Текст книги "Великие битвы XI–XIX веков: от Гастингса до Ватерлоо"

Теперь вся армия Бургойна была вынуждена отступить к лагерю. Ряды солдат на левом фланге и в центре были полностью расстроены, но легкая пехота и 24-й полк сумели сдержать яростно атакующего противника. С большим трудом остатки колонны вернулись в лагерь. При этом противнику досталось шесть орудий. Большое количество англичан осталось лежать ранеными и убитыми на поле боя. Особенно большими были потери среди артиллеристов, которые не покидали своих орудий, пока наступающие американцы не добивали их выстрелом или ударом штыка.

Наступавшая колонна Бургойна была полностью разгромлена, но сражение еще не окончилось. Едва англичане вернулись в лагерь, как американцы, воодушевленные успехом, стремительно атаковали их сразу на нескольких участках. На английские редуты и траншеи обрушился град картечи, гранат и пуль. Генерал Арнольд, который в тот день был буквально одержим жаждой боя, лично возглавил атаку на участок, где оборонялась легкая пехота под командованием лорда Балкарреса. Но англичане дали его войскам дружный и энергичный отпор. К концу дня Арнольду все же удалось преодолеть укрепления англичан и пробиться в лагерь с несколькими такими же отчаянными храбрецами. Но в тот драматический момент он получил тяжелое ранение в ту же ногу, в которую был ранен в боях за Квебек. К его великому сожалению, его вынесли обратно. Подчиненные Арнольда продолжали атаку, но и англичане продолжали так же отчаянно обороняться. Наконец наступила ночь, и американцы отошли с этого участка обороны англичан. На другом участке атака была более успешной. Американский отряд под командованием полковника Брука сумел пробиться через подковообразную линию траншей на крайнем правом фланге английских позиций, которую защищали гессенцы под командованием полковника Бреймана. Немцы оборонялись храбро. Полковник Брейман погиб в бою, но американцам все же удалось пробить их оборону. Они захватили обоз, артиллерию и склад боеприпасов, в которых очень нуждались. Закрепившись на этом участке, американские войска обеспечивали себе позицию, с которой могли полностью разгромить правый фланг британцев и выйти им в тыл. Для того чтобы избежать этого, в течение ночи армия Бургойна полностью сменила позиции. Новый лагерь был разбит несколько севернее прежних позиций, на высотах у реки. Англичане ожидали, что на следующий день противник пойдет на новый штурм. Но Гейтс решил не рисковать. Ведь вчерашнее сражение уже принесло ему славу победителя. Американцы продолжали постоянно обстреливать английские позиции, но решительных атак больше не предпринимали. Гейтс приказал создать пикеты своих войск по обоим берегам Гудзона, чтобы не дать англичанам снова переправиться через реку и воспрепятствовать их общему отступлению. Генерал Бургойн понимал, что ему необходимо отвести войска. Поэтому с приходом темноты англичане под дождем и штормовым ветром направились в сторону Саратоги, оставив противнику своих раненых и обоз.

Перед тем как арьергард покинул лагерь, солдаты отдали последние почести храброму генералу Фрейзеру, умершему на следующий день после сражения.

Перед тем как испустить последний вздох, генерал пожелал быть похороненным на одном из редутов, построенном англичанами. Теперь английские солдаты ушли оттуда, и редут простреливался огнем американской артиллерии, которая была быстро подтянута американцами как можно ближе к новому лагерю англичан. Тем не менее Бургойн решил выполнить желание своего умершего товарища, и погребение прошло при очень необычных, волнующих обстоятельствах. Наверное, таких похорон не было ни у одного солдата. Но пожалуй, еще большего интереса заслуживает рассказ о переходе леди Окленд из английского в американский лагерь, куда она отправилась для того, чтобы разделить плен и страдания своего мужа. Майор Окленд оказался в американском плену после того, как был тяжело ранен. Американский историк Лоссинг рассказывает об этих трогательных эпизодах той войны с той взволнованностью и правдивостью, которая так же делает честь самому рассказчику, как и предмету его повествования. Рассказав о том, что генерал Фрейзер умер 8 октября, писатель пишет:

