Текст книги "От Русско-турецкой до Мировой войны. Воспоминания о службе. 1868–1918"

– Церемониальный марш хорош.

По окончании смотра пропустил все части справа по три разомкнутыми рядами, поблагодарил и затем добавил:

– Ну а теперь, барон, выступайте по домам, каждый полк своей дорогой с полной связью между полками.

Смотр продолжался четыре часа. Все присутствовавшие удивлялись, почему не было ни одного серьезного замечания. Ведь еще ни одна вновь прибывающая часть без таковых не уходила со смотра. Дело объяснилось просто. Сев в коляску, генерал-адъютант Гурко тотчас же обратился к своему начальнику штаба Нагловскому:

– Дмитрий Станиславович, немедленно запросите всех кавалерийских начальников, почему мне до сих пор ни одна кавалерийская часть не выводила свыше 11 рядов, а 13-я кавалерийская дивизия представилась в состав 15 рядов.

В постоянной работе незаметно прошли первые два года в Варшавском округе. Благодаря правильной постановке зимних занятий получалась правильная, постепенная втянутость конского состава, полное уравнение аллюров и съездка эскадронов, дивизия выдерживала все предъявляемые ей требования, не разрушая конского состава. Полки, особенно 38-й и 39-й драгунские, соревновались между собою, перенимая друг у друга все хорошее, и шли дальше по пути усовершенствования. Особенно хорошо были поставлены разъезды особого назначения и конно-саперные команды.

Насколько успешно шли подготовка и втягивание эскадронов, может служить следующий пример: весной 1888 года начальник дивизии производил эскадронные смотры в 38-м драгунском Владимирском полку. Подъехав к 1-му эскадрону, барон Мейкендорф сказал:

– Эскадрон в блестящем виде, но жирен и, вероятно, мало езжен.

Вспыхнул бедный ротмистр Конради, но проговорил:

– Разрешите показать учение.

Получив в ответ «покажите», ротмистр Конради скомандовал:

– Эскадрон, равнение на середину полевым галопом марш!

И все учение с заездами повзводно, направо кругом, перемену фронта с производством атак провел на полевом галопе, причем не одна лошадь не рванула, не задрала головы. Когда учение было закончено, дыхание у всех лошадей было совершенно свободное, и лишь несколько из них дали заметный пот.

Дивизия попала в Варшавский округ в самый разгар новых веяний в кавалерии. Всем кружили головы нововведения прусского кавалерийского генерала Шмидта, и, с легкой руки Сухотина, у нас в кавалерии появился целый ряд новаторов, которые, чтобы превзойти друг друга, загоняли свои части в течение лета до того, что правильные занятия зимою могли возобновляться лишь под Рождество; самое же драгоценное для одиночной работы и втягивания лошадей осеннее время пропадало на залечивание. Благородный Мейкендорф не гонялся за дешевыми лаврами, вел обучение дивизии планомерно круглый год, понимая, что в мирное время можно расходовать только проценты, капитал же целиком сохранять на военное время.

Весной 1888 года дивизия перешла на новые стоянки в построенные для полков казармы: штаб и 2-й Оренбургский казачий полк – в Варшаву, 37-й драгунский Военного ордена полк – в Гарволин, 38-й драгунский Владимирский – в Новоминск и 39-й драгунский Нарвский – в Седлец.

К сожалению, казармы строились лишь на штаб полка и на три эскадрона; остальные три эскадрона располагались по фольваркам.

Настоящим экзаменом для дивизии явились большие маневры под Ровно в высочайшем присутствии в 1890 году, маневры войск Варшавского округа против войск Киевского.

Отбывши общий сбор под Варшавой, дивизия была двинута к селению Локачи Волынской губернии, 250 верст в пять переходов и одна дневка перед началом маневра.

Ввиду трудности расквартирования войск, генерал-адъютант Гурко приказал, чтобы при расхождении на ночлеги, кавалерия в первую очередь пропускала бы пехоту, а затем уже сама следовала на свои места, так что лошади ежедневно оставались под седлом: с пяти-шести часов утра до семи вечера.

