Текст книги "Полное собрание стихотворений и поэм. Том 1"

«Русское»: из «Третьего сборника»
(1969)

«Мелькают там волосы густо…»

 
Мелькают там волосы густо
Настольная лампа горит
«Во имя святого искусства»
Там юноша бледный сидит
 
 
Бледны его щёки и руки
И вялые плечи худы
Зато на великое дело
Решился. Не бы́ло б беды!
 
 
И я этот юноша чудный
И волны о голову бьют
И всякие дивные мысли
Они в эту голову льют
 
 
Ах я трепещу… Невозможно
Чтоб я это был. Это я?!
Как дивно! Как неосторожно!
Как необъяснимо – друзья!
 

«В прошлый праздник ровно в понедельник…»

 
В прошлый праздник ровно в понедельник
Я сидел у краешка стола
Бледная бескровная беседа
Чуть плыла
 
 
Возникали образы и тёти
Родственников также и других
В чёрной и бессмысленной работе
Дни прошли у них
 
 
Беспощадно вышел призрак папы
И сурово произнёс
«Думал ты один – а мы растяпы?!
Ну наш род вознёс?!»
 
 
«Нет не удалось тебе я вижу
Становись в наш строй!
Похвалялся ты бесстыжий —
Мы – рабы. А ты – герой!»
 
 
Возразить не знаю что – шепчу лишь:
– Я герой! Герой!
Погоди-ка папа что ты ту́лишь
Меня в общий строй
 
 
Обладаю даром обладаю
Пропади отец!
Я умру и всех вас напугаю
Наконец!
 

Элегия

 
Я люблю живую капусту
Очень высокого роста
Люблю видеть Валентину Павловну
Выходящую из дома утром
 
 
Тихую мечтательную зелень
С кислым тургеневским оттенком
Перемежающуюся девушками немного
Розовыми платьями мелькая
 
 
Жизнь размеренную без бега без шума
Последнюю книгу с заломленной страницей
Слегка духами подмазанную маму
Она щебечет словно птица
 
 
Белый столик на нём яркий завтрак
Из помидоров. яичницы. молока
Протянутую в воздухе руку
Это моя собственная рука
 

«Валентин походкой шаткой…»

 
Валентин походкой шаткой
К Николаю подходил
– Николай! – мне очень жалко
что отец твой уходил
 
 
Умирать конечно часто
рядом с нами начинают
Непонятно и опасно
что всё ближе подступают
 
 
Да ответил Валентину
тихо тихий Николай
Видишь чёрную резину
Видишь гроба узкий край
 
 
Тот пытался – этот взялся
Этот мнил – Наполеон!
Мой отец – он ведь валялся
Перед смертью. – Да-да – он!
 
 
Выходивший очень смело
Говоривший – Я стерплю!
А когда дошло до дела…
Человека не люблю!
 
 
– Но! – сказал тут Николаю
побледневший Валентин
Человека тоже знаю
и не он такой один
 
 
Хоть премудрая скотина
и загадочная – да!
Но мила ему перина
и не впрок ему года
 
 
Он не учится – не тянет
Нитку мыслей из себя
Телом ме́ньшает и вянет
Спит и ест он без стыда
 
 
Я вот тоже тоже тоже!
Не отличный от других
Валентин рукой по коже
У лица провёл… затих
 
 
Да и я с отцом согласный
отвечает Николай
Путь великих – путь опасный
Лучше будем как весь край
 

Послание

 
Подушки и столы великолепны
А освещенье лучшим быть желает
Все восемь окон в сад глядят глубокий
И запах надо вам сказать мешает
 
 
Настолько он силён и так тягуч
Что хочется забросить все занятья
И просто посидеть… пол мог быть много лучш
Обои хороши а кухня в пятнах
 
 
Ну в общем я решил что это нам подходит
Цена хоть велика – но жизнь-то ведь уходит
 
 
Хочу вставая окна открывать лишь в сад
Нельзя быть медленным уже схватить спешат
Наведывались некоторые люди
Но нам хозяин обещал и так и будет
 
 
Мы снимем этот дом и ты езжай во вторник
А то я тут один как будто я затворник
 
 
Уже тут говорят – а где его жена?
А некоторые – мол а есть вообще она?
 

