Текст книги "Избранное"

Вечные темы

 
Рушатся планы, идеи, системы,
Всюду – дискуссии, споры и критика.
Ну до чего надоела политика,
Надо писать на вечные темы!
 
 
Темы любви, выживания, совести,
Темы предательства и юродства,
Темы высокого благородства
Попросту рвутся в стихи и повести.
 
 
Только ведь как тут сражаться нужно!
Если все сыплется под откосы:
Многие кинулись нынче дружно
На политические вопросы.
 
 
Ну, а политики – люди дошлые:
Сельдью ныряя в море бушующем,
С трибуны кричат о красивом будущем,
Толкая всех в бедность и горе пошлое.
 
 
И всех перед каждою строгой датой
Зовут они к трудностям предстоящим,
А сами, все блага гребя лопатой,
Живут замечательно в настоящем.
 
 
А впрочем, о чем они там вещают –
Неважно. В словах тех изрядно пыли.
На свете политиков не бывает,
Чтоб людям не лгали и не хитрили.
 
 
Так как же сегодня нам всем, скажите-ка,
Писать наши повести и поэмы:
О лгущих нам чаще всего политиках
Или на вечные все же темы?
 
 
Ведь сколько когда-то я строк писал
О так называемой «перестройке»!
Я верил, я честно душой сгорал.
А что получилось? – Обман, скандал!
И весь тот взволнованный труд – в помойке!
 
 
Поэтому – к дьяволу злобу дня!
Политик пришел и ушел навеки.
А вот останется в человеке
Лишь свет от действительного огня!
 
 
Мы знаем Россини и Беранже,
Мольера, Гюго и Тагора знаем,
Но кто тогда царствовал? Мы уже
Подчас абсолютно не представляем!
 
 
Неправда, что жизнь для всех быстротечна.
Наш опыт давно подтвердил блестяще,
Что только прекрасное в мире вечно,
А все приходящее – проходяще.
 
 
И, право же, нет тут давно секрета,
Что Музы – сильнейшая в мире критика,
А песня, памфлет иль строка поэта
Пугают и держат в узде политика.
 
 
И больше того, и больше того:
Когда бы ни высшие идеалы,
От всех нас осталось бы очень мало,
А, может, и вовсе бы ничего.
 
 
Садись же за повести и поэмы,
И если нет фальши в твоей крови,
Пиши на извечные в мире темы:
О зле, о надеждах, что жаждем все мы,
О правде, о совести и любви!
 

1992

Реликвии страны

 
Скажи мне: что с тобой, моя страна?
К какой сползать нам новой преисподней,
Когда на рынках продают сегодня
Знамена, и кресты, и ордена?!
 
 
Неважно, как реликвию зовут:
Георгиевский крест иль орден Ленина,
Они высокой славою овеяны,
За ними кровь, бесстрашие и труд!
 
 
Ответьте мне: в какой еще стране
Вы слышали иль где-нибудь встречали,
Чтоб доблесть и отвагу на войне
На джинсы с водкой запросто меняли!
 
 
В каком, скажите, царстве-государстве
Посмели бы об армии сказать
Не как о самом доблестном богатстве,
А как о зле иль нравственном распадстве,
Кого не жаль хоть в пекло посылать?!
 
 
Не наши ли великие знамена,
Что вскинуты в дыму пороховом
Рукой Петра, рукой Багратиона
И Жукова! – без чести и закона
Мы на базарах нынче продаем!
 
 
Пусть эти стяги разными бывали:
Андреевский, трехцветный или красный,
Не в этом суть, а в том, над чем сияли,
Какие чувства люди в них влагали
И что жило в них пламенно и властно!
 
 
Так повелось, что в битве, в окруженье,
Когда живому не уйти без боя,
Последний воин защищал в сраженье
Не жизнь свою, а знамя полковое.
 
 
Так как же мы доныне допускали,
Чтоб сопляки ту дедовскую славу,
Честь Родины, без совести и права,
Глумясь, на рынках запросто спускали!
 
 
Любой народ на свете бережет
Реликвии свои, свои святыни.
Так почему же только наш народ
Толкают нынче к нравственной трясине?!
 
 
Ну как же докричаться? Как сказать,
Что от обиды и знамена плачут!
И продавать их – значит предавать
Страну свою и собственную мать,
Да и себя, конечно же, в придачу!
 
