Текст книги "Культура и империализм"

V
Удовольствия империализма

«Ким» – уникальное произведение как для жизни и карьеры Киплинга, так и для английской литературы в целом. Роман вышел в 1901 году, через двенадцать лет после того, как Киплинг уехал из Индии, страны, где он родился, страны, которая всегда будет ассоциироваться с его именем. Интереснее, что «Ким» оказался единственным успешным и зрелым масштабным прозаическим произведением Киплинга. Его с удовольствием читают подростки, но с уважением и интересом воспринимают также и взрослые люди, как простые любители литературы, так и критики. Остальное прозаическое наследие Киплинга состоит либо из коротких рассказов (или сборников рассказов, как «Книга джунглей»), либо из полных недостатков длинных романов («Отважные мореплаватели», «Свет погас», «Сталки и компания»), достоинства которых часто перекрываются ошибками связности, идей или суждений. Только Конрад, еще один крупный стилист, может встать в один ряд с Киплингом как человек, с такой силой отразивший имперский опыт в своих произведениях. Несмотря на то, что два мастера заметно различаются по тону и стилю, они донесли до островной, провинциальной британской аудитории краски, блеск и романтику британского заморского предприятия, хорошо известные отдельным сегментам английского общества. Из них двоих именно Киплинг, менее ироничный, менее техничный и более прямолинейный, обрел более широкую аудиторию и сделал это быстрее Конрада. Но оба писателя остались загадкой для специалистов по английской литературе, считавших их эксцентричными и зачастую проблемными. К ним предпочитали относиться с настороженностью, их скорее исключали, чем включали в литературный домашний канон, где они оказались бы рядом с Диккенсом и Харди.

Конрад представил свое видение империализма в Африке в «Сердце тьмы» (1899), в Южных морях в «Лорде Джиме» (1900) и в Южной Америке в «Ностромо» (1904), а величайшее произведение Киплинга посвящено Индии, о которой Конрад никогда не писал. К концу XIX века Индия стала самой крупной, самой устойчивой и самой выгодной из всех британских, а возможно, и из всех европейских колоний. С 1608 года, когда в Индию прибыла первая британская экспедиция, и до 1947 года, когда Индию покинул последний вице-король, Индия оказывала значительное влияние на британскую жизнь, коммерцию и торговлю, промышленность и политику, идеологию и армию, культуру и воображение. Список великих имен английской литературы и философии, посвятивших свои труды Индии, поистине впечатляет: Уильям Джонс, Эдмунд Берк, Уильям Теккерей, Иеремия Бентам, Джеймс и Джон Стюарт Милли, лорд Маколей, Харриет Мартино[610]610
  Харриет Мартино (1802–1876) – первая социологиня, фокусировавшаяся на проблемах расы.


[Закрыть] и, конечно, Редьярд Киплинг, чье значение в определении, воображении и формулировании того, чем была Индия для Британской империи в эпоху ее зрелости, накануне того, как империя стала трескаться и ломаться, невозможно отрицать.

Киплинг не только писал об Индии, он ей жил. Его отец Локвуд[611]611
  Джон Локвуд Киплинг (1837–1911) – английский иллюстратор, куратор.


[Закрыть], образованный педагог и художник (прообраз внимательного хранителя музея в Лахоре в первой главе «Кима») работал учителем в Британской Индии. Редьярд родился в Индии в 1865 году, в детстве говорил на хинди и вел жизнь, похожую на жизнь Кима, – сахиба[612]612
  Сахиб – вежливое обращение к европейцу, которое использовалось в колониальной Индии.


[Закрыть] в туземных одеждах. В шесть лет его с сестрой отправили в Англию, чтобы там он поступил в школу. Чрезвычайно травматичный опыт первых лет в Англии (в пансионе миссис Холлоуэй в Саутси) дал Киплингу богатый материал о взаимодействии между подростками и неприятной властью, который он изучал во всей его сложности и амбивалентности на протяжении своей жизни. Затем Киплинг перешел в менее престижную государственную школу для детей колониальных работников, колледж Юнайтед Сервисиз в Вестворд-Хо[613]613
  Деревня, названная в честь романа «Вперед, на Запад!» уже упомянутого выше Кингсли.


[Закрыть]. Он вернулся в Индию в 1882 году. Его семья по-прежнему жила там, и на протяжении семи лет он работает журналистом в Пенджабе, сначала в The Civil and Military Gazette, а затем в The Pioneer. Об этих годах он рассказывает в опубликованной посмертно автобиографии «Немного о себе».

