Текст книги "К морю"

Глава 8

Я не вернулась к нему. Целых два года не появлялась в родном городе, не видела родителей и моря. Конечно же, я скучала, но от новых дел нельзя было оторваться ни на секунду, да и отдыхать мне гораздо больше нравилось в столице с её безграничным выбором развлечений. Раз в месяц я звонила маме или папе, справлялась о их самочувствии, сообщала пару новостей и торопливо клала трубку. Ни мама, ни папа не сказали мне ни слова упрёка, но я чувствовала немой укор в каждом нашем разговоре.

Потом я познакомилась с Рэмом. Он был именно тем мужчиной, который – как я тогда считала – был мне нужен. Когда я начала с ним встречаться, мне наконец перестал сниться Ди… А ведь ещё несколько таких снов, повторявшихся из ночи в ночь, я не выдержала бы, вернулась бы к нему, но судьба подготовила новое испытание.

У Рэма был безупречный вкус и идеальная внешность. Он всегда ходил в костюмах, носил дорогие часы и, несомненно, знал себе цену. Каштановые волосы, стильная причёска, острые скулы, белозубая улыбка – казалось, он сошёл с экрана телевизора. За ним, разумеется, бегали толпами, многие богатые наследницы лелеяли надежду выйти за него замуж, но выбрал он неизвестно откуда взявшуюся меня.

Ухаживал он дорого: изысканные ужины в ресторанах, романтические вечера на крышах небоскрёбов, плавание по реке на кораблях, огромные букеты пышных роз, дизайнерские платья в подарок, просто так, без повода. Но, в отличие от скромных букетиков Ди, от наших ночных прогулок по спящему городу, от наших танцев под песни уличных музыкантов, в ухаживаниях Рэма не было души. Как я могла не замечать этого?..

Через восемь месяцев я вышла за него замуж. Не то чтобы мне очень хотелось этого, но его родители, выросшие в светском обществе, настояли на церемонии. Свадьба была пышная, собралась на неё целая толпа, в том числе репортёры с огромными камерами, от которых невозможно было спрятаться ни на секунду.

Ещё пару месяцев после свадьбы продолжалась наша красивая история, а потом… Он начал всё позднее возвращаться домой, всё меньше времени проводить со мной. Не думаю, что он мне изменял, нет, просто ему очень быстро стало со мной скучно, как будто он достиг цели и не понимал, что делать с этим дальше. Мне хотелось разговоров – таких же долгих, тихих, душевных и волнующих, как с Ди; хотелось простых домашних ужинов, но он предпочитал есть в ресторанах и домой всегда возвращался сытым. Его душа лежала к минимализму, он всем видом показывал, как его раздражают мои гирлянды и подушки, и что он видит в них полное отсутствие вкуса. Но самое главное – он не хотел детей. До свадьбы он, с присущей ему дипломатичностью, обходил этот вопрос стороной, но теперь заявлял прямо: я не готов к этой ответственности, у меня много дел, я не хочу, чтобы ты портила фигуру, ближайшие десять лет точно никаких детей, да и вообще, надо оно тебе?

Спустя четыре месяца в мои сны вернулся Ди. Накануне я прошлась по набережной, где мы виделись в последний раз, и на меня нахлынули воспоминания. Я вспомнила, как он смотрел на меня, сколько было в этом взгляде любви, – именно любви, не гордости за то, что тебе принадлежит красивая женщина, потому что именно это я видела в глазах мужа – и я трудом удержалась, чтобы не расплакаться на людях.

В ту ночь мне снилось, что Ди ищет со мной встречи. Она состоялась – почему-то в переполненном вагоне метро, где мы ехали стоя, он смотрел на меня, и глаза его были полны не привычной светлой печали, а гнетущей тоски и отчаянной мольбы.

– Я не прошу тебя возвращаться ко мне, я лишь хочу, чтобы ты была счастлива, – говорил он, и по моим щекам текли слёзы. Они не исчезли, когда я проснулась рядом с Рэмом, снова вернувшимся домой уже после того, как я легла спать. То сновидение прочно застряло в моей памяти. В ушах звенело: «Он ведь тебя не любит, тебе с ним плохо, зачем ты это терпишь?», а перед глазами стоял поезд, увозящий Ди с платформы, на которой я оставалась совсем одна.

