Текст книги "Пещера Черного Льда"

Час спустя, когда наконец показались ворота, Райф не испытал ничего, кроме облегчения. Швы у него чесались как оголтелые, а из волдыря на руке в перчатку вытекло столько жидкости, что кожа задубела и скрутилась в трубочку вокруг поводьев. Забраться бы в какой-нибудь печной дом и поспать. Он так устал, что даже снов не будет видеть – во всяком случае, не запомнит их.

Ангус сказал, как называются ворота, и поехал под гору, к ним. Они были меньше Морозных, и их свод, выложенный из простого камня, выгибался красиво, как натянутый лук. К ним не вело никакой дороги, и никто не ждал, когда его впустят в город, – да и негде было ждать, ибо ворота открывались прямо на травянистый склон. Когда путники поравнялись с первой воротной башней, раздался хриплый крик:

– Держи ее!

В воротах показалась девочка, совсем еще ребенок. Услышав крик, она заколебалась, оглянулась назад и побежала. За ней гнались двое мужчин, одетых как нищие, но вооруженных мечами из кроваво-красной стали. Девочка была слабенькая, тоненькая, и они ее мигом схватили. Она вырывалась от них молча, как пойманный зверек, отчаянно лягаясь и дергаясь. В борьбе она растеряла капюшон и варежки. Ее волосы слиплись от грязи, на губе виднелась болячка.

На подмогу двоим подоспели другие. Один был особенно могуч, и руки болтались у него по бокам, точно налитые свинцом. Его маленькие глазки поблескивали, как чугунные опилки. Райф с растущим гневом смотрел, как этот здоровяк подошел к девочке и ударил ее по лицу. Голова девочки запрокинулась назад, и она перестала бороться. Из носа у нее потекла струйка крови. Здоровяк сказал что-то остальным, и они возбужденно загоготали – в их смехе было больше страха, чем веселья. Здоровяк ударил еще раз, теперь не сильно, наполовину согнув пальцы.

Райф почувствовал, как кровь у него закипает. Он слез с коня и шагнул вперед. Ангус схватил его за руку, не пуская дальше.

– Нам лучше не вмешиваться. Это Марафис Глазастый, верховный протектор города. Если ему вздумалось наказать нищенку около собственных ворот, мы с тобой ему помешать не можем.

Райф продолжал двигаться вперед. Марафис сорвал с девочки плащ. Ткань порвалась, и девочка испуганно ахнула.

– Потише, парень. – Пальцы Ангуса впились Райфу в руку – Нам нельзя привлекать к себе внимание. От этого зависит нечто большее, чем моя и твоя жизнь.

Ангус смотрел сумрачно, и складки около его губ стали глубокими, как шрамы.

– Если бы речь шла только о нас с тобой, я бы ее спас. Поверь мне – я не стал бы лгать, когда дело касается человеческой жизни.

Райф верил. Он видел по глазам дяди, что тот очень боится кого-то или чего-то в этом городе... между тем Ангус не принадлежал к людям, которых легко испугать. Райф перестал напирать, и Ангус его отпустил.

Девочку окружили теперь шестеро вооруженных людей. Все они, кроме двоих, были одеты в грязные плащи и лохмотья, но Райф уже понял, что никакие они не нищие. Их клинки были смазаны льняным маслом, волосы и бороды чисты и подстрижены, на руках и шеях играли крепкие мышцы, которые вырабатываются долгими упражнениями на ристалище. Человек по имени Марафис имел на себе грубый бурый балахон наподобие монашеского и был вооружен одним только ножом. Все остальные подчинялись ему беспрекословно.

От девочкиного платья оторвали воротник и рукава. Ее держали трое, и только один из них был одет в мягкую промасленную кожу, как стражники у Морозных ворот. Юбка у девочки перекрутилась, голова бессильно поникла.

– Не держите, пусть падает, – произнес Марафис. Трое мужчин разжали руки, и девочка повалилась наземь Марафис ткнул ее носком своего сапога. – Думала, что сбежала, да? Думала, что одурачила Ножа? – Он еще дважды ткнул ее в ребра. – Думала, что сгубила моего человека и сбежала? – Он вдавил ее пальцы каблуком в снег. Что-то хрустнуло, как трухлявое дерево, но девочка даже не вскрикнула.