Кавалерией Варшавского округа на время маневров командовал Его Императорское Высочество великий князь Николай Николаевич-младший.[64]64
  Великий князь Николай Николаевич (младший) (1856–1929) – сын великого князя Николая Николаевича (старшего), внук императора Николая I. В 1873 г. окончил Николаевское инженерное училище, в 1876 г. – Николаевскую академию Генштаба. Участник Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. В 1900 г. генерал от кавалерии. В 1885–1905 гг. генерал-инспектор кавалерии. С 20 июля 1914 по 23 августа 1915 г. и со 2 по 11 марта 1917 г. – Верховный главнокомандующий. С 23 августа 1915 до 2 марта 1917 г. – наместник на Кавказе и главнокомандующий Кавказской армией. В марте 1917 г. уволен со службы. Эмигрировал сначала в Италию, затем переехал во Францию, где и умер.


[Закрыть] На третий день маневра кавалерийские части достигли реки Стыри, которую невозможно пройти вброд. Великий князь обратился к барону Мейкендорфу с вопросом:

– Как быть? Нам крайне важно перейти на тот берег, пока не подошла кавалерия генерала Струкова.[65]65
  Струков Александр Васильевич (1840–1912) – русский генерал. Отличился во время Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. В 1878 г. кавалер ордена Св. Георгия IV степени, Свиты Е. И. В. генерал-майор, временно командующий 1-й бригадой 1-й кавалерийской дивизии. После войны командовал различными кавалерийскими соединениями.


[Закрыть]

Тотчас же была вызвана конно-саперная команда, которая под руководством полковника Иванова с необычайной быстротой из подручного материала: ворот, ставень, заборов и плетней – построила мост, по которому тут же перешла 1-я бригада, ведя лошадей в поводу. Затем был наведен второй мост, и в ночь перешли все остальные полки. Великий князь был в восторге.

В последний день маневров произошло столкновение кавалерии обеих сторон. В атаке участвовали 26 кавалерийских полков, которые так перемешались, что невозможно было их развести.

Тут подъехал уже совсем больной, на маленьком арабском коне на уздечке фельдмаршал великий князь Николай Николаевич-старший[66]66
  Великий князь Николай Николаевич (старший) (1831–1891) – третий сын императора Николая I. С 1864 г. командующий войсками гвардии и Санкт-Петербургского военного округа и генерал-инспектор кавалерии. Главнокомандующий Дунайской армией в Русско-турецкой войне 1877–1878 гг., награжден орденом Св. Георгия II и I степени. С 1878 г. генерал-фельдмаршал. Из-за ухудшения состояния здоровья, не дождавшись заключения мира с Турцией, подал в отставку и в дальнейшем не принимал активного участия в военной деятельности.


[Закрыть] и, несмотря на то, что с трудом говорил, проезжая между полками, быстро развел их и направил на фланги сторон, чтобы не мешать развертыванию пехоты.

30 августа состоялся высочайшей парад всем войскам, участвовавшим в маневрах. В строю находилось 124 642 человека и 460 орудий.

Как только Его Величество сел на коня и взвился Георгиевский штандарт,[67]67
  Имеется в виду штабной флаг главнокомандующего армиями, сшитый из пяти черных и пяти оранжевых полос. Размер его 1 × 1,5 м.


[Закрыть] артиллерия дала залп и вела все время съезда беглый огонь.

31-го была дневка, а на следующий день войска выступили по домам, маршрут был дан от Ровно на линию Варшава – Новоминск – Седлец в девять дней, из них две дневки; переход в среднем 50 верст, а последний 73 версты.

Дивизия выдержала испытание, не оставив ни одной лошади в пути. Лейб-уланы[68]68
  Автор имеет в виду лейб-гвардии Уланский Его Величества полк, входивший в то время в 3-ю бригаду 2-й гвардейской кавалерийской дивизии. Сформирован в 1817 г. как лейб-гвардии Уланский Его Императорского Высочества цесаревича полк. В 1914 г. входил в состав Отдельной Гвардейской кавалерийской бригады. Дислокация – Варшава.


[Закрыть] оставили по пути обратного следования до 160 лошадей, а начальник 14-й кавалерийской дивизии,[69]69
  14-я кавалерийская дивизия сформирована в 1812 г. В 1914 г. входила в 14-й армейский корпус. Состав дивизии: 14-й драгунский Малоярославский, 14-й уланский Ямбургский, 14-й гусарский Митавский и 14-й Донской казачий полки, 22-я конная батарея 12-го конно-артиллерийского дивизиона.


[Закрыть] генерал-лейтенант Леонтьев, прибыв через месяц по возвращении в штаб-квартиры полков своей дивизии, отдал приказ, что из всей дивизии смог вывести в конном строю лишь пять эскадронов.

