возможно, то, что мы с Эдит подружились через их головы, создало между нами некоторую неловкость. Точно не знаю. В любом случае, пару недель спустя, в пятницу, я с удовольствием оказался вместе с женой в их знакомой гостиной с резными столиками, обтянутыми ситцем диванами и слишком туго набитыми подушками. Мы распаковали вещи, приняли душ, и теперь нам раздали аперитив, – и тут же выяснилась истинная причина приглашения.

– Вы собираетесь заглянуть в Бротон, пока вы здесь? – спросил Дэвид.

Я посмотрел на Аделу:

– Не знаю. Я даже не знаю, в отъезде они сейчас или нет. Мы думали им позвонить.

– Хорошо, – сказал Дэвид. – Хорошо. – Он помолчал. – Передавайте от нас привет Чарльзу, если будете с ним говорить.

Вот оно. Как я раньше не догадался? В конце концов, они оказались в непростой ситуации. Столько лет они чуть ли не с ума сходили, пытаясь завязать хоть какие-то отношения со знатными соседями. Затем – чудо из чудес, их приятельница выходит замуж за наследника. Они постепенно, дюйм за дюймом, продвигаются в графскую семью. И вот у них уже почти начинают завязываться отношения с этим сэром Уильямом Фартли наших дней, и вдруг – бабах! – разражается скандал. И та самая Эдит, их приятельница, женщина, которую именно они первыми пригласили в эти края (можно не сомневаться, они не делали секрета из роли, которую сыграли), убегает с актером, покрывает позором семью, предает бедного дорогого Чарльза. Прощайте, Дэвид и Изабел Истон.

Думаю, нужно быть очень жестокосердным, чтобы не посочувствовать хоть немного этим беднягам, пусть их цель и была столь никчемной. Легко смеяться над притязаниями других, особенно если их амбиции мелки, но почти каждому из нас приходилось в жизни идти тернистым путем к некоей цели, совсем не стоившей той важности, которую мы ей придавали. Полагаю, тяжело жить в замкнутом обществе и быть вынужденным смириться с тем, что не входишь в его первые ряды. Вот что заставляет многих людей, стремящихся к светской жизни, вернуться обратно в город, где игра более непредсказуема и участвовать в ней может каждый. В довершение всего Истоны были, по крайней мере в своем воображении, так близки к победе…

Дэвид продолжал:

– Боюсь, правда проста: наша дорогая Эдит повела себя просто отвратительно.

Мы все, включая Изабел, встретили это предположение молчанием. Даже Адела, которая, как я прекрасно знал, была до глубины души согласна с такой оценкой, не спешила поддерживать Дэвида за спиной у Эдит.

– Не знаю, – сказал я.

– Да что ты! – Дэвид был возмущен. – Мне странно слышать, что ты ее защищаешь.

– Не то чтобы защищаю, – возразил я. – Просто говорю, что не знаю. Когда речь идет о жизни другого человека, ничего нельзя знать наверняка. Почти ничего.

Эта избитая истина не всегда бывает верна. Случается, человек знает немало о жизни других. Я, например, знал довольно много о жизни Эдит и Чарльза, но, если меня и можно было отчасти обвинить в неискренности, в моих словах была доля правды. Я не верю, что можно знать о чужой жизни достаточно, чтобы безапелляционно объявлять человека виновным.

Тут Изабел попыталась нас помирить:

– Полагаю, Дэвид хочет сказать, что нам всем жаль беднягу Чарльза. Он вроде бы не заслужил такого обращения. Нам уж точно не видно, чем он мог такое заслужить.

Все с этим согласились, но тем не менее было совершенно очевидно: Дэвид надеялся, что у него будет возможность публично откреститься от Эдит, и, продемонстрировав свое негодование тому, кто доложит об этом в Бротон, Дэвид, как он представлял, сможет заработать несколько очков и в результате вернуться в список. Или, вернее, попасть, потому что он ошибочно предполагал, что проник в эту цитадель в правление Эдит. И здесь, мне кажется, он совершал сразу две ошибки. Во-первых, он просто не был Чарльзу по вкусу. В Англии представителей высших классов, как правило, совсем не занимают их факсимильные копии из верхушки среднего класса. Этот сорт людей им известен и потому неинтересен, но при этом, в отличие от людей, которые окружают их постоянно, эти социальные карьеристы не являются чем-то по-домашнему уютным и привычным. В целом, если у них есть настроение брататься с чужаками, они скорее предпочтут художников или певцов, которые, по крайней мере, их развлекут. А вторая причина касалась лично Чарльза. Я был уверен, что он не стал бы лучше думать о Дэвиде из-за того, что тот пытается отречься от Эдит, как бы она ни поступила с ним, Чарльзом, лично.

Однако, следуя настойчивым побуждениям Дэвида и изначальному предложению Аделы, я действительно позвонил в тот вечер в Бротон. Трубку взял Яго, дворецкий, и сказал, что Чарльз сейчас в Лондоне, но когда я собирался попрощаться, послышался характерный звук – подняли дополнительную трубку, – и раздался голос леди Акфилд.

– Как вы поживаете? – спросила она. – На днях я встретила вашу очаровательную жену. – (Я сказал, что знаю об этом.) – Есть ли шанс увидеть вас здесь в будущем? Я очень на это надеюсь. – Она говорила с той интимной проникновенностью, голосом Девочки, Которая Знает Секрет, которая в моем сознании уже неразрывно связывалась с ее манерой общаться и которая мне очень нравилась.

– По правде говоря, мы здесь. Гостим у Истонов. Я позвонил на случай, если вдруг застану Чарльза.

– Ну, он должен вернуться завтра вечером. Что вы делаете на ужин? Вы не могли бы выбраться к нам? – Она задала этот бессердечный вопрос без тени нерешительности. Знала ли она, что Дэвид жизнь бы отдал, чтобы войти в круг ее близких знакомых? Вероятно.

– Едва ли, – ответил я.

Ее тон стал еще более таинственным.

– Вы можете говорить?

– Едва ли, – повторил я, поглядывая на Дэвида, который стоял у камина и не спускал с меня глаз, как ястреб с воробья.

– А если на чай? Это-то вы сможете?

– Думаю, да, – ответил я, все еще довольно уклончиво.

– И приводите вашу чудесную жену. – Она повесила трубку.

Дэвид был горько разочарован, что звонок не вылился в общее приглашение, что, собственно, и было его негласным планом. Он предложил, довольно сварливо, перезвонить и вместо этого пригласить Акфилдов на ужин, но Изабел, всегда более рассудительная, остановила его:

– Я полагаю, они хотят немного поговорить об Эдит и обо всем. Их можно понять.

В завершение, заключив, вероятно, что, раз он пригласил нас для восстановления отношений со знатным домом, не было особого смысла мешать нам это делать, он согласился, чтобы мы поехали на чай, но с условием, что возьмем с собой приглашение заехать к ним выпить чего-нибудь утром в воскресенье.