Райф, охваченный гневом, придумывал для них шестерых медленную и мучительную смерть. Кланники никогда бы не стали так обращаться с женщиной. «А как же Дорога Бладдов?» – шепнул ему тихий голос, но Райф прогнал его от себя.

– Ну что ж, давай беги. Поглядим, далеко ли ты убежишь. – Марафис поддел девочку сапогом под спину и приподнял ее с земли – Беги, я сказал. Грод желает поохотиться. Помнишь Грода, а? Ты ему оставила свой локон на память.

Девочка попыталась встать. Худущая какая – откуда у нее только силы берутся? Опершись на поврежденную руку, она громко всхлипнула и снова повалилась на снег. В этот миг она увидела Райфа и Ангуса.

Вооруженные люди расступились, чтобы она могла встать, и ничто больше не отделяло ее от двух путешественников. Райф впервые разглядел ее как следует – раньше этому мешали мельтешившие тела, – и горло у него сжалось. Ей было не так уж мало лет, как ему показалось вначале.

Тучи разошлись, и солнце упало на лицо девушки, сделав ее кожу серебристой. Райф похолодел, волоски у него на теле стали дыбом, и точно призрачные пальцы прошлись по позвоночнику. Трясясь как в ознобе, он заметил нечто малозначительное и в то же время жизненно важное.

Она смотрела не на него.

Она смотрела на Ангуса Лока.

Серые глаза притягивали к себе медные Ангусовы, словно невидимой нитью. Мгновение повисло, как пыль в теплом воздухе. Все исчезло – ветер, мороз и солнечный свет. Райф почувствовал себя бесплотной тенью. Ангус и девушка – только они шли в счет.

Дядя затаил дыхание, и у него вырвалось какое-то слово. Райф ясно расслышал его, но не понял, что оно значит. «Гера», – произнес Ангус.

Ангус Лок обнажил свой меч – простой, грифельно-серый. Он ступил вперед, и в этот миг что-то сползло с него, как старая кожа. Он стал крупнее, выше и грознее, а глаза его из медных сделались золотыми.

– Держи лошадей, – бросил он, не глядя на Райфа. – Стой на месте и жди.

Райф безотчетно взял под уздцы гнедого. Пустота у него в груди заполнилась страхом. Он ничего не понимал. Неужели Ангус полагает, что справится с шестью вооруженными людьми? Что происходит?

Ангус шагал вперед, стиснув обмотанную кожей рукоять меча. Его била сильная, заметная издали дрожь. Девушка сидела на снегу, и Марафис толкал ее сапогом на манер охотника, не уверенного, жива или нет подстреленная им дичь. Стражник в черной коже увидел Ангуса первым. Он поднял свой красный клинок и пихнул Ножа в бок.

Марафис вскинул глаза. Ангус был шагах в тридцати от него. Марафис медленно вытер рот.

– Опускай ворота, – сказал он невидимому стражнику на башне. – Драться будем внутри. – Не сводя глаз с Ангуса, он подал своим людям знак взять девушку и внести ее в город. Трое занялись ею, а двое стали по бокам своего вожака. Марафис стоял на месте, глядя, как приближается Ангус. Железные ворота у него над головой заскрипели, и решетка поползла вниз. Райф подвел лошадей к сухой березе и привязал их. Черные от грязи пики опускались мелкими рывками. Освободив руки от поводьев, он бросился бежать.

Ангус ступил на площадку ворот. Марафис с натянутой улыбкой попятился, предоставив двум людям у него по бокам начать бой. Мечи – красные, как будто уже окровавленные, – взвились, отражая свет. Колеса, набрав движение, завертелись сами по себе, и решетка камнем пошла вниз. Ангус метнулся вперед, на волосок разминувшись с железными пиками. Райф мчался во всю прыть, стараясь попасть к нему.

Поздно. Пики вонзились в землю, когда он добежал до ворот. Вцепившись в решетку, Райф потряс ее что было мочи, и сверху на него посыпались комья грязного снега.

– Ангус!

В нескольких шагах от него, за воротами, пятеро человек образовали круг около его дяди. Потемневшее лицо Ангуса было спокойно. Острие его меча уже окрасилось чьей-то кровью. Чертя в воздухе стальной круг, он ранил еще двоих.