 
Вставайте ж, люди, подлость обуздать!
Не ждать же вправду гибели и тризны,
Не позволяйте дряни торговать
Ни славою, ни совестью Отчизны!
 

1992

Второе пришествие

 
Мир злом переполнен черным,
А радость так быстротечна,
Однако, по книгам церковным,
Злу в мире царить не вечно.
 
 
О часе гадать не будем,
Но кончатся в мире бедствия,
Когда при втором пришествии
Бог явится снова людям.
 
 
Архангел над бездной встанет,
К губам поднесет трубу,
И суд на планете грянет,
И каждый тогда узнает
Навеки свою судьбу.
 
 
И люди пойдут осознанно,
Безропотно друг за другом.
И каждому будет воздано
И строго, и по заслугам.
 
 
Но только в той были-небыли
Одно не постигнет разум:
Неужто же ТАМ не ведали
О том, что здесь люди делали?
Однако пришествий не было
За двадцать веков ни разу?!
 
 
Не ведаю, что окажется:
Где миф, где святая сила?
Но только порой мне, кажется,
Что все это в прошлом было.
 
 
Что как-то, молитвам внемля,
Задумав спуститься к людям,
И Бог, и архангелы-судьи
Взглянули с небес на землю.
 
 
Взглянули и не поверили
Пресветлым очам своим:
Люди гадости делали,
Повсюду война и дым!
 
 
Одни, с душонкой тщедушною,
К власти, как псы, рвались.
Другие же, злу послушные,
Охотно, вопя, дрались.
 
 
И часто, забыв о совести,
Готовы идти по костям,
Люди творили подлости
И тут же, без тени робости,
Кланялись небесам.
 
 
И, чужд их бесстыдству грешному,
Бог горько всплеснул руками
И молвил: – Да ну их к лешему!
Пускай разберутся сами!
 

1992

Враг Гименея

 
Они встречались не день, не два,
Они встречались месяц за месяцем
И говорили друг другу слова,
В которых пылкая радость светится.
 
 
И вот на вершине всех чувств и встреч,
Когда мы так ласками щедро делимся,
Она, оборвав на мгновенье речь,
Вдруг тихо сказала: «Давай поженимся…»
 
 
Но так уж устроены, видно, люди,
Что сердце решительных дел пугается,
Оно их всерьез обсуждать не любит,
А просто упрямо сопротивляется.
 
 
Однако всегда ли оно находит
Единственно мудрый во всем ответ?
Увы, к сожаленью, частенько нет
И, может быть, тем-то себя подводит.
 
 
Жениться? Прекрасная мысль! Однако
Коль радости те, что приносит брак,
Получены были еще до брака,
То брак в этом случае просто мрак!
 
 
А главное – это шагать сквозь годы,
Не будучи связан нигде ничем,
Вовеки не знать никаких проблем
И жить в атмосфере сплошной свободы!
 
 
А что до объятий и женских глаз,
Короче, до всяческих женских чар,
То он, слава богу, пока не стар
И встретит их в жизни еще не раз!
 
 
Но много ли стоит такая речь
И все окрыляющие пророчества?
Ведь чем было больше различных встреч,
Тем было острей его одиночество.
 
 
Бежали года за волной волна,
И сердце, казалось, забот не ведало,
При этом свобода была сполна,
И только вот счастья ни разу не было…
 

1992

* * *

 
Друг в друга уверовав горячо
И сотни различных препон встречая,
Стоим мы, обнявшись, к плечу плечо,
Взволнованных пальцев не разжимая.
 
 
Пусть хмурого в жизни полным-полно,
Но нам ли скулить от любого жала?!
Ведь сердце у нас на двоих – одно,
А значит, гореть ему в два накала.
 
 
И если захочется смертной вьюге
Из нас вдруг кого-нибудь утащить –
Задача пустая: не разлучить
Людей, что навеки живут друг в друге!
 
 
– И сердце одно… И друг в друге жить…
Простите, не слишком ли это сложно? –
Ну что ж, в медицине не может быть,
Однако в любви еще как возможно!
 

1992

Золотая осень

 
Твой звонок раздался так нежданно
Из былых, почти забытых лет,
Словно бы из снежного бурана
Кто-то внес сияющий букет.
 
 
И чтоб душу, видимо, встряхнуть,
Тот букет вдруг вздрогнул и раскрылся:
Голос твой совсем не изменился.
Впрочем, только, может быть, чуть-чуть.
 
