Текст книги "Три смерти (сборник)"

Вскоре к военному коменданту явился поручик Шереметьевский.

До прихода белых скрывался поручик в деревне Коптяки – в 18 верстах от Екатеринбурга на берегу Исетского озера. Недалеко от этой деревушки, окруженные вековым бором, были старые, заброшенные шахты.

Поручик рассказал:

«17 июля несколько крестьян из этой деревни были задержаны, когда они шли через лес, заставой вооруженных красноармейцев и возвращены обратно.

Задержаны они были около глухого лесного урочища по прозванию «Четыре брата». Им объяснили: лес оцеплен и там маневры – будут стрелять. Действительно, уходя домой, они услышали глухие разрывы ручных гранат.

После падения Екатеринбурга, когда большевистские отряды отошли из города по направлению на Пермь, коптяковские крестьяне тотчас отправились в район урочища «Четыре брата» поглядеть, что же там такое происходило.

«Четыре брата» – такое название дали урочищу четыре высокие сосны, когда-то стоявшие среди векового бора. Сосны давно упали, погибли, и остались от них два полуразрушенных пня. И старое прозвание – «Четыре брата». Недалеко от этих жалких пней, в четырех верстах от самой деревни, находились закрытые лесом старые шахты. Когда-то здесь добывали золото старатели. Но выбрали давно все золото, и залило дождем старые шахты. В одной из них образовался маленький прудик, она получила прозвание «Ганина яма». Саженях в пятидесяти от Ганиной ямы была еще одна шахта, уже без прозвища. Эта безымянная шахта была тоже залита водой. Вот сюда – в глухой лес, к брошенным шахтам – и пришли крестьяне.

В безымянной шахте, на поверхности наполнявшей ее воды плавали свежие ветки, обгорелые головешки. Край шахты был разворочен разрывами гранат. Крестьяне поняли: что-то внутри шахты взрывали. Вся поляна рядом с шахтой была истоптана копытами лошадей, и глубокие следы от телег остались на мокрой земле.

Здесь они и нашли следы двух кострищ – одного у той безымянной шахты, а другого – прямо на лесной дороге под березой. Странные это были кострища. В одном из них померещились коптяковцам сгоревшие человеческие кости. Но при прикосновении они тотчас рассыпались в прах. Порывшись в кострищах, крестьяне нашли обгоревший изумрудный крест, топазовые бусинки, военную пряжку детского размера, стекло от очков, пуговицы, крючки… Нашли также крупный бриллиант.

Следствие сличило найденное с вещами в Ипатьевском доме – те же пуговицы, крючки, пряжечки от туфель… Стало ясно: тут сжигали одежду Значит, трупы бросили в шахту?

Решили откачать воду из этой безымянной шахты, а заодно из шахты рядом – Ганиной ямы. Приступили к откачке. В Ганиной яме ничего не нашли. Но в безымянной шахте отыскалось… Открыли дно этой шахты, промыли ил и нашли отрезанный холеный палец с длинным ногтем, вставную челюсть, которую вскоре опознали как принадлежавшую доктору Боткину, застежку от его же галстука, жемчужную серьгу из пары серег, которые носила императрица. В шахте нашли и крохотную собачку. Нашли и портретную рамочку от фотографии Алике, которую Николай всегда носил с собой. И изуродованные ударами образа, которые надевали на себя в дорогу его дочери, и Ольгин образ Николая Чудотворца. В иле оказался и воинский значок из серебра, покрытый золотом. Это был знак полка, шефом которого была императрица. Значок, когда-то подаренный ей командиром этого полка и мистическим ее другом – генерал-адъютантом Орловым.

Как странно было произносить: «Полк Ее Величества… генерал-адъютант», стоя на краю грязной шахты, роясь в вонючем иле. Пожалуй, только большой кусок брезента с пятнами крови, выловленный из шахты, был уже из этой жизни.

Но никаких тел в шахтах не нашли. После чего всю эту глухую местность истоптали, изрыли вдоль и поперек – тел не было.

В это время объявился горный техник, который рассказал, как в середине июля встретил коменданта Ипатьевского дома в этом глухом краю. И о том, как расспрашивал его Юровский, сможет ли проехать по коптяковской дороге очень тяжелый грузовик».