«Пятница. Ничего нет…»

 
Пятница. Ничего нет
последняя скотина с последним дедом
занята скудным обедом
на краю холодного холма
 
 
Низкая небесная тьма
 
 
Тропинки по которым летом ходили
Люди. собаки. ежи
Завалены листьями скользкими
 
 
И только глухой ненасытный дед
Даёт последний обед
 
 
А земля вольная пустая бессмысленная
Нечего ей предложить купить
И небо такое
Словно вот-вот появится
неземная девочка в белом платьице
 
 
Пятница.
 

«Все листья больше. все они хуже…»

 
Все листья больше. все они хуже
Более чёрны более жёлты
Действуют сильнее на моё самочувствие
И пустые ветки и пустынные по́ля
 
 
Кто может знать – никто не знает
Может я последнее донашиваю пальто
И вчера в парикмахерской остались
Волосы которые не оценил никто
 

«Я в мыслях подержу другого человека…»

 
Я в мыслях подержу другого человека
Чуть-чуть на краткий миг… и снова отпущу
И редко-редко есть такие люди
Чтоб полчаса их в голове держать
 
 
Всё остальное время я есть сам
Баюкаю себя – ласкаю – глажу
Для поцелуя подношу
И издали собой любуюсь
 
 
И вещь любую на себе я досконально рассмотрю
Рубашку
я до шовчиков излажу
и даже на спину пытаюсь заглянуть
Тянусь тянусь
но зеркало поможет
взаимодействуя двумя
Увижу родинку искомую на коже
Давно уж гладил я её любя
 
 
Нет положительно другими невозможно
мне занятому быть
Ну что другой?!
Скользнул своим лицом. взмахнул рукой
И что-то белое куда-то удалилось
А я всегда с собой
 

«И лесом с синими краями…»

 
И лесом с синими краями
и серединой кровяною
Все осени по случаю дымилось
 
 
Ах не было и нет примеров
чтоб блудный сын когда-нибудь вернулся
 
 
непрочно его пятка выступает
из мрака длинношерстого
 
 
Бывало
что пятку целовал отец замшелый
банкир зелёный часовщик сутулый
 
 
Но блудный сын
укравши дорогой прибор столовый
в свои мытарства углублялся снова
 
 
И так всегда
и не успеет
отец отстроить здание доверья к сыну
Уже он возвращается и молит
приняли стены и чтоб мать простила
 
 
и старый водоём его купал
 

«Фантазия необъяснимо больно…»

 
Фантазия необъяснимо больно
По рекам протекла
и лист кувшинки водяной задела
и домик над водой
 
 
Пятнадцать лет вам было
и полон молока ваш взор покатый сладкий
и глупая красивая головка
и выраженье рук и глаз как тёлки
коровки молодой и наливной
 
 
Так вы гуляли
голубка сжимая
и гладя полною рукой
 
 
И нищими казались я и мой больной приятель
А как бледны!
А на лице как много пятен!
 
 
А вы чужды застенчивости гнили
полуодетая вы по двору ходили
 

«Да что-то есть в пирше́ственной свободе…»

 
Да что-то есть в пирше́ственной свободе!
Ведь несомненно некий дух парит
Над каждым из бокалов низко-низко
туманными крылами шевеля
 
 
В пирше́ственной свободе от друзей
В роскошной одиночности своей!
 