Трое в черной коже выскочили из воротной башни и оттащили девушку в сторону, подальше от боя. Всего Райф насчитал десять красных клинков. Марафис Глазастый стоял обок и наблюдал, кривя свой маленький рот. Чей-то меч задел Ангусу ухо.

Сердце Райфа бешено колотилось. Надо было что-то делать. Он дико повел глазами вокруг. Лось и гнедой тыкались носами в снег, раскапывая кустик чертополоха. В глаза Райфу бросился похожий на крыло чехол, притороченный к спине гнедого. Лук Ангуса.

Райф припустил обратно к лошадям. За спиной кто-то тихо вскрикнул – Ангус получил второй удар. Райф не мог сейчас думать об этом: это только задержало бы его. Он возился с медной пряжкой, удерживающей футляр, и собственные руки никогда еще не казались ему такими большими и неуклюжими. От масла, накапавшего на него с ворот, он весь сделался скользким, и пальцы не желали слушаться.

Натягивание лука, как ему померещилось, заняло у него несколько часов. Навощенная тетива застыла на морозе и все время выскальзывала из рук. В конце концов Райф натянул ее зубами и, стиснув дрожащими пальцами лук, постарался успокоиться. Этому помогло прикосновение к великолепной резьбе, украшенной вкраплениями серебра и синего рога. Райф уже пользовался этим луком и пообвыкся с ним.

Опоясавшись колчаном Ангуса, он побежал назад к воротам. Железная решетка, прутья толщиной с человеческую руку пересекались под прямым углом, и между ними просвечивали маленькие двухдюймовые квадратики. Райф достал из колчана стрелу. Ее свинцовая голова была тяжелее тех, к которым он привык, и что-то неосознанное подсказывало ему, что надо целить выше и сильнее оттянуть тетиву.

Один человек за воротами уже упал, получив глубокую рану в плечо, двое других обливались кровью от порезов на руках и ногах. При девушке остался только один стражник, заломивший ей руку за спину. Семеро остальных красных клинков сдерживали Ангуса Лока. Видно было, что их увертки бесят его. Если бы один или двое противников напали на него в открытую, он одолел бы их – Райф видел, как быстро движется его дядя, как уверенно он орудует своим простым мечом. Но красные клинки играли на выжидание, изматывая его. Они знали, что Ангус опасен, – проще было дождаться, когда он сделает ошибку.

Марафис Глазастый все так же стоял в стороне, лишь изредка поводя своим ножом. В отличие от своих людей он всегда выбирал нужное мгновение, и его нож каждый раз обагрялся. Лента крови, темной и густой, как патока, тянулась по правой щеке Ангуса. Он прорывался к девушке, но красные клинки преграждали ему дорогу.

Райф проглотил обильную слюну. Что толкнуло Ангуса напасть на них? Это безумие. Отойдя немного от ворот, он наложил стрелу со свинцовым наконечником и поднял лук. Швы на груди ожгли его болью, как свежие раны, когда он натянул тетиву. Смаргивая выступившие на глазах горячие слезы, Райф стал целиться. У Ангуса в колчане осталось всего пять стрел – значит ни одного промаха быть не должно.

Глядя в просвет решетки, Райф взял на прицел человека, представляющего для Ангуса самую большую угрозу: чернявого и юркого, как хорек, одетого в мешковатую и латаную кожу. Ему наскучило финтить, и он норовил ткнуть Ангуса под мышку. Проворный и злобный, он казался Райфу похожим на скарпийца.

Райф целил ему в верхнюю часть груди через зарубку на луке. Он не хотел стрелять в сердце, опасаясь последующей тошноты и угрызений совести. Незачем добавлять к этому бою еще одно безумство. Пока он искал линию, которая связала бы его стрелу с целью, волдырь на руке лопнул, и из него потекла желтая жидкость.

Райф отпустил тетиву, и лук трепыхнулся у него в руке, как птица. Цванг! Металл звякнул о металл, из решетки посыпались рыжие искры. Райф вскрикнул от досады, увидев, как его стрела ткнулась в снег за воротами. В полете она задела решетку – одно из хвостовых перьев торчало между прутьями, как лосиная шерсть на изгороди.

– Ах ты!