Выяснились и подробности о грузовике. Вечером 16 июля из гаража Совета по распоряжению ЧК был забран грузовик. Шофера грузовика сменили, и грузовик вывел из гаража невысокий, средних лет человек с крючковатым носом.

Один из шоферов гаража узнал в нем Сергея Люханова, работавшего шофером при Ипатьевском доме. Грузовик вернули только 19-го. Он был весь в грязи, и в кузове были отчетливо видны замытые следы крови.

Теперь следствию становилось ясно, что это был за грузовик и что он привез к шахте.

Следы этого грузовика были еще видны на размытой грозовыми дождями дороге на Коптяки.

Нашли и свидетелей путешествия грузовика по коптяковской дороге.

Сторожиха в железнодорожной будке номер 184 на пересечении дороги с горнозаводской железнодорожной линией рассказала, как на рассвете 17 июля разбудил ее шум приближавшегося грузовика. Потом она услышала, как грузовик буксовал в топком болотце недалеко от будки. Потом в дверь постучали, она открыла и увидела шофера и темневший в рассветном небе силуэт грузовика.

Шофер сказал, что мотор «согрелся», и попросил у нее воды. Сторожиха привычно заворчала, и тут шофер почему-то рассвирепел: «Вы тут, как господа, спите… а мы вот всю ночь маемся».

Сторожиха хотела ответить, но увидела фигуры красноармейцев вокруг грузовика и вмиг замолчала. «На первый раз простим. Но в другой так не делайте», – мрачно сказал на прощание шофер. Она увидела, как на болотце стелили шпалы – они взяли их около ее будки – и как поехал потом дальше этот грузовик.

Поступили и еще свидетельства. На рассвете 17 июля из деревни Коптяки отправились в город люди.

Вышли они на дорогу и вдруг увидели странное шествие. Впереди скакал в матросской тельняшке на коне некто Ваганов. Кронштадтский матрос, работавший в ЧК. Один из жителей сразу признал его. За конным чекистом ехали какие-то телеги, накрытые брезентом. Увидев крестьян, матрос закричал яростно: «А ну назад! Кругом! И не оборачиваться». И матом их, и матом. И погнал он перепуганных, изумленных крестьян назад в деревню. И гнал их, наверное, с полверсты.

В это время по городу шли обыски и аресты.

Не успел уйти с красными начальник всей охраны Ипатьевского дома Павел Медведев. Велено ему было взорвать мост. Но и моста не взорвал, и из города не ушел… И вскоре оказался Пашка у следователя на допросах.

Взяли еще охранника – бывшего сысертского рабочего Проскурякова. И разводящего Якимова, того самого, который в ночь на 17-е расставил посты. Взяли и охранника Летемина. Его собака выдала, рыжий спаниель Джой. Взял он собачку к себе, в свой дом. «Чтоб с голоду не подохла», – так он объяснил потом следователю. Но опасной оказалась собака – фотографии наследника со спаниелем были известны по всей России. И забрали Летемина. Кроме собаки, обнаружились у него и другие вещи, а среди них дневник царевича, начатый в марте 1917 года в Царском Селе – сразу после их ареста.

Взял Летемин и ковчежцы с мощами нетленными с кровати Алексея, и образ, который он носил…

К тому времени много царских вещей нашлось по екатеринбургским квартирам. Оказалось, дарили их охранники своим женам и любовницам. Дарили Голощекин с Белобородовым друзьям и приближенным – как диковинные сувениры того мира, который они так удачно «разрушили до основания». Нашелся черный шелковый зонтик Государыни, и белый полотняный зонтик, и лиловое ее платье, и даже карандаш – тот самый, с ее инициалами, которым она всегда делала записи в дневнике, и серебряные колечки царевен. Как ищейка, ходил по квартирам камердинер Чемодуров. Опасными оказались царские вещи. Сколько людей отправили они к следователю…

Охранник Филипп Проскуряков.

Тот самый, который пришел пьяный в ночь на 17-е. И уснул в бане со своим дружком-охранником Столовым.

Заступать ему со Столовым надо было на дежурство в 5 утра.

