Текст книги "К морю"

Глава 12

Дьюван не помнил, сколько прошло дней – ему было легче их не замечать. Он опять с головой погрузился в работу: с утра до ночи решал вопросы, записывал лекции для онлайн-курса по фотографии, проводил совещания, – но по ночам долго не мог уснуть, и в мозгу начинали клубиться ядовитые мысли, которые днём удавалось заглушать делами. Он вспоминал последнюю встречу с Сиэль, разрывался между чувствами к ней и тем, на что за много лет привык опираться. Вспоминал ту ночь, когда здесь, в этой квартире, он успел всего за несколько часов испытать счастье абсолютного сближения с любимым человеком – и своими руками, своей несдержанностью разрушить их общий мир. Иногда сон, даже поверхностный и беспокойный, так и не приходил к Дьювану, и когда стены, в которых совсем недавно была Сиэль, начинали невыносимо давить, он выходил бродить по городу. Тянуло к морю, но Дьюван стыдился туда идти: ему казалось, что море будет упрекать его, что оно не простит боли, которую он причинил Сиэль, что и на морском берегу ему не будет покоя.

Дьюван по привычке пытался справиться сам, но с каждой бессонной ночью убеждался, что сил на это остаётся всё меньше. Он знал, что ему достаточно небезразличного слушателя, с которым можно поделиться, чтобы хоть немного освободиться, выпустить эмоции и мысли наружу. Ещё он знал, что слушатель – вариант у Дьювана был всего один – мягко, но прямо будет соглашаться с Сиэль и говорить всё те же слова, которые Дьюван слышал уже не раз, которые люто ненавидел за их непреодолимую справедливость. И всё-таки однажды утром он набрал номер Николаса и обречённо попросил о встрече.

«Чайку» заливали солнечные лучи, невесомым золотистым полотном падающие сквозь большие окна на подоконники, кресла, столы и пол.

– Скажи мне, – Дьюван отставил бокал с любимым вином и посмотрел на друга, чьё обрамлённое длинными вьющимися волосами лицо тоже попало в широкую полосу света. – Может такое быть, что всё это время я ошибался?

– Девять лет? – уточнил Николас.

– А ты хорошо меня знаешь, – усмехнулся Дьюван.

– Да уж хватило времени узнать. Неужели на поправку идёшь наконец? – Николас произнёс это ласково, без издёвки, так что даже злиться на него не было сил. Но Дьюван всё-таки огрызнулся:

– Я не болел. Просто знал, чтó‎ для меня в жизни самое важное. И всё, что делал – даже то, что люблю, – делал ради этого. А потом появилась Си со своим морем, и теперь я ничего не понимаю.

– Ты ей рассказал?

Дьюван опустил подробности о том, как ненавидит себя за это, ограничившись кивком.

– И что она?

– Ну что она… Испугалась. За себя – и меня тоже. Сказала, что принять это не может, мол, или я, или месть.

– Я могу это понять, – тихо сказал Николас.

– Спасибо, – фыркнул Дьюван. – И я могу. Но измениться в один миг и сказать: «Я всех простил и буду жить припеваючи» – вот этого не могу никак. Хотел бы, может, а не могу. Так что поздравь меня, я снова записался в холостяки.

– Главное захотеть, это уже полдела, – сказал Николас. – Можно ведь и не в один миг, спешить-то некуда. Да и прощать никого никто тебя не заставляет, можно просто отказаться от своей… идеи.

– «Просто», – Дьюван закатил глаза.

– Нет, ну послушай, а что тебе важнее: любимая девушка, с которой ты можешь быть счастлив в настоящем и будущем, или давняя история, в которой ничего уже не изменить? – безжалостно спросил Николас. Облокотился на стол и придвинулся почти вплотную к другу – солнечный свет при этом соскользнул с его лица – и добавил: – Даже смертью не изменить, понимаешь?

Несколько секунд они молча смотрели друг другу в глаза: взгляд Дьювана, казалось, мог прожечь насквозь, но Николас выдержал его. Дьюван отвернулся, сжал зубы, уставился куда-то сквозь оконное стекло, сквозь беззаботный летний город, – и Николас расслабленно опустился в кресло.