 
Когда Фонвизин пьёт за Третьякова
Вдова подмешивает в рюмку Мышьякова
Густую соль. Смеясь над ним слегка
И вытираясь кончиком платка
 
 
И существует счастие друзей!
Вон к Каратыгину они прильнули
Все четверо пьяны. один сильней
А два других без памяти заснули
 
 
Но кто сидит задумчив и угрюм
И на пиру забот не оставляя
Испытывает свой надменный ум
В насмешках над другими заостряя
 
 
Ты брось пожалуй этот свой забот
И не гневи старательных хозяев
Открой пошире красногубый рот
И лей в него. Не выходи из общих кра́ев
 
 
То в трезвой жизни очень хорошо
Получше быть других и поумнее
А в пьяный день приятнее всего
Так пьяным быть как все. нисколько не трезвее!
 

«Гигантски мыслящая кошка…»

 
Гигантски мыслящая кошка
всё смотрит в чёрное окошко
она ещё не говорит
но в ней есть многое сидит
 
 
болтает многими ногами
хвостает мягкими хвостами
А человек её схватив
и на колени посадив
 
 
Животных два с собой сдружились
живут совместно поселились
Довольны и играть в обед
Под диковат вечерний свет
 

К себе в зеркале

 
Ух ты морда что ты скалишь
Свои зубы как в белке
и слюна твоя застряла
и пыльца на языке
 
 
Вид любого поселенца
А внутри же головы
совращение младенца
среди полевой травы
 
 
Щекотание под мышкой
красна потная рука
ух ты морда ух ты рожа
внешний облик паренька
 

«Соколов сидит на лавке…»

 
Соколов сидит на лавке
К Соколову подхожу
– Ты Прокопченко не видел?
Соколову говорю
 
 
Соколов в плаще и шляпе
Надвигается октябрь
Крупных листиев паденье
слышен слабенький ответ
 
 
«Да он счас придёт сюда же
он пошёл купить конфет»
Я сажусь «до» Соколова
Жду Прокопченко всё нет
 
 
Наконец и он приходит
он недавно поженился
взял женой Марину вроде
Мы сидим. паденье листьев
Красный парк в этом году
 
 
Никуда никто не едет
Лишь Прокопченко женился
С Соколовым ухожу
Красный парк в этом году
 

«Ты любил берёзки из родного края…»

 
Ты любил берёзки из родного края
Ты любил машину на горе
Воду подымала воду опускала
Листьями заброшено поле в сентябре
 
 
Поступил в отделе тёмных кадров
на работу в городок и там
просидел на почте письма разбирая
целых тридцать лет притом
 
 
Выйдешь после службы
уже заходит солнце
Возле тихих лавочек метётся сор
красные травинки продолжая нюхать
ты в мундире движешься через двор
 

«Под монотонную и трагическую музыку…»

 
Под монотонную и трагическую музыку
Я живу на земле
Каждый мой день низвергается вниз с обрыва
шум могущественный подымая
Каждый мой день…
 
 
и звериные вскрики в груди…
и моря матерьяла в руках
продвигаются в нитку с иголкой
и моря матерьяла в руках
тканей длинных широких…
 
 
И мой труд низвергается шумным потоком
я большое имею значенье
и мой труд бесполезный
и пенится он каждый день…
 
 
И еда и еда меня медленно так
торжественно кормит
только луч упадёт
я на кухне сижу и питаюсь немного
и немного копчёная рыба идет
А в руке столько соли белеет
 
 
И вот я обрушил
эту соль на свой хлеб
на мой бедный испуганный хлеб!!!..
 

«Я был весёлая фигура…»

 
Я был весёлая фигура
А стал молчальник и бедняк
Работы я давно лишился
живу на свете кое-как
 
 
Лишь хлеб имелся б да картошка
соличка и вода и чай
питаюся я малой ложкой
худой я даже через край
 
 
Зато я никому не должен
никто поу́тру не кричит
и в два часа и в полдругого
зайдёт ли кто – а я лежит
 

«Чего за деревья повыросли за долгую отлучку…»

 
Чего за деревья повыросли за долгую отлучку
Я тут не был около десяти лет
Появились новые дети. новость – многие собачки
уже все окрашено в жёлтый осенний цвет
 