В три ночи их разбудил Пашка Медведев и привел в ту комнату. То, что встретило их в этой комнате, заставило тотчас протрезветь.

Дым… пороховой дым все еще стоял в комнате. На стенах – отчетливые следы пуль. И кровь. Всюду. Пятнами и брызгами по стенам и маленькими лужицами на полу. Следов крови было много и по другим комнатам. Видно, капала, когда выносили расстрелянных. И следили кровью люди, которые их выносили, сапоги у них были в крови.

Медведев велел им вымыть комнату. Опилками и водой замывали кровь и мокрыми тряпками затем стирали. С ними работали двое латышей из ЧК, еще двое охранников и сам Медведев.

Когда они вымыли комнату, Медведев вместе с охранником Стрекотиным рассказали им все происшедшее.

(Этот Стрекотин стоял на посту у пулемета в нижних комнатах. И все видел.)

Из показаний Проскурякова:

«Оба они (Медведев и Стрекотин) говорили согласно…

В 12 часов ночи Юровский стал будить царскую семью. По словам Медведева, Юровский будто бы такие объяснения привел: ночь будет опасная… на верхнем этаже будет находиться опасно на случай стрельбы на улицах и потому потребовал, чтобы все они сошли вниз. Они требования Юровского исполнили. Внизу Юровский стал читать какую-то бумагу. Государь недослышал и спросил Юровского: «Что?». А он, по словам Медведева, поднял руку с револьвером и ответил государю: «Вот что!..».

Медведев рассказывал, что он сам выпустил пули 2–3 в государя и в других лиц, кого они расстреливали. Когда их всех расстреляли, Андрей Стрекотин, как он сам рассказал, снял с них драгоценности. Но их тут же отобрал Юровский и унес наверх. После этого убитых навалили на грузовой автомобиль и куда-то увезли. Шофером был Люханов».

Охранник Летемин.

Он тоже не видел расстрела и дал показания следователю со слов все того же Стрекотина.

17 июля он пришел на дежурство в восемь утра. Он зашел в казарму и увидел мальчика, состоявшего в услужении у Царской Семьи (поваренка Леонида Седнева). И спросил, почему он здесь. На этот вопрос находившийся тут же Стрекотин только махнул рукой и, отведя Летемина в сторону, сообщил, что минувшей ночью убиты царь и царица, вся их семья, доктор, повар, лакей и состоявшая при них женщина. По словам Стрекотина, он в эту ночь находился на пулеметном посту нижнего этажа.

«В его смену (с 12 ночи до четырех утра) сверху повели вниз царя и царицу, всех царских детей и прислугу… и доставили в ту комнату, которая рядом с кладовой. Стрекотин объяснил, что на его глазах комендант Юровский вычитал бумагу и сказал: «Жизнь ваша кончена».

Царь не расслышал и переспросил, а царица и одна из дочерей перекрестились. В это время Юровский выстрелил в царя и убил его на месте, затем стали стрелять латыши и разводящие…».

По рассказу Стрекотина, были убиты решительно все.

Тот же Стрекотин сказал ему, что сразу после царя был убит черноватенький слуга. Он стоял в углу и после выстрела присел и тут же умер.

В казарме Летемин 18 июля увидел и шофера Люханова. Тот рассказал ему, что убитых он увез на грузовом автомобиле, и добавил, что еле выбрался: темно да пеньков много. Но куда он увез трупы, Люханов ему не объяснил.

Разводящий Якимов.

Как мы помним, в ночь убийства он благополучно заснул, расставив на постах охранников.

На рассвете в 4 утра Якимова разбудили охранники Клещев и Дерябин и рассказали следующее.

К ним на посты приходили Медведев с Добрыниным и предупредили, что в эту ночь будут расстреливать царя. Получив такое известие, они оба подошли к окнам.

Клещев к окну прихожей нижнего этажа, рядом с которым и был его пост. В это окно, обращенное в сад, видна дверь в ту комнату, где расстреливали. Дверь была открыта, и Клещеву было видно все, что происходило в комнате.

Пост Дерябина находился рядом с другим окном – единственным зарешеченным окном той комнаты. И он тоже видел происходящее.

