Текст книги "К морю"

Глава 10

Заходя в красивый трёхэтажный дом, где Дьюван снимал квартиру, Сиэль немного волновалась. Они не раз сидели в её комнате на подоконнике, читая друг другу вслух, или валялись в обнимку на пушистом ковре, но в гостях у Дьювана она не была ни разу.

Его студия была довольно скромной, но обставленной со вкусом и чисто убранной. Огромное окно пропускало в помещение мощный поток света, кровать была застелена мягким белым покрывалом.

– Тут не очень-то обжитое место, – Дьюван положил ключи на стеклянный столик. – Я буквально прихожу сюда только помыться и поспать.

– Её можно сделать очень уютной, – заметила Сиэль, оглядывая квартиру.

– Не сомневаюсь, что ты способна сделать уютным любое пространство, – Дьюван поцеловал Сиэль в лоб и пошёл мыть руки. Прежде чем пойти за ним, Сиэль ещё раз окинула взглядом комнату и заметила на прикроватной тумбочке фотографию в рамке. На снимке был черноволосый кареглазый подросток, обнимающий хохочущую девочку, в которой было что-то неуловимо похожее на юношу.

– Это ты там на фотографии? – спросила Сиэль, заходя в ванную. Дьюван посмотрел на её отражение в зеркале.

– Ага, – он принялся вытирать руки.

– С сестрой? – Сиэль пыталась говорить непринуждённо, но чувствовала себя совсем не так – и сама не могла понять, почему.

– Ага, – повторил Дьюван и вышел.

Он сидел на краешке дивана и заказывал доставку еды, уткнувшись в телефон. Сиэль опустилась на пол и положила голову на колени Дьювана.

– Она красивая, – произнесла Сиэль и, помолчав, добавила: – Почему ты никогда мне её не показывал?

Она уже подумала, что Дьюван так ничего и не ответит, но он всё-таки отозвался:

– Не знаю, Си. Мне тяжело думать, что она могла бы быть всё ещё жива, что вы могли бы стать подругами, что она бы радовалась, видя меня счастливым с тобой… И тяжело делить память о ней с теми, кто её не знал.

Сиэль подняла голову и посмотрела на Дьювана.

– Ты можешь рассказывать мне о ней больше, чтобы я её узнала, – робко предложила она. – После смерти бабушки я очень часто говорила о ней и долго записывала в толстую тетрадь все-все свои воспоминания. Из-за этого у меня было – и до сих пор есть – чувство, что она по-прежнему со мной, и если я что-то забуду, то всегда смогу перечитать свои записи… Это банально, конечно, но люди правда живут, пока мы их помним и говорим о них.

Люди живут, пока их не убивают.

– Да, да, ты права. И всё-таки… не знаю.

Он отложил телефон и провёл рукой по волосам Сиэль.

– Мы с тобой разные, солнышко, – Дьюван смотрел на неё с грустью. – Для тебя даже смерть – о жизни. А для меня смерть… такая смерть… это потеря, с которой я не нахожу сил смириться, да и не пытался, наверно, никогда. Ты вспоминаешь, как бабушка жила, а я вспоминаю, как Вельта умирала… Как будто, раз за разом показывая мне эту картину, мозг хочет убедить меня, что её нет, совсем нет и не будет, а я всё не могу в это поверить.

Дьюван вдруг испугался своей открытости и поспешно потянулся к телефону, но Сиэль перехватила его руку.

– Но если так случилось, может быть… Тебя не успокаивает мысль, что для неё так лучше? Кто знает, как сложилась бы её жизнь?

По лицу Дьювана Сиэль поняла, что говорить этого не стоило.

– Фатализм… – с плохо скрываемым презрением проговорил Дьюван. – Нет, в этом мы с тобой тоже, к сожалению, слишком разные. Я привык считать, что всё зависит от людей, в частности, от меня, а фатализмом можно объяснить всё на свете: так, мол, было суждено, это вовсе не я облажался.

– Просто ты не рассказывал, что произошло, – заметила Сиэль. Её рука всё ещё лежала на руке Дьювана, но она чувствовала, как между ними, мешая понимать друг друга, появляется что-то вроде невидимого стекла. Сиэль ощущала это стекло и раньше, но оно всегда быстро рассыпалось на мельчайшие осколки.