 
Мне это надоело – перемены эти года
эти тропки дорожки. палёные травки детьми
это кладбище. его астры. вся эта природа
которая только и смотрит как завладеть людьми
 
 
Едва ты ослабишь свой надзор над собою
Едва беспечно и просто так пойдёшь по траве
Ан уже яма скрыта под травою
или случайные два убийцы встретились тебе
 
 
В осенний день они убьют за мелкие деньги
Так хорошо в осенний день выпить в мокрой пивной
А на твоё в кустах оскорблённое тело
Вороны осмелятся сесть только под вечер лесной
 
 
У эта гадкая природа торговка!
Жирным червем торгует – болотным толстым стеблём
Вот человек брюхатый толстый набит похлёбкой
Пойдём погуляем с ним вдвоём
 
 
Вот он на холм взошёл. беспечные взоры бросает
Начал теперь спускаться с холма
Вдруг палку свою роняет. пальто ломая
Падает. катится. в гости взяла сама
 
 
Жирным человеком польстилась. на тухлое мясо
Очень она ловка. очень она смела
Мне-то ещё можно некоторое время не бояться
хотя случайностей много возле её стола
 

«Вот я вечером гуляю взаперти…»

 
Вот я вечером гуляю взаперти
На стене моей гуляю взором
Что я делаю прости меня прости
Что я делаю с собою за забором
 
 
Я измучился и я не виноват
Видишь бледное лицо моё всё набок
Я геройский человек. я есть солдат
(до сих пор ещё) и матерь победил и бабок
 
 
И отца. соседку Лиду поборол
Её мужа дядю Колю поборол
И Макакенко соседа поборол
Победил соседа Гену и ушёл
 
 
Я и Мотрича поэта победил
Стал он пьяница а я писал. следил
Алкоголик он по улице бежит
А я пишет вспоминает и молчит
 
 
Но зачем я победил – скажите мне?
кто-нибудь. Зачем участвую в войне?
Победить поэта Мотрича не шутка
Этот Мотрич – Мотрич-незабудка
 
 
И других ещё я буду побеждать
Уходить а их далёко оставлять
И привиделось сегодня ночью мне
Что один останусь в полной тишине
 
 
И тогда соседку Лиду позову
И Макакенко соседа позову
И свою мамашу нервно позову
И отец мой – где ты робкий мой – ау!
 

Не вошедшее в книгу «Русское»: из «Третьего сборника»
(архив Александра Шаталова)

«Соня! Возня твоя напоминает мне…»

 
Соня! Возня твоя напоминает мне
былые годы. Юности. Да юности
Когда я в той своей рубашке согнувшись приходил
а дом уж спал
Она была. ждала уже. и за́ щеки её хватал
 
 
Они такие были тем что можно ухватить
Молодость шла от них струёй горячей и холодной
и смел в окне пройти и в первый помню раз
О это как с тобой… она была свободной…
 
 
Но я её не взял как птицу нет оставил
А счастье – Соня – правда ведь умно́
а то бы я теперь сидел у ног
И до сих пор и знать тебя не смог
 
 
Нет что ты не красивее чем ты
Пожалуй даже вы похожи очень
примерно те же и лица черты
тем более что освещенье ночи
 
 
Нет-нет! удары юности моей
Меня тревожить перестали
Ах но какой же толп луны лучей…
Вы молодёжь заметить перестали…
 

«Вечер странен от него записка…»

 
Вечер странен от него записка
Между плеч вообще я человек
Отошла периодом редиска
Подошёл период огурец
 
 
Отошли дремучие строенья
стало дивно набежать
Стало дивно воевать со словом
Неопределённо воздвигать
 

Не вошедшее в книгу «Русское»: из «Третьего сборника»
(архив Александра Морозова)

«Вот Зольнин вот Репнин…»