 
От волненья или от смущенья
Я твоих почти не помню слов.
Помню только гул сердцебиенья
Да в виски ударившую кровь.
 
 
Вспоминаю: как же мы кипели,
Сколько звезд к нам сыпалось сквозь тьму,
Как же мы восторженно звенели.
Почему ж расстались? Почему?
 
 
Ревности отчаянная вьюга…
Если ж молвить, правды не губя,
Есть в оценках два различных круга:
Молодость все валит друг на друга,
Зрелость обвиняет лишь себя.
 
 
Но сегодня даже и не главное,
Кто и в чем был в прошлом виноват.
Есть и в осень астры златославные,
И в ненастье праздничный закат!
 
 
Главное сегодня – это снова
Вместо будней, мелочей и зла
Голос твой, возникший из былого,
И волна горячего тепла.
 
 
Только кто откроет нам секрет:
Встретимся ль мы близкими? Чужими?
Что откроем мы в житейском дыме?
И какими стали мы, какими?
Ведь промчалось мимо столько лет!..
 
 
В молодости будни многоцветны,
Но, увы, в калейдоскопе дней
Измененья рядом – незаметны,
Измененья врозь – куда видней…
 
 
Нет при встречах мудрого посредника.
Значит, надо, чувств не загубя,
Прежде чем взглянуть на собеседника,
Посмотреть сначала на себя…
 
 
Впрочем, говорю и понимаю:
Все это – сплошная ерунда,
Ибо настоящая звезда
Никогда на свете не сгорает.
 
 
Все, что есть хорошего во мне,
Что в тебе прекрасного осталось, –
Это все не мелочь и не малость,
Это песнь на сказочном коне!
 
 
Это вечной радости полет,
Что звенит, годам не уступая,
Это лавр, растущий круглый год,
Ветер ароматом наполняя.
 
 
Это неба алые края,
Что пылают в незакатный вечер.
Ну, а проще, это ты и я
И сердец взволнованная встреча!
 

1992

Муза

 
Не везет мне сегодня что-то:
Столько было вчера идей,
А сейчас не идет работа,
Ну не ладится, хоть убей!
 
 
Ветер спел: – Наберись терпенья!
Э… Да что ты там ни тверди –
Если спряталось вдохновенье,
Значит, толку уже не жди!
 
 
То шагаю по кабинету,
То сердито сажусь за стол.
Сам шепчу себе по секрету:
– Музы нет. Ну вот нет и нету!
Кто ж так подло ее увел? –
 
 
Только Музе, как видно, ныне
Стало совестно в стороне
И как утреннюю богиню
Вдруг тебя привела ко мне.
 
 
От горячей плиты, от жара
На мгновенье оторвала
И к хандре моей в виде дара
Вдруг торжественно подвела.
 
 
Что подарено? Что обещано?
Чем за искренность оделять?
Вы же с Музою обе женщины,
Вам ли этого не понять?!
 
 
И в домашнем пушистом платье,
Словно в добром и светлом сне,
Ты, как лебедь, вплыла ко мне
И сомкнула тепло объятья.
 
 
Ни на миг меня не прервав,
Обожгла, словно зноем лета
И, сердечно поцеловав,
Тихо вышла из кабинета.
 
 
И свершилось! Сверкнуло чудо!
Все, что жадно душа ждала
Вдруг явилось, как ниоткуда,
И работа пошла, пошла!
 
 
И как в сказочно-ярком танце,
По машинке, свершая труд,
Бьют чечетку упруго пальцы,
Чувства строки живые льют.
 
 
И на ветер усевшись лихо,
Муза, снова влетев в окно,
Улыбнувшись, сказала тихо:
– Мне ж смотреть на тебя смешно:
Ждешь ты Музу душой тщеславною
 
 
И не ведаешь, вот беда,
Что ведь муза-то, может, главная
Твоя нежная, твоя славная –
Та, что рядом с тобой всегда! –
 
 
Жаль, что те, кто стихи слагают,
Строят верфи и города,
Муз, что души их согревают,
Как ни странно, не замечают
В доме собственном никогда…
 

1992

Парадокс бытия

 
Я знаю, немало мужчин
Встречалось тебе в дороге.
Но я – это все же не многие,
Но я все равно один.
 