Дьюван тоже почувствовал это, но чуть-чуть по-другому: он против своей воли отгораживался от Сиэль, чтобы не пустить её в самую болезненную часть души, чтобы не раскрыть своей цели, стремление к которой испугало бы её чистое сердце. К тому же, понимая в глубине души, что во многом не прав, Дьюван злился на каждого, кто обращал на это его внимание и читал ему наставления, пусть даже заботясь о нём самом. Только от Николаса он мог терпеть такое, да и то большей частью благодаря редкости, уместности и прямоте замечаний друга. Дьюван знал, что все слова Николаса – лишь его мнение, а не попытки переубедить, как в случае с матерью. Дьюван боялся, что Сиэль, в отличие от друга, не станет принимать в нём всё, от чего он не собирался избавляться, и злился сразу и на неё, ещё ничего не успевшую сделать, и на себя, с трудом контролирующего эмоции.

– Её убили, – глухо сказал Дьюван после долгой паузы. – У меня на глазах, и я не сделал ничего, чтобы это предотвратить. Поэтому я считаю, что это моя вина – и вина того… – Дьюван проглотил ругательство, – кто сбил её на своей проклятой тачке и поехал дальше.

Дьюван сжал зубы и отвернулся от Сиэль.

Когда я уже научусь сдерживаться, чтоб меня!

Как и во время чтения дневника бабушки Олы, Сиэль всей душой ощутила чужую боль и собственную беспомощность. Она знала, каково это – не суметь спасти любимого человека, и как бесполезны в такие моменты бывают любые слова. Но то, как долго Дьюван не мог примириться со своей потерей, пугало Сиэль. Сколько времени ему ещё понадобится? Сможет ли она справляться с его беспомощной злобой, с его закрытостью, если он будет продолжать прятаться, и со всей тяжестью его груза, если он всё-таки решит открыться ей полностью, не ограничиваясь скупыми фразами?

Дьюван совладал с собой и посмотрел на Сиэль обычным ласковым взглядом.

– С тех пор я так и не сумел почувствовать себя по-настоящему счастливым, – он взял её руки в свои и немного устало улыбнулся, – пока не встретил тебя.

Она улыбнулась ему в ответ и вытерла плечом слезинку с щеки.

– Я люблю тебя, – прошептала она.

– Я тоже тебя люблю.

Какое-то время они смотрели друг другу в глаза. Он коснулся её лица – так осторожно, словно она была нежнейшим цветком. Потом притянул к себе и начал целовать её волосы, щёки, губы… Чувства, которые они испытывали друг к другу, забурлили в них и захлестнули с головой, заставив забыть о так и не заказанной еде, о жизни города за окном и обо всём, что тяготило их. Остались лишь две души, поющие в унисон, два сердца, бьющихся с неистовой скоростью, два тела, между которыми больше не было расстояния.

Глава 11

Он полюбил её с первого взгляда – крохотную, смешную, голубоглазую. Она смотрела так, словно хотела разом окинуть взглядом весь мир, всё разузнать, на всё полюбоваться, во всём найти повод для восхищения. Но для Дьювана главным поводом стали её большие глаза, которые как будто освещали всё вокруг. Он сам был ещё совсем ребёнком, но рядом с ней чувствовал себя взрослым, большим и сильным. Её отец не горел желанием заботиться о дочери и проводить с ней время, и Дьюван не без удовольствия взял эту роль на себя. В ответ сестрёнка радовала его бесчисленными улыбками и трогательными успехами. Наверно, трудно найти брата и сестру, которые были бы так близки, несмотря на большую разницу в возрасте.

Даже когда Дьюван пошёл в школу, и времени у него стало меньше, он каждый день находил хотя бы полчаса, чтобы пообщаться с сестрёнкой. Когда ей исполнилось девять лет, у них появилась традиция: каждую субботу Дьюван освобождал утро или вечер, чтобы погулять с Вельтой. К тому моменту он уже начал зарабатывать первые деньги, с интересом хватаясь за любые возможности, и ему было особенно приятно радовать сестрёнку вкусностями и катанием на аттракционах без участия родителей.