Я посмотрела на мужа. Он лежал ко мне спиной. Уже которую ночь не хотелось обнять его, как было раньше, а его это совершенно не расстраивало. Впервые я позволила себе задуматься о том, что действительно не счастлива с этим человеком. О том, что я не счастлива в этой жизни вообще, думать было слишком страшно.

В следующий раз Ди приснился мне, когда Рэм вернулся домой пьяным. Напивался он редко, но, когда это случалось, становился злым и непредсказуемым. В такие моменты я старалась не попадаться ему на глаза, но он всё равно находил поводы на мне сорваться. Уйти было некуда – с проблемами меня нигде не ждали, всем нужна была лишь моя улыбка. Да и просто пожаловаться кому-нибудь я не могла: в том обществе почти все женщины завидовали мне, поэтому близких подруг в столице у меня так и не появилось.

Я уснула, только когда Рэм свалился на кровать и захрапел. Мне было неприятно лежать рядом с ним, поэтому я съёжилась под пледом на холодном кожаном диване в гостиной.

Во сне я оказалась в комнате, в которой росла. Было тяжело и страшно, и вдруг я почувствовала присутствие Ди – он сидел за моим столом.

– Ты справишься, – произнёс он, обернувшись ко мне. И твёрдо добавил: – Я люблю тебя.

Проснувшись, я не сразу поняла, что до сих пор лежу в богатой столичной квартире. В реальность меня вернул Рэм, который шёл мимо в направлении ванной, хватаясь за стены и чертыхаясь. Я смотрела на него со смесью жалости, отвращения и ненависти к себе. Почему мне понадобилось так много времени, чтобы понять, что я нахожусь не там, где должна, и не с тем, с кем хочу? Но что я могла сделать? Заявиться к Ди после того, как обошлась с ним? Я уже тянулась к телефону, но эта мысль остановила меня. Я не знала, что скажу ему… И совершила ещё одну ошибку: позволила гордости и чувству вины схватить меня за запястье, не сняла трубку и не набрала номер, который всё ещё помнила наизусть. Впрочем, тогда это уже не имело значения…

Я терпела ещё несколько недель. Пыталась наладить отношения с мужем, ругала себя за мысли о другом человеке, но раз за разом засыпая с Рэмом, неизменно просыпалась с Ди в мыслях и в сердце. Все разговоры с мужем заводила я, Рэма наши отношения как будто не интересовали. Он отмахивался, говорил, что занят на работе и устал от меня, и даже боли от этих слов уже не было. Я всё чаще вспоминала наши с Ди прогулки по Приморскому, мой лёгкий белый сарафан, в котором было так удобно, – не то что в новом кружевном белье и туфлях на каблуках, носить которые обязывал статус.

Однажды утром, собираясь на работу, Рэм сказал, что не придёт ночевать.

– Хотим с Арнольдом развеяться, – объяснил он, застёгивая ремень, стоивший как целая зарплата моего отца. Арнольдом звали его друга, который не понравился мне с первой встречи. Он постоянно отпускал какие-то мерзкие шуточки и не мог нормально поддержать разговор, если речь шла не о его работе или не об очередной интересно проведённой ночи… Я не понимала, почему Рэм с ним общается. Сказать по правде, я вообще его не понимала и не знала – как и он меня. Мы выбрали друг друга по внешней оболочке, и как только у него отпала необходимость показывать себя в лучшем свете и делать вид, что его интересует мой внутренний мир, наша хрупкая связь окончательно развалилась.

В ту одинокую ночь наконец-то окончательно стало понятно, что я не люблю это место, не люблю свою жизнь, ненавижу себя – такую, какой стала. Среди ночи я позвонила маме и расплакалась в трубку. Она забеспокоилась, заговорила со мной ласково, словно я не бросила её, не предала всё, чему она меня учила. Я плакала и выплёскивала всё, что так долго держала в себе. Говорила, что мы с мужем не любим друг друга, что я не счастлива в этом городе и никого не делаю счастливее. И наконец высказала вслух мысль, которая давно зародилась в моём подсознании:

– Мама, я хочу домой.