 
Вот Зольнин вот Репнин
и разные настолько
что первого томит
то злится Репнину
 
 
Семья его смелей
семья того побольше
В вечерний час одни
Те ж – в утренней поре
 
 
А я как-то один
Нет для сравненья ради
Пожалуй что безумец Бэ
мне ближе всех он будет
 

«Любимая Леной любимая…»

 
Любимая Леной любимая
Леной необъяснимая
Леной любимая погода
Дождь. День окончен. Крик свода
 
 
Лена ушла в шарф и в воротник
Очень прекрасно – жить. Намочится
дома поставить в огонь чайник
и книгой толстою насладится
 
 
Потому Лена тонка неясна
И боязлива она
Потому и пальто и брызги на нём
никого не найдёт ни с кем ни вдвоём
 

«Зелёный день и хладный пот на теле…»

 
Зелёный день и хладный пот на теле
Ах комната какая ты чужа!
К могиле я иду ещё поспешней
Ещё быстрей ещё быстрей быстрей
 
 
Ритмическая речь звучит на раны оседает
Ритмическая речь – терзай и жги и ешь!
Дави меня грызи преследуй постоянно
А я тебя люблю! А я тебя люблю!
 

«Успокоится тихо природа…»

 
Успокоится тихо природа
успокоятся чувства за нею
Вечных мух будет только жужжанье
сестры Люды во сне бормотанье
 
 
Если ты уж родился так слушай
Безо всякого слушай насилья
как жара трепета́ет над домом
положивши стригущие крылья
 
 
Даже в шахматы если играют
отец с сыном на дачной поляне
то их круглые головы живы
шевелятся как травы как травы
 
 
Нет в жару расстилающей скуки
Мы с тобою мой друг беспредельны
За далёкими окнами в город
безобразные птицы так вечны
 

«Да брат было плохо дело…»

 
Да брат было плохо дело
Умирал я от болезни
и она меня спасла брат
всех лекарств она полезней
 
 
Я брат прожил с ней пятнадцать
идиотиком взяла брат
и как мать моя питала
даже лучше пищу клала
 
 
И женой моею верной
на уютной мне постели
и любовницей моею
и горячей и прекрасной нервной
 
 
Я когда она скончалась
стал ногтями истерзаться
За лицо хватать и рваться
О! Она она скончалась!
 
 
И с меня текло на коврик
Где упал я после кладбищ
целый год ужасно было
выходить мне даже в дворик
 
 
Вновь болезнь меня схватила
лишь болезнь одна сумела
оградить меня от мысли
к ней отправить своё тело
 
 
Я живу… зачем мне нужно
что мне делать в этом свете
языком учу французским
была в гробе в гробе узком…
 

«Ляхович Лях и Ляшенко…»

 
Ляхович Лях и Ляшенко
мои товарищи в школе
Живут они там где учились
всё там же где и родились
А я поменял столько мест
Из окон я видел видов!
 
 
Ляшенко Ляхович и Лях
всё те ж из окна пейзажи…
Ах быть бы мне им подобным!
В восьмом бы доме в шестом
глубоким жизненным сном…
 

«Если ты меня узнаешь – ты меня полюбишь…»

 
Если ты меня узнаешь – ты меня полюбишь
И едва уйти захочешь – но уйдёшь ты вряд ли
Я даже и звать не буду а ты возвратишься
«Забери меня обратно – ты ведь не серди́шься?»
 
 
Я на те́бе не рассержен – привязан навечно
привязал я тебя крепко путами из сердца
Ну-ка вырвись ну попробуй – ничего не выйдет
Очень тонкие как будто а прочнее нету
 
 
Худ и слаб… к чему прижаться. Нет костей обширных
Но владелец тонким ядам отравитель мастер
Можешь можешь приближаться только знай ты раньше —
Любопытно интересно… лишь в могилу выйдешь
 

«старуха говорила…»

 
старуха говорила
что пять существований у неё
по крайней мере было…
 
 
и что четыре прошлых увидала
когда спала
и римская плита
и её имя римскими словами
«Балканская колдунья я была!»
 