Всё случилось в одну из таких суббот, которую брат и сестра, как обычно, ждали с приятным предвкушением. Стояла весна, как всегда в Приморском – тёплая и цветущая. Дьюван шагал уверенным шагом довольного жизнью человека, а Вельта шла вприпрыжку, крепко держась за надёжную руку брата. Девочка засыпáла его вопросами и рассказами, не забывая озираться по сторонам в поисках чего-нибудь красивого и интересного – и ей всегда удавалось это находить.

– Смотри, смотри! – Вельта отпустила руку Дьювана и подбежала к ближайшему зданию. За стеклом витрины выстроились всевозможные игрушечные звери в искусно сшитых одёжках. Дьюван пробежался взглядом по милым мордочкам зверушек, посмотрел на восторженно любующуюся ими сестру, открыл дверь магазина и широким жестом пригласил Вельту войти.

– Выбирай, – улыбнулся он, кивнув на игрушки.

На улицу девочка вышла с длинноухой зайчихой в розовом платье.

– Как её назовёшь? – спросил Дьюван.

– Пока не придумала, – серьёзно ответила Вельта, смешно сморщив носик, как делала всегда, когда задумывалась над чем-то важным. Несколько секунд девочка держала игрушку перед собой на вытянутых руках и внимательно её изучала.

– Потом придумаю, – наконец решила Вельта.

– Точно, спешить некуда, – рассмеялся Дьюван. – Давай я её тебе в рюкзак положу, чтобы в руке не носить?

– Не-е, – замотала головой девочка. Скинула рюкзачок, усадила зайчиху в карман без застёжки и деловито прокомментировала:

– Кармашек тесноват, зато ей всё видно будет!

Они продолжили путь и принялись играть в свою любимую игру: выбирать случайных прохожих и пытаться угадать, какой у них характер, чем они занимаются, куда идут этим субботним вечером, кем приходятся друг другу люди в разношёрстной компании, идущей впереди… У Вельты это всегда получалось лучше, и порой, когда она принималась рассуждать об очередном незнакомце, Дьюван забывал, что ей всего десять лет. Несмотря на свою детскую непосредственность, Вельта была гораздо взрослее большинства сверстников, и оказывалась действительно интересным собеседником для начитанного пятнадцатилетнего юноши. Если он уже начал разочаровываться в жизни и людях, то Вельта ухитрялась видеть хорошее во всём, и Дьюван держался за этот свет и восхищался какой-то особенной мудростью младшей сестры. Он был уверен, что женится только на той девушке, которая будет похожа на Вельту – как минимум, умением любить жизнь. После мыслей об этом, Дьюван всякий раз начинал представлять, какой станет его сестра, когда вырастет, какие парни будут ухаживать за ней, как она будет делиться с ним своими радостями и переживаниями, и как он никому не позволит сделать больно его малышке.

Они устали от городского шума и свернули на улицу, по которой машины проезжали слишком редко, чтобы издаваемые ими звуки сильно надоедали ушам. Уличных музыкантов, детских площадок и прочих источников постоянного шума здесь тоже не было, и брат с сестрой могли спокойно говорить друг с другом.

– Мороженку хочешь? – спросил Дьюван, заметив ларёк через дорогу. В следующую секунду Вельта уже радостно прыгала по полоскам зебры, не наступая на асфальт, а Дьюван шёл рядом, доставая из кармана кошелёк. Пока брат покупал мороженое, Вельта развлекалась тем, что вертелась перед витриной, рассматривая своё забавно искажённое отражение. Девочке вдруг показалось, что в её образе чего-то не хватает, и она – уже не улыбаясь, а сосредоточенно морща носик, – ещё раз повернулась к зеркальной поверхности сначала одним боком, потом другим. И поняла: в кармане рюкзака нет зайчихи. Вельта принялась испуганно озираться, и с облегчением заметила игрушку на дороге, между белыми полосами пешеходного перехода.

Тем временем Дьюван взял из рук продавщицы мороженое, благодарно улыбнулся ей, обернулся к сестре, и улыбка тут же сползла с его губ. Вельта спрыгивала с тротуара на проезжую часть, по которой, появившись из-за поворота, на огромной скорости неслась машина. Вафельный рожок упал на землю и покатился по тротуару.

