Текст книги "Избранное"

Высота

 
Под горкой в тенистой сырой лощине,
От сонной речушки наискосок,
Словно бы с шишкинской взят картины,
Бормочет листвой небольшой лесок.
 
 
Звенит бочажок под завесой мглистой,
И, в струи его с высоты глядясь,
Клены стоят, по-мужски плечисты,
Победно красою своей гордясь.
 
 
А жизнь им и вправду, видать, неплоха:
Подружек веселых полна лощина…
Лапу направо протянешь – ольха,
Налево протянешь ладонь – осина.
 
 
Любую только возьми за плечо,
И ни обид, ни вопросов спорных.
Нежно зашепчет, кивнет горячо
И тихо прильнет головой покорной.
 
 
А наверху, над речным обрывом,
Нацелясь в солнечный небосвод,
Береза – словно летит вперед,
Молодо, радостно и красиво…
 
 
Пусть больше тут сухости и жары,
Пусть щеки январская стужа лижет,
Но здесь полыхают рассветов костры,
Тут дали видней и слышней миры,
Здесь мысли крылатей и счастье ближе.
 
 
С достойным, кто станет навечно рядом,
Разделит и жизнь она и мечту.
А вниз не сманить ее хитрым взглядом,
К ней только наверх подыматься надо,
Туда, на светлую высоту!
 

1971

Свидание с детством (Лирический монолог)

 
Не то я задумчивей стал с годами,
Не то где-то в сердце живет печаль,
Но только все чаще и чаще ночами
Мне видится в дымке лесная даль.
 
 
Вижу я озеро с сонной ряской,
Белоголовых кувшинок дым…
Край мой застенчивый, край уральский,
Край, что не схож ни с каким иным.
 
 
Словно из яшмы, глаза морошки
Глядят, озорно заслонясь листком.
Красива морошка, словно Матрешка,
Зеленым схвачена пояском.
 
 
А там, где агатовых кедров тени
Да малахитовая трава,
Бродят чуткие, как олени,
Все таинственные слова…
 
 
Я слышал их, знаю, я здесь как дома,
Ведь каждая ветка и каждый сук
До радостной боли мне тут знакомы,
Как руки друзей моих и подруг.
 
 
И в остром волнении, как в тумане,
Иду я мысленно прямиком,
Сквозь пегий кустарник и бурелом
К одной неприметной лесной поляне.
 
 
Иду, будто в давнее забытье,
Растроганно, тихо и чуть несмело,
Туда, где сидит на пеньке замшелом
Детство веснушчатое мое.
 
 
Костром полыхает над ним калина,
А рядом лежат, как щенки у ног,
С грибами ивовая корзина
Да с клюквой березовый туесок.
 
 
Скоро и дом. Торопиться нечего.
Прислушайся к щебету, посиди…
И детство мечтает сейчас доверчиво
О том, что ждет его впереди…
 
 
Разве бывает у детства прошлое?
Вся жизнь – где-то там, в голубом дыму.
И только в светлое и хорошее
Детству верится моему.
 
 
Детство мое! У тебя рассвет,
Ты только стоишь на пороге дома,
А я уже прожил довольно лет,
И мне твое завтра давно знакомо.
 
 
Знаю, как будет звенеть в груди
Сердце, то радость, то боль итожа.
И все, что сбудется впереди,
И все, что не сбудется, знаю тоже.
 
 
Фронты будут трассами полыхать,
Будут и дни отрешенно-серы,
Хорошее будет, зачем скрывать,
Но будет и тяжкого свыше меры…
 
 
Ах, если б я мог тебе подсказать,
Помочь, ну хоть слово шепнуть одно!
Да только вот прошлое возвращать
Нам, к сожалению, не дано.
 