«На закате тихого октябрьского дня тело генерала Фрейзера перенесли на холм к месту похорон в большом редуте. На похоронах присутствовали только его родственники, служившие в армии, и капеллан г-н Бруденелл. Глаза сотен солдат обеих армий следили за торжественной процессией. Но американцы, не зная, что именно происходит в районе большого редута, продолжали обстреливать его из своих орудий. Капеллан не выказывал никакого страха перед нависшей над ним опасностью и не обращал внимания на летящие в него комья земли, образовавшиеся после разрывов снарядов. Он ровным, торжественным голосом произносил слова похоронной службы англиканской церкви. Наступление темноты сделало эту сцену еще более торжественной. Внезапно ураганный огонь американских орудий стих, и только одно орудие делало выстрелы через равные промежутки времени. Грохот его выстрелов ровно и торжественно проносился над долиной, отдаваясь эхом на холмах. Это американцы артиллерийским огнем отдавали почести храброму генералу. К тому моменту они уже знали, что скопление людей на редуте было похоронной процессией, отдающей последние почести бездыханным останкам генерала Фрейзера. Поэтому последовал приказ немедленно прекратить огонь и дать орудийный салют в честь погибшего храбреца.

Случай с майором Оклендом и его героической супругой произошел при аналогичных обстоятельствах. Командир британских гренадер Окленд был прекрасным солдатом. Супруга приехала вместе с ним в Канаду в 1776 г. На протяжении всей кампании, вплоть до возвращения в Англию после сдачи армии Бургойна осенью 1777 г., она делила с мужем все тяготы, опасности и лишения войны на вражеской территории. В Чамбли на Сореле, ухаживая за тяжелобольным мужем, леди Окленд жила в жалкой хижине. Когда Окленд был ранен в сражении при Хаббардтоне в Вермонте, она приехала за ним из Монреаля в Хенесборо и решила больше его не покидать и следовать за армией. Незадолго до переправы через Гудзон чета Окленд еле успела спастись, когда неожиданно загорелась их палатка.

Во время злосчастного боя 7 октября леди Окленд прислушивалась к каждому звуку сражения, в котором участвовал ее муж. Когда утром 8-го числа разбитые английские войска сменили позиции, она, как и прочие женщины, была вынуждена искать убежища среди убитых и умирающих, так как все палатки были потеряны и для них не осталось даже навеса или сарая. Как уже было сказано выше, майор Окленд был ранен в бою в обе ноги и захвачен американцами в плен. Когда во второй половине дня 7 октября войска генералов Пура и Лернда атаковали британских гренадеров и артиллеристов на левом фланге англичан, генерал-адъютант Гейтса Вилкинсон во время преследования отступавшего противника, оставившего артиллерийскую батарею, внезапно услышал слабый голос: «Сэр, защитите меня от этого парня». Он обернулся и увидел юношу, который решительно направил ружье на раненого английского офицера, лежавшего у низкой изгороди. Вилкинсон приказал молодому солдату отвести ружье и распорядился отнести майора Окленда в лагерь генерала Пура, расположенный на близлежащей возвышенности. Там майору была оказана помощь.