Райф присмотрелся к тому, что творится за воротами. «Хорек» как раз выдернул свой меч из плеча Ангуса, и из дыры в дядином полушубке хлынула кровь. Лицо Ангуса искривилось и посерело от боли. Красные клинки кололи его, и из мелких ранок проступала новая кровь. Ангус взревел. Описав широкий круг мечом, он отсек одному противнику руку и глубоко ранил другого в бедро.

У Райфа осталось четыре стрелы. Четыре на семерых. Да помогут ему боги – в следующий раз он промахнуться не мог. Проклиная свои дрожащие руки, сочащийся гноем волдырь и полыхающие огнем швы, Райф достал вторую стрелу.

Ангус сдавал: его левая рука повисла, и пена проступала на губах при каждом свистящем выдохе. Глядя на его лицо, искаженное гневом и еще чем-то средним между горем и страхом, Райф понял, что должен делать. Выбора больше не оставалось: их общая кровь решала все.

Стрела легла на тетиву мгновенно, и «хорек» в прицеле сделался большим, как великан. Райф «позвал» его к себе. Расстояние между ними съежилось, а потом и вовсе пропало. Райф ощутил запах пота, а потом запахи крови и других веществ, таящиеся под кожей. Миг спустя исчезло все, кроме сердца.

Наполненное кровью, налитое жизненной силой, движимое тем единственным, над чем боги не имеют власти, оно пылало в прицеле, как солнце. Райфу стало известно многое о теле, окружавшем это живое пульсирующее ядро. Кровь бежала по жилам «хорька» слишком быстро, словно горячий пар, ищущий выхода. Больная печень потемнела, затвердела и покрылась ядами, а в мошонке имелось только одно яйцо.

Все это и еще больше Райф узнал в одно мгновение, но ему больше не было дела ни до чего, кроме сердца.

Поцеловав тетиву, он пустил стрелу, и «хорек» умер в тот же миг, как лук отдал назад. Ноги под ним подкосились, и он обмочился.

Вкус металла наполнил рот Райфа, и боль, точно от кости, вывернутой из сустава, прошила грудь. Значит, вот он какой? Хладнокровный убийца?

Но задумываться над этим было некогда. Райф уже держал в руке следующую стрелу, хотя не помнил, как достал ее, и пальцы снова натянули тетиву. Выбирать он уже не мог – боль и безумие отняли у него эту способность – и поэтому прицелился в первого попавшегося красного клинка.

Сердце предстало перед ним быстрее, чем глаз фокусируется на отдельной цели. Тело этого сердца, молодого и сильного, недавно посетила болезнь. В глубине легких таилось что-то серое, какая-то доля отмершей ткани. Не думая больше об этом, Райф отпустил тетиву. «Цвак» – стрела слилась с тихим бульканьем остановленного дыхания, и еще одно безликое тело упало в снег.

Райф достал третью стрелу. Боль застилала зрение, слюна разъедала десны. Ангус воспользовался страхом, охватившим оставшихся врагов. Пока Райф наставлял лук, он проткнул кому-то почку, и красный клинок упал, с воплем схватившись за живот. Стражник в черном плаще, охранявший девушку, начал паниковать. Он швырнул свою пленницу наземь и приставил острие меча к ее шее. Грудь девушки поднималась и опадала, пальцы царапали снег.

Не успев еще осознать, что он делает, Райф «позвал» к себе сердце стражника. Это произошло так быстро, что Райф не успел ничего узнать о нем до того, как отпустил тетиву. Стрела, пролетев между дерущимися, вошла в сердце стражника сзади, пригвоздив плащ к спине.

Райф пошатнулся. Голова у него гудела от боли. Он с трудом различал ножи и дротики, летящие в его сторону сквозь решетку. Ни один снаряд не прошел за ворота. Райф уже почти ничего не видел, кроме острых краев и бликов света. Вон то пятно на середине было его дядей, и вокруг мельтешили то ли трое, то ли четверо человек. Мысли ворочались медленно и неуклюже, всплывая на поверхность, как куски топляка. Еще одна стрела – это было все, что Райф помнил. Одна стрела.