 
Пусть в прошлом тебе казалось,
Что каждый – почти герой.
А после что оказалось?
А после итог какой?
 
 
И разве теперь узнаешь,
Ведь сердце чужое – мрак,
Кого ты вдруг вспоминаешь,
За что? Почему? И как?
 
 
И все-таки вне сомнения,
Ну кто опровергнет, кто?
Что прежние все общения
Фактически же ничто!
 
 
И все-таки важное самое,
Ведь вот парадокс бытия!
Что в сердце моем – ты главная,
А в сердце твоем – не я…
 
 
А в сердце твоем – банальность,
Простейшее существо,
Банальность да плюс – нахальность,
А больше-то ничего!
 
 
Ну как это получается?!
Ведь это же не вранье,
Что женщинам часто нравится
Напористое хамье.
 
 
А впрочем, молчу, забудем!
Прошу тебя: не вздыхай,
Давай улыбаться будем
И пить мавританский чай!
 
 
А после по переулку,
Чуть стихнет машинный гром,
Мы выплывем на прогулку,
Задумавшись о былом.
 
 
А мысль вдруг начнет вертеться:
Что здесь ты, да не со мной!
И станет колоть мне сердце
Безжалостною иглой.
 
 
Но ты не волнуйся, милая,
И бодро вокруг смотри.
Иголочка та унылая
Сидит глубоко внутри.
 
 
А коль вдруг начнет колоться,
Во сне или наяву,
Тебя это не коснется,
Пусть взгляд твой всегда смеется,
Я – крепкий. Переживу!
 

1992

* * *

 
Средь всех телеграмм на моем окне,
Пришедших по случаю дня рождения,
Лежит и твое ко мне поздравление,
В котором ты счастья желаешь мне.
 
 
Спасибо за добрые все слова!
Душа поздравленью, конечно, рада,
И все же не худо б понять сперва,
Какого мне счастья на свете надо.
 
 
Свершенье надежд и в делах успех,
Когда тебе солнце лучами плещет,
И руки друзей, и веселый смех –
Хорошие это, конечно, вещи!
 
 
Пусть стану, к примеру, богаче жить,
Пусть добрая слава растет по свету,
И все же, откуда же счастью быть,
Когда тебя рядом со мною нету…
 

1992

Свидания без терзания

 
Над парком пожаром тлел небосклон,
Кружилась цветочно-звездная вьюга,
А на скамейке она и он
Сидели, сердечно обняв друг друга…
 
 
Он руку любимой к щеке прижал,
Она, запылав, опустила веки.
– Люблю! – он восторженно прошептал
И милую нежно поцеловал.
Она отвечала: – Твоя навеки…
 
 
Назавтра опять пылал небосклон,
И снова кружилась звездная вьюга,
И вновь на скамейке она и он
Сидели, сердечно обняв друг друга.
 
 
Он руку любимой к щеке прижал,
Она, запылав, опустила веки…
– Люблю! – он восторженно прошептал
И милую нежно поцеловал.
Она отвечала: – Твоя навеки!
 
 
И в третий раз жаром тлел небосклон,
И так же кружилась звездная вьюга,
И снова, и снова она и он
Сидели, сердечно обняв друг друга…
 
 
Мне скажут: – Но это сплошной повтор!
Ведь ясно же все наперед, конечно:
Он жарко несет ей блаженный вздор,
Она опускает смущенный взор
И вновь отвечает: «Твоя навечно!»
 
 
Все так. Только тут небольшой секрет,
И я его, право же, не скрываю:
Он – каждый раз тот же, тут спору нет,
Однако она всякий раз другая…
 
 
P.S.
Возможно, мужчины, сощурив глаз,
Воскликнут с обидой: – Довольно странно!
Неужто мы вечные донжуаны,
А дамы всегда благородней нас?!
 
 
И можно ль про женщин сказать заране,
Что все их сердца – это чистый храм?
А сколько, простите, замужних дам
Прекраснейше бегают на свиданье?!
 
 
Не будем сгущать бесконечный мрак,
И пусть сей вопрос до конца не ясен,
А к женщинам я все равно пристрастен,
И все-таки нынче отвечу так.
 
 
Чтоб не было тут никому неловко,
Я тех и других примирить спешу.
Пусть будет вторая еще концовка,
Обратная первой. Итак, прошу:
 
 
Едва только сумрак на землю ляжет,
Узнайте секрет. Он совсем простой:
Она на свиданьях – одна и та же,
А он рядом с нею всегда другой!
 