Когда леди Окленд узнала, что ее муж ранен и находится в плену, она очень переживала. По совету друга семьи барона Рейдезеля она решила отправиться в лагерь к американцам и попросить разрешения самой ухаживать за майором. 9 октября через адъютанта Бургойна лорда Питерсхэма женщина отправила генералу записку, в которой просила разрешения оставить лагерь англичан. «Хотя мне были известны терпение и сила духа, в высшей степени присущие этой даме, а также прочие ее добродетели, – заявил Бургойн, – меня удивила эта просьба. После всех моральных страданий, испытывавшая потребность не только в отдыхе, но и страдавшая от голода, вынужденная провести полдня под дождем, женщина была готова еще и отдать себя в руки врага. Ей пришлось бы пробираться в лагерь противника ночью, и неизвестно, в какие руки она могла при этом попасть. Все это казалось мне подвигом, на который способен далеко не каждый. Я был мало чем способен помочь ей. Не в моих силах было даже предложить ей стакан вина. Все, что было в моих силах, – это лишь предоставить в ее распоряжение небольшую лодку и написать на мокром грязном клочке бумаги записку к генералу Гейтсу с просьбой взять леди Окленд под свою защиту». В записке генерала Бургойна генералу Гейтсу говорилось: «Сэр! Леди Гарриет Окленд происходит из очень уважаемой семьи, занимающей высокое положение в обществе, и является в высшей степени мужественной и достойной дамой. В сложившихся обстоятельствах, когда ее муж майор Окленд был ранен и является Вашим пленником, я не могу отказать в ее просьбе и вверяю леди Окленд Вашему покровительству. Несмотря на то что в данной обстановке с моей стороны было бы бестактно обращаться к Вам с личной просьбой, я не могу в этом случае проявить обычную сдержанность и оставить эту уважаемую женщину, на долю которой выпали тяжелые испытания, без Вашего внимания и покровительства, чем Вы меня очень обяжете. Ваш преданный слуга, Дж. Бургойн». Леди Окленд спустилась к Гудзону и в сопровождении капеллана Бруденелла, служанки и камердинера мужа, который был тяжело ранен во время поисков своего хозяина на поле боя, села в лодку. Они отправились в путь, когда уже почти стемнело. К тому времени дождь и ветер, поднявшийся с утра, усилились, что сделало путешествие еще более опасным. Когда путники достигли передовых постов американцев, уже давно стемнело. Услышав всплески весел, часовой их окликнул. Леди Гарриет представилась ему в ответ. Ясный звонкий женский голос, доносившийся из темноты, вызвал у солдата сверхъестественный ужас. Он позвал одного из товарищей, чтобы вместе отправиться к берегу реки. Цель прибытия англичан была выяснена, но упрямый служака не позволял им выйти на берег, пока не вызвали майора Дирборна. Офицер пригласил их в штаб, где они встретили самый уважительный прием. Там леди Окленд получила радостное известие, что ее муж находится в безопасности. Утром она была тепло принята генералом Гейтсом, который выделил ей сопровождение и отправил в лагерь генерала Пура. Там она и оставалась до тех пор, пока вместе с мужем их не перевезли в Олбани».

В это время армия Бургойна занимала высоты близ Саратоги в окружении противника, который избегал решительного сражения, но не давал англичанам ни малейшего шанса спастись бегством. Солдаты продолжали оставаться на позициях до тех пор, пока голод не заставил англичан сдаться. О силе духа британских солдат, переживавших такие трудные времена, много писали историки того времени. Но автор предпочел бы привести слова современника-иностранца, которого было бы трудно обвинить в предвзятости. Итак, Бота писал:

«Невозможно описать словами, в каких жалких условиях была вынуждена теперь пребывать британская армия. Войска были измотаны тяжелым трудом, лишениями, болезнями и безнадежными боями. Их оставили индейцы и канадские союзники, а после этого силы армии еще больше сократились в результате тяжелых потерь, понесенных в непрекращающихся боях. В тех столкновениях гибли лучшие солдаты и офицеры. От десятитысячной армии осталось менее половины ее первоначального состава. Из них только чуть больше 3 тыс. солдат были англичанами.