Его первые рассказы рождались на основе журналистского опыта и печатались в местных изданиях. В те же годы он начинает заниматься поэзией (тем, что Т. С. Элиот назвал «строками»), и в 1886 году выходит первый сборник «Департаментские песни». Киплинг покинул Индию в 1889 году и больше никогда подолгу там не жил, хотя все последующие годы он будет подпитываться воспоминаниями о молодости, проведенной в Индии. Впоследствии Киплинг долго жил в США (и женился на американке) и Южной Африке, но после 1900 года осел в Англии. «Ким» был написан в Бейтмэне, в доме, где Киплинг будет жить вплоть до самой смерти в 1936 году. Киплинг быстро приобрел громкую славу и широкую аудиторию, а в 1907 году получил Нобелевскую премию. У него были богатые и влиятельные друзья, среди которых выделим его кузена Стэнли Болдуина[614]614
  Стэнли Болдуин (1867–1947), – британский политик, несколько раз назначался премьер-министром Англии.


[Закрыть], короля Георга V и Томаса Харди[615]615
  Георг V (1865–1936) – король Великобритании; Томас Харди (1840–1928) – романист Викторианской эпохи.


[Закрыть]. Многие выдающиеся писатели, в том числе Генри Джеймс и Джозеф Конрад, с уважением отзывались о нем. После Первой мировой войны (на которой погиб его сын Джон) его настроение стало значительно более мрачным. Он остался империалистом тори, но его пессимистичные рассказы об Англии и ее будущем вкупе с эксцентричными животными и квазитеологическими рассказами повлияли на его репутацию. После смерти он был удостоен высшей почести для британского писателя – похоронен в Вестминстерском аббатстве. Он остался значимой величиной в английской литературе, хотя и находился всегда немного в стороне от центральных течений, получил признание, но с оговорками, высоко ценился, но никогда полностью не включался в канон.

Почитатели и приверженцы Киплинга часто говорили о его образах Индии, как будто Индия, о которой он писал, находилась вне времени, вне изменений, была стереотипически локальной, местом столь же поэтическим, сколь и географически определенным. Мне кажется, это радикально неверное прочтение его произведений. Если киплинговская Индия обладала некоторыми качествами, то это потому, что он видел Индию определенным образом. Мы же не предполагаем, что поздние рассказы Киплинга об Англии или Бурской войне[616]616
  Англо-бурские войны – два конфликта (1880–1881 и 1899–1902) на Юге Африки между Британской империей и наследниками голландских колоний (например, Южно-Африканской Республикой). Завершились победой Великобритании.


[Закрыть] раскрывают нам суть Англии и Южной Африки. Скорее мы справедливо предполагаем, что Киплинг выражал свое ощущение от этих мест в определенный исторический момент и творчески формулировал эти ощущения. Это же справедливо и для Индии Киплинга, которую мы должны рассматривать как территорию, где британцы доминировали на протяжении трех веков и только начинали в период молодости Киплинга испытывать неудобства, которые в итоге приведут к деколонизации и независимости.

Два фактора следует держать в голове, когда мы пытаемся толковать «Кима». Во-первых, нравится нам это или нет, но автор пишет роман не просто с позиции господствующего белого человека, живущего в колониальных владениях, но с точки зрения всей громадной колониальной системы, экономика, функционирование и история которой уже приобрели статус практически явления природы. Для Киплинга империя была неоспоримым фактом. По одну сторону колониального барьера находилась белая христианская Европа, страны которой, в основном Великобритания и Франция, но также Голландия, Бельгия, Германия, Италия, Россия, Португалия и Испания, контролировали бо́льшую часть поверхности земного шара. По другую сторону барьера находились бесконечно разнообразные территории и расы, считавшиеся низшими, зависимыми, подчиненными. «Белые» колонии, в частности Ирландия и Австралия, также считались населенными неполноценными людьми. Например, на знаменитом рисунке Домье[617]617
  Оноре Домье (1808–1879) – французский художник, скульптор. Его рисунки были реакцией на социальную и политическую жизнь во Франции. Имеется в виду его рисунок «Ирландия и Ямайка: спокойствие!» из коллекции Метрополитен-музея.