1992

Я прошу тебя, будь хорошею

 
В нашей жизни, когда порошею
Заметает нам вьюга путь,
Я прошу тебя: будь хорошею,
Самой доброй на свете будь!
 
 
Чтоб все лучшее сохранить,
Не скупись в беде на улыбки,
Научись прощать за ошибки
И за мелочи не корить.
 
 
Посмотри, сколько там и сям
Лжи и всяческих унижений,
Сколько мелких и крупных драм
И предательских отношений!
 
 
Вот поэтому страшно хочется
Совершенно иначе жить,
Ведь любовь – это тоже творчество,
Даже высшее, может быть!
 
 
Предлагаю, сердец не мучая,
Даже в мыслях ни в чем не лгать
И, друг другу даря все лучшее,
Все до донышка раскрывать.
 
 
В спорах мыслями не виляя,
В бурях совести не губя,
Сам себя я тебе вручаю.
Так вручи же и ты себя!
 
 
Я хочу, чтоб в минуты злые
Среди стрел любых и огней,
Как земля моя, как Россия,
Ты бы силой была моей.
 
 
Не терпи никакого плена,
Чтоб сквозь всякую страсть и сласть
Даже крохотная измена
В нашем доме не завелась.
 
 
А еще, это важно очень,
Чтоб твой голос сквозь все года
Не застенчиво-одиночен,
А уверенно тверд и прочен
Был бы рядом со мной всегда.
 
 
И какою бы злой порошею
Ни стелила нам вьюга путь,
Я прошу тебя, будь хорошею,
Обязательно будь хорошею,
Самой доброй на свете будь!
 

1992

Воспитатели

 
Все навыки мне вкладывали с детства:
Как должно мне вести себя и жить.
У взрослых, что любые знают средства,
Не находилось радостней злодейства,
Чем целый день мне что-нибудь долбить.
 
 
А я, от наставлений сатанея,
То спорил, то презрительно молчал,
И, моя с мылом с возмущеньем шею,
Порою с тихой радостью шептал:
 
 
– Вот подождите, вырасту большой,
Попробуйте тогда меня заставить
Посуду мыть, и все на место ставить,
И слушаться вас с радостной душой!
 
 
А дети, кстати, не навечно дети!
Вот стукнет мне лет двадцать, а уж там,
Прошу прощенья, никому на свете
Командовать собою я не дам!
 
 
Промчалось детство, юность пролетела,
Я взрослым стал. И вот передо мной
Желанная, почти достать рукой,
Свобода, улыбаясь, заблестела!
 
 
И, словно разом все переменя,
Я ощутил, как жизнь моя светлеет!
Теперь-то уж воспитывать меня
И объезжать, как глупого коня,
Никто на целом свете не посмеет!
 
 
И, спев «гуд бай» былым учителям,
Я никому бы вновь не подчинился.
Да, никому на свете! Если б сам,
Подумать только, добровольно сам!
Вдруг взял да и однажды не женился…
 

5 мая 1993

Сердечный сонет

 
Я тебе посвящаю столько стихов,
Что вокруг тебя вечно смеется лето.
Я тебя вынимаю из всех грехов
И сажаю на трон доброты и света.
 
 
Говорят, что без минусов нет людей.
Ну так что ж, это я превосходно знаю!
Недостатки я мысленно отсекаю,
Оставляя лишь плюсы души твоей.
 
 
Впрочем, только лишь плюсы души одной?
А весь образ, таящий одни блаженства?!
Коль творить тебя с радостью и душой –
То выходит действительно совершенство.
 
 
Я, как скульптор, из песен тебя леплю
И чем дольше, тем больше тебя люблю!
 

1993

* * *

 
Говорят о том, что на планете
Много нежных губ и нежных рук.
Почему же мне когда-то вдруг
Не пришли однажды губы эти?
 
 
Впрочем, что хитрить! Встречались губы
И довольно нежные подчас,
Только почему-то все на час,
Только почему-то все не судьбы!..
 
 
Ну, а может, я не одинок,
Ну, а может, нежность, как ни странно,
К нам приходит на короткий срок
И не терпит слова «постоянно»?
 
 
И ее, как золотую птичку,
Не удержишь в клетке никогда.
И она при слове «навсегда»
Тотчас превращается в привычку?
 