В данных обстоятельствах ослабленным воинам приходилось противостоять армии, четырехкратно превышающей их по численности. Позиции противника сплошным кольцом окружали лагерь осажденных. Кольцо окружения было образовано тремя группировками. Противник избегал вступать в бой с англичанами, хотя и знал, насколько слаба их армия. Англичане тоже не могли атаковать противника, так как это было невозможно на той местности. В этой безнадежной обстановке, вынужденные не расставаться с оружием, под огнем пушек врага, простреливавших их лагерь на любом участке, а на некоторых участках подвергаясь ружейному обстрелу американцев, солдаты Бургойна сохранили свойственную им стойкость. В тех тяжелых условиях они доказали, что достойны лучшей участи. Они не заслуживают ни слова упрека в том, что якобы они проявили слабость духа или были недостаточно мужественными».

Наступило 13 октября, и, поскольку не было никаких признаков подходящей помощи, а запасы продовольствия практически подошли к концу, Бургойн созвал военный совет, где было принято единогласное решение отправить в американский лагерь парламентера для обсуждения условий сдачи.

Сначала генерал Гейтс потребовал, чтобы все солдаты королевской армии стали военнопленными. Он предложил, чтобы англичане сложили оружие. Но Бургойн ответил, что считает это требование неприемлемым. Английский генерал заявил, что англичане скорее решатся на бессмысленную попытку штурмовать с оружием в руках лагерь американцев. Наконец после обмена посланиями были выработаны условия сдачи англичан. В них предусматривалось, что «войска под командованием генерала Бургойна покинут укрепленный лагерь и выйдут из него к реке со всеми военными знаменами, артиллерией и другим оружием. Там они оставят артиллерию и стрелковое оружие. Оружие будет сложено по команде самих английских офицеров. После этого армии генерал-лейтенанта Бургойна будет обеспечен беспрепятственный выезд в Великобританию при условии, что его подчиненные дадут слово больше не служить в Северной Америке».

Условия капитуляции были приняты 15 октября. В тот же вечер прибыл посыльный от генерала Клинтона. Клинтон сообщал о своих дальнейших успехах. Теперь часть его армии успела дойти до Эзопа и находилась в 80 км от лагеря Бургойна. Но было уже слишком поздно. Войска обещали прекратить сопротивление. К тому же солдаты слишком устали и ослабли от голода и не смогли бы отразить атаку американцев. А Гейтс, несомненно, начал бы штурм лагеря англичан, если бы они решились нарушить условия капитуляции. 17 октября английская армия под Саратогой капитулировала. 5790 английских солдат становились военнопленными. Общее количество раненых и больных, оставленных в прежнем лагере перед отступлением, а также число раненых, убитых, попавших в плен или дезертировавших в начале кампании британских, немецких и канадских солдат, по общим оценкам, составило 4689 человек.

Американцы очень гуманно обошлись с больными и ранеными англичанами, попавшими в их руки после сражения 7 октября. А когда английская армия капитулировала, генерал Гейтс проявил себя очень деликатным человеком, что также делает ему честь. Американцы избегали любых проявлений чувств триумфаторов. Они оставались на своих позициях до тех пор, пока англичане не сложили оружие. А когда это условие было выполнено, победители приняли побежденных солдат и офицеров по-дружески и попытались сразу же сделать все, чтобы облегчить их страдания. Уже позднее возникли споры по поводу выполнения условий капитуляции. Американский конгресс долгое время отказывался выполнять пункт об отправке солдат Бургойна в Европу. Но в этом нет никакой вины генерала Гейтса и его подчиненных, которые проявили себя настолько же великодушными, насколько храбрыми солдатами.