И она, конечно же, сказала:

– Приезжай, девочка моя. Мы давно тебя ждём.

Я тут же начала собирать вещи. «Ди тоже меня ждёт, – думала я. – Если он ещё не нашёл другую девушку, он всё так же сильно меня любит и обязательно простит».

Я вернулась в Приморский налегке и сразу же отправилась к Ди – в это время он должен был быть в своей школе. Подошла к двухэтажному белому зданию, поднялась по ступенькам, и в глаза мне бросилась висящая у двери фотография Ди. Под ней на маленькой полочке лежали две свежие гвоздики. Мне показалось, что я схожу с ума. земля закружилась под ногами, голос в голове твердил, что это какая-то ошибка. С трудом я решилась открыть дверь и шагнула внутрь. В школе меня тут же встретил взгляд Кассандры – девушки-администратора. Её глаза расширились, она медленно встала и выдохнула:

– Ты…

Из меня вырвался крик:

– Где он, что с ним?! – и страшная кривая усмешка исказила красивое лицо Кас.

– У тебя хватило совести сюда вернуться? – она посмотрела на меня с нескрываемой злобой. Конечно, она не была мне рада. Она видела, как страдал Ди… и хотела заменить ему меня. Но он остался верен той, что совсем этого не заслуживала.

Но не Кассандра занимала меня в тот момент. В голове было пусто, и только одна мысль стучала в висках: его больше нет. Потом мне вдруг сверкнула надеждой глупая, но спасительная мысль, и я взмолилась:

– Если это шутка, вы имеете на неё право, я заслужила это, если вы хотели так меня испытать, наказать – посмотри на меня, я не знаю, как жить дальше, и знаю, что никогда себя не прощу. Прошу тебя, скажи мне, что он жив, и я больше не потревожу его, только скажи, что всё это неправда.

Кассандра не была безжалостной, более того, она была чуткой и, наверно, по одному моему взгляду поняла, что эта потеря наказала меня сполна. Кас отвела взгляд и холодно, но уже без злобы, сказала:

– Даже злейшего врага я не стала бы так жестоко наказывать.

Я не помню, что было дальше – кажется, у меня началась истерика. Кассандра сжалилась надо мной: усадила на стул, налила воды, и когда я немного успокоилась, открыла дверь в кабинет Ди. Там всё осталось таким, как в тот день, когда он в последний раз уходил с работы, думая, что вернётся завтра. На столе царил творческий беспорядок, чехол гитары, на которой он играл в перерывах, был расстёгнут, словно музыкант прервался совсем ненадолго. Я невольно оглядела кабинет, как будто надеясь, что Ди появится из какого-нибудь угла и рассмеётся, но помещение молчало, застыв перед нами музейным экспонатом. Наконец я спросила, как он погиб, с трудом веря своим словам.

– Утонул. – Кассандра снова не смотрела на меня. – В море.

Позже я узнала, что случилось это в день моей свадьбы, о которой сразу же рассказали газеты. На море тогда был шторм. Оно будто бы тоже злилось на мой поступок, и вся природа вместе с ним. Ди узнал о моей свадьбе и пошёл на берег, не глядя на сильный ветер, дождь и огромные волны. О том, что было дальше, тоже написали в газетах: он спас одного из рыбаков, чья лодка разбилась о скалы, попытался спасти второго, но море больше не отпустило его…

Я долго не могла это принять. Вернулась к родителям, но не была способна оценить ту любовь, которую они мне давали, заботу, которой окружили. Мир стал пустым без Ди, я ненавидела себя до глубины души, даже море не могло меня утешить, ведь я посмела злиться и на него. Однажды я решила наложить на себя руки… Не стану описывать это в подробностях. Напишу лишь, что, заглянув в глаза смерти и увидев отчаяние своих родителей, я поняла, что мне всё ещё есть, для чего жить, что я не имею права умирать. После всего, что я сделала, сбежать от расплаты было бы слишком просто.