 
Ты словно на том стоишь берегу,
И докричаться нельзя, я знаю.
Но раз я помочь тебе не могу,
То все же отчаянно пожелаю:
 
 
Сейчас над тобою светлым-светло,
Шепот деревьев да птичий гам,
Смолисто вокруг и теплым-тепло,
Настой из цветов, родника стекло
Да солнце с черемухой пополам.
 
 
Ты смотришь вокруг и спокойно дышишь,
Но как невозвратны такие дни!
Поэтому все, что в душе запишешь,
И все, что увидишь ты и услышишь,
Запомни, запомни и сохрани!
 
 
Видишь, как бабка-ольха над пяльцами
Подремлет и вдруг, заворчав безголосо,
Начнет заплетать корявыми пальцами
Внучке-березе тугую косу.
 
 
А рядом, наряд расправляя свой,
Пихта топорщится вверх без толку.
Она похожа сейчас на елку,
Растущую сдуру вниз головой.
 
 
Взгляни, как стремительно в бликах света,
Перепонками лап в вышине руля,
Белка межзвездной летит ракетой,
Огненный хвост за собой стеля.
 
 
Сноп света, малиновка, стрекоза.
Ах, как же для нас это все быстротечно!
Смотри же, смотри же во все глаза
И сбереги навсегда, навечно!
 
 
Шагая сквозь радости и беду,
Нигде мы скупцами с тобой не будем.
Бери ж эту светлую красоту,
Вбирай эту мудрую доброту,
Чтоб после дарить ее щедро людям!
 
 
И пусть тебе еще неизвестно,
Какие бураны ударят в грудь,
Одно лишь скажу тебе: этот путь
Всегда будет только прямым и честным!
 
 
Прощай же! Как жаль, что нельзя сейчас
Даже коснуться тебя рукою,
Но я тебя видел. И в первый раз
Точно умылся живой водою.
 
 
Смешное, с восторженностью лица,
С фантазией, бурным потоком бьющей,
Ты будешь жить во мне до конца,
Как первая вешняя песнь скворца,
Как лучик зари, к чистоте зовущий.
 
 
Шагни ко мне тихо и посиди,
Как перед дальней разлукой, рядом:
 
 
Ну вот и довольно… Теперь иди!
А я пожелаю тебе в пути
Всего счастливого теплым взглядом…
 

1971

Лесная река

Василию Федорову

 
Пускай не качает она кораблей,
Не режет плечом волну океана,
Но есть первозданное что-то в ней,
Что-то от Шишкина и Левитана.
 
 
Течет она медленно век за веком,
В холодных омутах глубока.
И – ни единого человека,
Ни всплеска, ни удочки рыбака…
 
 
В ажурной солнечной паутине,
Под шорох ветра и шум ветвей
Течет, отливая небесной синью,
Намытой жгутами тугих дождей.
 
 
Так крепок и густ травяной настой,
Что черпай хоть ложкой его столовой!
Налим лупоглазый, почти пудовый,
Жует колокольчики над водой…
 
 
Березка пригнулась в густой траве.
Жарко. Сейчас она искупается!
Но платье застряло на голове,
Бьется под ветром и не снимается.
 
 
Над заводью вскинул рога сохатый
И замер пружинисто и хитро,
И только с морды его губатой
Падает звонкое серебро.
 
 
На дне, неподвижно, как для парада,
Уставясь носами в одну струю,
Стоят голавли черноспинным рядом,
Как кони в едином литом строю.
 
 
Рябина, красуясь, грустит в тиши
И в воду смотрится то и дело:
Сережки рубиновые надела,
Да кто ж их оценит в такой глуши?!
 
 
Букашка летит не спеша на свет,
И зяблик у речки пришел в волненье.
Он клюнул букашкино отраженье
И изумился: букашки нет!
 
 
Удобно устроившись на суку,
Кукушка ватагу грибов считает.
Но, сбившись, мгновение отдыхает
И снова упрямо: «Ку-ку, ку-ку!»
 
 
А дунет к вечеру холодком –
По глади речной пробегут барашки,
Как по озябшей спине мурашки,
И речка потянется перед сном.
 