[Закрыть] явно уравнивались белые ирландцы с ямайскими неграми. Каждый из этих второстепенных субъектов был классифицирован и помещен на схему народов, научно обоснованную такими светилами, как Жорж Кювье, Чарльз Дарвин и Роберт Нокс[618]618
  Жорж Кювье (1769–1832) – французский натуралист, отец палеонтологии; Роберт Нокс (1791–1862) – шотландский этнограф, исследователь антропологии и анатомии.


[Закрыть]. Разделение на белых и не-белых было абсолютным как в Индии, так и в других колониях, и оно проходит нитью через весь сюжет «Кима» и других произведений Киплинга. Сахиб – это сахиб, и никакие дружба или товарищество не могут поколебать основы расовых различий. Киплинг был столь же готов обсуждать эти различия и право белого европейца править другими, как спорить с высотой Гималаев.

Вторым фактором, не менее значимым, чем статус Индии, следует считать то, что Киплинг был не только великим писателем, но и исторической личностью. «Ким» написан в определенный момент его карьеры, в те времена, когда отношения между британцами и индийцами менялись. «Ким» – ключевое произведение неофициальной эпохи империи и в каком-то смысле ее олицетворение. И как бы Киплинг ни сопротивлялся этой реальности, но Индия уже встала на динамичный путь открытой оппозиции британскому правлению (Индийский национальный конгресс[619]619
  Индийский национальный конгресс – политическая партия в Индии, основана как одно из первых националистических движений. Под руководством Махатмы Ганди (1869–1948) была лидером антиколониальной борьбы.


[Закрыть] был учрежден в 1885 году), тогда как в правящих кругах британских колониальных чиновников, как военных, так и гражданских, принципиальные изменения в отношении к колонии произошли в результате восстания 1857 года. Британцы и индийцы эволюционировали, причем совместно. У них была общая, взаимосвязанная история, в которой противостояния, враждебность и симпатия как разделяли, так и объединяли их. «Ким», замечательный, сложный роман, стал блестящей частью этой истории. Он наполнен разными акцентами, поворотами, откровенными включениями и исключениями, как и любое великое произведение искусства, и тем более интересен, что Киплинг не был нейтральной фигурой в англо-индийских отношениях, но влиятельным действующим лицом этих отношений.

Даже когда Индия в 1947 году обрела независимость, вопрос интерпретации индийской и британской истории в постколониальный период остается, как и все подобные запутанные, в высшей степени конфликтные вопросы, предметом упорных и не всегда продуктивных дебатов. К примеру, существует мнение, что империализм постоянно разрушает, портит индийскую жизнь, и даже спустя несколько десятилетий после обретения независимости индийская экономика продолжает страдать от британских нужд и практик. И напротив, есть британские интеллектуалы, политики и историки, которые полагают, что отказываться от империи, символами которой были Суэц, Аден и Индия, было неправильно как для Британии, так и для туземцев, которые с момента распада империи находятся в упадке во всех отношениях[620]620
  Образец мышления подобного рода см.: Kelly J. B. Arabia. the Gulf and the West. London: Weidenfeld & Nicolson, 1980.


[Закрыть].

Когда мы читаем «Кима» сегодня, то видим, что он затрагивает многие из этих проблем. Изображает ли Киплинг индийцев как низший народ или в чем-то равный, но другой? Очевидно, что индийские читатели будут давать ответ на этот вопрос, опираясь больше на одни аспекты (например, на стереотипические взгляды Киплинга на восточный характер – кто-то может даже назвать их расистскими), тогда как англичане или американцы будут подчеркивать его увлеченность индийской жизнью и Великим колесным путем[621]621
  Великий колесный путь (Grand Trunk Road) – крупная дорога, проложенная около 2500 лет назад от восточной границы нынешнего государства Бангладеш до Кабула (Афганистан) через всю Индию и Пакистан.


[Закрыть]. Как же нам читать «Кима», роман начала XX века, которому предшествовали произведения Скотта, Остин, Диккенса и Элиот? Прежде всего, не следует забывать, что эта книга представляет собой один из текстов в череде романов и, читая его, следует держать в голове истории о том, что имперский опыт, часто считающийся исключительно политическим, был важной составляющей эстетической и культурной жизни Запада.