Следующий маневр в высочайшем присутствии состоялся в 1892 году в районе крепости Ивангород. Маневр протекал не так гладко, как обыкновенно, чувствовался недостаток энергии в действиях стороны, подходившей к крепости с целью ее захвата. Тем не менее ночной штурм форта «Ванновского», на котором находились Их Величества, представил захватывающую картину. Артиллерийский огонь по наступавшим цепям был доведен до крайнего напряжения. Разгоряченные номера одного из орудий батареи, вблизи которой стояли Их Величества, при спешном заряжении, очевидно, забыли смочить банник, и, прежде чем номер успел закрыть затвор, последовал взрыв картуза, и ближайшие три номера были тяжко обожжены. Особенно номер с банником, стоявший за орудием, был так сильно обожжен, что упал. Он был в беспамятстве и тяжко стонал. Государыня Мария Федоровна тотчас же подошла к нему, опустилась на колени и, положив на них голову раненого, держала его так, пока не принесли носилки. И только когда все трое раненых были уложены на носилки, государь велел отнести их в свой поезд и доставить в госпиталь. Но пока все это устроилось, государыня простояла свыше часу на коленях, держа голову сильно стонавшего обожженного.

На другой день, 30 августа, парад был отменен, но все начальники частей и посредники были приглашены к высочайшему завтраку, музыка не играла.

Провозгласив здравие государя императора, генерал-адъютант Гурко произнес:

– За здравие матушки царицы, сердобольной матери, скорбящей о всех болестях русского солдата.

Вставая от стола, я взял три конфеты в бумажках с тем, чтобы подарить их приказному второго Оренбургского казачьего полка Кучугурову, состоявшему при мне вестовым на всех учениях и маневрах. Вручая их Кучугурову, я сказал:

– Вот тебе конфеты с царского стола, попробуй их.

Кучугуров вынул платок и со словами:

– Никак нет, они пойдут домой под образа, – завернул их и спрятал в карман.

Начальником штаба 13-й кавалерийской дивизии я пробыл свыше восьми лет и так сжился с ней, что считаю 13-е число счастливым для себя.

Самое живое, интересное время представлял период специально-кавалерийского сбора, когда от штаба требовалось полное напряжение работы, так как мне, старшему из начальников штабов дивизий, приходилось быть и начальником штаба сборов.

Сбор отбывали, в большинстве, корпусами из 8–10 полков, и даже в случае сбора по дивизиям 13-я кавалерийская дивизия составляла с 3-й гвардейской отдельной бригадой[70]70
  По-видимому, автор имеет в виду не 3-ю гвардейскую отдельную кавалерийскую бригаду, а 3-ю бригаду 2-й гвардейской кавалерийской дивизии, включавшую лейб-гвардии Уланский Его Величества и лейб-гвардии Гродненский гусарский полки. Отдельной гвардейской кавалерийской бригадой она стал позднее.


[Закрыть] Сводную 6-ю полковую дивизию.

При невольно широком расположении частей в пределах от 5–7 и до 15 верст от учебного поля, чтобы войска имели по возвращении с занятий полный покой, приходилось все задачи на следующий день вручать тут же, на поле, до расхождения частей. Естественно, что штабу приходилось работать и по ночам.

Дивизия славилась успешным участием офицеров в скачках, как Красносельских, так и на частных ипподромах. Особенно отличались офицеры Владимирского и Нарвского полков. Имена корнета Маркозова, штабс-ротмистра Виноградского – владетеля Коршуна, корнета Лихачева, штаб-ротмистра Козлова, барона Ренне – владетеля Веракса, Апушкина – владетеля кобылы Рубии, и другие были известны тогда и в Петербурге, и в Москве, и в Варшаве.

Помню, как однажды в городе Седлец после смотра 39-му драгунскому Нарвскому полку командующий войсками граф Шувалов вошел в полковое собрание и увидел посредине зала огромный стол, сплошь уставленный призами, взятыми офицерами на различных скачках, в том числе четыре великолепных рога – первые императорские призы за ежегодные в высочайшем присутствия четырехверстные офицерские скачки с препятствиями в Красном Селе.

В то время 39-м драгунским Нарвским полком командовал в течение 11 лет барон Стемпель, всю душу вкладывавший в полк.

Полк с каждым годом его командования все совершенствовался и постепенно завоевал себе в среде кавалеристов особо почетное положение.

