Текст книги "Россия и Европейский Союз в 2011–2014 годах. В поисках партнёрских отношений V. Том 2"

Тут мы подбираемся к вопросу принципиально иного порядка. Звучит он примерно так: осознали ли основные глобальные игроки, что мир сделался как никогда хрупким, что все они нуждаются в международной солидарности ничуть не в меньшей степени, нежели самые слабые, бесправные и беззащитные государства, что общие интересы надо ставить впереди индивидуальных, чтобы защитить последние по-настоящему надежно и эффективно.

Если судить по тому, что они в основном воздерживаются от введения мер протекционистского характера, спасая тем самым глобальную экономику, передали значительные полномочия G20, пусть во многом и на словах, и стараются выходить на взаимные договоренности, ответ, скорее, положительный. Однако если посмотреть на то, что реально происходит в мировой экономике, усиливающиеся дисбалансы и заторможенность в принятии даже самых насущных, кричащих решений, до этого еще очень и очень далеко.

Напрашивающееся объяснение – разрыв в уровнях благосостояния и экономического развития отдельных государств и групп государств и их объединений, различия в целеполагании и моделях социально-экономического и политического развития, необходимость в использовании чуть ли не диаметрально противоположного инструментария для решения стоящих перед ними проблем.

Как уже подчеркивалось выше, поддержание нынешнего статус-кво в мировой экономике означает для них совершенно не сопоставимые вещи. Для богатых держав – сохранение своего благополучия, привилегированного статуса и доминирующего положения. Для бедных – увековечивание бедственного состояния, в котором они находились раньше, эксплуатацию их природных и людских ресурсов на невыгодных для них условиях, продолжение их маргинализации.

Понятно, что восходящие державы, как только в их руках оказываются достаточные рычаги давления, начинают от него отказываться, натыкаясь на упорное сопротивление развитых держав. Особенно наглядно коренные противоречия между старыми и новыми индустриальными державами проявляются в спорах по поводу реформирования мировых финансов, передачи технологии и пересмотра долгосрочных контрактов.

Для США и ЕС вполне достаточным было бы некоторое обновление функций ВБ и МВФ и новых регуляторов при одновременном увеличении средств, предоставляемых в их распоряжение. Страны БРИКС добиваются кардинально иного – большего учета их интересов в деятельности международных финансовых учреждений.

Камнем преткновения при этом выступает долларовый стандарт. Его сохранение означает, что будущее всех тех колоссальных средств, которые заработаны и будут в дальнейшем аккумулироваться развивающимися странами, зависит от Вашингтона и Франкфурта. Поэтому страны БРИКС настаивают на диверсификации международно признанной корзины валют. Они хотели бы добиться более широкого использования в своих взаиморасчетах и расчетах с третьими странами региональных валют, создания новых мировых финансовых центров и введения в текущий оборот в долгосрочной перспективе мировых денег (мировых расчетных единиц).

Кроме того, они крайне обеспокоены тем, что валюта, используемая в международных расчетах и накоплениях, все хуже справляется с отправлением основной функции денег – служить универсальным эквивалентом и гарантировать сбережения.

С переливом технологий дело обстоит не лучше. Вроде бы все международные конвенции по защите интеллектуальной собственности действуют. Развитые страны настаивают на их неукоснительном соблюдении. Однако на деле подъем быстро растущих экономик во многом связан с внелицензионным использованием чужой интеллектуальной собственности, иностранных технологий и ноу-хау. Таким образом они пытаются вырваться из порочного круга зависимости и сократить технологическое отставание.

Однако дело не только в этом. Старые подходы, направленные на закрепление за развитыми странами доминирующего положения в области науки и техники и наукоемкого производства, вступают в противоречие с нарождающимся новым технологическим укладом, требующим работы в режиме открытых информационных систем. Отражением тех новых потребностей, которые он порождает, являются идеи о централизованном выкупе интеллектуальной собственности и передаче ее в свободное пользование.