– Для тебя это – давняя история, – заговорил Дьюван, не поворачивая головы. – А для меня…

Он вдруг рывком поднялся – кресло взвизгнуло, проехавшись по полу, – и стремительно вышел из кафе, не удостоив друга даже взглядом на прощание. Дверь хлопнула так, что все посетители вздрогнули и обернулись, а официант тяжело вздохнул. Николас так и остался сидеть, и только взглядом проводил промелькнувшего за окном Дьювана.

Тем же вечером Дьюван принимал у себя в офисе посетителя – человека в сером костюме, в шляпе и с перекинутым через руку чёрным плащом. В другой руке он держал строгий чёрный портфель.

Дьюван молча выложил на стол пачку денег; на удивлённое «извините» посетителя нехотя, как будто с трудом произнёс:

– Спасибо за беспокойство, я больше не нуждаюсь в ваших услугах.

– Ну что вы, – умело скрывая волнение, мужчина принялся открывать портфель. – Понимаю, процесс затянулся, но сегодня я не с пустыми руками, а с одной очень существенной зацепкой.

Дьюван схватился за ручки кресла так, что пальцы побелели, и закрыл глаза, но детектив с победоносным видом доставал из портфеля какие-то бумажки, не глядя на клиента.

– Пара штрихов, и мы его… – посетитель театральным жестом протянул клиенту извлечённое на свет содержимое портфеля, и осёкся, встретившись взглядом с Дьюваном.

– Благодарю за беспокойство, – отчеканил тот. – До свидания.

Детектив пару секунд постоял в замешательстве с протянутой рукой, потом пожал плечами, с сожалением убрал бумаги в портфель, взял деньги со стола и вышел, не забыв сказать на прощание:

– Если что, вы мой номер знаете, буду рад продолжить сотрудничество!

Наконец дверь за озадаченным посетителем закрылась, и он зашагал по коридору, рассуждая сам с собой о случившемся. Конечно, он ничего не терял: денег ему дали столько же, сколько бы он получил при удачном завершении миссии, – но профессиональный азарт сыщика заставлял его чувствовать себя обделённым и униженным.

Что мне мешает продолжить поиски без него? Может быть, заодно выяснить, как связан с этим бизнесменом тот, кого он ищет?

Клиент не знал о том, кого хотел найти клиент (прямо-таки жаждал – это не ускользнуло от внимания сыщика) ровным счётом ничего, кроме того, как он выглядел девять лет назад. Здесь крылась тайна, а любая тайна манила детектива, как манят археологов древние загадки укрывшихся под землёй городов. Но если забыть о таинственных мотивах клиента ему могла помочь профессиональная этика, то с желанием довести сложное дело до конца – пусть и ради того, чтобы доказать самому себе, что он на это способен – азартному сыщику не под силу было совладать.

Ладно, зачем ему это понадобилось – дело уж точно не моё. Но что мне мешает найти этого человека для собственного удовольствия?

Придя к такому выводу, детектив сел в машину и погрузился в анализ добытых сведений.

А Дьюван сидел в своём офисе и твердил:

– Я поступил правильно и скоро мне должно стать легче.

Но поверить в это не получалось.

Глава 13

Легче стало только в одном: он снова мог быть рядом с Сиэль. Бродить с ней по берегу моря, слушать её рассказы о судьбах постояльцев «Маяка» и её ежедневных приключениях (а приключением для неё могла стать даже одна из тех мелочей, на которые люди обычно не обращают внимания).

Дьюван навестил «Маяк» только через несколько дней после того, как сделал свой непростой выбор. Он боялся, что его там не примут, не захотят слушать – и больше почему-то волновался из-за реакции бабушки Олы. Если бы он был на её месте и видел переживания Сиэль (Дьюван точно знал, что сделал ей очень больно), он не подпустил бы к ней человека, который разбил ей сердце, да ещё по такой пугающей причине.

Но Дьюван судил по себе. Узнав о произошедшем, Ола не стала обнадёживать Сиэль обещаниями, что Дьюван непременно предпочтёт любовь мести, но в душе верила, что так оно и будет, что свет не погас в нём и обязательно победит тьму. Поэтому, когда машина Дьювана затормозила у калитки, бабушка с улыбкой поспешила ему навстречу.