Приведем краткое содержание романа. Кимбол О’Хара – сирота, сын ирландца, сержанта индийской армии, мать его также была европейкой. В детстве он рос на базарах Лахора, всегда держа при себе амулет и бумагу, свидетельствующую о его происхождении. Он знакомится с тибетским монахом, который ищет Реку, в которой мог бы очиститься от своих грехов. Ким становится его учеником – «чела»[622]622
  Чела (санскрит «слуга», «раб») – в индуизме обозначает ученика духовного наставника – гуру.


[Закрыть], и они вдвоем путешествуют как бродяги по всей Индии, иногда пользуясь помощью англичанина, хранителя музея в Лахоре. Со временем Ким оказывается вовлечен в планы британской разведки по срыву инспирированного русскими заговора с целью поднять восстание в одной из северных провинций Пенджаба. Ким становится курьером между Махбубом Али, афганским торговцем лошадьми, работающим на британцев, и полковником Крейтоном, главой разведки и ученым-этнографом. Позднее Ким знакомится с коллегами Крейтона по большой игре Лурган-сахибом и Хари Бабу, также этнографом. К тому времени, когда Ким знакомится с Крейтоном, уже выясняется его ирландское, а не туземное, как многие думали, происхождение, и его отправляют учиться в школу Святого Ксаверия, где он получает законченное образование белого мальчика. Буддийскому ламе удается раздобыть денег на наставление Кима, и в каникулы они возобновляют свое паломническое путешествие. Ким и лама встречают русских шпионов, и мальчику удается каким-то образом выкрасть инкриминирующие шпиона бумаги, но прежде «иностранцы» успели избить монаха. Несмотря на то, что заговор раскрыт и обезврежен, чела и его наставник ощущают себя несчастными и больными. Они излечиваются благодаря восстанавливающей силе Кима и возобновленному контакту с землей. Старик понимает, что через Кима он обрел Реку. В конце романа Ким возвращается в большую игру, то есть поступает на постоянную службу в колониальное британское управление.

Некоторые аспекты «Кима» поражают любого читателя, вне зависимости от политики или истории. Это исключительно мужской роман, в центре которого действуют двое привлекательных мужчин – мальчик, рано превращающийся в зрелого человека, и пожилой монах-аскет. Вокруг них действуют другие мужчины, товарищи, коллеги и друзья – вместе они составляют основу художественной реальности романа. Махбуб Али, Лурган-сахиб, великий Бабу, а также старый индийский солдат и его бравый сын-кавалерист, полковник Крейтон, мистер Беннетт и отец Виктор – вот лишь некоторые из персонажей этой весьма населенной книги: все они говорят на том языке, на котором между собой говорят мужчины. В сравнении с ними женщин в романе поразительно мало, и все они в чем-то ущербны или недостойны мужского внимания – это проститутки, постаревшие вдовы или назойливые похотливые женщины, как женщина Шемлегха. «Как может мужчина идти по Пути или играть в большую игру, если к нему вечно пристают женщины?» – говорит Ким. Мы находимся в маскулинном мире, где властвуют путешествия, торговля, приключения и заговоры. Одновременно это мир целибата, традиционные романтические истории и суровые будни семейной жизни остаются за кадром, их избегают, о них не ведают. В лучшем случае женщины помогают событиям свершаться: они покупают билеты, готовят еду, лечат больного и… пристают к мужчинам.

На протяжении романа Ким становится старше на три-четыре года, вырастая с 13 до 16 или 17 лет, но он остается пацаном с тягой к розыгрышам, трюкам и игре слов. Словно Киплинг на всю жизнь сохранил симпатию к себе возраста подростка, огражденного от взрослого мира властными школьными педагогами и священниками (мистер Беннетт в «Киме» – исключительно непривлекательный персонаж), с властью которых всегда приходится считаться, пока не появляется другая авторитетная фигура, полковник Крейтон, который относится к юноше с пониманием и, пусть не менее авторитарным, сочувствием. Различие между школой Св. Ксаверия, которую Ким посещает какое-то время, и службой в большой игре (то есть в британской разведке в Индии) состоит не в том, что вторая дает больше свободы. Совсем наоборот, требования большой игры даже более строгие. Различие состоит в том, что школа навязывает бессмысленный авторитет, тогда как требования секретной службы кажутся Киму увлекательными, и он их с радостью принимает. С точки зрения Крейтона, большая игра сродни политэкономии контроля, в которой главным грехом, как он признается однажды Киму, оказывается незнание, неосведомленность. Ким, разумеется, не может осознать большую игру во всей сложности ее замыслов, но он наслаждается ей как масштабным розыгрышем. Сцены, в которых Ким подшучивает над старшими или торгуется с ними, указывают на неисчерпаемую любовь Киплинга к мальчишеским радостям, его привязанность к моментальным удовольствиям игры, любой игры.