Через свои окна они увидели, как в ту комнату со двора вошли люди. Впереди Юровский и Никулин, за ним Государь, Государыня и дочери, а также Боткин, Демидова, лакей Трупп, повар Харитонов. Наследника нес Николай. Сзади шли Медведев и латыши, которые были выписаны Юровским из «чрезвычайки», они разместились так: в комнате справа от входа находился Юровский, слева от него стоял Никулин, латыши стояли рядом в самой двери, сзади них стоял Медведев. Дерябин видел через окно часть фигуры и главным образом руку Юровского. Он видел, что Юровский говорит что-то, махая рукой. Что именно он говорил, Дерябин не мог передать, не слышно было слов. Клещев же положительно утверждал, что слова Юровского он слышал: «Николай Александрович, ваши родственники старались вас спасти, но этого им не пришлось, и мы принуждены вас сами расстрелять». Тут же за словами Юровского раздалось несколько выстрелов, вслед за выстрелами раздался женский визг и крики. Расстреливаемые стали падать один за другим: первым пал царь, за ним наследник… Демидова металась… Оба охранника сказали Якимову, что она закрывалась подушкой. По их словам, была она приколота штыками…

Когда они все уже лежали, их стали осматривать, некоторых из них достреливать и докалывать… Но из лиц царской фамилии они называли только Анастасию, приколотую штыками. Когда уже все лежали, кто-то принес из комнат Семьи несколько простыней. Убитых стали заворачивать в них и выносить в грузовой автомобиль. В автомобиль положили сукно из кладовой, на него трупы и сверху накрыли тем же сукном.

Но опять это не показания очевидца. Это все те же рассказы с чужих слов.

И вот наконец следствие получило первое и единственное свидетельство того, кто сам находился в той комнате. Показания Павла Медведева – начальника охраны.

Вечером 16 июля он вступил в дежурство, и комендант Юровский в восьмом часу вечера приказал отобрать у команды и принести ему все револьверы системы «наган». Юровский сказал: «Сегодня будем расстреливать семейство все и живших при них доктора и слуг – предупреди команду, чтоб не тревожились, если услышат выстрелы».

Мальчик-поваренок с утра по распоряжению Юровского был переведен в дом Попова – в помещение караульной команды. Часам к десяти Медведев предупредил команду, чтобы они не беспокоились, если услышат выстрелы. Часов в двенадцать ночи (по-старому) – в третьем часу по-новому – Юровский разбудил Царскую Семью. Объявил ли он, для чего их беспокоит и куда они должны пойти, Медведев не знает…

Приблизительно через час вся Царская Семья, доктор, служанка и двое слуг встали, умылись и оделись. Еще прежде чем Юровский пошел будить Царскую Семью, в дом Ипатьева приехали из ЧК двое. Один – Петр Ермаков (родом с Верх-Исетского завода), а другой Медведеву неизвестный. Царь, царица, четыре царские дочери, доктор, повар и лакей вышли из своих комнат. Наследника царь нес на руках. Государь и наследник одеты были в гимнастерки с фуражками на головах. Государыня и дочери в платьях без верхней одежды. Впереди шел Государь с наследником. По словам Медведева, при нем не было ни слез, ни рыданий и никаких вопросов. Спустились по лестнице, вошли во двор, а оттуда через вторую дверь в помещение нижнего этажа. Привели их в угловую комнату, смежную с опечатанной кладовой. Юровский велел принести стулья.

Государыня села у той стены, где окно, ближе к заднему столбу арки. За ней встали три дочери. Государь сел в центре, рядом наследник, за ним встал доктор Боткин. Служанка – высокого роста женщина – встала у левого косяка двери, ведущей в кладовую. С ней встала одна из дочерей. У служанки была в руках подушка. Маленькие подушечки были принесены царскими дочерьми, одну положили на сиденье стула наследника, другую Государыне. Одновременно в ту же комнату вошли одиннадцать человек: Юровский, его помощник, двое из ЧК и семь латышей. По словам Медведева, Юровский ему сказал: «Сходи на улицу, посмотри, нет ли там кого и не будут ли слышны выстрелы».

Он вышел во двор и услышал выстрелы. Когда же он вернулся в дом, прошло две-три минуты. И, зайдя в туже комнату, увидел, что все члены Царской Семьи лежат на полу с многочисленными ранами на телах.