– Надеюсь, ты к нам с хорошими новостями, сынок? – как никогда ласково коснулась его руки хозяйка «Маяка». Дьюван и удивился, и обрадовался, и смутился, и не смог понять, о чём его спрашивают, неловко поздоровался с бабушкой Олой и спросил, может ли он поговорить с Сиэль.

– Я бы сказала, должен, – серьёзно ответила бабушка Ола и пропустила его вперёд. Он прошёл сквозь аккуратно подстриженные заросли по дорожке, по которой уже не надеялся когда-нибудь пройти, и увидел ту же картину, что открылась ему в первый приезд сюда: солнце опускается к горизонту, а по пляжу медленно идёт Сиэль.

Первым, что Дьюван сказал ей, вырвал из себя, как окончательный приговор, было: «Я больше не ищу его», – и самое сложное осталось позади. Потом были долгие-долгие объятия, были неудержимо срывающиеся с губ «прости» и «люблю», её слёзы на его рубашке, его поцелуи на её коже, в упоении сплетающиеся пальцы и счастливые взгляды глаза в глаза. И можно было думать только о том, как она улыбается, как шепчет: «Я знала, знала, что ты вернёшься», как блестят слезинки на её ресницах и как хорошо, как важно, как ценно, что можно слушать голос, вдыхать запах, касаться её рук, прижимать её к себе, прятать лицо в волнах её волос. На несколько счастливых часов Дьювану показалось, что нет никакой дыры в его душе, нет никакого незавершённого дела, никакой жажды мести – есть только любовь, море и вся жизнь впереди. Счастливая, новая жизнь…

Но длилось это пьянящее чувство недолго. Солнце село, пришло время оторвать себя от Сиэль и вернуться домой – и тени прошлого снова принялись душить Дьювана. Они заползали в приоткрытые окна машины (а может, заранее поджидали его в ней), выскакивали на дорогу, заполняли его сознание, и он был бессилен сопротивляться их власти. Ночью он снова не спал – ругал себя за слабость, потом ругал за то, что считает победу слабостью, спорил сам с собой и, проваливаясь иногда в дремоту, видел гадко ухмыляющееся лицо убийцы, который теперь уже точно навсегда останется безнаказанным.

Сиэль была не из тех людей, от которых Дьювану удавалось искусно скрывать свои эмоции. Как он ни старался делать вид, что ничто не гложет его и он ни секунды не жалел о своём решении, Сиэль чувствовала: что-то не так. За его улыбками, смехом, увлечёнными рассказами о работе, за его заботой и нежностью она видела нечто, о чём боялась заговорить, иногда пыталась выведать намёками, в шутку, в обход, но Дьюван всегда ловко уводил разговор в другую сторону.

Наступил день, когда Сиэль поняла: она должна узнать, что с ним происходит, – но на этот раз ей было страшно заводить разговор напрямую. Ей ни за что не хотелось ещё раз пережить то, к чему привела предыдущая попытка, но и жить в неведении для неё было слишком сложно. Всё свидание Сиэль выбирала момент, чтобы наконец заговорить, но вновь и вновь не могла решиться. В открытое окно её комнаты, где они сидели, уже задувал прохладный вечерний ветерок, глава книги, которую Дьюван читал вслух при свете зелёной лампы, подходила к концу. Сиэль понимала, что так и не сделает, что собиралась, и становилась всё грустнее (скрывать свои эмоции при любимом человеке она не умела вообще, не смогла бы даже попытаться), злилась на себя и чувствовала, что вот-вот расплачется. Сиэль отвернулась к окну, не замечая, что её пальцы теребят вплетённую в волосы ленту, и вдруг услышала, что Дьюван перестал читать. Сиэль взглянула на него, и он пристально всмотрелся в её лицо.

– Что случилось? – спросил Дьюван.

Ей хотелось ответить «ничего», но он бы ни за что не поверил.

Скажи, да скажи ты уже!

Но с языка сорвалось совсем не то, что должно было.

– Я… Не знаю, – проговорила Сиэль. – Мне как-то неспокойно. Давай спустимся ещё раз к морю перед тем, как ты поедешь.