 
Послушает ласково и устало,
Как перепел, выкрикнет: «Спать пора!»
Расправит туманное одеяло
И тихо укроется до утра.
 
 
Россия степная, Россия озерная,
С ковыльной бескрайнею стороной,
Россия холмистая, мшистая, горная,
Ты вся дорога мне! И все же бесспорно я
Всех больше люблю тебя вот такой!
 
 
Такой: с иван-чаем, с морошкой хрусткой
В хмельном и смолистом твоем раю,
С далекой задумчивой песней русской,
С безвестной речушкой в лесном краю.
 
 
И вечно с тобой я в любой напасти,
И в солнечных брызгах, и в черной мгле,
И нет мне уже без тебя ни счастья,
Ни песни, ни радости на земле!
 

1971

«И что же это в людях за черта…»

 
И что же это в людях за черта:
Сердечность, что ли, ценят нынче дешево?
Ну сколько ты ни делаешь хорошего,
В ответ тебе – ну просто ни черта!
 
 
Хороших душ достаточно у нас,
Но как-то так частенько получается,
Что всех теплее тот и улыбается,
Кому ты нужен попросту сейчас.
 
 
А сделаешь хорошее ему –
И кончено! Как будто отрубил.
Теперь уже ты больше ни к чему,
И он тебя почти и позабыл.
 
 
И как-то сразу горько оттого,
Что сам себя ты вроде обманул.
Кому-то взял и душу распахнул –
И в общем, неизвестно для чего!
 
 
Так стоит ли для этих или тех,
Как говорится, расшибаться в прах?!
Не лучше ль плюнуть попросту на всех
И думать лишь о собственных делах?
 
 
Вот именно: души не волновать,
Жить для себя, неслышно, как скупец.
Слегка черстветь и что-то наживать,
Но если так вот свинством обрастать,
То ведь начнешь же хрюкать, наконец!
 
 
Нет, все равно оно не пропадет –
Однажды совершенное добро.
Как не ржавеет в мире серебро,
Так и оно когда-то да сверкнет.
 
 
И ты, идя среди добра и зла,
Не одинок в отзывчивой судьбе.
Признайся сам: ведь добрые дела
Когда-то кто-то делал и тебе.
 
 
Ведь коли жить и сердцем не скудеть,
Познаешь все: и радости, и снег.
Но если ты – хороший человек,
То стоит ли об этом сожалеть?!
 

1971

24 декабря

 
Этот листочек календаря
Особенным кажется почему-то.
Двадцать четвертое декабря –
День прибавился на минуту!
 
 
Вчера еще солнце щурило глаз,
Так, словно было на всех надуто.
И вдруг улыбнулось. И день сейчас
Семь часов и одна минута!
 
 
Минута. Ну что там она дает?!
И света намного ли больше брызнет?
Но эта минута – солнцеворот!
Первый, радостный лучик жизни.
 
 
По книгам старинным пришло Рождество.
Пусть так. Но для нас Рождество не это.
 
 
Есть более яркое торжество:
В холодной зиме зародилось лето!
 
 
И пусть еще всюду мороз и снег,
Но тьма уже дрогнула, отступает…
Припомни, ведь и с тобой, человек,
Вот так же точно порой бывает.
 
 
Вспомни, как тяжко пережил ты
Недуг иль тоску, что бездонней моря,
Потерю близкого, крах мечты –
Короче: большое-большое горе.
 
 
Казалось, ни жить, ни дышать нельзя,
Что мрак навсегда в твою душу ляжет,
Что кончились радости, смех, друзья,
А сердце стало чернее сажи…
 
 
Но время, не зря говорят, – река,
А в ту же реку не входят дважды.
И как твоя рана ни глубока,
И как ни терзает тебя тоска,
Но вспомни-ка, вспомни, как ты однажды
 
 
Вдруг, слушая музыку, вновь постиг,
Заметил, как мчатся над речкой утки,
А где-то, пускай на короткий миг,
Вдруг улыбнулся какой-то шутке.
 