Перелив технологий – наиболее сложный клубок противоречий в отношениях между Россией и ЕС. На словах обе стороны выступают за стратегическое партнерство. На практике Брюссель видит в Москве в первую очередь соперника и всячески препятствует созданию благоприятного политического климата и правовых рамок для свободного трансферта технологий. Москва считает, что она прежде всего заинтересована именно в этом. Она носится с прожектами типа обмена энергоресурсов на технологии. Однако ЕС от этого, несмотря на все «Партнерства для модернизации», открещивается. Предлог всегда под рукой – усвойте сначала наши стандарты демократии, господства права и уважения прав человека. Все остальное – потом. Или параллельно.

И по вопросу о долгосрочных контрактах ЕС и Россия фактически схлестнулись. Вопреки здравому смыслу, экономической логике, интересам их энергетических компаний. Брюссель даже через не могу стремится утвердить на своем внутреннем рынке принцип свободного доступа к энергоресурсам, хотя он является их нетто-импортером. Для России подрыв доверия к долгосрочным контрактам и их надежности делает бессмысленным ориентацию на рынок ЕС и ставит ее в зависимое положение, по существу убивая какие-либо надежды на равноправное взаимовыгодное сотрудничество и накопление финансовых средств, которые теоретически могут быть брошены на модернизацию экономики.

Но отношения России и ЕС в энергетической сфере – лишь частное проявление гораздо более масштабного противоречия. Между Китаем и всеми западными демократиями. Для поддержания высоких темпов роста экономике Китая необходим неограниченный доступ к природным ресурсам, которые потребляются им во все больших масштабах. Он гарантирует его, скупая право на разработку месторождений в странах Азии, Африки и Латинской Америки и заключая долгосрочные контракты. Тем самым он монополизирует существенную часть добычи и транспортировки природного сырья и обеспечивает свою безопасность на случай их нехватки и нежелательных конъюнктурных колебаний.

У США и ЕС подобный подход вызывает растущие опасения. Их не устраивает, что существенная часть ресурсов фактически изымается из международного оборота. Они не довольны тем, что потенциальный конкурент заранее защищает свои тылы на случай обострения борьбы за доступ к природным ресурсам. Они ни за что не согласятся с тем, что в игру рыночных сил вводятся работающие против них элементы планируемой экономики. Им гораздо выгоднее спотовые цены, на которые они могли бы оказывать определяющее влияние, и зависимость от них всех своих потенциальных конкурентов.

Уже этих нескольких примеров достаточно для того, чтобы вскрыть главную проблему нашего времени. Противоречия между ведущими мировыми игроками достигли очень высокой остроты. Мировая экономика и глобальный порядок, переживающие эпоху трансформаций, сделались особенно уязвимыми. Мир стоит на грани. А значит, для того, чтобы предотвратить развитие событий по неблагоприятному сценарию, помимо сдержанности необходимы формирование общемировой политической культуры, вбирающей идеалы взаимного уважения, учета национальных интересов и традиций основных глобальных игроков, поиска компромиссов и консенсуса. В обязательном порядке нужна заряженность на коллективные действия, достижение договоренностей, их строгое соблюдение и перекрестный уважительный, но пристальный и эффективный контроль.

Кратко набор приведенных требований, предъявляемых к основным глобальным игрокам временем перемен, состоит в деполитизации многостороннего и двустороннего экономического сотрудничества и повсеместном внедрении элементов технократического многоуровневого управления, твердое и неуклонное следование в международных делах элементарной экономической логике.

С точки зрения России, все эти максимы должны соблюдаться, в частности, применительно к мировой энергетике.

Тематика энергетической политики завораживает. О ней говорят и пишут все. Как те, кто хоть что-нибудь понимают в энергетике, так и те, кто на это только претендуют. В результате не найти более запутанного сюжета, более противоречивых подходов. Может быть в этом кроется исток политизации работы энергетической отрасли. Причем такой политизации, уровень которой зашкаливает.

Попытаемся разобраться. Прежде всего, нас интересует, как будут складываться отношения по поводу доступа к энергии и ее использования между ведущими глобальными игроками. То, какую роль различные энергоносители будут играть в будущем. Как это скажется на мировой политике. Начинаем.

1. Энергетика – это борьба за ресурсы. Она структурирует всю глобальную политику. Так было всегда. Меняется только статус доминирующего энергоносителя. В прошлом – уголь. Сейчас – нефть. Завтра – может быть, возобновляемые источники энергии (ВИЭ). Во всяком случае, так считают многие. Или хотят на это надеяться. Может быть природный газ. Будущее не детерминировано. В зависимости от обстоятельств оно будет складываться по-разному.