Он ничего не видел, но чувствовать мог. Он натянул лук, и что-то связало его с ближайшим сердцем. Это произошло столь же быстро и верно, как камень падает в колодец... и вызвало у Райфа приступ тошноты. Его руки заняли привычное положение, правая перестала дрожать, и он с полной уверенностью ощутил момент отпуска тетивы. «Он уже мертв, – тупо подумал Райф, – умер в тот миг, когда я нашел его сердце».

Еще один из мнимых нищих упал, а другой от удара Ангуса завизжал, как свинья. Райфа шатало. Проковыляв немного вперед, он ухватился за решетку. В глазах на миг прояснилось, и он увидел, что Марафис Глазастый смотрит прямо на него. Райф сделал глубокий вдох. Нож стоял чуть поодаль, в тени восточной воротной башни, и смотрел на него белесыми, как хрящи, глазами. Потом его взгляд перешел на девушку и на Ангуса – Нож решал, что делать дальше. Девушка была от него в тридцати шагах, и когда Марафис двинулся к ней, Ангус загородил ему дорогу.

Райф почувствовал, что слабеет. Из последних сил он навел взгляд на Марафиса, взял его на прицел, приказывая ему повернуться и посмотреть на него. Когда их глаза встретились, Райф оторвал одну руку от решетки и опустил ее в карман у пояса. В этот миг Марафис Глазастый понял, что сейчас будет убит, застрелен в сердце, как четверо его людей. Райф увидел это в его глазах, увидел, как Марафис сообразил, что стрела не даст ему добраться до девушки и что отступить лучше, чем умереть. Пока Райф держал руку в пустом колчане, Марафис выкрикнул какой-то приказ и пустился наутек.

Ноги под Райфом подкосились, и он скользнул в промежуток между темными, источающими боль стенами.

24
ОГНИ БОГОВ

Есть двенадцать тайных путей применения китовой ворвани, и в ту ночь Элоко, вдова Кулагука и мать Ноло и Авранны, обещала показать Садалаку один из них. Элоко – женщина хоть куда: зубки у нее мелкие, как у ребенка, а живот толстый, как у белой медведицы. Не первой молодости, правда, но Садалак не придавал этому значения. Когда одна из женщин племени хочет утешить старика, это следует отпраздновать, а не разбирать по частям, как убитого кита. Элоко вдовеет десять месяцев – с кем ей приличнее нарушить свой траур, как не со старейшиной племени? Это знак уважения, и сам Ледовый Бог не упрекнул бы ее.

Но Слышащий не позволил себе слишком долго думать об Элоко и ее обильном запасе ворвани. Она ждала десять месяцев, а сам Садалак еще больше. Не будет никакого вреда, если они еще несколько часов побудут на разных концах стойбища – она в мазанке из плавника и глины, он в своей землянке, укрепленной китовой костью, – и полюбуются Огнями Богов.

Небо нынче ясное, черное и блестящее, как зрачок в глазу, и Огни Богов бушуют над северным горизонтом, переливаясь зеленым и розовым – цветами всего живого. Каждую зиму они разворачивают свои знамена на ясном ночном небе. Их ленивое колыхание напоминало Садалаку водоросли на голубой воде, такие же невесомые. Если прислушаться как следует, можно их услышать. Их звук похож на щелканье корабельных парусов под ветром. Говорят, такой же звук слышишь, когда умираешь, но об этом Садалак ничего не знал.

Зато он знал, что эти огни – послание богов. «Смотри на нас, – говорят они. – Смотри, как мы великолепны и ужасны. Смотри, как мы приходим к тебе глубокой зимой, когда мы нужнее всего твоим сыновьям и дочерям».

Нельзя было отрицать существование богов, глядя на эти северные огни. Лутавек, тот, кто слушал до Садалака, говорил, что, когда огни станут красными, Ледовые Ловцы узнают, что близок конец света. «Боги непременно предупредят нас, – сказал он в ту ночь, когда они разбивали лагерь на морском льду, разделывая тюленей. – Они зальют небо кровью». Садалак же, посмотрев на свои окровавленные руки, спросил его: «Откуда ты знаешь?» Лутавек посмотрел на него так, как умел только он. «Ты задал неправильный вопрос, Садалак. Не важно откуда – важно почему». «Хорошо – скажи почему?» «Чтобы мы узнали об этом первыми». Садалак закончил разделку своей туши в молчании. Он не совсем понял, что Слышащий хотел этим сказать, но не захотел больше спрашивать. Он был молод тогда и почитал Слышащего, как подобало молодому охотнику племени. Теперь, глядя, как пляшут Огни Богов на северном небосклоне, он сожалел, что больше ни о чем его не спросил. Огни казались тусклее, чем ему помнилось – розовые были глубже, а зеленые мигали и как-то странно кривились. Иногда Садалаку мерещились красные проблески по краям короны. Это ничего, говорил он себе. Красное всегда хоть немного, да проглядывает.