1993

Грешники

 
Мир грешен. И что бы, скажите, было,
Когда б всех распутников в мире этом
Какая-то гневно-святая сила
Смела бы однажды горячим ветром?!
 
 
А вот сохранила бы только тех,
Кто в жизни ласкал лишь одну подругу,
И женщин, что, гневно отвергнув грех,
Дарили бы жар и счастливый смех
Лишь одному дорогому другу.
 
 
Но кто же потом в предрассветной мгле
Выживет после такого гнева?
Ответим уверенно: на земле
Останутся снова Адам и Ева.
 

1993

Гимн опозданиям

 
Не могу тебя я приучить
Делать все в определенный час:
Вовремя ложиться, есть и пить
И в делах быть точной всякий раз.
 
 
Где б, к примеру, мы ни выступали –
Как в кино, мелькали города, –
Только опоздания всегда
Нас, как стаи птиц, сопровождали.
 
 
Вечером у нас концерт. И ты
Наши планы знаешь до минуты,
Только сбор дотянешь почему-то
До последней, так сказать, черты.
 
 
Говорят, что «время – это деньги»,
Только наше в вечной суете:
– Господи, куда девались серьги?
Где программа и перчатки где?! –
 
 
В третий раз звонит администратор:
– Я – внизу! Мы вас с шофером ждем!
Я почти рычу, как аллигатор:
– Хорошо, спасибо!.. Мы идем! –
 
 
Наконец… Запойте, соловьи!
И деревья, поклонитесь долу:
Застучали каблучки твои
К лифту по гостиничному холлу!
 
 
Мы – в пути! Машину подгоняем,
Как коня, пришпорив на скаку!
И нередко к залу подъезжаем
Только-только к третьему звонку!
 
 
Зал набит донельзя! Люди ждут,
Вот уж бурно хлопают, волнуясь.
Ты сидишь, спокойно гримируясь:
– Ничего… Без нас же не начнут! –
 
 
Занавес волшебно раздвигается…
Меркнет свет… Стихают голоса…
Все в порядке! Вечер начинается!
С опозданьем лишь на полчаса…
 
 
Хоть спешим в издательство, хоть в гости,
Так уж мне, наверно, суждено:
Можно выть иль умирать от злости –
Опозданье будет все равно!
 
 
Женщину и боги не меняют!
Вот учить, шуметь, руководить –
Тут ее нельзя опередить,
Здесь она дорог не уступает.
 
 
А вот если выходить из дома,
Женщину от сборов оторвать
(Как мужчинам это все знакомо),
Ни мольбами, ни пальбою грома –
Опозданья нам не избежать!
 
 
Трудно? Да. Но я скажу заранее:
С паникою мне не по пути!
Не желаю приходить в отчаянье,
Ибо опозданье, паче чаянья,
Может даже пользу принести!
 
 
Вот случись мне в чем-то провиниться,
Ну, а ты вдруг в суете сует,
Смотришь – опоздала рассердиться,
А потом уж как-то глупо злиться:
Смысла нет, да и эффекта нет!
 
 
Жизнь сложна. И, может быть, случится,
Что меня в какой-то хмурый год
Первым злая ледяная птица,
Клюнув, в путь далекий позовет…
 
 
У тебя же всяких дел немало
Так, что не вмещает голова.
Где-то закрутилась и устала,
Что-то там оформить опоздала
На часок, а может, и на два…
 
 
Ну, а я, в холодной неизвестности,
Что-то еще чувствуя душой,
На веселой, на земной поверхности
Полежу еще часок-другой…
 
 
Если ж вдруг иначе все случится
И тебя в бездонный небосвод
Первой та неласковая птица
За собой однажды позовет,
 
 
Вот тогда я дам тебе задание:
– Милая, так быстро не сгори!
Вспомни все былые опоздания
И, собрав в единое слияние,
Нынче все их разом повтори!
 
 
Не спеши с дорогою астральной
И сумей безбожно опоздать
Не на час, как в юности, банально,
А сверхженски, лихо и глобально –
На год, на три, даже и на пять!
 
 
И коль хвори и недомогания
Ты развеешь, словно ветер снег,
То тебе, исполненный признания,
Все твои былые опоздания
Я прощу отныне и навек!
 

1993

России

 
Ты так всегда доверчива, Россия,
Что, право, просто оторопь берет.
Еще с времен Тимура и Батыя
Тебя, хитря, терзали силы злые
И грубо унижали твой народ.
 