– Вельта, назад! – рявкнул Дьюван, бросаясь к сестре. Девочка обернулась, замерла на секунду, – последнюю секунду в своей жизни. Раздался звук, похожий на прощальный стон лопнувшей струны, и запоздалый визг тормозов.

– Вельта!!! – не своим голосом прокричал Дьюван. Асфальт, на котором в неестественной позе лежала его сестра, медленно становился бурым. Её широко распахнутые глаза удивлённо смотрели в небо – и не моргали. Там, наверху, в бессовестно безмятежных розовых красках заката, взгляд мёртвой девочки пересекался со взглядом безымянной игрушки.

Выбежавшая из ларька продавщица вскрикнула за спиной Дьювана, и он очнулся. Подбежал к машине, принялся колотить по стеклу и кричать:

– Эй, отвези её в больницу, слышишь! Чего ты сидишь, вдруг её спасти можно!

Он не видел, как женщина на тротуаре, едва не плача, качает головой. Ей было понятно то, во что Дьюван отказывался верить: девочка уже не дышит, и спасти её не получится.

Он видел только лицо сидящего за рулём человека, его мутные глаза, какими раньше на Дьювана смотрели только пьяные попрошайки, мечтающие опохмелиться. Он видел, как пустота в этих глазах наполняется животным ужасом, и как водитель отворачивается, чтобы надавить на газ и помчаться дальше.

Дьюван выругался ему вслед и начал набирать номер скорой, но продавщица из ларька мягко сказала ему, что уже вызвала всех, кого нужно. Дьюван упал на колени рядом с сестрой, начал говорить с ней, будто не замечая, всё ещё отказываясь замечать её безжизненный взгляд. Чья-то рука легла на его плечо.

– Сынок, она не слышит тебя, – сказал негромкий, но громом прогремевший в ушах Дьювана голос. – Её больше нет.

***

– Дью! Дью, хороший мой, проснись, пожалуйста!

Дьюван открыл глаза и увидел склонившуюся над ним встревоженную Сиэль. Несколько секунд он молча смотрел на неё, приподняв голову, и тяжело дышал, потом откинулся на подушку.

– Я тебя напугал?

– Немножко, – Сиэль прильнула к нему, уткнулась носом в горячую шею. – Ты так кричал… Что тебе приснилось?

– Не помню, – ответил Дьюван после паузы, во время которой отчётливо вспомнил свой кошмар в деталях. Он смотрел в потолок и не шевелился.

– Не нужно меня обманывать… – скорее грустно, чем с упрёком, произнесла Сиэль.

– Сначала как она умирает, а я опять не успеваю её спасти. В очередной раз, – Дьюван говорил медленно, словно выдавливал из себя слова. – А потом… он. Мне часто снится, что я почти поймал его, но этот трус каждый раз сбегает, как и тогда.

– Ты про того водителя?

– Да, – Дьюван снова ощутил прилив ярости, с которой не мог справиться. Каждый раз, когда подсознание показывало ему ненавистное лицо убийцы, которое он запомнил так отчётливо, словно сфотографировал, все попытки стать ледяным бесстрастным мстителем оказывались бесполезными. Нет, он не был бесстрастным: в нём кипела ненависть, и долгое время её сила была единственной жизненной энергией Дьювана. Только мыслью о мести он жил, только благодаря ей сделал свою жизнь похожей на счастливую.

– Я всё равно однажды найду его и заставлю получить по заслугам, – упрямо процедил сквозь зубы Дьюван. – И не во сне, а наяву.

– Разве его не посадили в тюрьму? – Сиэль невольно отодвинулась от неподвижного Дьювана, дышащего ненавистью.

– Как бы не так! Полиция не стала заниматься этим делом. Нашлись дела поважнее смерти какой-то там девочки из бедной семьи. Они, кажется, даже не начинали его искать, – а может, он сам нашёл их и как следует подкупил. Какое-то время я ещё тешил себя мыслью, что сам стану полицейским и разыщу убийцу, но понял, что лучше потратить это время на то, чтобы научиться зарабатывать деньги. Деньги – это власть, с ними можно и найти человека, и… убить его. Всё, что угодно.

Сиэль медленно поднялась и села на кровати.

– Убить?.. – проговорила она. – Это же ты просто к слову, да?

Дьюван повернул к ней голову.