Но этой ночью оно как будто бы стало ярче. Нахмурившись от такой сумасбродной мысли, Садалак повернулся к небу спиной и ушел в землянку. Элоко, чего доброго, выйдет из терпения и захлопнет дверь перед самым его носом. С женской гордостью шутки плохи: заставлять их ждать – одно дело, но заставлять ждать слишком долго – совсем другое. А ведь так хорошо бывает, когда чьи-то теплые руки обнимают тебя и касаются твоего лица.

Почему же он тогда не может выбросить из головы слова Лутавека? «Чтобы мы узнали об этом первыми». Теперь Садалак понимал гордость этих слов. Ледовые Ловцы всегда обо всем узнают первыми. «Мы живем на краю мира, – сказал Лутавек в другой раз, летом, когда в воздухе кишел гнус и даже собаки не высовывали носа наружу. – Мы платим великую цену голодом и смертью за то, чтобы служить посланцами богов. Мы к ним ближе всех других людей, Садалак. Не забывай об этом. Когда меня не станет, ты должен будешь слушать свои сны и ждать посланий!»

Садалак досадливо поцокал языком. Будь у него хоть капля ума, он надел бы сейчас свою медвежью доху, рукавицы и отправился к Элоко. Она сама его звала, путь недалекий, и он будет обмороженным дураком, если упустит такой случай. Но ум изменил ему, и Огни Богов его тревожили, и прошло уже тридцать дней и ночей с тех пор, как Черный Коготь должен был вернуться домой. Видно, уже не вернется. Эта мысль причинила Садалаку боль, потому что он любил Черного Когтя больше всех других воронов, и представлять его мертвым в каком-нибудь ледяном кратере или на замерзшем озере было не по-обычному грустно. Что умертвило его – другие птицы или руки человека? Доставил ли он письмо до того, как упасть, или клочок еловой коры попал не в те руки? Слышащий отогнал от себя тревогу. Это всего лишь ворон, сказал он себе. Одним прожорливым клювом меньше в долгую зимнюю ночь.

Садалак взялся жесткими старыми руками за косяки двери. Давно пора отправить еще одно письмо. Древняя кровь должна знать, что тени начали свой танец. Пусть пришлет к нему своих землепроходцев, пусть они спросят его о будущем и увидят Огни Богов своими глазами.

Сняв кусок бересты с колышка у двери, Садалак напоследок взглянул на небо. Оно мерцало красным огнем.

* * *

Загремели железные цепи, заскрипел металл, по снегу протопали ноги.

– Выпей это. Выпей.

Райф невольно отпрянул от холодных, едких, плывущих на него паров. Пить ему не хотелось.

Грязные, неприятно пахнущие пальцы вторглись в его рот и раздвинули челюсти. Жидкость наполнила рот и полилась в горло. Райф, захлебнувшись, приподнял голову и стал отплевываться.

– Надо выпить, парень, – нахмурился Ангус. – Я знаю, эта штука смахивает на лампадное масло, но тебе пойдет на пользу, вот увидишь.

Райф посмотрел вокруг. Солнце зашло за гору, и серебристое небо заволакивалось тьмой. Он лежал на мягком снегу у ворот. Решетка была поднята, и шесть трупов лежали в мешанине из крови, снега и грязи по ту ее сторону. Райф нащупал свой амулет. Клюв, гладкий, как вырванный зуб, был теплее кожи. Райф выпил еще, чувствуя, что тело начинает гореть, как настеганное. В голове у него прояснилось, и он понял, что Ангус ранен: из дыры в дядином полушубке текла кровь. Райф попытался встать, но Ангус надавил ему на плечо и уложил обратно.

– Тихо, парень. Пусть призрачное питье сделает свое дело.

– Призрачное питье?