Я продолжила жить рядом с людьми, которые меня любили, закончила обучение в университете и нашла работу, которая мне нравилась. Я ещё многое повидала, со многими пообщалась и многое поняла, а когда вдруг снова становилось невыносимо больно, несла свои печали морю, и оно всякий раз утешало меня: его безусловная любовь прощает ошибки, принимает всех, кто приходит за покоем. Пришлось потратить не один десяток лет на то, чтобы перестать бесконечно винить себя и мечтать всё изменить, но в конце концов мне это удалось, и тогда стало гораздо легче: чтобы быть счастливой в настоящем, надо принять своё прошлое, каким бы оно ни было.

Когда умерли родители, я нашла смысл своей жизни в том, чтобы помогать заблудшим и тяготящимся какой-то болью людям – таким же, как я. Каждый из них оставляет след в моём сердце, учит чему-то новому: люди, как книги, бывают похожими, но никогда не бывают одинаковыми, поэтому я не устаю читать их уже много лет. Я беру на себя смелость надеяться, что вместе с морем их лечит внимание, которое я стараюсь уделять каждому. Если и можно искупить мою вину, то только помогая другим. И море, сжалившись надо мной, приводит и приводит сюда тех, кому нужна тишина и радость. Однажды я пойму, что достаточно сделала на этой земле, и море заберёт меня к моему Ди…»

Глава 9

Руслана позвонила после обеда и пропела в трубку:

– Я поступи-ила!

– Даже не сомневалась, что так и будет, – улыбнулась Сиэль.

– Спасибо, спасибо тебе, моя лампочка! – кажется, Руслана буквально прыгала от счастья.

– Мне-то за что?

– Да без тебя я ещё сто лет не решалась бы попробовать! Ну и без Ника тоже…

– Ага, а без бабушки Олы ты с нами бы не познакомилась, так что не забудь поблагодарить и её.

– Не забуду! – Сиэль живо представила себе, как на этом моменте Руслана тряхнула головой, и её мелкие кудряшки запрыгали, будто тоже не могли нарадоваться. – Кстати, об этом. Может, мы к вам в гости нагрянем? С мамой моей познакомишься, ребят позовём, заодно и бабушке Оле выскажу всё, что о ней думаю!

– Было бы здорово! – загорелась идеей Сиэль. – Я поговорю с бабушкой, но, зная её, можете уже собираться.

В ближайший выходной в «Маяке» устроили настоящий праздник. Сиэль украсила столовую вырезанными из бумаги нотками, Ирэн испекла большущий торт, столы сдвинули вместе.

– Что праздновать будете? – спрашивали постояльцы, заметившие суету.

– Сбывшуюся мечту, – отвечала бабушка Ола – без улыбки, но с добрым светом в глазах.

– Присоединяйтесь, кстати, – приглашала Сиэль. – В программе вкуснейший торт, истории новоиспечённой студентки творческого вуза и живая музыка!

Гости с удовольствием принимали приглашения, и к вечеру за столом собралась большая тёплая компания. Виновница торжества сидела между мамой и Николасом, по очереди одаривая их нежными взглядами.

– Русланушка, – обратилась мать к Руслане, когда от торта осталась пара кусочков, и довольные гости отодвинули от себя тарелки.

Русланушка. Как ласково. Как легко они выражают свою любовь друг к другу, как спокойно её принимают. Я ведь не завидую им, нет?

– А споёшь нам ту песню, про воспоминания? Помнишь, ты с хором в детстве пела?

– Ой, мамочка, конечно! – былое стеснение Русланы развеялось без следа, и она с готовностью вскочила из-за стола.

Когда я в последний раз называла маму мамочкой?

Руслана сыграла проигрыш на пианино и запела пронизанную светлой ностальгией песню о детстве, смехе, маминой улыбке, о моментах, которые никогда не вернёшь, но всегда будешь помнить. Дьюван почувствовал, что Сиэль сжала его руку, и вопросительно посмотрел на девушку. Та кивнула ему и перевела взгляд на мать Русланы, на глазах которой появились слёзы. Когда Руслана закончила песню хрустальным арпеджиато и обняла маму, Сиэль почувствовала, что и сама сейчас расплачется.

– Мне надо повидать маму, – тихонько сказала она Дьювану. Тот внимательно посмотрел на неё и спросил:

– Хочешь, выйдем, поговорим?

– Ничего, потом, – и Сиэль пошла подпевать Руслане следующую песню.