Почему я не могу соврать ей? Почему я не могу просто не говорить с ней обо всех этих ужасах? Это светлое, чистое существо не сможет, не должно принимать мою темноту. Зачем вообще я всё это начал, я по-прежнему способен только причинять боль.

– Давай спать, любовь моя, – он взял её за руку и потянул к себе, но она не поддалась.

– Ты ведь ищешь убийцу, да?

– Ищу.

– И что сделаешь, когда найдёшь?

Дьюван вздохнул.

– Я сделаю то, что должен. Обещаю, тебя это не коснётся. Пожалуйста, не думай об этом.

То, как он уходил от ответа, заставляло Сиэль убедиться в истинности своей догадки. Её разрывали противоречивые чувства: жалость к Дьювану, беспокойство за него и за себя, неверие в его способность убить человека или даже просто отдать такой приказ, и с тем же – понимание, что он не отступится от решения, которое принял.

Дьюван заметил напряжение и дрожь Сиэль, завернул её в одеяло и крепко обнял.

– Прости, – прошептал он. – Я не просто так не говорил об этом с тобой. Это только моё дело, тебе правда не нужно о нём беспокоиться. Мне жаль, что я не смог удержать это в себе.

– Девять лет, – проговорила Сиэль, качая головой. – Девять лет ты живёшь с этой ненавистью. И из-за этого не можешь быть счастливым, это же буквально разъедает изнутри… Я всегда чувствовала, что ты прячешь в себе что-то… – она замялась, не сумев подобрать слова. – Я думала, мне кажется, но теперь понимаю. Мне было тяжело даже со своими обидами на маму и на бывшего, а ты… Неужели ты правда столько лет мечтаешь… убить человека? – последние слова она произнесла одними губами.

– Ты невероятная, – сказал Дьюван. – Я думал, ты испугаешься, увидев во мне монстра, а ты переживаешь обо мне. Если бы я был хоть на сотую часть таким же светлым, как ты.

– Но ведь всё от тебя зависит, – голос Сиэль задрожал. – Я знаю, что ты не монстр, я знаю, у тебя хватит сил справиться с этой ненавистью. Всё ведь в твоих руках…

Дьюван вздохнул и прижал Сиэль к себе.

Если бы это было так. Глупая малышка, ты слишком хорошего мнения обо мне.

***

На следующий день Сиэль не танцевала по коридорам, не напевала одну за другой любимые песни и не одаривала чуть смущёнными улыбками каждого встречного, как делала это обычно. Когда горничная присела отдохнуть, обеспокоенная бабушка Ола подошла к ней и спросила:

– Не очень удалась поездка, милая?

– С поездкой замечательно всё, я как будто не только с мамой сблизилась, но и с Ормигоном… помирилась.

– Это прекрасно, – бабушка села рядом с Сиэль. – Но что-то тебя беспокоит?

На лице Сиэль появилась болезненная улыбка, которая всегда сопровождала подобные разговоры, и девушка пересказала свой вчерашний диалог с Дьюваном.

– Я знала, что он носит в душе какой-то мрачный груз… – вздохнула бабушка Ола, внимательно выслушав Сиэль.

– Я тоже, – кивнула та. – И думала, что мне станет легче, когда я узнаю, что это за груз… Но легче не стало. Это пугает меня, и с тем же мне ужасно его жаль, он ведь так мучается…

– Только не пытайся его спасти, – мягко произнесла бабушка Ола. – Он способен справиться сам – если захочет.

– Да, я знаю, уже пыталась спасать, – Сиэль снова улыбалась, не испытывая ни капли веселья. – Ничем хорошим это не закончилось. Но… Мне так страшно, вдруг он… вдруг он правда это сделает.

– Ты думаешь, Дьюван способен на убийство?

Сиэль посмотрела в глаза собеседницы и прошептала:

– Я в это не верю… не хочу верить.

– И не верь, милая, – бабушка Ола положила руку на плечо Сиэль (сжимавшие сердце тиски тут же немного ослабили хватку благодаря этому простому прикосновению). – Быть может, увидев это, он поймёт, что ты права.