– Твое лекарство. – Ангус оглянулся через плечо и поморщился от боли. – Иди сюда. Не бойся. Мы тебя не тронем.

Райф не сразу сообразил, что дядя обращается к кому-то другому. К девушке. Подвинувшись немного, Райф увидел ее у воротного столба. Она смотрела на них. Ветер трепал обрывки ее платья. В светлых волосах поблескивал лед, запекшаяся кровь обвела рот двумя черными линиями. Девушка молчала. Ангус с трудом держался на ногах, прижимая руку к груди.

– Ты должна ехать с нами. С Райфом. Они скоро вернутся. Тебе нельзя здесь оставаться.

– Кто вы? И почему помогли мне?

Райфа удивило спокойствие ее голоса. Ее серые глаза смотрели холодно, и держалась она с неожиданной для нищенки уверенностью.

Ангус взглянул на город у нее за спиной.

– Я Ангус Лок из Иль-Глэйва, а это мой племянник Райф Севранс. Мы помогли тебе потому, что ты нуждалась в помощи, и опять поможем, если ты нам позволишь. Тебе нужны пища, одежда и защита. Едем с нами, и мы отвезем тебя в безопасное место.

– Куда?

Райф сдержал улыбку. Эту девочку не проведешь обычными недомолвками Ангуса Лока.

Ангус, как ни странно, улыбку сдерживать не стал и ответил:

– В Иль-Глэйв.

Девушка, медленно кивнув, посмотрела на Райфа. В это время в городе послышались крики и конское ржание, и ее лицо напряглось.

– Решайся же, – поторопил Ангус. – Клянусь всем, что для меня дорого, я не причиню тебе вреда.

Райф никогда еще не слышал, чтобы дядя говорил так тихо, и забеспокоился. Почему Ангус рискнул своей жизнью для спасения этой худышки?

– Мы поедем отсюда, от Тупиковых ворот? – Спокойствие девушки таяло по мере того, как шум в городе усиливался. «К воротам!» – проревел чей-то голос, и ее плечи дрогнули.

– Вы с Райфом – да, а я опущу за вами ворота, чтобы создать видимость, будто вы остались в городе вместе со мной. Я поведу Рубак в другую сторону и встречусь с вами на восточной дороге после полуночи.

– Нет. Тебе нельзя идти в город одному. – Райф стиснул кулаки и встал, пересиливая боль и тошноту. – Я с тобой.

– Нет. Ты останешься с девушкой. Всякого, кто выехал за ворота города, легко обнаружить – кому-то надо отвлечь Рубак. – Вся сердечность исчезла с лица Ангуса, и он вдруг показался Райфу чужим. – Поезжайте – я приказываю это тебе как твой дядя. – И Ангус, не дожидаясь ответа, направился к воротам. Рука его дернулась, когда он проходил мимо девушки, но Ангус, так и не притронувшись к ней, пошел к воротной башне.

Миг спустя он выбил стопор, колеса заскрипели, и решетка обрушилась вниз. Пики с грохотом вошли в свои гнезда, и со свода осыпался лед, обнажив изображение какого-то чудища. Девушка двинулась к Райфу. Ее яркий пристальный взор будил в нем какое-то воспоминание, но он не мог сообразить какое. Пожав плечами, он спрятал фляжку с остатками призрачного питья за пазуху. Голова его стала легкой, и тело наполнилось ложной силой. Что ж это за зелье такое, во имя всех богов?

Ангус вышел из башни. Кровавое пятно на его полушубке ширилось, и его качало на каждом шагу.

– Езжайте верхом, – сказал он Райфу. – Призрачное питье действует недолго – когда стемнеет, тебе опять станет худо. Держите на юго-восток. Примерно через час вы доберетесь до звериной тропы над лиственничной рощей. Следуйте по ней – тогда вас никто не увидит со стороны. Как доедете до Злых ворот, сворачивайте на восток. Я найду вас там, на дороге.

«Позволь мне пойти вместо тебя», – вертелось на языке у Райфа. Но он промолчал, догадываясь, что ответит Ангус: дядя знает город, а он нет. Кланнику, да еще чужому в городе, от красных клинков не уйти. При взгляде на дядины медные глаза Райфу осталось только кивнуть и сказать:

– До полуночи. – Все прочие слова только отняли бы у Ангуса время.