Дьюван отложил книгу, погасил лампу, встал с кровати и подал Сиэль руку. Они молча спустились на пляж, где волны с успокаивающим шорохом гладили остывший песок.

– Ты дрожишь, – Дьюван обнял Сиэль за плечи. – Тебе холодно?

Она помотала головой, попыталась справиться с пробивающейся на губах неуместной улыбкой – и, как всегда, не смогла.

– У тебя всё хорошо? – невпопад спросила Сиэль. Он слегка приподнял брови:

– Ну, с открытием филиала до сих пор не разобрался, но это скоро решится… Я же вроде тебе говорил.

Сиэль вздохнула.

– Я не об этом.

Дьюван опустил руку и немного отстранился.

Я всё испорчу, сейчас я опять возьму и всё испорчу. Зачем я это делаю? Я должна это сделать. Я не хочу. Мне придётся.

– Мне уже давно кажется, – торопливо заговорила Сиэль, – что тебя что-то беспокоит. Я не знаю, не могу это объяснить, просто как будто бы… Ну, как будто ты не говоришь мне о чём-то, что тебя тревожит, из-за чего ты иногда немного…

Слова закончились, и она беспомощно замолчала.

– Ты правда не понимаешь?

Сиэль посмотрела на Дьювана с испугом, но увидела в его глазах не лёд, которого боялась, а печальную радость, нежность, смешанную с болью.

– Если честно, я боюсь твоей чуткости, – снова заговорил Дьюван, не получив ответа. – Я не хотел тебе говорить, чтобы ты не беспокоилась, но ты беспокоишься и без моих слов.

Он взял её за плечи и произнёс с отчаянием в голосе:

– Я не забыл о нём. Я всё ещё жажду его смерти… И ты по-прежнему во мне ошибаешься.

Сиэль на несколько секунд закрыла глаза, а Дьюван уже не со злостью – с горечью безысходности – подумал, что сейчас, наверно, закончится, рассыплется, смешается с песком и навсегда растворится в волне прибоя ненадолго вернувшееся счастье. Дьюван стоял и смотрел на её лицо, прикрытое вуалью сумерек, пытаясь запомнить каждую его чёрточку, непослушную прядь волос, обрамляющую его, штрихи бровей и плавный изгиб верхней губы, напоминающей силуэт летящей чайки.

А если она рассмеётся, чайка выпрямит крылья.

Но она не рассмеялась. Зато улыбнулась – не той улыбкой, которой её тело своевольно пыталось защититься от волнения, а искренней, грустной, ласковой.

– Солнышко моё, – она провела рукой по его щеке. – Я и не ждала, что это исчезнет без следа. И тем ценнее твой поступок, что совершить его тебе было непросто.

– Ты сумасшедшая, Сиэль, – покачал головой Дьюван. – Или святая. Или всё вместе.

Он отпустил её плечи и отступил на шаг.

– С чего ты взяла, что я не продолжу делать то, что делал? Я всегда хорошо умел владеть собой, но здесь… Чёрт побери, здесь я совершенно бессилен, я сам в себе не уверен! – Дьюван отчаянно всплеснул руками.

– Зато я в тебе уверена, – твёрдо сказала Сиэль. Шагнула к нему, сжала холодными пальцами его большие руки и заговорила горячо, торопливо: – Это пройдёт, любимый, ты справишься, обязательно справишься, мы вместе с тобой справимся. Море тебя вылечит, всё пройдёт, всё успокоится, вот увидишь! Тебе просто нужно время, не вини себя, дай себе понять, что теперь можно жить по-другому, ты только представь, как потом тебе станет легко! Не сразу, хороший мой, не сразу, но позже – обязательно, слышишь?

Она устало положила голову ему на грудь, будто потратила все силы на своё пылкое обещание, шепнула в ямку между ключицами:

– Всё будет хорошо.

Дьюван поцеловал её светло-русую, влажную от морского ветра макушку, заключил в объятия хрупкий стан, закрыл глаза, наслаждаясь теплом её тела и любви. Ему хотелось ей верить, хотелось страстно и отчаянно, но пока в душе ютилась привычная чернота ненависти, и Дьюван с ужасом думал, что жажда мести не погаснет в нём никогда.