«Потом» наступило, когда гости тепло поблагодарили за всё хозяйку «Маяка», сели в машину и растворились в наступивших сумерках. Дьюван и Сиэль рука об руку спустились к морю: здесь им было спокойнее разговаривать.

– Знаешь, – начала Сиэль, – я ведь, можно сказать, сбежала из Ормигона.

– Тебе там было плохо, – напомнил Дьюван.

– Да, – согласилась Сиэль, – тогда мне действительно нужно было уехать. И сейчас моё место здесь, вряд ли я когда-нибудь уеду в Ормигон насовсем… Вообще в любой город, где нет моря. Просто… Я не хочу жалеть, что не додала своей маме любви. Хочу навестить её теперь, когда, благодаря морю, бабушке Оле и тебе, в моём сердце как никогда много любви. А ещё хочу опять побродить по Ормигону, но более сильной, чем когда уезжала. Не зажмуриться и убежать без оглядки от призраков прошлого, а посмотреть им в глаза – может, ещё не всем, но хотя бы некоторым, – и уехать с чувством благодарности за всё, что случилось со мной там.

– Подождёшь, пока я улажу дела и смогу поехать с тобой? – спросил Дьюван. Сиэль посмотрела на него с благодарной улыбкой, но помотала головой:

– Нет, солнышко, с этим я должна справиться – и справлюсь – сама. Как сказала однажды бабушка Ола: «Чтобы стать счастливой в настоящем, надо принять прошлое, каким бы оно ни было». Оно сделало меня мной, и я должна с ним помириться. Сама.

– Хорошо, – Дьюван прикоснулся губами к её виску. – Я буду тебя ждать.

***

Праздничный ужин в честь приезда Сиэль получился скомканным и неловким. Отчим сперва старался непринуждённо поддерживать разговор, но полная отрешённость Сиэль заставила его поскорее покончить с трапезой и тактично удалиться, оставив маму с дочкой наедине. С одной стороны, именно этого Сиэль и хотела, с другой – с удовольствием оттянула бы трудный момент разговора. Но если выжидать подходящего случая, можно так и уехать ни с чем.

Просто начни говорить то, что собиралась. Просто заставь себя начать.

– Мам, ты знаешь, – с усилием выговорила Сиэль, не поднимая глаз от тарелки, – я хотела сказать… Кажется, теперь я тебя поняла.

Мать ничего не ответила, но Сиэль чувствовала на себе её пристальный взгляд.

– Я о папе, – Сиэль наконец нашла силы поднять голову и посмотреть маме в глаза. С тех пор, как дочь повзрослела и перестала упрашивать маму простить папу, получая в ответ сначала крики и слёзы, потом – плохо сдерживаемое раздражение, они больше ни разу не разговаривали о нём. И вдруг – ни с того ни с сего – Сиэль заводит разговор на тему, которую обе много лет сознательно и прилежно обходили стороной.

– Это очень больно, когда изменяют. Я теперь понимаю, почему ты не смогла простить.

Я не знаю, что говорить дальше. Этого достаточно? Нужно что-то ещё добавить? Я вообще имела право такое говорить? Что она теперь ответит? Что она будет делать? Отодвинула стул. Встаёт. Обходит стол, идёт ко мне. Надо встать? Да, наверно, надо тоже встать.

Не говоря ни слова, мама подошла к дочери и осторожно, будто хрустальную, обняла её. Та замерла, боясь даже вздохнуть, потом осторожно положила руки на спину матери.

– Ради тебя, может, и стоило смочь, – услышала Сиэль тихий шёпот над ухом. – Прости меня.

– Нет-нет, – у Сиэль предательски защипало в носу. – Не надо было ради меня… Главное, что ты счастлива.

Мама обняла её смелее, и Сиэль понемногу расслабилась в крепких тёплых объятиях. Сколько лет они не обнимались так долго? Кажется, с тех самых пор, как искали утешение в объятиях друг друга после смерти бабушки. Но если это и сблизило их тогда, то совсем ненадолго.

По щекам Сиэль покатились слёзы, и впервые за долгое время она разрешила себе не прятать их от мамы.

– Я люблю тебя, – произнесла та.