Этими мальчишескими радостями нам не следует обманываться. Они никак не противоречат общим политическим целям Британии по сохранению контроля над Индией и другими заморскими владениями. Напротив, удовольствия, постоянно присутствующие в разнообразных формах в имперских колониальных текстах, равно как в изобразительном искусстве и в музыке, часто обходятся молчанием, хотя и являются неотъемлемым компонентом «Кима». Другим примером сочетания развлекательного начала с твердой политической серьезностью может служить проект бойскаутского движения лорда Баден-Пауэлла, придуманный и запущенный в 1907–1908 годах. BP, как его часто называли, был почти ровесником Киплинга и находился под большим влиянием образов его мальчишек, особенно Маугли. Идеи BP относительно «мальчиковедения», подпитанные этими образами, превратились в большую схему имперской власти, воплотившейся в системе бойскаутов, «укрепляющих стену империи», которая реализовала это изобретательное сочетание веселья и несения службы ровными шеренгами восторженных, энергичных и сообразительных солдат империи из низших слоев среднего класса[623]623
  Rosenthal. Character Factory. P. 52 and passim.


[Закрыть]. Ким одновременно ирландец и выходец из низшей социальной касты. В глазах Киплинга это делает его максимально подходящей кандидатурой для службы в разведке. BP и Киплинг совпадают в двух важных аспектах: во-первых, мальчики должны осознать, что жизнь и империя управляются нерушимыми Законами, а во-вторых, что служба приносит больше удовольствия, когда мыслится не как история – линейная, протяженная, темпоральная, а, скорее, как игровая площадка – многомерная, фрагментарная и пространственная. Эта мысль изящно сформулирована в заглавии недавней книги историка Джеймса Мангана[624]624
  Джеймс А. (Тони) Манган – историк, специалист по культурной истории, изучал дискурс маскулинности и феномен спорта.


[Закрыть] «Игровая этика и империализм»[625]625
  Mangan J. A. The Games Ethic and Imperialism: Aspects of the Diffusion of an Ideal. Harmondsworth: Viking, 1986.


[Закрыть].

Киплинг удивительно чувствителен и широк во взглядах на человеческие способности. Он компенсирует служебную этику в «Киме» полной свободой другой своей эмоциональной привязанности, выраженной удивительным тибетским ламой и его отношениями с заглавным героем. Даже когда Кима уже привлекали к работе в разведке, этот одаренный мальчик все равно мечтает о том, чтобы стать учеником ламы. У этих почти идиллических отношений двух товарищей есть удивительная генеалогия. Как и во многих американских романах («Гекльберри Финн», «Моби Дик», «Зверобой» – те, что первыми приходят на ум), в «Киме» воспевается мужская дружба в сложной, подчас враждебной среде. Между американским фронтиром и колониальной Индией много различий, но и там и там отдается приоритет «мужской связке» перед семейными или романтическими привязанностями. Некоторые критики спекулировали на скрытой гомосексуальности этих отношений, но существует и более древний мотив, встречающийся в плутовских сказках, где герой-мужчина (жена или мать которого в безопасности сидят дома) и его напарник вовлекаются в череду необычных приключений, – можно вспомнить Ясона, Одиссея или, что еще более убедительно, Дон Кихота и Санчо Пансу. Двое мужчин путешествуют по полям или открытым дорогам и приходят друг другу на помощь гораздо охотнее, чем если бы рядом с ними была еще женщина. Кажется, тут поддерживается давняя традиция приключенческой прозы от Одиссея и его команды или Одинокого Рейнджера и Тонто до Холмса и Ватсона или Бэтмена и Робина.

Духовный наставник Кима принадлежит к тому типу религиозных паломников и путешественников, который известен во всех культурах. Как мы знаем, Киплинг восхищался «Кентерберийскими рассказами» Чосера и «Путешествием пилигрима в Небесную страну» Джона Баньяна[626]626
  Джофри Чосер (ок. 1430 – 1400) – английский поэт; Джон Баньян (1628–1688) – английский писатель и пуританский проповедник.