Особенно высокие требования предъявлял он к офицерам. Когда-то сам выдающийся скакун, он всеми способами поощрял развитие спорта среди офицеров, начиная с парфорсных охот[71]71
  Парфорсная охота – травля зверя до его изнеможения, пришла в Россию из Великобритании. Для Офицерской кавалерийской школы проводилась в имении графов Пшездецких Поставы (Виленская губерния). Младший курс школы проводил там три недели, старший – шесть. Начальником охоты был генерал-лейтенант В. А. Химец, бывший офицер лейб-гвардии Конно-гренадерского полка.


[Закрыть] и кончая скачками. Он ежегодно весной ездил на казенные Беловодские заводы и приобретал по льготной цене лошадей для офицеров. Редкий знаток лошадей, он удивительно удачно выбирал их и распределял их по офицерам на свое усмотрение, принимая при этом во внимание решительно все, начиная от служебных заслуг и кончая темпераментом офицера. Так, при одном из таких распределений, назначая бурую кобылу Радость Ново-Александровского завода командиру 2-го эскадрона ротмистру Казараки, он добавил:

– Ну, милейший, Казараки для вас ее выбрал, она вас разбудит.

Оставалась еще одна гнедая кобыла, Сильфида, которую только и отдали с завода за то, что у нее вокруг правого глаза была полоска экземы, не поддававшаяся лечению. Офицеры перешептывались между собою и говорили: «Только бы не мне». Командир полка, обращаясь к своему помощнику подполковнику Байкову, сказал ему:

– Александр Семенович, эта Сильфида специально для вас, вы и не знаете, какой клад вы отведете на свою конюшню.

У самого Стемпеля жил на пенсии его знаменитый Леопольд, на котором он взял 16 одних первых призов и сделал кампанию 1877–1878 годов, причем они вместе были ранены под Навачином. Леопольду было уже 25 лет, и последний год его водили только на прогулку.

В 1892 году, когда Стемпель был командиром бригады 6-й кавалерийской дивизии,[72]72
  6-я кавалерийская дивизия сформирована в 1811 г. В 1914 г. входила в 15-й армейский корпус. Состав дивизии: 6-й драгунский Глуховский императрицы Екатерины Великой, 6-й уланский Волынский, 6-й гусарский Клястицкий генерала Кульнева, ныне великого герцога Гессенского Эрнста-Людвига I и 6-й Донской казачий генерала Краснощёкова полки, 11-я и 12-я конные батареи 6-го конно-артиллерийского дивизиона.


[Закрыть] мы вместе с ним выехали в Седлец накануне полкового праздника Нарвского полка. Только вышли из вагона, к Стемпелю подошел уборщик Леопольда и доложил:

– С Леопольдом неблагополучно: когда я его сегодня вывел на проводку, он упал, и хотя мы с подбежавшими людьми подняли его, идти он не мог, и так и лежит на плацу, около места, назначенного для парада.

Стемпель поручил мне извиниться перед командиром полка, проехал прямо на плац и, увидав Леопольда, приказал его не трогать, накрыть попоной и оставить в покое.

На другой день на церковном параде,[73]73
  Полковой праздник 39-го драгунского Нарвского полка – 23 апреля, День Св. великомученика Георгия Победоносца.


[Закрыть] который Нарвский полк всегда отбывал в конном строю, по окончании молебна полк перестроился в полковую эскадронную колону справа, раздалась команда «к церемониальному маршу» и заиграли трубачи. Леопольд начал метаться, пытаясь встать. Ему помогли. Леопольд стоял до тех пор, пока весь полк не прошел мимо него, затем упал и уже больше не вставал.

Каким авторитетом и уважением пользовался Стемпель среди людей, лучше всего может показать следующий случай. Весной 1891 года был убит вахмистр 1-го эскадрона Шкуратский. Следствие показало, что Шкуратский убит людьми эскадрона. Обвинение пало на двух рядовых и эскадронного писаря унтер-офицера Чекунова.

Командующий войсками приказал их судить по законам военного времени. Суд продолжался три дня и приговорил всех троих к лишению всех прав состояния и смертной казни через расстрел.

Когда подсудимым было предоставлено последнее слово, один из них, молодой солдат Насонов, поклонившись суду в пояс, проговорил:

– Благодарю суд за приговор, но вновь заявляю, что я не виновен.

Приговоренные тотчас же были отведены в общую тюрьму. Часов в семь вечера начальник тюрьмы прислал барону Стемпелю уведомление, что приговоренный Насонов очень просит видеть командира полка. Стемпель тотчас же отправился к нему. Начальник тюрьмы объявил, что он не может допустить одного командира к приговоренному, которому терять нечего и который может решиться на все. Но Стемпель ответил, что между солдатом и его командиром не может быть постороннего, вошел один в камеру, запер дверь и сказал:

– Здравствуй, Насонов.