«Кровь текла потоками… наследник был еще жив – стонал. К нему подошел Юровский и два или три раза выстрелил в него в упор. Наследник затих. Картина вызвала во мне тошноту…

Трупы выносили на грузовик на носилках, сделанных из простынь, натянутых на оглобли, взятых от стоящих во дворе саней. Шофером был злоказовский рабочий – Петр Люханов. Кровь в комнате и во дворе замыли. В три ночи все было кончено».

Следователь спросил его о Стрекотине.

«Я припоминаю – он действительно стоял у пулемета. Дверь из комнаты, где стоял на окне пулемет, в переднюю была открыта. Открыта была дверь из передней в ту комнату, где производился расстрел».

Из этой фразы Медведева следствие могло заключить, что Стрекотин и Клещев действительно могли видеть происходившее.

Свидетели Апокалипсиса.

Итак, Медведев отрицал, что он сам стрелял, но уличила его жена: «По словам Павла, все разбуженные встали, умылись, оделись и были сведены на нижний этаж, где их поместили в одну комнату. Здесь вычитали им бумагу, в которой было сказано: «Революция погибает, погибнете и вы». После этого начали стрелять, и всех до одного убили. Стрелял и мой муж».

Уличил его и Проскуряков, которому он тоже неосторожно рассказывал, как стрелял в царя и «выпустил в него 2–3 пули». Наверняка и жене он сказал, что стрелял в царя. Только не захотела она уличить мужа в таком ужасном преступлении.

Впрочем, для нее это преступление, а для Пашки Медведева, конечно, – гордость. Начальник охраны в Ипатьевском доме наверняка был человек надежный, фанатичный, иначе не взяли бы его на такую должность Юровский и Голощекин. А показания о расстреле он дает, потому что знает: все равно другие расскажут. Запираться бессмысленно.

Следствие продолжалось. Выяснилось, что 18 июля в коптяковский лес приехали еще два грузовика. Они привезли какие-то три бочки, которые перегрузили на подводы и увезли в лес. Одна из этих бочек была с бензином.

Узнали, что было и в других бочках. Нашли записку от комиссара снабжения, все того же «Интеллигента» П. Войкова, в екатеринбургскую аптеку – о выдаче большого количества серной кислоты.

Итак, после совпадавших в основном показаний свидетелей следствие пришло к заключению: в ночь на 17 июля Царская Семья, приближенные и слуги – 11 человек – были расстреляны в полуподвальной комнате Ипатьевского дома.

После чего, по гипотезе следствия, трупы сложили в грузовик, увезли к безымянной шахте у деревни Коптяки. 18 июля туда было привезено большое количество бензина и серной кислоты. Тела убитых были изрублены топорами (один из таких топоров был найден следствием), облиты бензином и серной кислотой и сожжены на кострах, обнаруженных недалеко от шахты.

Но Соколов так и не нашел трупов Царской Семьи. Был чей-то отрезанный палец, чья-то вставная челюсть… И кострище рядом с безымянной шахтой, которое он объявил могилой и прахом Царской Семьи…

Да, показания свидетелей о расстреле совпадали, но… Но Соколов был монархист. И он внес политическую одержимость в свою работу. Что и делало весьма подозрительными добытые показания. Обе стороны в гражданской войне с успехом учились жестокости друг у друга, и подвалы белой контрразведки состязались с подвалами ЧК. И допросы Соколова отнюдь не были идиллическими. Возможно, именно поэтому показания совпадали? Скептики рассуждали: пристрастное следствие, спорное заключение о том, что можно бесследно сжечь 11 тел… И бесспорный факт – трупов нет.

Через полтора года после «расстрела Семьи в Ипатьевском доме» (так утверждал Соколов), или «исчезновения Романовской Семьи из Ипатьевского дома» (так формулировали его оппоненты), появляется «Анастасия». Таинственная женщина, судьба которой уже более 70 лет волнует мир.

Краткое изложение этой общеизвестной истории.