 
Великая трагедия твоя
Вторично в мире сыщется едва ли:
Ты помнишь, как удельные князья,
В звериной злобе отчие края
Врагам без сожаленья предавали?!
 
 
Народ мой добрый! Сколько ты страдал
От хитрых козней со своим доверьем!
Ведь Рюрика на Русь никто не звал.
Он сам с дружиной Новгород подмял
Посулами, мечом и лицемерьем!
 
 
Тебе ж внушали испокон веков,
Что будто сам ты, небогат умами,
Слал к Рюрику с поклонами послов:
«Идите, княже, володейте нами!»
 
 
И как случилось так, что триста лет
После Петра в России на престоле, –
Вот именно, ведь целых триста лет! –
Сидели люди, в ком ни капли нет
Ни русской крови, ни души, ни боли!
 
 
И сколько раз среди смертельной мглы
Навек ложились в Альпах ли, в Карпатах
За чью-то спесь и пышные столы,
Суворова могучие орлы,
Брусилова бесстрашные солдаты.
 
 
И в ком, скажите, сердце закипело?
Когда тебя, лишая всякой воли,
Хлыстами крепостничества пороли,
А ты, сжав зубы, каменно терпела?
 
 
Когда ж, устав от захребетной гнили,
Ты бунтовала гневно и сурово,
Тебе со Стенькой голову рубили
И устрашали кровью Пугачева.
 
 
В семнадцатом же тяжкие загадки
Ты, добрая, распутать не сумела:
С какою целью и за чьи порядки
 
 
Твоих сынов столкнули в смертной схватке,
Разбив народ на «красных» и на «белых»?!
 
 
Казалось: цели – лучшие на свете:
«Свобода, братство, равенство труда!»
Но все богатыри просты, как дети,
И в этом их великая беда.
 
 
Высокие святые идеалы
Как пыль смело коварством и свинцом,
И все свободы смяло и попрало
«Отца народов» твердым сапогом.
 
 
И все же, все же, много лет спустя
Ты вновь зажглась от пламени плакатов,
И вновь ты, героиня и дитя,
Поверила в посулы «демократов».
 
 
А «демократы», господи прости,
Всего-то и умели от рожденья,
Что в свой карман отчаянно грести
И всех толкать в пучину разоренья.
 
 
А что в недавнем прошлом, например?
Какие честь, достоинство и слава?
Была у нас страна СССР –
Великая и гордая держава.
 
 
Но ведь никак же допустить нельзя,
Чтоб жить стране без горя и тревоги!
Нашлись же вновь «удельные князья»,
А впрочем, нет! Какие там «князья»!
Сплошные крикуны и демагоги!
 
 
И как же нужно было развалить
И растащить все силы и богатства,
Чтоб нынче с ней не то что говорить,
А даже и не думают считаться!
 
 
И сколько ж нужно было провести
Лихих законов, бьющих злее палки,
Чтоб мощную державу довести
До положенья жалкой приживалки!
 
 
И, далее уже без остановки,
Они, цинично попирая труд,
К заморским дядям тащат и везут
Леса и недра наши по дешевке!
 
 
Да, Русь всегда доверчива. Все так.
Но сколько раз в истории случалось,
Как ни ломал, как ни тиранил враг,
Она всегда, рассеивая мрак,
Как птица Феникс, снова возрождалась!
 
 
А если так, то, значит, и теперь
Все непременно доброе случится,
И от обид, от горя и потерь
Россия на куски не разлетится!
 
 
И грянет час, хоть скорый, хоть не скорый,
Когда Россия встанет во весь рост.
Могучая, от недр до самых звезд,
И сбросит с плеч деляческие своры!
 
 
Подымет к солнцу благодарный взор,
Сквозь искры слез, взволнованный и чистый,
И вновь обнимет любящих сестер,
Всех, с кем с недавних и недобрых пор
Так злобно разлучили шовинисты!
 
 
Не знаю, доживем мы или нет
До этих дней, мои родные люди,
Но твердо верю: загорится свет,
Но точно знаю: возрожденье будет!
 
 
Когда наступят эти времена?
Судить не мне. Но разлетятся тучи!
И знаю твердо: правдой зажжена,
Еще предстанет всем моя страна
И гордой, и великой, и могучей!
 

1993