После победы Гейтс немедленно отправил полковника Вилкинсона с донесением в конгресс. На заседании конгресса полковник заявил: «Вся британская армия сложила оружие под Саратогой. Наши же войска находятся в полной готовности выполнить ваши дальнейшие приказы. Мы вверяем себя вашей мудрости, которая подскажет вам, где еще мы можем послужить своей стране». По решению конгресса участвовавшим в сражении генералам и их подчиненным были розданы многочисленные награды и оказаны самые высокие почести. Как писал итальянский историк, «было бы невозможно описать тот взрыв радости, которую вызвала среди американцев весть о победе. Они стали надеяться на то, что будущее принесет им еще более радостные события. Никто уже не сомневался в том, что их страна будет независимой. Все надеялись, и не без основания, что такой важный успех наконец убедит Францию и другие европейские страны, которые следили за ситуацией, открыто встать на сторону Америки.

Ни у кого не оставалось сомнений относительно будущего. Теперь уже никто не считал, что борьба за независимость своего народа является слишком рискованной, чтобы принять в ней участие».

Поведение Франции вскоре подтвердило предварительные оценки. Когда в Париже узнали о падении Тайкондероги и победоносном марше армии Бургойна на Олбани, событиях, казалось, предрекавших Англии полный триумф, в Нант и другие французские порты были отправлены депеши с указаниями запретить американским каперским кораблям заходить в эти порты, за исключением случаев, когда это будет вызвано крайней необходимостью (например, для ремонта корабля, покупки провизии или для того, чтобы переждать неблагоприятную погоду). В досаде и отчаянии, вызванных этим жестом, американские представители в Париже практически разорвали отношения с французским правительством. Они даже решили пойти на контакт с представителями Англии, но британское правительство, воодушевленное первыми успехами Бургойна, отказалось от предложенных ему переговоров. Но когда новость о Саратоге достигла Парижа, обстановка резко изменилась. Все трудности, с которыми ранее сталкивался Франклин и его коллеги, улетучились. Казалось, что для дома Бурбонов настал благоприятный момент для того, чтобы отомстить за все потери и унижения прошлых войн. В декабре был подписан, а в феврале официально утвержден договор, согласно которому Франция признавала независимые Соединенные Штаты Америки. Это, конечно, было равносильно объявлению войны против Англии. Вскоре примеру Франции последовала Испания, а затем к ним присоединилась и Голландия. Получив значительную помощь от французских флота и армии (решающую помощь. – Ред.), американцы стали успешно вести бои против войск, которые Англия, несмотря на наличие многочисленных противников в Европе, продолжала посылать через Атлантику. Но Британия не имела достаточных ресурсов, чтобы вести многолетнюю войну по другую сторону океана (главное – против коалиции стольких противников, а также при «вооруженном нейтралитете» России. – Ред.). В 1783 г. в Версале был подписан мирный договор, в котором, в частности, метрополия признавала независимость Соединенных Штатов.

Краткий обзор событий между сражением при Саратоге (1777 г.) и битвой при Вальми (1792 г.)

1781 г. Британская армия генерала Корнуоллиса капитулирует в Йорктауне перед Вашингтоном (а также, и прежде всего, перед французскими войсками Рошамбо и флотом де Грасса. – Ред.).

1782 г. Победа адмирала Роднея (Родни) у острова Доминика над французской эскадрой де Грасса (что спасло английскую Ямайку от захвата французами и испанцами). Неудачная осада Гибралтара испанцами и французами.

1783 г. Версальский мирный договор – Англия признает свое поражение и независимость США.

1789 г. Созыв Генеральных штатов во Франции. Начало революции.

Глава 7
Битва при Вальми (1792 г.)

В нескольких километрах к западу от городка Сент-Мену на северо-востоке Франции (департамент Марна) расположено селение и холм (201 м) Вальми. А у вершины холма стоит скромный памятник, на котором указано, что в этом месте находится могила генерала Французской республики и маршала Французской империи.