Однако сейчас борьба ведется по-прежнему главным образом за нефть. Для этого Соединенным Штатам Америки нужен Ближний Восток. Китайская Народная Республика делает ставку на Африку.

Передел нефтяного рынка начался давно. Карты сданы. Вместе с тем, похоже, распечатана новая колода. Передел рынков вступает в новую фазу.

2. Ситуация с энергетическими ресурсами в настоящее время принципиально отличается от той, которая была несколько десятилетий назад. Произошло коренное перераспределение того, кто чем владеет. Даже на начальном этапе деколонизации контроль за добычей и транспортировкой энергоносителей в метрополии осуществляли крупнейшие транснациональные корпорации. Концессии позволяли им всю маржу забирать себе и фактически царствовать на местах.

Потребовался нефтяной шок начала 1970-х годов для того, чтобы все изменилось. Нефтедобывающие страны контроль за ресурсами оставили себе. Раньше правила игры задавали западные ТНК. Теперь сами нефтедобывающие страны. У них нефть. У них залежи. Они владеют ресурсами. Западные компании привлекаются только для добычи и транспортировки. Сильной стороной в этой связке является тот, кто владеет. В случае возникновения конфликтов потерпевшей стороной оказывается зарубежная фирма. Ее фактически выдавливают.

В 90-е годы прошлого века Россия откатилась в дошоковую ситуацию. Иначе говоря, она начала утрачивать контроль за своими ресурсами в отличие от арабских и других добывающих стран. Однако в дальнейшем ситуация поменялась. Никаких революций не произошло. Ничего нетипичного. Россия вернулась в общий тренд.

3. В настоящее время новая структура собственности на ресурсы и их владение накладывается на проблему т. н. исчерпания ресурсов. И самих запасов становится меньше. И новые открываются реже. Каких-то крупных изменений с разведанными запасами ждать не приходится.

Небольшое уточнение. На самом деле на планете нефти очень много. Но вся эта нефть глубокого залегания. Добывать ее дорого. Сейчас это существенный ограничитель. Так, «Бритиш Петролеум» разведала в Мексиканском заливе колоссальные запасы. Но они залегают на глубине пяти километров. Если такую нефть добывать, она становится на вес золота. Другой пример – Штокман на российском Севере. Залежи гигантские. Но его разработка обойдется в копеечку. Пойдет ли она вообще, будет зависеть от мировых цен на энергоносители.

4. Возникшая ситуация всем тем, кто раньше господствовал на рынке, активно не нравится. Она претит мировым ТНК. Она вызывает возмущение коллективного Запада. Его мечта – сломать рынок продавца. Для этого он делает все, что в его силах. Ему нужен рынок покупателя.

Но с нефтью развернуть ситуацию крайне сложно. Объяснение лежит на поверхности. Нефть чрезвычайно ликвидна.

Деньги обесцениваются. Их надо спасать. Любыми способами. В целях хеджирования капиталы вкладывают в ресурсы. Для этого используются золото, платина, кое-что еще. Но золота и платины мало. Нефть вполне может их заменить. Она для этого подходит. И все об этом знают.

Почему подходит? Цена на нее регулируется игрой спроса и предложения. Нефть же – самый выгодный биржевой товар. Самая выгодная вещь. И биржевые, и внебиржевые спекулянты ее с удовольствием покупают.

В результате в игру с нефтью вовлечены тысячи игроков. Соотношение числа сделок к объему продаж по нефти самое высокое. Речь идет о показателе churn ratio. На биржах Нью-Йорка – свыше тысячи. И намного.

5. В этом плане природный газ проигрывает нефти. И очень сильно. Газ – небиржевой товар. Глобального рынка газа не существует. Все рынки региональные или даже локальные. В любом случае – неглобальные.

Газ проигрывает нефти и по физическим свойствам. Его нельзя хранить как нефть. Его не получается разливать, как нефть. Нереально подогнать колонну грузовиков или железнодорожные составы и отправить в них газ. К тому же действует совершенно иная коммерческая схема: газ надо сначала продать по долгосрочным контрактам, иногда на 25–30 лет, а уже потом вкладывать огромные деньги в добычу. Газопроводы тоже стоят очень дорого.