– И я тебя, – давясь спасительными освобождающими рыданиями, ответила Сиэль.

Лёд был сломан в первый же день приезда, и оставалось ещё два полных дня, чтобы окончательно растопить его осколки. Мать и дочь как будто бы заново узнавали друг друга, осторожно открывая одна другой те уголки своих душ, которые много лет назад невольно заперли на замок. Они вместе гуляли по Ормигону, и мама рассказывала о своём детстве и о раннем детстве дочери, которого та совсем не помнила. Сиэль впервые услышала, как мать спокойно говорит об отце – без ненависти, без слёз, просто упоминает, если приходится к слову.

– А тебе не понравилось бы, если бы я близко общалась с ним сейчас? – решилась спросить Сиэль.

– Ты уже взрослая, – пожала плечами мама. – Можешь решать сама. А у меня уже другая жизнь, сколько можно держаться за старую.

Сиэль невольно улыбнулась тому, как похожи их с мамой мысли.

– А что, он хочет общаться? – спросила мама после короткой паузы.

– Да нет, не появлялся давным-давно уже и вряд ли появится, а я даже не представляю, как его можно найти. К тому же, мы, считай, чужие люди теперь, он меня и не узнает, наверно, если встретит. Но чисто гипотетически – было бы, пожалуй, интересно с ним по душам поговорить.

Больше об отце они не разговаривали. Покупали мороженое и сладкую вату, плавали по городскому пруду на катамаране – совсем как в счастливые времена, когда Сиэль была маленькой. Пришла пора создать новые воспоминания и снять налёт отчуждения и боли со старых. Ормигон оставался для Сиэль чужим, каждую ночь, проведённую здесь, ей снилось море, но теперь она чувствовала к этому городу не страх, ненависть и отвращение, а благодарность. К тому же, он стал местом, в которое у неё есть причина возвращаться, где её ждут тепло, открытость и понимание, а не замкнутость и неловкость. Чем больше таких городов, тем уютнее становится жить на огромной планете.

***

Дьюван встретил Сиэль на вокзале и проницательным взглядом любящего человека по одному её виду понял, что поездка прошла как нельзя лучше. Казалось, что с плеч девушки упал тяжёлый груз, и непривычная лёгкость ещё была для неё в новинку, каждый новый шаг без придавливающей к земле тяжести казался чудом.

– Представляешь, – рассказывала Сиэль Дьювану, пока они рука об руку шли к машине, – для меня это так странно почему-то было… Мама у меня прощения попросила. За отца и за бабушку: я же, можно сказать, одна о ней заботилась, когда та болела, и от мамы поддержки не чувствовала.

– И как, получилось простить?

– Конечно. Я ведь за этим и ехала, на самом деле. Понять, что прощаю её и самой попросить прощения.

– А тебе за что извиняться?

– Я совсем не думала о том, как ей было тяжело. Кто знает, как я себя вела бы на её месте? Мне вообще нравится себя ставить на место другого человека: так легче простить. Но сначала, конечно, нужно разобраться, что он чувствовал, а это не так просто.

– Мне кажется, близких прощать в принципе легче, – заметил Дьюван. – Я имею в виду не родственную близость, а духовную: если она настоящая, люди, пусть даже спустя годы, могут забыть обиды и больше никогда о них не вспоминать.

– Это так, конечно, но на близкого и обидеться проще. Чужой человек никогда не сделает так же больно, как родной.

– Да ну, – вырвалось у Дьювана. Сиэль заметила его саркастический тон и встревоженно заглянула ему в лицо. Она знала этот его взгляд, появлявшийся редко, но всякий раз пугавший её: взгляд, устремлённый куда-то сквозь время, полный ненависти, в которую она отказывалась верить. Дьюван никогда не объяснял ей ничего в такие моменты, только очень быстро переводил тему. Вот и сейчас он посмотрел на неё своим обычным тёплым взглядом и спросил:

– Не хочешь ко мне поехать? Ты ведь только завтра работать начинаешь.

– Хочу, – кивнула Сиэль, стараясь отогнать неприятные эмоции.

Я должна с ним об этом поговорить… Но не сейчас, сейчас я слишком соскучилась.