Насонов ответил:

– Здравия желаю, Ваше Высокоблагородие, – бросился перед ним на колени и проговорил: – Спасибо что пришли, я не хотел сознаться перед судом, но вам, своему командиру скажу как на духу, это я убил Шкуратского, ударив его безменом по голове, но я не вор, и часы его лежат на чердаке за балкой, прикажите их взять. Убил за то, что он меня крепко побил. Простите вы меня.

Дальше Стемпель ничего не рассказал, но, зная его сердечность, я уверен, что он простил Насонова.

С какой заботой относился генерал-адъютант Гурко к обучению и боевому воспитанию войск, и в особенности кавалерии, лучше всего было видно на двухсторонних маневрах всех трех родов войск и на кавалерийских маневрах.

Выезжая одновременно с первыми сторожевыми разъездами, он ничего не упускал из виду и по окончании маневра тут же на месте делал подробный разбор, начиная с оценки разведки, затем плана действий сторон, и, переходя к каждому отдельному эпизоду, в заключение указывал на каждую мелочь до уставных ошибок включительно. Говорил образно. Говоря о невольных или случайных ошибках, всегда старался смягчить, объяснить их; строго выговаривал лишь за ошибки, происшедшие от небрежности или от поверхностного отношения к делу; резок бывал только с теми, кого не уважал.

Многие из таких его разборов навсегда остались в памяти. Так, например, после первого крупного кавалерийского маневра, в котором дивизия участвовала в Варшавском округе, идея которого заключалась в следующем: на начальника 5-й кавалерийской дивизии[74]74
  5-я кавалерийская дивизия сформирована в 1811 г. В 1914 г. входила в 16-й армейский корпус. Состав дивизии: 5-й драгунский Каргопольский, 5-й уланский Литовский Его Величества короля Виктора-Эммануила III, 5-й гусарский Александрийский Ее Величества государыни императрицы Александры Федоровны и 5-й Донской казачий полки, 9-я и 10-я конные батареи 5-го конно-артиллерийского дивизиона.


[Закрыть] генерал-лейтенанта Сержпутовского была возложена защита переправы через Вислу под Варшавой (Варшава не крепость).

Начальнику шестой кавалерийской дивизии генерал-лейтенанту Каханову, стоявшему с дивизией в Окуневе (в 36 верстах к востоку от Варшавы) приказано было двинуться на Варшаву и овладеть переправами через Вислу. Дивизия в точности выполнила указание и еще ранее 10 часов сосредоточилась у посада Н., выслав связь по дороге на Окунев. В 11-м часу прибыл к начальнику дивизии офицер-ординарец от генерал-лейтенанта Каханова и вручил ему диспозицию. По этой диспозиции дивизии приказывалось свернуть с шоссе и следовать на рысях проселочными дорогами на Вавер, куда прибудет и шестая дивизия. Вавер окружен труднопроходимыми болотами. О движении сплошь рысью не могло быть и речи, так как местами мы шли, увязая по брюхо лошадей. Дивизия все же вышла к Ваверу, но когда уже был дан «отбой».

Собрав начальников, генерал-адъютант Гурко, обращаясь к генерал-лейтенанту Каханову, сказал:

– Как в жизни вообще, так и в нашем деле прямой путь – самый верный и, когда нам Бог посылает благоустроенные пути сообщения, то это для того, чтобы по ним ходить, а не избегать их. Вам приказано было идти на Варшаву и овладеть переправами через Вислу, и что в этом вам поможет 18-я дивизия.[75]75
  Речь идет о 18-й пехотной дивизии. Сформирована в 1806 г. В 1914 г. входила в 14-й армейский корпус. Состав дивизии: 69-й пехотный Рязанский генерал-фельдмаршала князя Александра Голицына, 70-й пехотный Ряжский, 71-й пехотный Белевский и 72-й пехотный Тульский полки, 18-я артиллерийская бригада.


[Закрыть] 13-я кавалерийская дивизия прибыла в срок к указанному месту, но вы, вместо того чтобы направить ее на Вавер по прекрасному шоссе, свернули в такие болота, что будь против вас мало-мальски предприимчивый противник, он эту дивизию топил бы в них как слоеный пирог.