Старший Келлерман (отец другого выдающегося офицера, который носит это же имя и который возглавлял кавалерийскую атаку в битве при Маренго) занимал высокие посты во французской армии и участвовал в войнах времен Конвента, Директории, консульства и империи. Он пережил и все эти войны, и саму империю и умер в глубокой старости в 1820 г. Последним желанием старого солдата, лежавшего на смертном одре, было, чтобы его сердце было похоронено на поле сражения при Вальми, там, где лежат останки его товарищей по оружию. Прошло двадцать восемь лет с того памятного дня, когда революционная Франция одержала первую победу над войсками герцога Брауншвейгского и отрядами эмигрантов Конде, не позволив им войти в Париж и уничтожить молодую республику в ее колыбели.

Герцог Вальми (Келлерман, став в 1804 г. одним из маршалов Наполеона, принял этот титул по названию поля сражения) за свою долгую военную карьеру участвовал во многих победоносных битвах, гораздо более блистательных и знаменитых, чем та, память о которой он нежно лелеял в своем сердце. Ему пришлось стать свидетелем жестоких побоищ, когда кровь лилась рекой, в сравнении с которыми число жертв сражения при Вальми кажется каплей в море, а сама битва, на взгляд стороннего наблюдателя, является лишь мелким, незначительным эпизодом истории. Но он сумел верно оценить огромное значение этого события, с которым, как ему хотелось, должна была ассоциироваться его деятельность при жизни и после смерти. Успешное сопротивление, которое смогли оказать только что призванные новобранцы и остатки старой французской королевской армии объединенным силам внешнего врага из Пруссии и Австрии, а также изгнанным представителям французской знати, раз и навсегда определило воинственный характер революции. Неграмотные и малограмотные ремесленники и мелкие торговцы, простые горожане, мастеровые и крестьяне, все те, кто принадлежал к среднему и низшему классам населения Франции, осознали, что они могут выстоять под вражескими ядрами, вести огонь из ружей и скрещивать штыки с противником. При этом они совершенно не нуждались в утомительной военной муштре и надзоре со стороны офицеров – выходцев из знатных родов. В них проснулись не осознанные ранее способности к солдатской службе. Они сразу же сумели поверить в себя и в своих товарищей, и вскоре эта вера переросла в дух безграничной отваги и честолюбия. «С грохота орудий при Вальми начались их победоносные походы, которые привели их армии в Вену и к Кремлю» (откуда их погнали до самого Парижа. – Ред.).[52]52
  Алисон.


[Закрыть]

Тяжелые размышления вызывает анализ того неутомимого гражданского и военного энтузиазма, которые на исходе XVIII века стали национальной чертой французов, и сознание того, что их тревожащее народы влияние не прекращается и в наши дни. Кажется, во Франции невозможно построить стабильную систему правления, которая будет передаваться от поколения к поколению и которая избавит ее народ от коррупции и всеобщего насилия. А всякая революция в Париже заставляет содрогаться весь мир. Даже успехи союзных держав, достигнутые в войне против Франции в 1812—1814 и 1815 гг., какими бы важными они ни были, не смогли вычеркнуть из памяти предшествующие 23 года потрясений и войн.

В 1830 г. была свергнута династия, навязанная Франции силой иностранных штыков. И народы сразу же содрогнулись в ожидании очередного всплеска анархии в стране и возрождения честолюбивых целей французов. Они «смотрели в будущее в тревожном ожидании периода разрушений, подобного тому, что испытал на себе римский мир в середине третьего столетия нашей эры».[53]53
  См.: предисловие Нибура ко второму тому «Истории Рима», написанное в октябре 1830 г.


[Закрыть]

Луи-Филипп сумел дезориентировать революционеров, и какое-то время казалось, что ему удастся задушить революцию.

Но, несмотря на законы Фиши, на блистательные французские завоевания в Алжире, на браки, стирающие границу на Пиренеях, сотни укрепленных крепостей и сотни тысяч солдат, революция жила и ждала выхода своей энергии. Старый дух титана постоянно стремился вверх, ему было тесно в рамках «монархии с республиканскими институтами». Наконец, четыре года назад (в 1848 г. – Ред.) все здание королевства треснуло и было разрушено, будто одним дуновением ветра, в результате восстания демократов в Париже. И сразу же последовали новые восстания, баррикады, свержения крупных и мелких монархов, вооруженные столкновения между сторонниками различных партий, государств и народов. В недавней европейской истории эти события стали обычным явлением.