[Закрыть]. «Ким» в этом смысле больше напоминает произведение Чосера, чем Баньяна. У Киплинга такой же вкус к необычным деталям, странным персонажам, бытописательству, склонности высмеять человеческие слабости. Однако, в отличие от Чосера и Баньяна, Киплинга мало интересует религия как таковая (хотя мы ни в какой момент не можем усомниться в набожности ламы), а больше увлекает местный колорит, экзотические детали и охватывающие всё это реалии большой игры. Ценность достижения Киплинга состоит в том, что, никак не преуменьшая роль пожилого ламы, не принижая искренность его Поиска, Киплингу удается твердой рукой поместить его внутрь защитной оболочки британского правления в Индии. Символически это проявляется в первой главе, где пожилой британский хранитель музея устраивает ламе экскурсию по запасникам, добавляя таким образом к духовному престижу и власти монаха прочность и справедливость британского доброжелательного владычества.

На мой взгляд, эта идея неправильно понимается или даже отрицается многими читателями Киплинга. Но нам не следует забывать, что лама зависит от поддержки и сопровождения Кима, а достижение Кима состоит в том, что он одновременно и не предает ценности ламы, и не пренебрегает своей работой младшего разведчика. На протяжении всего романа Киплинг ясно показывает нам, что лама, мудрый, добрый человек, нуждается в молодости Кима, его консультациях, его шутках; лама даже в открытую признает свою абсолютную, религиозную потребность в Киме, когда в Бенаресе (конец девятой главы) читает джатаку[627]627
  Джатака (история рождения) – произведения литературы коренных народов Индии, описывающие рождение Будды в человеческой или животной форме.


[Закрыть] «Владыка», притчу о молодом слоне, освобождающем старого слона (Ананду) из плена капкана. Очевидно, что лама смотрит на Кима как на спасителя. Позднее, после судьбоносного столкновения с агентами Российской империи, замышлявшими мятеж против британцев, Ким помогает ламе, который, в одной из самых трогательных сцен в прозе Киплинга, говорит: «Дитя, я жил, опираясь на тебя, как опирается старое дерево на новую стену». Ким, движимый любовью к наставнику, тем не менее никогда не забывает о своих обязанностях в большой игре, хотя и признается старику, что ему нужны «немного другие вещи».

Несомненно, что под «другими вещами» подразумеваются вера и неуклонное стремление к цели. Это одна из главных линий повествования, в «Киме» происходит постоянное возвращение к идее поиска. Это и странствования ламы в поисках избавления от колеса сансары[628]628
  В оригинальном тексте Wheel of Life. Колесо сансары – концепция перерождения и цикличности жизни в большинстве индийских верований.


[Закрыть], сложное изображение которого он носит с собой в кармане, и поиски Кимом надежного места на колониальной службе. Киплинг не благоволит ни тому, ни другому. Он следует за ламой, куда бы тот ни отправился в своем желании освободиться от «лживых ощущений тела». И уважение автора романа к странствующему паломнику способствует нашему вовлечению в ориенталистское измерение, создаваемое Киплингом с некоторой долей фальшивой экзотики. Лама привлекает внимание и вызывает уважение практически у всех. Он держит слово, пытаясь собрать деньги на обучение Кима; он встречает Кима в назначенном месте в оговоренное время; его слушают с почитанием и преклонением. В одном, особенно милом, фрагменте из четырнадцатой главы Киплинг заставляет его излагать «фантастическое нагромождение рассказов о колдовстве и чудесах», о сказочных событиях в своих родных горах Тибета. Писатель воздерживается от повторения этих событий, как бы говоря нам, что у старика монаха была своя, особенная жизнь, не воспроизводимая в рамках повествования английской прозой.

Поиски ламы и болезнь Кима совместно разрешаются в конце романа. Читатели многих произведений Киплинга хорошо знакомы с мотивом, который критик Томпкинс[629]629
  Джойс Марджери Санкстер Томпкинс (1897–1986) – британская специалистка по английской литературе, специализировалась на наследии Киплинга.


[Закрыть] справедливо назвала «темой излечения»[630]630
  Tompkins J. M. S. Kipling’s Later Tales: The Theme of Healing. // Modern Language Review 45, 1950. Р. 18–32.