Г.[енерал-] Л.[ейтенанту] Сержпутовскому тоже досталось:

– Вам было приказано защищать переправы через Вислу под Варшавой. Судьбе угодно было вам помочь, в ваши руки попала диспозиция противника, факт совершенно исключительный, которому военная история знает лишь единичные примеры. Вы знали, что ваш противник добровольно на продолжительное время вывел 13-ю кавалерийскую дивизию из боя, и вы легко могли разбить его по частям. Вы же с дивизией попали в тупик между двух переплетающихся железнодорожных насыпей, которые в мирное время считаются непроходимыми препятствиями, и вынудили меня дать преждевременный «отбой».

Несмотря на прочно устоявшиеся отношения, на взаимное доверие в полках дивизии, не обошлось и у нас без доноса.

Однажды командующий войсками вызвал барона Мейкендорфа и передал ему анонимное письмо на командира 37-го драгунского Военного ордена полка полковника Готовского, указывавшее на некоторые неправильности внутренней жизни полка с такими подробностями, которые, несомненно, говорили о том, что письмо было написано кем-либо из офицеров полка или под диктовку кого-либо из них.

Принято считать, что невозможно дознаться, кто автор анонимного письма, и потому лучше такие дела предавать забвению, не поднимая их.

Но барон, возмущенный до глубины души, прибыл лично в полк, собрал всех офицеров, прочел им письмо и затем сказал:

– Для каждого из вас ясно, что такое письмо мог написать или продиктовать только офицер полка, поэтому передаю письмо председателю суда общества офицеров и объявляю, что пока не будет обнаружен автор этого доноса, я никому из вас не подам руки.

Как именно было расследовано это дело – не знаю, но не прошло и двух месяцев, как в штаб дивизий поступило прошение об увольнении от службы командира третьего эскадрона ротмистра Рябинина.

В Варшавском округе офицеры Генерального штаба ежемесячно собирались в Русском собрании на товарищеский обед.

Один из таких обедов совпал с днем приезда адмирала Авеляна с офицерами эскадры из Тулона в Париж. Телеграмма об их приезде и об оказанном им восторженном приеме жителями Парижа была получена во время обеда. Сейчас же потребовали шампанского и отправили телеграмму тогдашнему начальнику французского Генерального штаба генералу де Буадефру за подписями всех присутствовавших на обеде.

Генерал де Буадефр ответил теплой телеграммой и прислал каждому из нас свою визитную карточку.

Но поводу этого события у меня возникла совершенно неожиданная переписка. Однажды получаю письмо с печатным бланком на конверте Мальхаузен, Эльзас. Письмо начиналось словами: «Прочитав в газете «Солнце» телеграмму офицеров Генерального штаба Варшавского военного округа, в числе подписей я увидал подпись полковника Экка. Нося сам эту фамилию, очень прошу вас написать, не будем ли мы с вами родней». А в конце письма приписка: «Позволяю себе переслать вам две бутылки водки мирабель, которые прошу принять».

Я тотчас же ему ответил, что, к сожалению, не могу установить родства между нами, так как мы уже пятое поколение, живущее в России, и род наш вышел из Германии, и поблагодарил за подарок.

Француз не удовольствовался и во втором письме сообщил, что один из его двоюродных дедов, состоя подполковником Великой армии Наполеона I, в бою под Лейпцигом был взят в плен и остался жить в Германии.

Третье его письмо пришло вскоре после кончины императора Александра III, и в этом письме он уведомлял, что через французского посла в Петербурге я получу цветок Франции (une fleur de France), который распродавался в Париже в день погребения императора и которого в один день раскупили на 6 миллионов франков.

Через несколько дней действительно прибыл цветок Франции – в черной деревянной овальной раме под выпуклым стеклом – великолепная, как живая роза, светло-розового цвета.

Долго я думал, чем отблагодарить своего однофамильца за такое трогательное внимание, и наконец послал ему фотографию, на которой император Александр III и императрица Мария Федоровна сидят в окружении всей царской фамилии (сняты в Дании во Фреденсборфе).

После этого я получил уведомление от французского торгового дома Лавиган Шамеруа, что они получили из Мюльхаузена от г-на А. Экка заказ об отправлении мне бочонка «Ромаме» 1884 года в 300 литров, цена которому на месте четыре франка за литр, и просят моих указаний.

Как ни соблазнителен был такой подарок, я все же не счел себя вправе его принять от незнакомого человека и тотчас же телеграфировал, что прошу без моего личного заказа мне ничего не присылать, и переписку прекратил.