Топот подкованных копыт приближался. Слышались команды и шорох клинков, вынимаемых из кожаных ножен.

– Позаботься о девушке, – напомнил Ангус и ушел, не успел Райф опомниться. Райф повернулся к воротам спиной. Четверо человек лежали за ними с его стрелами в сердце, и он не желал на это смотреть.

Девушки уже не было с ним рядом – она бежала по рыхлому снегу и каменной осыпи на склоне. Райф сбегал за лошадьми, догнал ее и заставил отойти обратно к стене. На востоке уже темнело, и тени ползли по снегу, как черное масло. Райф прислонился спиной к известковому камню стены – холодному и такому гладкому, точно это и не камень. Земля под ним содрогнулась – это прибыл к воротам вооруженный отряд. Он слышал, как красные клинки осаживают коней, и дыхание царапало ему горло. Поднять ворота им будет проще простого.

После невероятно долгого мгновения все затихло. Райф представлял себе, как красные клинки молча стоят над телами убитых, переводя взгляд с одного мертвеца на другого. Лось фыркнул, и Райф впился в него таким взглядом, что в пору было пасть мертвым на месте. Снег заскрипел под сапогами, и решетка ворот тихо зазвенела, тронутая то ли чьей-то рукой, то ли ветром. Пусть они уйдут, молился про себя Райф. Боги, пусть они уйдут.

В городе раздался крик, протяжный, словно волчий вой, и Райф сразу узнал голос Ангуса. За воротами поднялся шум, и земля сотряслась еще раз: красные клинки кинулись в погоню.

Райф перевел дух, чувствуя гнев против девушки. Это из-за нее Ангус ушел в город один. Он повернулся к ней и увидел, что она стоит на снегу на коленях. Голова ее упала на грудь, и лицо как-то странно застыло, будто она спала. Что с ней такое? Не в себе она, что ли?

Девушка не подняла головы, когда он подошел к ней. Впервые он заметил, как она бледна – точно ледяная статуя. Как только он собрался что-то сказать, ее руки начали подниматься. Словно невесомые, словно бескостные, они тянулись к чему-то, чего Райф видеть не мог. Глаза ее были закрыты, и ему стало страшно.

Он не знал, что побудило его к дальнейшим действиям. Он знал только, что с девушкой творится неладное и что это надо остановить. Он схватил ее за руку, опять разбередив свой волдырь.

Протяни нам руку, прекрасная госпожа. Разорви наши кровавые цепи. Так близко теперь... так близко. Протяни.

Голоса вторглись в ум Райфа – страшные, нечеловеческие, обезумевшие от нетерпения, шипящие, словно гнилостные газы, что выходят из разлагающегося тела. Страна черного льда открылась перед ним, с острыми пиками и черными щелями. Талисман жег Райфу грудь. Первым его побуждением было убрать руку, порвать связь между собой и этим местом, где он не должен был находиться. Его удержало присутствие девушки. Он сразу узнал ритм, в котором билось ее сердце, и она перестала быть ему чужой.

Его вороний амулет, словно раскалившись добела, жег мышцы сквозь кожу. Райф глотнул воздуха. Девушка как будто проникала ему в грудь вместе с амулетом. Она открыла глаза – серые, – и Райф понял, где видел ее раньше. Священный камень показал ее ему.

Память окатила его, как холодной водой. Вложив в это всю ложную силу, приданную ему призрачным питьем, он убрал руку. В воздухе что-то щелкнуло, и капли крови Райфа образовали между ними красную дугу. Девушка пошатнулась, шаря рукой по снегу в поисках опоры, Райф прижал нарывающую руку к груди с таким чувством, будто обмакнул ее в субстанцию некого иного мира.

Девушка застонала, но Райф отвернулся от нее и распахнул тулуп. Здоровой левой рукой он рвал тесемки одежды, спеша добраться до кожи. Амулет остался прежним, темным и холодным – бескровным клювом давно издохшей птицы, – и даже кожа как будто не пострадала. На ней осталась краснота и легкое углубление, но ни раны, ни багрового ожога не было. Райф нахмурился. Но ведь он чувствовал! Чувствовал до сих пор, что бы это ни было – ожег, чужое присутствие, пятно. Точно раскаленную кочергу ввели ему под кожу.