 
Пусть мир еще тесен, словно каюта,
Печаль не исчезла и не прошла,
И все-таки дрогнула в сердце мгла!
День прибавился на минуту!
 
 
А довелось ли тебе познать
Любовь настоящую, но несчастливую,
Сначала – большую, сначала – красивую,
Потом – словно плеть, оскорбительно-лживую,
Такую, что лучше не вспоминать?!
 
 
И было обиду ни смыть, ни измерить.
Казалось, все лживо: и мрак, и свет.
Что честных людей уже в мире нет
И больше нельзя ни любить, ни верить.
 
 
И дичью казались любые страсти,
Все ведь кругом для себя живут,
А те, что кричат о любви и счастье, –
Либо ломаются, либо лгут!
 
 
И все же тоска не живет до гроба!
Есть в жизни и мудрость, и свой резон.
Ведь человек не рожден для злобы,
Он для хорошего в мир рожден.
 
 
Помнишь, как вдруг ты светло проснулся?
Нет, боль не прошла, не исчезла, нет!
Но ты точно к людям вдруг потянулся,
От доброй улыбки не отвернулся,
А как-то тепло посмотрел в ответ…
 
 
Нет, нет, спохватясь, не смотри уныло,
Себя не брани, не пугайся зря.
Это в душе твоей наступило
Двадцать четвертое декабря!
 
 
Чувствуешь: беды отходят прочь,
Сердце легким стучит салютом…
Кончилась самая длинная ночь,
День прибавился на минуту!
 

1971

За десять минут до свидания

 
Ты загадочно в зеркале отражаешься,
Чуть качаешь хорошенькой головой,
Ты сейчас на свиданье со мной собираешься,
Все улыбки и стрелы готовя в бой.
 
 
А свиданья и вправду у нас как бои,
То капризы, то споры при каждой встрече,
И в душе уж не то чтобы соловьи –
Но порой даже зяблики не щебечут.
 
 
За горячность мою, за сердечный свет,
Ты мне, словно в насмешку, всегда в награду
Каждым жестом своим говоришь – не надо!
Каждым словом своим отвечаешь – нет!
 
 
Только радость, наверное, никогда
На сплошных отрицаниях жить не может.
Ей нужны, как живительная вода,
Только «да», понимаешь, одни только «да».
Ну и щедрость души, вероятно, тоже.
 
 
А не то постоит она, подождет
И промолвит: – Да стоит ли ждать напрасно?!
А потом безнадежно рукой махнет
И добавит: – Да ну их, глупцов несчастных!
 
 
А без радости сразу всему конец!
А без радости в жизни какая сладость?
А без радости что за накал сердец?
А без радости видеться что за радость?
 
 
Я не знаю, как сложится жизнь твоя,
Только время не век же звенит игрушкой!
И однажды, скажу тебе не тая,
Ты проснешься вдруг старенькою старушкой.
 
 
Вспомнишь всех: кто встречал тебя, кто забыл,
И воскликнешь вдруг, горько всплеснув руками:
– А ведь он-то, пожалуй, один и был,
Кто всерьез и взаправду меня любил! –
И начнешь торопливо греметь шкафами.
 
 
Вынешь платье, зеленое, как волна,
И пушистую беличью пелерину,
 
 
Но посмотришься в зеркало – седина!..
Но посмотришь на руки – одни морщины!..
 
 
Тихо сядешь, стянув пелерину с плеч,
И промолвишь раздумчиво и серьезно:
– Надо вовремя было любовь беречь,
А сегодня не нужно ни слов, ни встреч,
А сегодня, голубушка, слишком поздно!..
 
 
Ты загадочно в зеркале отражаешься,
Чуть качаешь хорошенькой головой,
Ты сейчас на свиданье со мной собираешься,
Все улыбки и стрелы готовя в бой.
 