[Закрыть]. Повествование движется к неизбежному великому кризису. В незабываемой сцене Ким набрасывается на подлых иностранных обидчиков ламы, его бумага, которая сродни талисману, рвется, а два несчастных паломника продолжают странствие по горам, утратив покой и здоровье. Ким ждет момента освобождения от тягостной ноши – пакета с бумагами, который он украл у иностранного шпиона. А лама с невыносимой тягостью осознает, сколько ему еще придется теперь ждать, прежде чем он сможет достигнуть своих духовных целей. В этой разрывающей сердце ситуации Киплинг вводит в повествование двух падших женщин. Одна из них – женщина из Шемлегха, брошенная много лет назад сахибом «кирлистиянином», но оставшаяся сильной, полной жизни и страсти (тут уместно вспомнить об одном из самых эмоциональных ранних рассказов Киплинга «Лиспет», где идет речь о тяжелой ситуации туземной женщины, которую любил белый мужчина, но так и не женился и уехал). Между Кимом и похотливой женщиной Шемлегха мелькает искра сексуального влечения и быстро гаснет, и Ким со стариком снова отправляются в путь.

Через какой процесс излечения должны пройти Ким и старик, прежде чем они смогут отдохнуть? Это исключительно сложный и интересный вопрос, на который можно ответить только медленно и обстоятельно, поскольку Киплинг аккуратно не настаивает на жестких границах джингоистского имперского решения. Киплинг не бросает Кима со старым монахом в обманчивом удовлетворении от получения благодарности за хорошо сделанную простую работу. Такая мера предосторожности бывает удачной романной практикой, но бывают и другие императивы – эмоциональные, культурные, эстетические. Ким должен достичь положения в жизни, соизмеримого с той идентичностью, за которую он упорно борется. Он не поддался на искушения Лургана-сахиба и отстоял свое право именоваться Кимом; он поддерживал статус сахиба, даже оставаясь мальчуганом, бегающим по базарам и крышам; он хорошо отыграл свою игру, сражался за Британию с некоторым риском для жизни, а временами с оттенками героизма; он удержал на расстоянии женщину из Шемлегха. Куда он должен прийти? А куда милый старый монах?

Читатели антропологических трудов Виктора Тёрнера[631]631
  Виктор Уиттер Тёрнер (1920–1983) – британский культурный антрополог, исследователь символов и ритуалов.


[Закрыть] легко опознают в перемещениях, переодеваниях и общем непостоянстве (в целом – благотворном) жизни Кима ключевые характеристики того, что Тёрнер называет «лиминальным переходом»[632]632
  «Лиминальное состояние» – в антропологии переходная фаза, когда прошлое социальное положение уже неактуально, а новое еще не обретено.


[Закрыть]. Некоторые общества, пишет Тёрнер, требуют некоего посредника, который связал бы людей в общину, превратил их во что-то большее, чем союз управленческих или юридических структур.

Лиминальные существа, например неофиты в обрядах инициации или совершеннолетия, могут представляться как ничем не владеющие. Они могут наряжаться чудовищами, носить только лохмотья или даже ходить голыми, демонстрируя, что, будучи лиминальными, они не имеют статуса, имущества, знаков отличия, секулярной одежды, указывающей на их место или роль, положение в системе родства, короче, ничего, что могло бы выделить их среди других неофитов или инициируемых. Их поведение обычно пассивное или униженное; они должны беспрекословно подчиняться своим наставникам и принимать без жалоб несправедливое наказание. Похоже, что они низведены и принижены до полного единообразия, с тем чтобы обрести новый облик и быть заново сформированными, наделенными новыми силами, которые помогли бы им освоиться с их новым положением в жизни[633]633
  Turner V. Dramas. Fields. and Metaphors: Symbolic Action in Human Society. Ithaca: Cornell University Press, 1974. P. 258–259. Тонкие рассуждения о проблемах цвета кожи и касты см.: Mohanty S. P. Kipling’s Children and the Colour Line. // Race and Class 31. No. 1 1989. P. 21–40. А также его: Us and Them: On the Philosophical Bases of Political Criticism. // Yale Journal of Criticism. 2 No. 2 1989. P. 1–31. Рус. текст по: Тэрнер В. Символ и ритуал. М.: Наука, 1983. Пер. В. Бейлиса.


[Закрыть].

Киплинг демонстрирует безукоризненное понимание работы этих правил в обществах, показывая, как Ким, ирландский бездомный мальчик, становится значимым участником большой игры британской разведки. Согласно Тёрнеру, общества не могут ни полностью управляться только жесткими «структурами», ни полностью подчиняться маргинальным, пророческим или аутсайдерским фигурам, хиппи или миллионариям[634]634
  Милленаризм – вера в тотальное изменение сообщества.