Сейчас Франция называет себя республикой (уже в 1852 г. произошел переворот, и Франция до 1870 г. снова стала империей. – Ред.). Впервые она присвоила себе этот титул 20 сентября 1792 г., в тот самый день, когда было выиграно сражение при Вальми. От этой битвы берут свое начало демократические перемены 1848 г., когда так же, как и в 1792 г., в Париже была провозглашена республика, исповедующая те же принципы и ценности.

До той битвы перспективы развития демократии в Европе представлялись иными. И это иное развитие событий могло бы отразиться на нынешнем состоянии французского народа, если бы колонны герцога Брауншвейгского наступали более решительно, а солдаты Дюмурье и Келлермана, напротив, оборонялись менее стойко. Когда в 1792 г. Франция начала войну с великими европейскими державами, у нее еще и в помине не было той прекрасно организованной военной машины, которая была создана с учетом опыта нескольких революционных войн и которой страна обладает и поныне. В последние годы правления короля Людовика XV старая королевская армия постепенно приходила в упадок. Это относится как к ее численности, так и к оснащенности современным оружием и боевому духу. Военная слава, добытая после того, как Людовик XVI отправил на войну в Америку (а также в Индию и др. – Ред.) дополнительные силы, несколько восстановила прежний престиж военных. Неподчинение и дух анархии, порожденные участием в революционных беспорядках сначала французской гвардии, а затем и солдат армейских полков, вскоре распространились по всей армии. Во времена Учредительного (1789—1791), а затем Законодательного собрания каждая жалоба солдата на офицера, какой бы пустячной или безосновательной она ни была, рассматривалась пристрастно, как считалось, с соблюдением принципов свободы и равенства. Это привело к постепенному падению дисциплины и разложению солдат старой армии. Военных обвиняли в том, что ими командуют запятнавшие себя представители аристократии, а в военном министерстве царят путаница и некомпетентность. Многие самые боеспособные полки последних лет монархии были укомплектованы иностранцами. Они были либо истреблены в попытках защитить трон от восставших, как это произошло со швейцарцами, либо расформированы. Солдаты этих частей были вынуждены бежать за границу, и многие из них впоследствии оказались в рядах иностранных армий, вторгшихся во Францию. Кроме того, в результате эмиграции представителей знати французская армия лишилась практически всех старших офицеров и значительной части младшего офицерства. Более 12 тыс. юношей французских аристократических фамилий, которые из поколения в поколения служили на командных должностях армии Франции и которые, как продолжали считать в народе, в случае войны возглавят солдатские массы, теперь собрались под знамена Конде и других руководителей эмиграции. Теперь они намеревались сокрушить французские войска и овладеть Парижем. Те же, кто занял их место во французских полках и бригадах, пока не имели ни соответствующей подготовки, ни опыта. Они были ненадежны и не пользовались авторитетом у солдат.