 
Вот бежишь, каблучками стуча на ходу.
Что скрывать! Я действительно очень жду.
И однако же, чтобы сберечь хорошее,
Все, что сказано выше, – имей в виду!
 

1971

Ах, как все относительно в мире этом!..

 
Ах, как все относительно в мире этом!..
Вот студент огорченно глядит в окно,
На душе у студента темным-темно:
«Запорол» на экзаменах два предмета…
 
 
Ну а кто-то сказал бы ему сейчас:
– Эх, чудила, вот мне бы твои печали!
Я «хвосты» ликвидировал сотни раз,
Вот столкнись ты с предательством милых глаз –
Ты б от двоек сегодня вздыхал едва ли!
 
 
Только третий какой-нибудь человек
Улыбнулся бы: – Молодость… Люди, люди!..
Мне бы ваши печали! Любовь навек…
 
 
Все проходит на свете. Растает снег,
И весна на душе еще снова будет!
 
 
Ну а если все радости за спиной,
Если возраст подует тоскливой стужей
И сидишь ты беспомощный и седой –
Ничего-то уже не бывает хуже!
 
 
А в палате больной, посмотрев вокруг,
Усмехнулся бы горестно: – Ну, сказали!
Возраст, возраст… Простите, мой милый друг,
Мне бы все ваши тяготы и печали!
 
 
Вот стоять, опираясь на костыли,
Иль валяться годами (уж вы поверьте),
От веселья и радостей всех вдали, –
Это хуже, наверное, даже смерти!
 
 
Только те, кого в мире уж больше нет,
Если б дали им слово сейчас, сказали:
– От каких вы там стонете ваших бед?
Вы же дышите, видите белый свет,
Нам бы все ваши горести и печали!
 
 
Есть один только вечный пустой предел…
Вы ж привыкли и попросту позабыли,
Что, какой ни достался бы вам удел,
Если каждый ценил бы все то, что имел,
Как бы вы превосходно на свете жили!
 

1971

Лебединая песня

 
Может, есть предначертанье где-то
В том, что, как далекая звезда,
Скульпторы, художники, поэты
Вспыхнут вдруг неповторимым светом
Прежде, чем погаснуть навсегда.
 
 
И поэма та или картина,
Может статься, исстари была
Чем-то вроде песни лебединой
На границе стужи и тепла.
 
 
Станешь, нет ли оттого известней,
Но важнее не было в судьбе,
Чем проститься лучшей своей песней
С тем, что было дорого тебе.
 
 
Я ж и сам, наверное, не знаю
Взятых рубежей, когда порой,
Радуясь, волнуясь и страдая,
Завершаю труд очередной.
 
 
Выйдет книга – и бывает ясно,
Что не зря звенела голова,
Что кипел душою не напрасно:
Люди пишут теплые слова!
 
 
А статьи то колют, то кусают.
Что ж, дела не так уж и плохи!
Недруги, они ведь понимают,
И, уж коли стрелами пронзают,
Значит, пишешь крепкие стихи!
 
 
И тогда вдруг на мгновенье где-то
Дунет в сердце ветер-снеговей,
Ну, а что, как будет книга эта
Песней лебединою моей?!
 
 
Но затем спрошу: – А ну-ка, милый,
Подсчитай-ка, если не секрет:
Все ли ты исчерпал свои силы? –
И отвечу сам: – Конечно, нет!..
 
 
Я еще покуда подышу,
Ибо завтра крепче напишу!
 

1972

Церковь в Переделкине

 
Не сразу поймешь: какой это век?
Москва. Переделкино. В доме сонном
С утра просыпается человек,
Разбужен густым колокольным звоном.
 
 
Сперва будто сом ударит хвостом:
Бо-о-ом!
Затем поменьше колокола:
Динь-ла! Динь-ла!
А дальше как маленьких птиц перезвон:
Длинь-дон! Длинь-дон!
 