 
Я этого конечно не забуду
другие тоже —
помните и вы
старушку из музея где служила
к которой сел на подоконник муж
Он воробьём по смерти возвратился
Он прилетел к ней как договорился
Да! Был у них пред этим договор…
 
 
Что люди есть? Спрошу с великой страстью
и свесив голову свою назад
Что люди есть?
Они не есть ли к счастью
Примерно то ж что злак иль виноград?
Они не есть ли заяц быстротелый
Медведь с пушистыми окороками
Они не есть ли камень как гранит?
 
 
И нет я думаю. И люди есть иное
 
 
Какая ж цель плодит их умножает
И сзади светится и спереди манит?
 
 
…Ничто… Вот. И сознаться должно
что не имеем цели никакой…
Количество колеблется двуногих
Немало между нами умных строгих
И смертен я. Придёт вослед другой…
 
 
Но от прихода этого сюда
умрёт медведь и высохнет вода
Зачем зачем здесь бездны человеков?
Но низачем. Для заполненья ве́ков
 

«Милый Эдик говоришь ты…»

 
Милый Эдик говоришь ты
Что безумие прошло?
Но совсем недавно было
Не вернулось бы оно
 
 
Что ты бледный примирённый
Появился аппетит
Что природой восхищённый
И всё близкое лежит
 
 
Это я тебе не верю
Да и ты не веришь сам
Был ведь ты подобен зверю
Спутан жуток и упрям
 
 
Успокоенность недо́лга —
Снова ты начнёшь кричать
Биться в пене биться в слю́нях
О кровать свою опять
 
 
Ты не можешь сдаться сдаться
Сей природе на поклон
И продолжишь ты метаться
И возможно прыгнешь вон
 
 
Да – сознательно сказал я —
Чувствую что это так
Не могу я примириться
Что совсем уйду во мрак
 
 
Не хочу ни с кем сливаться
Я единою душой
Буду буду возмущаться!
Я один один такой!
 

«Этот рабочий безумно уставший сегодня…»

 
Этот рабочий безумно уставший сегодня
Тяжко он дышит. Сидя на ветер боком
Лет ему много. Его уважать я должен?!
 
 
Я? Но за что? За его на работе муки
За натужность с какой подымает он жирный
Железный переносить кусок
 
 
Я? Испытавший такие голод и холод
Я? Умиравший и вновь возвращавшийся жить
Я – тот который и счас умирает по вашей вине
 
 
Нет государство. Любить уважать не заставишь
Редким явлением мира себя ощущаю
Десять династий пройдут
Чтобы родить одного
 

«Ах на вершине чудес…»

 
Ах на вершине чудес
Были б и мы мастерами
Были б и мы силачи
Чёрного мира гиганты
Я бы держал на плече
А ты бы мне помогала
Сильной рукою своей
Я бы легко заиграл…
 
 
Кажется нам не дано…
Хотя ещё выясню это
Кое поеду куда
Проверю ещё приметы
Если сойдутся они
И опять без ошибки укажут
Что же тогда я смирюсь
Руки я вниз уроню?!
 
 
Честно признаюсь что нет
Биться начну головою
О стену твёрдую я
дряблыми биться руками
Тело мое пропадёт?
Но оно бы пропало и так бы
Буду упорен. А что?
Это получше тоски
 

«Погибшая поверхность трав……»

 
Погибшая поверхность трав…
Глазами первыми глядим мы на ночь
Какая ясная явлений цепь!
Висит у дальних гор крыло большое…
 
 
Возьми глазами лист и обними его
Как брата чудного и с курткою малиновой
И с шарфом на плече
Из дальних стран
 
 
С листом так длинно
Так давно мы не видались
Вы почернели милый мой и денег нет у вас
И только крошки…
 
 
Внутри кармана шарила рука
И он стоял с витиеватой болью
И на плече такая струйка дыма —
Что всё уже
И он уже пришёл!
 