[Закрыть]: необходимо чередование, чтобы владычество одних умерялось или ограничивалось амбициями других. Лиминальный переход позволяет поддерживать общества, и именно эту процедуру задействует Киплинг в решающий момент фабулы романа и трансформации характера Кима.

Для работы с этими сюжетами Киплинг использует болезнь Кима и уныние ламы. Он добавляет небольшой практический элемент, заставляя неукротимого Бабу – ярого приверженца Герберта Спенсера, духовного и светского наставника Кима в большой игре – появиться, чтобы гарантировать успех предприятия Кима. Пакет с бумагами, изобличающими российско-французские махинации и злодейские проделки индийского принца, безопасно доставлен Кимом. Затем Ким начинает ощущать, говоря словами Отелло, окончание своих трудов:

Он чувствовал, хотя и не мог бы выразить этого, что душа его потеряла связь с окружающим, что он похож на зубчатое колесо, отделенное от механизма, точь-в-точь как бездействующее колесо дешевого бихийского сахарного пресса, что валялось в углу. Легкий ветер обвевал его, попугаи кричали вокруг; шумы многолюдного дома – ссоры, приказания и упреки – врывались в его неслышащие уши[635]635
  Здесь и далее русский текст по: Киплинг Р. Ким. М.: Высшая школа, 1990. Перевод М. Клягиной-Кондратьевой. С. 272–273.


[Закрыть].

На деле Ким умер для этого мира, он, словно герой мифов или лиминальная личность, спустился куда-то вроде подземного мира, из которого, если ему суждено выбраться, он восстанет сильнее и с большей властью, чем раньше.

Разрыв между Кимом и «этим миром» следует залечить. Следующая страница, возможно, и не вершина творчества Киплинга, но близка к этому. Весь фрагмент построен на постепенно пробивающемся ответе на вопрос Кима: «Я Ким. Кто такой Ким?» И вот что происходит:

Он не хотел плакать, – никогда в жизни он не был так далек от желания плакать, – но вдруг невольные глупые слезы покатились по его щекам, и он почувствовал, что с почти слышным щелчком колеса его существа опять сомкнулись с внешним миром. Вещи, по которым только что бессмысленно скользил его глаз, теперь приобрели свои истинные пропорции. Дороги предназначались для ходьбы, дома – для того, чтобы в них жить, скот – для езды, поля – для земледелия, мужчины и женщины – для беседы с ними. Все они, реальные и истинные, твердо стояли на ногах, были вполне понятны, плоть от его плоти, не больше и не меньше[636]636
  Там же. С. 273.


[Закрыть].

Постепенно Ким приводит себя в соответствие с собой и этим миром, и Киплинг продолжает:

В миле от дома на холмике стояла пустая повозка, а за нею молодая смоковница, которая казалась стражем недавно распаханных равнин; веки Кима, омытые мягким воздухом, отяжелели, когда он подошел к ней. Почва была покрыта добротной чистой пылью – не свежими травами, которые в своем кратковременном бытии уже близки к гибели, а пылью, полной надежд, таящей в себе семя всяческой жизни. Он ощущал эту пыль между пальцами ног, похлопывал ее ладонями, и со сладостными вздохами, расправляя сустав за суставом, растянулся в тени повозки, скрепленной деревянными клиньями. И Мать Земля оказалась такой же преданной, как и сахиба. Она пронизывала его своим дыханием, чтобы вернуть ему равновесие, которое он потерял, так долго пролежав на ложе вдали от всех ее здоровых токов. Голова его бессильно покоилась на ее груди, а распростертые руки отдавались ее мощи. Глубоко укоренившаяся в земле смоковница над ним и даже мертвое спиленное дерево подле него знали его мысли лучше, чем он сам. Несколько часов лежал он в оцепенении более глубоком, чем сон[637]637
  Там же. С. 273.


[Закрыть].

Пока Ким спит, лама и Махбуб обсуждают судьбу мальчика. Оба знают, что он выздоровел, и теперь остается только устроить его дальнейшую жизнь. Махбуб хочет вернуть его на службу. Лама, со своей обезоруживающей невинностью, предлагает Махбубу присоединиться к нему с челой и продолжить паломничать по пути обретения истины. Роман завершается откровением ламы, что теперь всё хорошо: