Текст книги "Призрачный маяк"

– Нам было приятно, – вежливо ответила Сигне.

– Можно мне это одолжить? – спросил Хедстрём, кивая в сторону снимков. – Я вам все верну.

– Конечно, берите, – протянул снимки полицейскому Гуннар. – У нас электронная камера, так что все файлы есть в компьютере.

– Благодарю, – Патрик положил фото в сумку.

Супруги проводили его до двери. Садясь в машину, Хедстрём видел перед глазами Матса Сверина – мальчиком, подростком, мужчиной. Он подумал, что сейчас нужно взять паузу. Лучше съездить домой пообедать. И поцеловать близнецов.

* * *

– Как провел время с бабушкой? – Мелльберг тоже поехал домой обедать, и стоило ему войти в дверь, как он тут же вырвал Лео у Риты и начал подбрасывать в воздух. Лео зашелся от смеха.

– Типично. Стоит деду прийти домой, как бабушка тут же забыта, – притворно нахмурилась Рита, но подошла и расцеловала Бертиля в обе щеки.

Между Лео и Бертилем была особенная связь. Последний даже присутствовал при рождении ребенка, чему Рита была весьма рада. Но все равно она испытала облегчение, когда Бертиль вернулся на работу на полный день. Да и Пауле это было на пользу. Как бы сильно Рита ни любила своего героя, у нее не было никаких иллюзий по его поводу.

– Что у нас на обед? – Мелльберг осторожно опустил ребенка на детский стульчик и начал повязывать ему слюнявчик.

– Цыпленок с домашней сальсой – твои любимые.

Мелльберг причмокнул. За всю свою жизнь он не пробовал ничего более экзотического, чем картошка с укропом, но Рите удалось его изменить. Ее фирменная сальса была такой острой, что обжигала даже зубы, но Мелльберг ее обожал.

– Ты вчера задержался, – она поставила перед Лео тарелку с детским вариантом и протянула Бертилю ложку, чтобы он покормил ребенка.

– Да, дел у нас по горло. Паула с парнями собирают информацию, но Хедстрём попросил меня остаться в участке на случай обращений журналистов. Ты же знаешь, что никто лучше меня не умеет управляться с прессой.

Он сунул слишком большую порцию в рот Лео, и половина вывалилась обратно. Рита спрятала улыбку. Патрику снова удалось перехитрить начальника. Ей нравился Хедстрём. Он умело манипулировал людьми с помощью терпения, дипломатии и лести и мог добиться всего, чего хотел. К тем же методам приходилось прибегать и Рите, чтобы в их семейной жизни все было хорошо.

– Бедняжка. Это, наверное, тяжело, – Рита положила мужу приличную порцию.

Лео уже все скушал, и Мелльберг принялся за свою еду. Буквально через минуту он уже откинулся на спинку кресла и похлопал себя по животу.

– Было вкусно. И осталось место для десерта, правда, Лео? – Поднявшись, он направился к холодильнику.

Рита понимала, что его лучше остановить, но ей было жаль лишать его любимого лакомства. Достав из холодильника три больших мороженых, Бертиль радостно раздал их домашним. Лео было не видно из-за рожка. Если дать Бертилю свободу, мальчика скоро будет не поднять. Так что мороженое сегодня только в виде исключения.

Фьельбака, 1870 год

Она придвинулась ближе к Карлу, который спал у стены в кофте и рейтузах. Через пару часов ему нужно будет встать, чтобы заменить Юлиана на маяке. Эмели осторожно положила руку ему на бедро и погладила. Пальцы у нее дрожали. Ей было известно, что женщина не должна делать первый шаг, но почему он сам не хочет ее касаться? Более того, муж на нее даже не глядел. И не говорил с ней. Только благодарил за еду, прежде чем встать из-за стола. Все остальное время он смотрел сквозь нее, словно она была из стекла. Но чаще всего его вообще не было дома. Он либо находился на маяке, либо занимался лодкой и рыбачил в море. Она же сидела целый день одна в доме. Делать ей было совершенно нечего. Работа по дому и готовка занимали пару часов, а все оставшееся время Эмели сидела и сходила с ума от скуки. Если бы у нее был ребенок, ей было бы чем заняться. Ее бы так не беспокоило то обстоятельство, что Карл работает с утра до вечера и вообще с ней не разговаривает. Если бы у нее только был ребенок…

Но как она знала из жизни в деревне, женщина и мужчина должны сначала сделать некоторые вещи, чтобы у них появился ребенок. А ничего подобного они с Карлом не делали. Вот почему ее рука сейчас гладила Карла по бедру, совсем рядом с чреслами. С бешено бьющимся от волнения и возбуждения сердцем она заставила пальцы проникнуть в гульфик…

Карл резко открыл глаза и сел на постели.

– Что ты вытворяешь? – спросил он с темными от злобы глазами, отбрасывая ее руку.

– Я… я только хотела… – не могла найти слов Эмели.

Как можно объяснить очевидное? То, что должно было быть очевидным и дня него тоже. Это ведь странно, что они женаты почти три месяца, а ни разу даже не поцеловались. На глаза набежали слезы.

– Я буду спать на маяке, раз в доме мне нет покоя. – Карл протиснулся мимо нее в постели, вскочил, нацепил одежду и бросился прочь из дома.

Его бегство было как пощечина для Эмели. Никогда раньше он не говорил с ней в таком тоне – жестко, грубо, с презрением. И не смотрел на нее так, словно она была отвратительным насекомым, забравшимся к нему в постель.

С залитым слезами лицом Эмели подошла к окну и выглянула наружу. День выдался ветреный, и Карл, борясь с ветром, направлялся к маяку. Она видела, как он вошел в маяк и поднялся наверх, где уже горел свет. Эмели вернулась в постель и разрыдалась. Дом сотрясался от ветра. Казалось, ветер вот-вот подхватит крошечный домик и унесет в никуда. Но это Эмели не пугало. Она предпочла быть где угодно, только не здесь.

Внезапно ей показалось, что ее погладили по щеке. Эмели вздрогнула и открыла глаза. В комнате никого не было. Она натянула одеяло до подбородка и уставилась в темноту комнаты. Наверное, ей показалось. С момента приезда на остров она постоянно слышала странные звуки и замечала странные вещи. Дверцы шкафов были открыты, хотя она точно помнила, что запирала их. Сахарница, стоявшая на кухонном столе, вдруг оказывалась на стойке. Наверное, все это игра ее воображения. От одиночества и скуки у нее начались галлюцинации.

На первом этаже скрипнул стул. Эмели затаила дыхание. Слова старухи, которые она заставила себя забыть, снова прозвучали у нее в голове. Нет, она не пойдет вниз проверять. Она не хочет знать, что происходит в доме, не хочет знать, кто издает все эти звуки и кто только что гладил ее по щеке. Эмели залезла с головой под одеяло, спрятавшись, как ребенок, от всех страхов. Так она и пролежала до рассвета. Больше никаких странных звуков не было.

– Что думаешь? – спросила Паула Йосту. Они купили обед в «Консуме», решив пообедать в участке.

– Что-то странно все это, – сказал Йоста, приступая к рыбному гратену. – Никто ничего не знает о его личной жизни. И при этом все отзываются о нем как о приятном, открытом и общительном парне… Что-то тут не вяжется.

– У меня такое же ощущение. Как можно так тщательно скрывать свою личную жизнь? Что-то же он должен был рассказать за кофе или обедом?

– Ну, ты у нас тоже неразговорчивая.

Паула покраснела.

– Тут ты прав. Но именно об этом я и говорю. Я раньше молчала, потому что не хотела, чтобы правда выплыла наружу. Я не знала, как вы отреагируете, узнав, что я живу вместе с женщиной. Так что остается вопрос – что хотел скрыть от других Матс Сверин?

– Придется нам это выяснить.

Паула почувствовала, как о ее ноги трется что-то мягкое. Это пес Мелльберга Эрнст учуял еду и с надеждой ластился.

– Прости, парень, но здесь тебе ничего не перепадет. У меня только салат.

Однако Эрнст продолжал умоляюще смотреть на нее. Паула поняла, что ему нужны доказательства, иначе от него не отвязаться. Взяв листик салата из тарелки, она поднесла его к носу собаки. Эрнст радостно замахал хвостом, но, принюхавшись, бросил на нее разочарованный взгляд и демонстративно повернулся к Пауле задом. После чего прямиком направился к Йосту, который как раз тянулся за печеньем.

– Подумай, прежде чем кормить его, – предупредила Паула. – Он растолстеет и заболеет, если вы с Бертилем продолжите его раскармливать. Если бы мама не выгуливала его как сумасшедшая, он уже давно подох бы от ожирения…

– Я знаю, но он так жалобно смотрит…

– Хм, – Паула строго взглянула на Йосту.

– Будем надеяться, что Мартину или Патрику удастся что-то выяснить, – сменил тему Йоста. – А то у нас день прошел впустую.

– Ну, я бы так не говорила. – Паула сделала паузу и продолжила: – Это все так ужасно. Быть застреленным в собственной квартире… А еще говорят, мой дом – моя крепость…

– Думаю, он знал убийцу. Дверь не взломана, значит, Матс сам впустил его.

– Еще хуже, – прокомментировала Паула. – Быть убитым кем-то из друзей и знакомых…

– Необязательно знакомым. В газетах много пишут о преступниках, которые звонят в дверь и просят позвонить, а потом убивают хозяев и забирают все ценности. – Йоста закончил с рыбным гратеном.

– Но обычно они выбирают в жертву пожилых людей. А Матс был относительно молодым и крепким мужчиной.

– Тут ты права. Но нельзя ничего исключать.

– Подождем Патрика с Мартином: посмотрим, что они раздобыли. – Отложив вилку, Паула поднялась из-за стола. – Кофе?

– Спасибо, – поблагодарил Йоста. Он скормил еще одно печенье Эрнсту, за что тот благодарно облизнул ему ладонь.

* * *

– Как раз то, что мне нужно, – застонал Эрлинг, растянувшийся на койке. Пальцы Вивиан привычно разминали уставшие мышцы, и он чувствовал, как все его тело начинает расслабляться. Все-таки ответственность тяжелым грузом давила ему на плечи.

– Это такой массаж мы предложим нашим клиентам? – спросил он в подушку.

– Это классический массаж. Помимо него, мы предлагаем тайский массаж и массаж горячими камнями. Можно выбрать массаж всего тела или массаж спины. – Вивиан продолжала массировать, разговаривая с ним низким, успокаивающим тоном.

– Восхитительно, восхитительно…

– И это только основные услуги. Еще у нас целый ряд специальных предложений: скраб с солью и водорослями, светотерапия, маски с морской грязью и так далее. У нас есть всё. Но ты ведь и так все знаешь из проспектов.

– Да, но твой голос – как музыка для ушей… А персонал? Все на месте?

Сознание его начинало затуманиваться от массажа, приглушенного света и гипнотизирующего голоса Вивиан.

– Обучение почти закончено. Я взяла это на себя. У нас прекрасные сотрудники: молодые, талантливые, амбициозные.

– Восхитительно, восхитительно, – довольно вздохнул Эрлинг. – Нас ждет успех, я чувствую!

Вивиан нажала на чувствительную точку, и Эрлинг скривился от боли.

– У тебя тут напряжено, – сообщила она, продолжая массировать больное место.

– Больно! – пожаловался Эрлинг. Сон как рукой сняло.

– Боль изгоняют при помощи боли. – Вивиан надавила еще сильнее. Эрлинг заскулил. – Как ты ужасно напряжен.

– Это все из-за Матса, – выдавил Эрлинг; от боли слезы набежали на глаза. – Полицейские приходили в офис, задавали вопросы… Все это так ужасно!

Вивиан замерла.

– Что они спрашивали?

Воспользовавшись паузой, Эрлинг сделал глубокий вдох.

– Ну, они задавали общие вопросы: каким Матс был коллегой, что нам о нем было известно, усердно ли он работал…

– И что ты ответил? – вернулась к работе Вивиан.

Слава богу, больное место она оставила в покое.

– А что я мог ответить? Матс был замкнутым. Мы не успели его узнать. Но я просматривал его бухгалтерские книги и должен тебе сказать, в документах у него был полный порядок. Так что мне не составит проблем вести дела, пока мы не найдем ему замену.

– Конечно, у тебя все получится.

Теперь Вивиан массировала ему затылок и делала это так чувственно, что у Эрлинга по коже побежали мурашки от удовольствия.

– Так он не оставил незавершенных дел?

– Насколько я вижу, нет…

Эрлинг снова погрузился в блаженно-расслабленное состояние. Пальцы Вивиан продолжали творить волшебство.

* * *

Дан сидел за столом на кухне и смотрел в окно. В доме было тихо. Дети были в школе и в саду. Он вернулся на работу, но сегодня у него был выходной. О чем он уже сожалел. Дан предпочел бы работать. В последнее время он чувствовал себя хорошо только на работе. Стоило собраться домой, как у него начинал болеть живот. И неудивительно: весь дом напоминал ему об утрате. Не только ребенка, но и той жизни, которая у них когда-то была. У него даже появились мысли о том, что назад пути нет, что все утеряно безвозвратно. Они приводили Дана в отчаяние. Он просто не знал, что делать. Это было совсем на него не похоже. Никогда раньше Дан не чувствовал себя таким беспомощным, и он ненавидел это чувство.

Его сердце обливалось кровью из-за Эммы и Адриана. Им еще сложнее, чем ему, было понять, почему мама целыми днями лежит в кровати, отказывается с ними играть, разговаривать, смотреть рисунки, которые они нарисовали, не целует их и не обнимает. Они, конечно, знают, что мама попала в аварию и что братик их отправился на небо. Но они не в силах понять, почему она только лежит и смотрит в окно. И он им маму не заменит. Дети любят Дана, но мама есть мама. С каждым днем Эмма становится все более замкнутой, а Адриан – агрессивным. Дети реагируют на ситуацию по-разному. Дану только что позвонили из сада и сообщили, что он укусил одного ребенка и ударил другого. А учительница Эммы позвонила и рассказала, что если раньше девочка всегда активно работала на уроках, то теперь только сидит и молчит. Но что он может сделать?

Детям нужна Анна, а не он. Своих-то трех дочек Дан знал, как утешить. Они обнимали его, задавали вопросы. Конечно, им тоже было грустно, но совсем не так, как Эмме и Адриану. К тому же они жили неделю у него, неделю – у его бывшей жены Перниллы, так что в их жизни было что-то еще, кроме семейного горя Дана и Анны. Пернилла оказала ему неоценимую поддержку. Развод не был безболезненным, но после аварии она всячески помогала Дану. Во многом благодаря ей Лисен, Белинда и Малин так легко перенесли случившееся. Но у Эммы и Адриана не было никого, кроме него. Эрика пыталась помочь, но у нее самой дел по горло с новорожденными близнецами. Дан поражался, как она вообще еще успевает к ним заглядывать. Так что им с Эммой и Адрианом оставалось только ждать и смотреть, что с Анной будет дальше.

Порой ему казалось, что жена так и проведет остаток жизни в постели, глядя в окно. Дни превратятся в недели, недели – в месяцы, а она так и будет лежать, пока не состарится и не умрет. Дан знал, что преувеличивает, но ничего не мог поделать с мрачными мыслями. Врачи заверяли его, что депрессия со временем пройдет, что ей просто нужно время. Но Дану сложно было им поверить. Прошло уже несколько месяцев с момента аварии, а Анна продолжала отдаляться от него.

За окном синички клевали из кормушек, которые девочки развесили на деревьях. Дан позавидовал их беззаботной жизни. У птиц нет других хлопот, кроме как есть, спать и размножаться. Нет чувств, нет сложных жизненных ситуаций. Нет горя.

Ему вспомнился Матте. Эрика позвонила и рассказала о случившемся. Дан хорошо знал родителей Матса. Они часто встречались в гавани с Гуннаром, и тот всегда с гордостью отзывался о своем сыне. К тому же Матс учился в одном классе с Эрикой, а Дан – в параллельном, но в школе они не общались. Можно только представить, что сейчас переживают Гуннар и Сигне. Мысли о них заставили Дана посмотреть на собственную ситуацию с другой стороны. Если так больно потерять новорожденного ребенка, которого ты еще не успел узнать, то каково это – потерять сына, который вырос на твоих глазах?

Синички вспорхнули и улетели. Не вместе, они разлетелись во все стороны света. И вскоре Дан понял почему: соседская кошка незаметно подкралась и устроилась под деревом, выслеживая добычу. Но птички оказались хитрее. Дан поднялся. Нечего протирать штаны. Нужно попытаться еще раз поговорить с Анной. Сделать все возможное, чтобы вернуть ей интерес к жизни.

* * *

– Как все прошло, Мартин? – Патрик откинулся на спинку стула. Они снова собрались в кухне, чтобы обменяться новостями.

Мартин покачал головой.

– Не слишком хорошо. Я застал большинство соседей дома, но никто ничего не слышал и не видел. Кроме разве что… – заколебался он.

– Да? – спросил Патрик. Взгляды всех обратились к Мартину.

– Не знаю, стоит ли это нашего внимания. У ближайшего соседа не все в порядке с головой.

– Расскажи подробнее.

– Старика зовут Грип. Он живет на том же этаже. Но, похоже, не в себе, – Мартин покрутил у виска, – и у него дома живет с десяток кошек, и… – он сделал глубокий вдох, – он говорит, что одна из его кошек видела машину в субботу ранним утром… видимо, в то же время, когда сосед Леандерссон проснулся от звука выстрела.

– Кошка видела машину? – фыркнул Йоста.

– Тихо, – оборвал его Патрик. – Продолжай. Что он еще сказал?

– Только это. Его нельзя серьезно воспринимать. Старик совсем больной на голову.

– Дети и умалишенные зачастую говорят правду, – пробормотала Анника.

Мартин пожал плечами:

– Это все, что мне удалось узнать.

– Спасибо за работу, – поблагодарил Патрик. – Я знаю, это нелегко – опрашивать соседей. Люди всегда видят или больше, или меньше, чем нужно.

– Да, от таких свидетелей одна морока, – пробормотал Йоста.

– А у вас как дела? – Патрик повернулся к нему с Паулой.

Последняя покачала головой:

– У нас тоже немного, извини. Если верить коллегам, у Матса Сверина вообще не было никакой личной жизни. Никто ничего о нем не знал. Он не говорил ни о хобби, ни о друзьях, ни о женщинах. Но, несмотря на это, все отзываются о нем как о приятном и открытом человеке. Что-то тут не вяжется.

– Сверин что-нибудь рассказывал коллегам о жизни в Гётеборге?

– Ничего, – покачал головой Йоста. – Как сказала Паула, он вообще ни о чем не говорил с коллегами, кроме общих предметов.

– Они знали об избиении? – Патрик встал и подлил всем кофе.

– Нет, – ответила Паула. – Матс сочинил историю о том, что упал с велосипеда и попал в больницу. Этим он объяснил шрамы на лице.

– А как он справлялся с работой? Были проблемы? – поинтересовался Патрик.

– Судя по всему, он был отличным работником. В коммуне им все были довольны. Они говорят, что им повезло нанять такого опытного кандидата, да еще и знакомого с этими местами. – Йоста поднес кружку ко рту и чуть не обжег язык. – Черт!

– Значит, никаких зацепок?

– Нет, – неохотно ответила Паула.

– Ну что ж… будем довольствоваться этим. Или придется снова их навестить. Я ездил говорить с родителями Матса. Но тоже без особой пользы. Даже родителям он ничего не рассказывал о своей жизни. Но, по крайней мере, я узнал, что его бывшая девушка сейчас находится на Грошере. Гуннар, отец Матса, считает, что сын собирался поехать ее навестить. Я с ней свяжусь. – Патрик выложил фото на стол и добавил: – И еще я раздобыл вот это.

– Боже милостивый! – воскликнул Мелльберг. – Как же сильно его избили!

Фото передавали из рук в руки.

– Да, судя по снимкам, это было очень жестокое нападение. Здесь необязательно есть связь с убийством, но я считаю, что нужно затребовать медицинские отчеты и поговорить с гётеборгскими полицейскими. Я бы еще пообщался с коллегами с его предыдущего места работы. Оказывается, он работал в организации, которая помогала женщинам, ставшим жертвами насилия. Может, там кроется мотив преступления? Думаю, мне стоит отправиться в Гётеборг.

– Ты уверен? – спросил Мелльберг. – Ничто не говорит о том, что его застрелили из-за того происшествия в Гётеборге. Скорее это какие-то местные разборки.

– Учитывая, что мы вообще не располагаем никакой информацией о личной жизни жертвы, я считаю, что эта поездка необходима.

Мелльберг нахмурился. Видно было, что ему нелегко принять решение.

– Хорошо, договорились, – сказал он под конец. – Но постарайся что-нибудь разнюхать. Путь неблизкий.

– Приложу все усилия. Я возьму с собой Паулу.

– А мы чем займемся? – поинтересовался Мартин.

– Вы с Анникой проверьте официальную информацию по Сверину. Тайный брак? Развод? Дети? Имущество? Привлекался ли к уголовной ответственности? Все, что найдете.

– Думаю, мы справимся, – Анника посмотрела на Мартина.

– А ты, Йоста… – задумался Патрик. – Позвони Турбьёрну и спроси, можно ли нам зайти в квартиру Сверина. И спроси, когда будут результаты анализов. Они нужны нам как можно скорее.

– Хорошо, – ответил Йоста без особого энтузиазма.

– Бертиль? Ты будешь отваживать журналистов, о’кей?

– Конечно, – выпрямился Мелльберг. – Я готов к атаке.

– Хорошо, тогда до завтра. – Патрик поднялся, показывая, что собрание закончено. Он смертельно устал.

* * *

Энни резко проснулась. Что-то ее разбудило. Прикорнув на диване, она увидела во сне Матте. Во сне она снова ощутила тепло его тела рядом с собой, над собой, внутри себя; услышала его голос, ничуточки не изменившийся, увидела его постаревшее лицо. Но все же прошлое нельзя вернуть назад. Матте любил ту прежнюю Энни, какой она была когда-то. Новая Энни его не устраивала. Энни больше не сотрясала дрожь. Боль в суставах прошла. Но ощущение тревоги – нет. Она вынуждена была мерить дом шагами под удивленными взглядами Сэма.

Что привело ее к такой жизни? Тогда за кухонным столом она доверилась ему, рассказала то, что боялась произносить вслух. Но она рассказала ему не всю правду, не найдя в себе сил рассказать о самых странных унижениях, о вещах, которые она вынуждена была делать против собственной воли. Нет, той прежней Энни нет, она изменилась. Матте понял это, понял, как сильно она прогнила изнутри…

Энни резко села. Ей стало трудно дышать. Прижав колени к груди, она обхватила их руками. В доме было очень тихо. Но внезапно она услышала, как что-то мягко шлепнулось на пол. Энни подняла глаза. Мячик, мячик Сэма медленно катился к ней по полу. Сэм ни разу не играл с тех пор, как они прибыли на остров. Когда же к нему вернется желание играть? С замиранием сердца Энни повернулась. Дверь в комнату Сэма справа от нее была закрыта. Мячик же прикатился из кухни слева. Энни медленно поднялась и вышла в кухню. На мгновение ее напугали тени у стен и потолка, но чувство страха исчезло так же быстро, как появилось. На душе стало спокойно и легко. Никто здесь не желает ей зла. Она это чувствовала, хоть и не знала почему.

Из темного угла кухни раздался смех. Энни посмотрела туда и уловила его очертания. Мальчик. Но прежде чем женщина успела его рассмотреть, он бросился к входной двери. Энни не раздумывая последовала за ним. Она распахнула дверь навстречу холодному ветру. Чувствуя, что мальчик хочет ей что-то показать, она выбежала из дома. Мальчик бежал по направлению к маяку, то и дело оборачиваясь, чтобы убедиться, что она следует за ним. Ветер трепал его светлые волосы. Тот же ветер, с которым она боролась, пытаясь нагнать ребенка. Тяжелая дверь маяка поддалась с трудом, но именно туда забежал мальчик, и ей нужно было за ним. Энни взлетела по крутой лестнице. Ей слышно было, как мальчик смеется наверху. Но добежав до круглой комнаты наверху, она никого там не нашла. Мальчик исчез.

* * *

– Как дела на работе? – поинтересовалась Эрика, прижимаясь к Патрику на диване.

Сегодня муж успел домой к ужину. Поев, они уложили детей и устроились в гостиной на диване. Зевнув, Эрика вытянула ноги и положила на диванный столик.

– Устала? – спросил Патрик, поглаживая супругу по руке. Взгляд его был прикован к экрану.

– До смерти.

– Тогда ложись, милая, – поцеловал он ее в щеку, не отрываясь от экрана.

– Надо бы, но что-то не хочется. – Эрика посмотрела на мужа. – Мне не хватает взрослого времяпрепровождения – мужа и вечерних новостей, а то в моей жизни одно агуканье и грязные подгузники.

Патрик отвлекся от экрана:

– Все хорошо?

– Да, с ними полегче, чем с Майей. Но даже хорошего бывает чересчур много.

– Осенью я буду тебе больше помогать, чтобы ты могла сосредоточиться на книгах.

– Да, и еще у нас будет отпуск. Просто день сегодня выдался тяжелый. И то, что случилось с Матте, так ужасно… Я плохо его знала, но ведь мы учились в одном классе. В младшей и средней школе… – Эрика вздохнула. – Как идет расследование? Ты так мне ничего и не рассказал.

– Ни шатко, ни валко. Мы опросили его родителей и коллег, но никто ничего толком не мог сказать. Этот Матс был очень замкнутым человеком. Одно из двух: либо он был редкостным занудой, либо…

– Либо?

– Либо ему было что скрывать.

– В школе он занудой не был. Очень общительный, открытый. Матс пользовался популярностью у девочек. Он производил впечатление парня, которому удается все, за что бы он ни взялся.

– Так ты и его первую девушку тоже знала?

– Энни, да, но… – Эрика подыскивала слова. – Но она была странная. Не от мира сего. Не пойми меня неправильно. Она нравилась мальчикам, и в этом смысле они с Матсом были идеальной парой. Но у меня всегда было ощущение… что она его использует. Рядом с Энни Матс был как щенок, всегда готовый вилять хвостом ради капельки внимания.

Так что никто не удивился, когда она решила бросить Матса и уехать в Стокгольм. Его сердце, естественно, был разбито. Но, думаю, другого он и не ждал. Такую девушку, как Энни, очень трудно было удержать. Ты понимаешь, что я имею в виду, или я выражаюсь слишком туманно?

– Приблизительно.

– Почему ты спрашиваешь об Энни? Они встречались в гимназии, а это было целую вечность назад, как бы мне ни хотелось все это забыть…

– Энни здесь.

Эрика удивленно взглянула на мужа.

– Во Фьельбаке? Она же здесь тысячу лет не была.

– Нет, но родители Матса сказали, что она с сыном на принадлежащем ей острове в шхерах.

– Гастхольмен?

Патрик кивнул.

– Так его называют. Но вроде у него есть другое название.

– Грошер, – подсказала Эрика. – Но никто его в этих местах не зовет иначе как Гастхольмен. Говорят, души умерших…

– …никогда не покидают остров, – с улыбкой закончил Патрик. – Наслышан я о ваших суевериях.

– Откуда ты знаешь, суеверие это или нет? Мы однажды провели там ночь, и полкласса потом утверждали, что видели привидения. Это, скажу я тебе, очень странный остров. Уверена, никто из нас ни за что на свете не согласился бы провести там еще одну ночь.

– Это все подростковые фантазии.

Эрика ткнула его локтем в бок.

– Не будь занудой. Призраки существуют.

– Конечно. В любом случае я должен пообщаться с этой Энни. Родители Матса сказали, что он собирался ее навестить. Есть шанс, что он делился с ней какими-то подробностями своей личной жизни.

– Я поеду с тобой, – заявила Эрика. – Скажи, когда поедешь, я попрошу твою маму присмотреть за детьми. Энни тебя не знает, – добавила она, опережая протесты мужа, – а мы с ней учились в одном классе. Со мной она не откажется поговорить.

– Хорошо, – неохотно согласился Патрик. – Но завтра утром мне нужно в Гётеборг, так что, наверное, в пятницу.

– Договорились, – сказала Эрика, обнимая мужа.

Фьельбака, 1870 год

– Вкусно было? – задала свой обычный вопрос Эмели, хотя ответ был всегда одним и тем же: кивок Карла и хмыканье Юлиана. Меню на острове, конечно, однообразное, но это же не ее вина. Ели они в основном рыбу, пойманную Карлом и Юлианом, – макрель и камбалу. С собой в деревню мужчины Эмели не брали, хотя сами ездили пару раз в месяц, поэтому закупить еды толком тоже никто не мог.

– Карл, я хотела спросить… – Эмели отложила вилку, так и не притронувшись к еде, – можно мне поехать с вами в Фьельбаку? Я давно не видела людей, и мне доставило бы большую радость снова очутиться на материке.

– Это исключено, – Юлиан наградил ее злобным взглядом.

– Я обращаюсь к Карлу, – спокойным голосом ответила Эмели, не подавая виду, как ей страшно на самом деле. Впервые она осмелилась сказать слово против мужчины.

Фыркнув, Юлиан повернулся к Карлу:

– Ты слышал? Почему я должен терпеть такое от твоей бабы?

Карл, не поднимая глаз от тарелки, ответил:

– Мы не можем взять тебя с собой, – давая понять, что разговор окончен.

Но Эмели, не в силах больше терпеть одиночество, не сдавалась:

– Почему нет? В лодке есть место. Я могла бы сделать покупки. А то мы едим одну макрель с картошкой. Что плохого в моей поездке?

Юлиан аж побелел от злости. Взгляд его был прикован к Карлу, который поднялся из-за стола со словами:

– Ты с нами не поедешь. Разговор окончен.

Натянув куртку, он выскочил наружу. Дверь захлопнулась. С той ночи, когда Эмели попыталась прикоснуться к нему, Карл обращался с ней как с ничтожеством. Равнодушие сменилось отвращением, похожим на отвращение, которое испытывал к ней Юлиан. Эмели понятия не имела, что сделала не так и чем навлекла на себя их гнев. Неужели один ее вид внушал им отвращение? Неужели она такая уродливая, такая жалкая? Эмели вспомнила, как он просил ее руки. Да, все происходило в спешке, но ведь в его голосе были тепло и нежность, разве нет?

– Смотри, что ты натворила, – швырнул приборы на стул Юлиан.

– Почему ты так со мной обращаешься? Что я тебе сделала? – Эмели сама удивилась тому, откуда у нее взялось мужество высказать все то, что у нее так долго было на сердце.

Юлиан ничего не ответил. Только смерил ее презрительным взглядом черных глаз, встал и вышел вслед за Карлом.

На самом деле Эмели подозревала, почему ее не берут собой. Жене не место в пивной у Абеля, куда мужчины непременно захаживали. Поразительно, но они всегда успевали к сумеркам, когда надо было зажигать маяк.

Хлопнула дверца шкафа, и Эмели подпрыгнула на месте. Странно. Входная дверь закрыта, откуда взяться сквозняку? Она замерла и вслушалась в тишину дома. Ни звука. Кроме нее, в доме никого не было. И все же, тщательно прислушавшись, она различила его – звук мерного дыхания, – но непонятно было, откуда он исходит. Словно дышал сам дом. Внезапно звук прекратился, и дом снова погрузился в тишину.

Мысли Эмели вернулись к Карлу и Юлиану. Со вздохом женщина принялась мыть посуду. Она старалась быть хорошей женой, но никак не могла угодить супругу. И ей было ужасно одиноко. Но, несмотря на это, Эмели чувствовала, что не одна на острове. Она слышала странные звуки, ощущала чье-то присутствие. И если раньше они ее пугали, то теперь – нет. Она чувствовала, что никто не желает ей зла.

Склонившись над раковиной и ощущая, как слезы стекают по щекам и капают в грязную воду, она вдруг почувствовала руку на своем плече. Кто-то хотел ее утешить. Эмели не стала оборачиваться. Она знала, что никого не увидит.

Паула потянулась в кровати. Пальцы коснулись волос Юханны, и с этим касанием вернулась тревога. Последние месяцы они почти не касались друг друга. Если раньше они просто оторваться друг от друга не могли, то теперь им нужно было прикладывать усилия, чтобы быть рядом. Как это произошло? Что стало с их большой любовью? К тому же надо смотреть правде в глаза: все началось еще с рождением Лео, но только в последние месяцы стало тревожить Паулу. Они мечтали о ребенке, боролись за него, думали, что тот укрепит их любовь. И в каком-то смысле они добились своего. Но никто не ожидал, что это скажется на их близости.