 
И люди идут, и люди идут,
Одни – чтобы истово помолиться,
Другие, их тоже немало тут,
Скорей из праздного любопытства.
 
 
Нет, я не смеюсь над искренней верой,
Взывающей к миру и доброте.
Пусть каждый живет со своею мерой,
Но сколько ж там всяческих лицемеров,
Всуе бормочущих о Христе!
 
 
И что же за души в иных скрываются?
Ведь где только можно урвать спешат.
Потом перед Богом трусливо каются,
А завтра безбожно опять грешат!
 
 
Легка молитвенная дорога:
Ничем ведь не жертвуешь никому.
Но если и впрямь вы верите в Бога,
Так отдавали бы хоть немного
Сердца ближнему своему.
 
 
Катится медленный звон окрест
По крышам, снегам и сосновой хвойности.
 
 
А сверху горит золоченый крест –
Символ вечности и спокойности.
 
 
Рядом же эхом по всем лесам
Разносится грохот с могучим свистом.
Там – Внуковский аэродром. И там
Вместе возносятся к небесам
Прихожане и атеисты.
 
 
И, вскинув к звездам победный гром,
Над рощей, над всею землей, над веком
Блестит самолет гигантским крестом,
Как символ дерзости человека!
 

1972

В лесном краю

 
Грозою до блеска промыты чащи,
А снизу, из-под зеленых ресниц,
Лужи наивно глаза таращат
На пролетающих в небе птиц.
 
 
Гром, словно в огненную лису,
Грохнул с утра в горизонт багряный,
И тот, рассыпавшись, как стеклянный,
Брызгами ягод горит в лесу.
 
 
Ежась от свежего ветерка,
Чуть посинев, крепыши маслята,
Взявшись за руки, как ребята,
Топают, греясь вокруг пенька!
 
 
Маленький жук золотою каплей
Висит и качается на цветке,
А в речке на длинной своей ноге
Ива нахохлилась, будто цапля,
 
 
И дремлет, лесной ворожбой объята…
А мимо, покачиваясь в волнах,
Пунцовый воздушный корабль заката
Плывет на распущенных парусах…
 
 
Сосны беседуют не спеша.
И верю я тверже, чем верят дети,
Что есть у леса своя душа,
Самая добрая на планете!
 
 
Самая добрая потому,
Что, право, едва ли не все земное,
Вечно живущее под луною
Обязано жизнью своей ему!
 
 
И будь я владыкой над всей планетой,
Я с детства бы весь человечий род
Никак бы не меньше, чем целый год,
Крестил бы лесной красотою этой!
 
 
Пусть сразу бы не было сметено
Все то, что издревле нам жить мешало,
Но злобы и подлости все равно
Намного бы меньше на свете стало!
 
 
Никто уж потом не предаст мечту
И веру в светлое не забудет,
Ведь тот, кто вобрал в себя красоту,
Плохим человеком уже не будет!
 

1972

Когда порой влюбляется поэт…

 
Когда порой влюбляется поэт,
Он в рамки общих мерок не вмещается,
Не потому, что он избранник, нет,
А потому, что в золото и свет
Душа его тогда переплавляется.
 
 
Кто были те, кто волновал поэта?
Как пролетали ночи их и дни?
Не в этом суть, да и неважно это.
Все дело в том, что вызвали они!
 
 
Пускай горды, хитры или жеманны, –
Он не был зря, сладчайший этот плен.
Вот две души, две женщины, две Анны,
Две красоты – Оленина и Керн.
 
 
Одна строга и холодно-небрежна.
Отказ в руке. И судьбы разошлись.
Но он страдал, и строки родились:
«Я вас любил безмолвно, безнадежно».
 
 
Была другая легкой, как лоза,
И жажда, и хмельное утоленье.
Он счастлив был. И вспыхнула гроза
Любви: «Я помню чудное мгновенье».
 