В Берлине неизвестная девушка решает покончить с собой: бросается ночью в канал. Ее спасают, помещают в лечебницу, она в депрессии, почти безмолвна. В лечебнице ей попадается фотография Царской Семьи. Фотография эта приводит ее в поразительное волнение, она не может с ней расстаться. И вскоре возникает слух: чудом спасшаяся дочь русского царя Татьяна находится здесь, в берлинской больнице… «Татьяна» – так она вначале себя называла. Но вскоре она станет называть себя Анастасией.

И в этом факте нет ничего уличающего ее как самозванку. Просто сильный шок мог выжечь память. Она не помнила, кто она. Раскопки в памяти – и вот уже ей кажется, она встретилась с собой – она Анастасия…

Она рассказывает историю своего спасения: выстрел, она падает, за нею – сестра, закрывая ее от пуль своим телом… И дальше – бесчувствие, провал в памяти… потом звезды… ее везут на какой-то телеге. Потом путь в Румынию с солдатом, который, как оказалось, и спас ее. Рождение ребенка от солдата… Ее бегство… И все это наплывами, бессвязно…

И при этом она не говорит по-русски. Впрочем, и на это может быть объяснение… русская речь во время чудовищного убийства, когда лежала она, заваленная трупами своей Семьи, навсегда создала некое табу в ее сознании. Она не может произносить русские слова, они воскрешают в ее сознании тот ужас… Но это обстоятельство очень ободряло ее оппонентов. (Хотя, на наш взгляд, женщина, не говорившая по-русски и решившая объявить себя русской великой княжной, должна быть или сумасшедшей или… воистину верить, что она Анастасия.)

Но было и удивительное ее сходство с фотографиями дочери русского царя. И был след сведенной родинки на теле – там, где когда-то свели родинку у юной Анастасии, и одинаковое строение ушной раковины, и сходство их почерков, и, наконец, подробности жизни Семьи, о которых так свободно рассказывала эта таинственная женщина.

Она пыталась отстоять в суде свое право называться царской дочерью и потерпела поражение.

Но когда таинственная «Анастасия» умрет, ее похоронят в склепе романовских родственников – принцев Лейхтенбергских.

Кто она была?

Для меня – женщина, по каким-то ужасным причинам пережившая шок и забывшая, кто она, и всю жизнь пытавшаяся это вспомнить… Она действительно верила, что она царская дочь, но, видимо, не знала точно – которая из четырех… Она объявила себя Анастасией, потому что из всех она больше всего была на нее похожа, но… но до конца жизни она вела мучительные раскопки в своей памяти. И потому при всей уверенности в ней была такая неуверенность. И эта сжигающая мука: все время вспоминать, идти назад туда, в чудовищное прошлое, чтобы пытаться встретиться там, в этом ужасе, с собой и… так никогда и не встретиться.

Но если «Анастасия» объявила себя «спасшейся после расстрела», то впоследствии начинают появляться книги, доказывавшие, что вообще никакого расстрела царских дочерей не было.

Казнены были только царь и наследник. Челядь и несчастного Боткина убили, чтобы создать видимость уничтожения всей Семьи. На самом же деле по требованию немцев, на основании секретных статей Брестского мира царица и ее дочери были вывезены из России. Правда, как мог не знать об этом второй человек в государстве – Троцкий, – участвовавший в заключении Брестского мира и уже в изгнании утверждавший, что вся Царская Семья была расстреляна? (Сколько бы он тогда дал, чтобы это было не так!)

Впрочем, все эти фантастические версии не могли не возникать. Ведь в течение 70 лет после расстрела не было опубликовано ни одного добровольного показания участников расстрела в Ипатьевском доме. И страшная ночь на 17 июля 1918 года оставалась уделом таинственных слухов и легенд.

Начиная свое расследование, я не верил никому – ни Соколову, ни его оппонентам. И я ставил перед собой одну цель – найти добровольные показания свидетелей той страшной ночи. Я был уверен, что они существуют в секретных хранилищах. И только они смогут дать ответ: что же произошло в Ипатьевском доме. Об одном таком документе – легендарной «Записке» Юровского ходило много слухов.

И я начал выспрашивать своих прежних соучеников по Историко-архивному институту, работавших в архивах. Все, с кем я разговаривал, слышали о ней, но никто ее не читал.