 
Да мельница крутится
И на месте
Смешной и белый дом и тихий сад
И даже может быть красивые качели
До самых пор висят
 
 
Я ноги истоптал – он говорит
Состарились и сделались короче
Больших явлений карусель плывёт
Меня же забавляет знание тужурки
 
 
Я в ней любые уголки люблю
И про себя их повторяю
Что же
Они достойны тишины глубокой
И шёпота её посередине
 

«ты гордый да…»

 
ты гордый да
чем же ты гордый?
 
 
– я думаю что я ещё бодрый
смелый не верю никаким словам
что я всего достигаю сам
 
 
– Чего достигаешь того ты не знаешь
Вот видишь какое природы время
Летает над всеми
И помыкает как знает
 
 
Людмила ужасна Татьяна несчастная
Безумная Ольга прекрасна
А друг Михаил однобок жесток
И белый ему достался висок
 
 
– Вот видишь все мысли все ужасы драмы
столкновения и перерезки вен
– Ты гордый напрасно – тебе это ясно
ты хорош я хорош тем чем…
 

«Когда весенний ходит ветер…»

 
Когда весенний ходит ветер
Вдоль по тропе в порыве кратком
Берет лиловый он волнует
На этой маленькой головке
 
 
Глядит из-под берета в тени
Глаза опущенные важно
Пучок волос как бы растений
Завёрнут весело и влажно
 

«Спустися и оденься…»

 
Спустися и оденься
Навек себя забудь
Не ты ведь есть на свете
А твой ужасный друг
 
 
Пора идти на вечер
К знакомым для бесед
Там выпивши и съевши
С хозяйкой юных лет
Полно вести бесед
 
 
Ужасному же другу
Остаться дома нужно
Он никуда не ходит
Он ест голодный ужин
 
 
И пальцами двумя
Снимая рыб с тарелки
Зубами хлеб давя
А зубы очень мелки
 
 
Замыслил он давно
Такой свой мрачный свет
А если стукнет кто
То он ответит нет
 

«Как открытая калитка…»

 
Как открытая калитка
человеку мир распахнут
Выйдешь ну-ка куда хочешь
Влево или вправо. Рядом
Но все хотят недалёко
Только разве в отпуск дальше
Почему бы этой ночью
мне бы в лес пешком не двинуть
 
 
Но боюсь и обмираю
если вспомню: пруд мне минуть
 
 
на мосток ступить и доски
сразу же начнут трещать
Будет трудно трудно очень
чтоб без скрипа наступать
 
 
Убежишь оттуда? Нет?!
Полем полем выйдешь к лесу
Ну допустим в лесе дед
спит под дерева навесом
Ты об его ногу – хлоп!
Просто нищий отдыхает
А тебе среди чащоб —
он убийца! убивает!
 
 
Ты – бегом но потерял
ту – приведшую дорогу
и в кустах каких-то пал
дышишь воздухом помногу
 
 
А со всех сторон щелчки
свисты шорохи удары
змеи будто бы шуршат
и лесные па́дут чары
 
 
Цепенеешь ты в одном
положеньи неудобном
как бы звук не произвесть
не будить… в загробном…
 
 
Утром ты пришёл домой
переживши столько страху
что все волосы твои
цветом с белую рубаху
 

«и нескоро ещё ты…»

 
и нескоро ещё ты
вдруг оправишься для жизни
в клинике лежишь – кусты
и деревья тебе грозны́
 
 
а профессор говорит
тихим тоном убеждая
не боитесь вы лесов
не боитесь – ведь я знаю
 
 
не боюся я лесов
ты повто́ришь удивляя
не боится он лесов!!
– сёстры хором запевая
 
 
Ты не выпущен пока
а почти был на свободе
взял из вазы три цветка
и вчера съел при народе
 
 
Но профессор говорит
что надежды не теряет
Безусловно убедит
в том что леса не бывает