Подземные хранилища строят. Это общая тенденция. Но ситуацию меняет не очень радикально. Слишком дорогое удовольствие. Обычная схема – закачивают летом, когда дешевле и есть излишки, а расходуют зимой. Но не хранят за этим горизонтом.

Еще один фактор препятствует формированию глобального рынка природного газа. Его крайне сложно доставлять из точки в точку. Нефтью можно распоряжаться как угодно. Ее можно везти откуда угодно. Поэтому рынок нефти глобален. Поставки нефти взаимозаменяемы. Продавцов легко менять. Потоки перебрасывать.

Газ локален. Возможности поставок по трубопроводам ограничены расстоянием. Больше чем на 6 тыс. км гнать нельзя. Оказывается слишком дорого. Слишком большие эксплуатационные расходы. На компрессоры. На технический газ и т. д.

Переход на сжиженный газ картину только начинает менять. Ведь надо поддерживать сверхнизкие температуры. Необходимы специальное оборудование и транспортные средства. Это все страшно дорого.

Да, его транспортировка гораздо мобильнее. Но ограничений все равно много. На старте должен быть завод по сжижению. Далее специальные весьма дорогостоящие танкеры. Однако идти они могут только по определенным маршрутам – туда, где есть регазофикаторы. Плюс от них должны тянуться распределительные сети.

Иначе говоря, технической возможности из любой точки гнать в любую другую нет. И в ближайшее время не появится. А с нефтью есть.

Конкретный пример. У Италии три регазофикационные станции. Но все на островах. Это уже ограничения. На газ как на товар. И по емкостям.

Поэтому природный газ не стал таким же биржевым товаром, как нефть. И в обозримой перспективе не станет. Его churn ratio не превышает двухсот единиц. В Великобритании с этим суждением еще могли бы поспорить. Хотя и там прослеживается общая тенденция. На континенте этот показатель ниже порогового уровня. Объяснение очевидно. Продают и покупают природный газ те, кто с ним работает. Опять же в отличие от нефти.

6. Значит, природный газ ограничен местами потребления. Можно выделить четыре основных региона. Это США, ЮВА, СНГ (включая Россию), остальная часть Европы.

В последнее время стремительно наращивает потребление Арабский Восток. В частности, выделяется Алжир.

Растущий рынок – Латинская Америка. Хотя этот рынок сильно отстает по уровню своего развития.

Перспективный рынок – Индия. Дело в том, что Индия испытывает потенциально очень большой дефицит природного газа. Рынок еще ждет своего насыщения. Пока это клочок.

Все эти моменты необходимо учитывать при анализе той геостратегической игры за доступ к ресурсам, которая разыгрывается на наших глазах. На каждом из перечисленных региональных рынков в связи с отсутствием глобального она разыгрывается по-разному.

7. Самый большой рынок – США. Он же самый ликвидный. Самый либерализованный. На нем огромное число покупателей и продавцов. Поэтому имеются возможности чисто рыночной биржевой игры. Цена складывается, если все упростить до примитива, на «Хенри Хабе». Так рынок сложился. Так он устроен. В его основе игра спроса и предложения. Ничего долгосрочного на нем нет. Он в этом не нуждается. Сейчас работает и фактор сланцевого газа.

Но в результате цена на Хабе ниже себестоимости. Она сейчас где-то порядка 6 долларов США за МБТЮ (миллион британских термических единиц). А продается за 4 доллара. Таким образом, не покрываются ни маркетинг, ни накладные расходы. Фирмы работают себе в убыток. Схема нежизнеспособна. Пока американцы выкручиваются. Правда, с большими издержками. Капиталовложения падают. Экология страдает. Долго так продолжаться не может. Цены должны поползти вверх.

8. Европейская Комиссия (подчеркиваю, не Европейский Союз) хотела бы импортировать американскую схему в Европу. Но в Европе она не работает и не может работать. Совершенно другой рынок. Здесь принципиально меньше покупателей и продавцов.

В каждой стране по нескольку игроков. Европейская Комиссия пытается их сломать, раздробить. Вместо ограниченного числа добропорядочных игроков ей нужна «куча жуликов».