И всё-таки что-то сломалось, и быть по-прежнему больше не могло. Дьюван и Сиэль продолжали видеться, разговаривать, сидеть у моря, ходить по красивым местам, но тень не свершившейся мести повисла над ними тёмным облаком. Они не возвращались к этой теме, но каждая минута молчания, которое раньше было светлым и сближающим, теперь была об этом – вязком, холодном и разъединяющем. Дьюван боялся, что не сможет противостоять пока что немой просьбе Сиэль оставить его цель. Боялся, что сдастся, как только она об этом заговорит, но пустота, которую он заполнял предвкушением мести, сожрёт его без остатка, и света Сиэль не хватит, чтобы заполнить эту дыру. А она боялась молчать, но и заговорить не решалась, и всё было невпопад, и всё труднее было говорить с ним так, как прежде – будто с самой собой.

Однажды Сиэль не выдержала. Они молча сидели на камне, над морем клубились съевшие закат тучи, волны награждали берег безжалостными пощёчинами, обрушиваясь с высоты, и кусали брызгами лица и руки. Молчание становилось невыносимым.

– Дью, ты знаешь, я… Меня всё ещё беспокоит то, что ты мне сказал.

Дьюван не ответил, но она почувствовала его напряжение.

– Мне кажется, мы отдалились после того разговора, и мне страшно, – Сиэль облизнула губы. – Страшно тебя потерять.

– Так и знал, что нельзя было тебе это рассказывать, – не глядя на неё пробормотал Дьюван. Сиэль почувствовала, как в её груди словно заворочался холодный клубок огромных змей. Наконец Дьюван посмотрел на неё, и в его глазах Сиэль увидела муку и мольбу.

– Что я могу с этим сделать? – спросил он.

– Ты же знаешь ответ, – еле слышно произнесла Сиэль.

– Как у тебя всё просто, – Дьюван снова отвернулся, и в голосе его засквозило раздражение, которого Сиэль ещё ни разу не слышала. Это пугало её, а страх заставлял слабеть: Сиэль задрожала, мысли начинали путаться, но она изо всех сил старалась оставаться – или хотя бы казаться – спокойной.

– Я бы и сам хотел, но не могу, – смягчив тон, продолжал Дьюван. – Я должен убедиться, что эта… что этот человек больше никому не навредит. Кто знает, на что он способен.

– Ну как же ты не понимаешь, – сдерживаясь, чтобы не закричать, сказала Сиэль, – убийство не принесёт тебе никакого облегчения! Ты слишком хороший человек для этого, убийцу я бы не полюбила! Это сейчас тебе кажется, что станет легче, а на самом деле легче станет, если ты отпустишь всё и начнёшь жить. Ты пожалеешь, Дью, ты будешь ужасно жалеть, если убьёшь его!

– Когда я убью его, – Дьюван сделал ударение на первое слово, – я пожалею только о том, что не сделал этого раньше.

Сиэль обнимала колени руками и раскачивалась из стороны в сторону, уставившись на бушевавшие волны.

– Ты возомнил себя Богом, – тихо проговорила она.

– Богом?! – Дьюван вскочил с камня. – Ты имеешь в виду того Бога, который допустил глупую смерть маленькой девочки, которой бы ещё жить да жить? Да, если так, то я возомнил себя Богом, но мне всё равно не сравниться с ним по жестокости. Я лишь добиваюсь справедливости, а он, скажи мне, чего добивался он?! Моего смирения? Может быть, я должен поискать плюсы в том, что она умерла?

– Убивать человека из мести было нормальным несколько веков назад, – упрямо сказала Сиэль. – Сейчас люди доросли до понимания, что так сами становятся убийцами, и чем тогда они лучше?

– Прекрасного ты обо мне мнения, – ледяным тоном произнёс Дьюван.

На губах Сиэль опять появилась жутковатая из-за своей неуместности улыбка.

– Я действительно прекрасного о тебе мнения, потому что не считаю тебя убийцей! – Сиэль всем телом подалась к Дьювану, попыталась поймать его опущенную руку, но он не ответил на её жест. – Ты не сделаешь этого, любимый.

Сиэль снова обхватила себя руками в попытке унять дрожь. Дьюван разрывался на части, хотя с виду казался застывшим изваянием.

О чём говорить, если ты в это не веришь! Просто не верь дальше и не трогай меня, ты даже ни о чём не узнаешь!