 
Две Анны. Два отбушевавших лета.
Что нам сейчас их святость иль грехи?!
И все-таки спасибо им за это
Святое вдохновение поэта,
За пламя, воплощенное в стихи!
 
 
На всей планете и во все века
Поэты тосковали и любили.
И сколько раз прекрасная рука
И ветер счастья даже вполглотка
Их к песенным вершинам возносили!
 
 
А если песни были не о них,
А о мечтах или родном приволье,
То все равно в них каждый звук и стих
Дышали этим счастьем или болью.
 
 
Ведь если вдруг бесстрастна голова,
Где взять поэту буревые силы?
И как найти звенящие слова,
Коль спит душа и сердце отлюбило?!
 
 
И к черту разговоры про грехи.
Тут речь о вспышках праздничного света.
Да здравствуют влюбленные поэты!
Да здравствуют прекрасные стихи!
 

1972

Слово о любви

 
Любить – это прежде всего отдавать.
Любить – значит чувства свои, как реку,
С весенней щедростью расплескать
На радость близкому человеку.
 
 
Любить – это только глаза открыть
И сразу подумать еще с зарею:
Ну чем бы порадовать, одарить
Того, кого любишь ты всей душою?!
 
 
Любить – значит страстно вести бои
За верность и словом, и каждым взглядом,
Чтоб были сердца до конца свои
И в горе, и в радости вечно рядом.
 
 
А ждет ли любовь? Ну конечно, ждет!
И нежности ждет, и тепла, но только
Подсчетов бухгалтерских не ведет:
Отдано столько-то, взято столько.
 
 
Любовь не копилка в зашкафной мгле.
Песне не свойственно замыкаться.
 
 
Любить – это с радостью откликаться
На все хорошее на земле.
 
 
Любить – это видеть любой предмет,
Чувствуя рядом родную душу:
Вот книга – читал он ее или нет?
Вот груша – а как ему эта груша?
 
 
Пустяк? Отчего? Почему пустяк?!
Порой ведь и каплею жизнь спасают.
Любовь – это счастья вишневый стяг,
А в счастье пустячного не бывает!
 
 
Любовь – не сплошной фейерверк страстей,
Любовь – это верные в жизни руки.
Она не страшится ни черных дней,
Ни обольщений и ни разлуки.
 
 
Любить – значит истину защищать,
Даже восстав против всей вселенной.
Любить – это в горе уметь прощать
Все, кроме подлости и измены.
 
 
Любить – значит сколько угодно раз
С гордостью выдержать все лишенья,
Но никогда, даже в смертный час,
Не соглашаться на униженья!
 
 
Любовь – не веселый бездумный бант
И не упреки, что бьют под ребра.
Любить – это значит иметь талант,
Может быть, самый большой и добрый.
 
 
И к черту жалкие рассужденья,
Что чувства уйдут, как в песок вода.
Временны только лишь увлеченья.
Любовь же, как солнце, живет всегда!
 
 
И мне наплевать на циничный смех
Того, кому звездных высот не мерить.
Ведь эти стихи мои лишь для тех,
Кто сердцем способен любить и верить!
 

1973

Самое прочное на земле

 
Скала, подставляя под волны грудь,
Стоит, всем ветрам открыта.
А есть ли на свете хоть что-нибудь,
Что было б прочней гранита?
 
 
На это ответ был наукой дан
Еще из столетней дали:
– Крепче гранита – металл титан
И твердые марки стали.
 
 
А тверже? Не щурьте пытливо глаз,
Ответ ведь известен тоже:
– Прочнее, чем сталь и титан, – алмаз.
Пусть так. Ну а есть на земле у нас
Хоть что-то алмаза тверже?
 
 
Да, есть на земле вещество одно,
И тут ни при чем наука:
Всех крепче и было, и быть должно
Твердое слово друга!
 

1973