Однако даже если это ей удастся, все равно такого рынка, как в США, в Европе не появится. Продавцов-то мало. Всего три. В их числе – Алжир, Норвегия, Россия (Катар, второй в мире производитель, полностью переориентировался со своим сжиженным газом на ЮВА).

Представим себе на секунду, что произойдет, если Европейский Союз перейдет на модель спроса-предложения, как в США. Никакой рынок устанавливать цену не будет. Он все равно не появится. Начнется период манипулирования ценой. Себе в ущерб никто газ везти в ЕС не станет. А достаточно ввести ограничения на поставки, как цены окажутся взвинченными. Напомню еще раз, газ не глобальный товар. Одни поставки заменить другими трудно, если не невозможно.

9. Азия дает третью модель регионального рынка. Япония и Южная Корея (ведущие покупатели) своего природного газа не имеют. Они ничего не добывают. Ничего своего у них нет. Все свои потребности они покрывают за счет импорта. Работают на долгосрочных контрактах. Ничего другого здесь быть не может. Никакой спотовый рынок никому не нужен.

В итоге Япония, Южная Корея – самые надежные и выгодные покупатели. Все продавцы туда хотят.

10. Такова общая картина. Однако в последнее время заработали дополнительные факторы. Среди них выделяется борьба с потеплением климата и ограничения на выбросы. Сложилась парадоксальная ситуация. Ведь что получается. Если мы за экологическую энергетику и «зеленую» экономику, то надо ограничивать потребление угля и нефти. Они наиболее грязные энергоносители. Но не природный газ. На практике получается несколько иначе. Вмешивается геополитика.

Еще один фактор – синдром, связанный с Фукусимой. Повсюду истерика. Набрало силу антиатомное движение. Оно смешало все карты. Вслед за чернобыльским синдромом. Развитие атомной промышленности почти остановилось или, по крайней мере, приостановилось. Германия планирует остановить свои АЭС к 2020 году. В Италии отказались от намечавшихся проектов. Даже среди французов развернулись дискуссии. А ведь во Франции электроэнергия самая дешевая в регионе именно благодаря атомным станциям. Самое главное – атомная энергия дешевле всего. И экологичнее.

Наконец, фактор возобновляемых источников энергии. Они стремительно ворвались на энергетический рынок. Они его частично переформатируют. Ведь плюсов у возобновляемых источников очень много.

Но и минусов тоже. Возможности тех, которые можно использовать, ограничены. У гидроэнергетики есть физические пределы. У ветряков тоже. Если речь о солнечных батареях, то даже в Греции они пока рентабельны только для местных нужд, типа нагрева воды и т. д. К этому нужно добавить то, что объединение индивидуальных установок в сеть крайне затратно. Попросту говоря, оно слишком дорого. По большому счету, альтернативная энергетика существует на субсидии.

Пока, с позиций нынешнего уровня технологического развития, даже в самых передовых странах себестоимость электроэнергии, получаемой от энергоустановок, работающих на природном газе, втрое дешевле, чем от ветряков. В пять-шесть раз дешевле – чем от солнечных батарей.

Конечно, по политическим мотивам можно идти против экономической логики. Можно идти против всего. Но тогда нужно четко отдавать себе отчет в том, насколько теряет в конкурентоспособности национальная экономика.

На практике на рынке возникают жуткие, ничем неоправданные перекосы. Нефть изымают из оборота. Ее стараются не сжигать. Природный газ искусственно делают невыгодным. Официальное объяснение – во имя здоровой окружающей среды и борьбы с изменениями климата. Применительно к природному газу – откровенный обман. Газ относится к разряду наиболее нейтральных и экологически чистых энергоносителей.

11. В чем состоит подоплека политизации экономических решений – ни для кого не секрет. В Европе ведется массированное наступление на интересы России. На Африканском континенте война разворачивается против Китая, захватившего господствующие позиции в Судане и ряде других стран. В фокусе мировой политики не один год находится Иран – крупнейший поставщик нефти и природного газа на мировой рынок, магистральные трубопроводы из которого протянулись в основном на восток.

Качественно новый элемент в геополитической игре – «арабская весна». В этом некогда весьма консервативном регионе, хранящем колоссальные запасы энергоносителей, начали происходить неожиданные, трудно предсказуемые социальные явления. Доподлинно сказать о том, что там происходит, крайне сложно. Но никто не питает иллюзий: политические изменения только начались. Это надолго. До стабилизации здесь еще очень и очень далеко. А геополитическая нестабильность в столь критически важном регионе расшатывает весь мировой рынок энергоносителей. Она будет усиливать его волатильность и в дальнейшем.