Ему хотелось прокричать это ей в лицо, но он смотрел на Сиэль, даже во время такого разговора старательно подбиравшую слова и продолжавшую излучать обезоруживающую любовь, и не мог раскрыть рта. Море грохотало всё громче, солёные брызги на щеках казались Дьювану слезами, которых он жаждал, но не мог выплакать, как ни пытался. Даже когда его сердце рвалось на части, даже когда к горлу подкатывал комок, а с губ срывался крик, глаза Дьювана всегда оставались сухими.

Дьюван искусал губу до крови, прежде чем снова заговорил – Сиэль это время показалось вечностью. Змеи сдавливали грудь, голова кружилась, шум моря сливался с шумом в ушах, происходящее напоминало страшный сон, но проснуться Сиэль не могла. Наконец до неё, словно издалека, донёсся почти неузнаваемый, искажённый плохо сдерживаемой ненавистью голос Дьювана:

– Я столько лет не видел жизни, работая, как проклятый, чтобы деньги сделали меня всесильным. Я добился, чего хотел, мне осталось сделать буквально пару шагов, и что теперь – ты предлагаешь мне остановиться?!

– Но ты же любишь это! – воскликнула Сиэль. – Ты работал не только ради денег, ты делал то, что тебя спасало, то, что важно для тебя. Так сделай смыслом своей жизни любимое дело, а не мечту о чужой смерти. Ты столько всего достиг, ты помогаешь людям, ты…

– Ещё скажи, что её смерть стоила этого, – перебил Дьюван.

– Нет, не стоила. Ты в любом случае всего бы добился, и она бы гордилась тобой. Но неужели ты думаешь, что ей приятно смотреть, как ты мучаешься? Неужели она хотела бы, чтобы её любимый брат кого-то убил?

– Хватит! – закричал Дьюван, сжимая руками виски. Его красивое лицо изуродовала гримаса отчаяния. Сиэль продолжала непроизвольно раскачиваться, словно пыталась убаюкать себя. На её нынешнюю боль накладывались воспоминания о бывшем парне, который часто повышал голос во время ссор, незаслуженно обвиняя её во всех возможных грехах. У неё поднималась температура, плыло перед глазами, она уже не понимала, в чём провинилась и как может это исправить, а он всё кричал, размахивая руками, точно получал от этого удовольствие. Тогда Сиэль терпела и всё прощала ему ради счастливых моментов, наступавших после примирений, оправдывала его и винила себя. Но после долгих размышлений и целебных разговоров с бабушкой Олой, она поняла, что ошибалась, и дала себе слово больше никому не позволять доводить себя до такого состояния. Теперь всё в ней хотело убежать и спрятаться от не сумевшего сдержать эмоций Дьювана, но сердце её тянулось к любимому человеку, который страдал не меньше. Сиэль казалось, что она не выдержит напряжения и разорвётся на части.

Наконец Дьюван устало опустил руки.

– Я сросся с этой чёртовой ненавистью. Я не знаю, кто я без неё, Сиэль. Только месть даст мне покой, если я откажусь от неё – не получу его никогда.

На какое-то время они снова замолчали. Потом Сиэль медленно покачала головой, словно ответила сама себе на какой-то вопрос. В следующую секунду она принялась вытирать слёзы, вдруг покатившиеся по щекам, потом громко всхлипнула и посмотрела на Дьювана глазами, полными боли и солёной воды. Он стоял, не двигаясь, руки по швам, брови нахмурены, зубы сжаты.

– Тогда придётся отказаться от меня, – проговорила Сиэль, и на последнем слове её губы предательски задрожали. – Если ты всерьёз собираешься… – она снова всхлипнула, проглотив окончание фразы. – Я не смогу быть с тобой.

Рано или поздно это должно было случиться. Что ж, лучше сейчас.

Дьюван покивал головой, не глядя на Сиэль, потом принялся так сильно тереть глаза большим и указательным пальцами, что, опустив руку, не сразу смог сфокусироваться на плачущей рядом девушке.

– Ты права, Сиэль, – сказал он наконец, и голос его звучал глухо, как из-под земли. – Ты не должна быть со мной. Я люблю тебя, но ты во мне ошиблась: я не тот человек, в кого ты влюбилась. А другого ты вправе не принимать. Прощай.

Он развернулся и, не оглядываясь, пошёл прочь.