Таково было состояние того, что осталось от старой армии. Но ядро новой армии, с которой Франция вступила в войну, состояло из добровольцев, призванных из числа представителей восставших народных масс. И эти люди были еще менее подготовленными к боям. После объявления войны к границам страны под звуки «Карманьолы» стекались революционные добровольцы из всех департаментов страны, которые вняли призывам якобинцев о том, что родина в опасности. Они были преданными и храбрыми бойцами. Души их «воспламенились под влиянием цветистых революционных лозунгов, которыми любили разбрасываться красноречивые ораторы, песен, танцев и бесконечных дискуссий». Но все эти люди не желали признавать дисциплину и подчиняться приказам командиров. Они не признавали никакой власти над собой. В лагере революционной армии оказалось множество негодяев, запятнавших себя участием в самых чудовищных и кровавых преступлениях на улицах Парижа. Они же «прославились» полной беспомощностью перед лицом противника и в то же время нежеланием подчиняться собственным офицерам (похожее, но в больших масштабах повторилось в России в 1917—1918 гг. – Ред.). Кстати, перед битвой при Вальми под командование Дюмурье прибыли восемь батальонов федератов, зараженных многочисленными случаями жестоких убийств и подстрекательств к бунту. Эти «солдаты» могли за короткое время разложить всю его армию. Они открыто заявляли, что офицеры старой армии являются предателями и необходимо очистить от аристократов армию, как это уже было сделано в Париже. Тогда Дюмурье построил эти батальоны, разместил у них в тылу сильный отряд кавалерии, а на флангах приказал установить два артиллерийских орудия. Затем он со всем своим штабом и в сопровождении эскорта из сотни гусар появился перед строем батальонов. «Ребята, – крикнул Дюмурье, – я не стану называть вас ни гражданами, ни солдатами. Вы видите перед собой эти пушки, а за собой эту кавалерию. Вы запятнали себя преступлениями, а я не намерен терпеть здесь убийц и палачей. Я знаю, что среди вас есть мерзавцы, которые осмелились подстрекать вас к нарушениям закона. Заставьте их выйти из строя или назовите мне их имена, иначе я буду считать вас ответственными за их поведение».

Один из современных историков Французской революции, который рассказал об этом эпизоде, мысленно так ответил французскому генералу: «Терпение, Дюмурье! Эта неустойчивая толпа крикунов и бунтовщиков, стоит только их обучить и подготовить, превратится в монолитную массу бойцов. Они научатся идти вперед и яростно бросаться в бой, подобно урагану. Смуглые усачи, часто босые, иногда даже раздетые, но обладающие железными мышцами. Им будет нужен лишь хлеб и порох, этим детям огня, ловким, горячим, стремительным, каких не видела земля со времен Аттилы».

В такие монолитные массы бойцов вскоре суждено было превратиться всем этим солдатам французской революционной армии. И стране пришлось положиться на них во времена смертельной опасности, когда этот процесс превращения был еще в самом начале.

Первые события войны принесли Франции череду катастрофических неудач. Это было ужасно, даже с учетом того, в состояние какого хаоса были ввергнуты ее правительство и ее войска. Надеясь использовать в свою пользу неготовность к войне Австрии, которая в тот период владела Нидерландами, Франция начала кампанию 1792 г. вторжением во Фландрию силами, которые численно значительно превосходили противника. Казалось, все говорит о том, что очень скоро это европейское яблоко раздора будет завоевано. Но одного взмаха австрийского меча, самого первого выстрела австрийской пушки оказалось достаточно для того, чтобы расстроить все планы французов. Один из отрядов французской армии численностью 4 тыс. солдат наступал через границу из Лилля, когда неожиданно путь ему преградил гораздо менее многочисленный австрийский гарнизон города Турне. Не было сделано ни одного выстрела, не дошло дело и до штыкового боя. Мгновенно охваченные паникой, французы с криками бросились назад, пока не добежали обратно до Лилля. Там поход закончился мятежом, во время которого был убит командир корпуса и несколько старших офицеров. В тот же день французская дивизия под командованием Бирона в составе 10 тыс. сабель и штыков встретилась с небольшим отрядом австрийских стрелков, который проводил рекогносцировку на местности. Противники едва успели обменяться выстрелами. Достаточно было нескольких точных выстрелов австрийцев по боевым порядкам французов, как два полка французских драгун бросились удирать с криками: «Нас предали!» Их примеру сразу же последовали и остальные французские солдаты. Подобные случаи панического бегства, почти всегда необъяснимого, происходили постоянно, как только первые революционные французские полководцы Рошамбо, Люкнер или Лафайет пытались бросить свои войска на врага.