Несколько понятнее ситуация с Ливией. Свержение прежнего тоталитарного режима означает одновременно упразднение национального контроля над природными ресурсами. Ливия в прошлом была одним из лидеров в его установлении. Каким бы ни было новое правительство страны, оно будет слабым, зависимым, клиенталистским. Управление ресурсами оно отдаст на сторону. За соответствующую мзду. Оно перейдет к ТНК развитых стран. Тем самым осуществлен насильственный возврат к режиму управления ресурсами, существовавшему до первого нефтяного шока. Пока в отдельно взятой стране. И страна-то невелика. Не сравнить с на порядок более населенными соседями. Но фокус в том, что нефть там самая хорошая и самая дешевая, а прибыль от ее реализации – самая высокая.

Таким образом, впервые в современной истории осуществлен возврат к экономической модели управления ресурсами, при которой покупатель и потребитель сами становятся поставщиками и производителями. Это качественно новая ситуация. Коллективный Запад хотел бы, чтобы такая схема в мировой экономике вновь стала главенствующей.

12. Кратко о том, что нас ждет в будущем. Глобальный рост потребления энергоресурсов неминуем. Его будет подпитывать пробуждение целых континентов. Успехи энергосбережения в этом плане общий тренд переломить не смогут.

Удовлетворить растущий спрос реально только с помощью природного газа. Его доля в энергетическом миксе на настоящий момент не превышает 25 %. Но это сейчас. В скором времени будет под 30 % – уверены специалисты.

Объяснение лежит на поверхности. Природный газ дешевле нефти. Его много. По своим экологическим качествам он намного превосходит конкурентов. Его добыча и транспортировка не требуют субсидий. От его эксплуатации не может быть никаких катастрофических последствий.

13. Однако, как ни странно, страны и компании, сделавшие ставку на добычу и торговлю природным газом, сталкиваются с целым ворохом проблем. Против них ведется самая настоящая война, и торговая, и психологическая, и медиатическая. Но это только одна сторона медали. Вторая заключается в том, что рынок природного газа пока нечестный. Нефть дороже, потому что ликвиднее. В финансовом отношении и с точки зрения получения барышей с ней выгоднее иметь дело. Она дает более высокую норму прибыли. Рынок нефти – глобальный. Однако и это не все. Главное моторное топливо для всех основных видов транспорта получают из нефти. Она нужна всем. На получаемых из нее продуктах ходят авто и суда, летают самолеты и пр.

Тем не менее, это пока. Технологически газ вполне может вытеснить нефть как моторное топливо. Уже сейчас наметился постепенный переход на газ большегрузных автомобилей. Если дело дойдет до реальной конкуренции между природным газом и нефтью, газ выиграет – он дешевле, экономичнее и экологичнее.

В таком случае произойдет коренное изменение геостратегической ситуации. Переход на газ повлечет за собой изменение политических предпочтений всех глобальных игроков.

Для США переход транспорта на газ будет означать выход на самообеспечение энергоносителями. В США газа – и природного, и сланцевого – предостаточно. Соответственно значимость контроля за нефтяными потоками для них резко упадет. И пропорционально – целых регионов. Однако за США всегда останется выбор. При любых обстоятельствах. Им не обязательно полностью переходить на газ. Они могут предпочесть не выходить из тройки основных мировых потребителей нефти. В этом случае они смогут одновременно играть на нескольких досках. Их геополитические позиции будут наиболее сильными. Ведь их зависимость от нефти при любом развитии событий утратит критический характер.

Прямо противоположные последствия грядущие изменения, однако, будут иметь для Китая. Сейчас ему газ особенно не нужен. Энергетический микс у него принципиально другой. Магистральные трубопроводы, связывающие его с газоносными районами, он тянет, исходя из будущих потребностей. Долгосрочные газовые контракты ему нужны, чтобы заранее подготовиться к предполагаемому технологическому сдвигу. Лет через 10–15 ситуация с потреблением газа в Китае может измениться коренным образом. Однако Китай, похоже, переигрывает. Он добивается своего любой ценой. В результате он утрачивает приобретенную им ранее мягкую силу и начинает восприниматься в самых разных уголках планеты как новый колонизатор.

14. Из глобальных игроков наименее внятная экономическая стратегия у Российской Федерации. Если вообще можно говорить, что она имеется. И позиция наиболее уязвимая. Несмотря на колоссальные запасы и высокие цифры добычи и экспорта энергоносителей. Роль России на мировых рынках маргинальна. Москва очень много продает. Но в дележе рынка практически не участвует. Фокус в том, что она оказалась слишком зависимой от продаж. А если ты не создаешь оптимальных условий для продажи своих основных экспортных товаров, ты утрачиваешь инициативу. После введения в действие Европейским Союзом «Третьего энергетического пакета» это становится особенно очевидным.

ЕС в России интересуют две вещи. Первая – колоссальный внутренний рынок, который все еще далек от насыщения. Вторая – энергоносители. Может быть, правда, очередность стоило бы поменять.

Но ЕС во всем мире стремится создать рынок покупателя. С тем чтобы решить эту задачу, ему нужно максимально ограничить роль России в качестве самостоятельного влиятельного игрока.

Факты убедительно свидетельствуют: ни против Норвегии, ни против Алжира никакой войны не ведется. Их никто ни в чем не обвиняет. Хотя, наряду с Россией, они являются основными поставщиками энергоносителей на рынок ЕС. Москву же – постоянно. Под любыми предлогами. При желании информационный повод всегда найдется. Если он отсутствует, его искусственно придумывают.

Про Москву рассказывают любые сказки, в которые привычно верят и общественное мнение, и политики. Мол, Москва выставляет завышенные цены – как цены могут завышаться, если они рыночные или ниже рыночных. Мол, зависимость от нее слишком высокая – не выше, чем от других, причем, никакой зависимости нет, а есть взаимозависимость. Кремль использует энергетику в качестве дубинки для оказания давления на соседей – это по поводу требований о переходе на рыночные, а не политически обусловленные цены. Россия, дескать, является ненадежным, сомнительным поставщиком – и это после 40 лет стабильного снабжения Западной Европы энергоносителями.

Дабы подчинить себе российских поставщиков Брюссель, начиная с 2004 года, проводит, по существу, самоубийственную политику искусственного формирования внутреннего энергетического рынка, противоречащую элементарной экономической логике. Политику чудовищно затратную. Политику, ведущую к повышению, а не понижению цен (дескать, ну и пускай будет дороже, зато поможет стимулировать энергосбережение и повлечет за собой инвестиции в альтернативные источники). Утяжеляющую всю европейскую экономику. Бьющую по конкурентоспособности и России, и самого ЕС.

Трагедия заключается в том, что у России, в силу зависимости от европейского рынка сбыта, на руках почти нет никаких козырей. Переломить ситуацию она не может. Не в состоянии. Кремль лишен возможности разыграть какой-либо более смелый гамбит или эндшпиль, поскольку от потока нефтяных и газовых денег зависят благосостояние правящего класса и социальная поддержка населения.

Вырисовывается своего рода политический тупик. Его причины в какой-то степени связаны с внутренней борьбой, ведущейся в ЕС. Отдельные страны хотели бы вернуться к проведению более разумной и рациональной политики. Как-никак, газопровод в Германию «Северный поток» через Балтийское море построен. Экономические интересы Германии давно вышли за рамки ЕС. Берлину нужны, в качестве партнеров, и Россия, и Китай. У Парижа тоже свои интересы, далекие от полного совпадения с теми, которые отстаиваются ЕС в целом.

Однако Европейский Союз уже давно несводим к отдельным странам или тандемам, даже самым влиятельным. Европейская Комиссия при опоре на большую группу государств-членов ведет свою игру. Она стремится к концентрации и централизации власти в своих руках. Господства в сфере конкуренции ей мало. Энергетика – ключ к захвату сильных позиций в противостоянии национальному государству. И Европейская Комиссия, не стесняясь, разыгрывает эту карту. Просчитываемая цель – добиться передачи на наднациональный уровень исключительной компетенции в области энергетики. То, что при этом в жертву приносят российские интересы, – лишь побочный эффект. Не более того.