Но жизнь продолжалась, лето шло, и больная душа потихоньку излечивалась от тяжкого недуга. Дьюван наслаждался ароматным чаем из собранных бабушкой Олой на рассвете трав и её рассказами о самых разных людях, поведанными во время уютных чаепитий. Казалось, она не вспоминала эти истории, а читала их вслух по видимой лишь ей одной книге, такими складными и захватывающими они были. Дьюван проживал чужие жизни, сопереживал чужим ранам, и собственные отходили на задний план. Ещё он, конечно же, лечился прогулками вдоль моря, гекзаметром волн, повествующих о былом, сущем и грядущем на незнакомом мозгу, но понятном сердцу языке. Может быть, у них бабушка Ола училась складывать слова в истории?

Нежные руки Сиэль тоже были прекрасными лекарями, как и её лучистый, журчащий смех, и её любовь к красоте жизни. Лекарством становилось каждое утро, когда первым, что видел Дьюван, открыв глаза, было её лицо – иногда безмятежное, спящее, с трогательным следом от подушки на щеке; иногда, если Сиэль просыпалась раньше, – с ласковой улыбкой и взглядом, полным любви. Что может быть лучше, чем смотреть на любимого человека, когда он спит? Что может быть лучше, чем чувство, что ты оберегаешь его сон, в который он доверчиво погрузился рядом с тобой?

Были у Дьювана и трудности – помимо внутренней борьбы, которую он вёл со своим прошлым. Долгожданное открытие филиала, казавшееся делом уже решенным, задерживалось и откладывалось, словно всё на свете чинило препятствия Дьювану. Но он встречал проблемы со свойственной ему решимостью и даже, больше того, – с радостью. Ему нравилось привычно погружаться в работу, распоряжаться, договариваться, спорить, планировать, – и он с удовольствием позволял этому занимать свои мысли.

Медленно-медленно, неохотно, обиженно, день за днем, шаг за шагом отступала изводившая его душу проказа. Все усилия, которые Дьюван прикладывал раньше, чтобы планировать месть и разыскивать убийцу, теперь он прикладывал, чтобы гнать прочь всякую мысль об этом. Жизнь понемногу обретала давно позабытые краски, и всё легче становился камень на душе.

***

Незнакомец в застёгнутом на все пуговицы чёрном плаще и широкополой шляпе появился всего один раз, но этого было достаточно, чтобы у Кира возникло нехорошее предчувствие. Незнакомец не подходил и не пытался заговорить, он просто стоял под деревом, как будто оно могло защитить от августовского ливня, и смотрел на Кира. Именно на него: Кир чувствовал это каждой клеткой тела. Взгляд что-то обещал – Кир не знал, что именно, но в страхе ждал этого много лет. Незнакомец заметил, что Кир на него смотрит, кивнул – будто прочёл его мысли и остался доволен; будто пришёл предупредить – и предупредил. В ту же секунду человек в блестящем от дождя плаще стремительно зашагал прочь. И исчез, оставив Кира наедине с воспоминаниями об услышанных в детстве страшных сказках про тёмных ангелов, приносящих вести грешникам.

Глава 14

Счастливое лето подходило к концу. Сиэль оно показалось самым длинным в её жизни, так много в нём было историй, так много новых лиц. За один день порой успевало произойти столько событий, сколько в Ормигоне не происходило за целую неделю.

Последний летний закат Дьюван и Сиэль провожали на городской набережной, под лиричное пение уличных музыкантов.

– Это было моё лучшее лето, – сказала Сиэль, глядя на погружающееся в море солнце.

Дьюван посмотрел на неё – загорелую, распрямившую плечи, с двумя аккуратными заколками, придерживающими над ушами вечно падающие на лицо пряди. Вспомнил, какой увидел её впервые: с бледной кожей, сутулой спиной и скрывающей лицо чёлкой, Сиэль будто пыталась спрятаться от любого устремлённого на неё взгляда, раствориться в воздухе, сжаться в комок, отгородиться от людей. И всё-таки уже тогда она была отважной девушкой, что танцует на берегу под музыку, звучащую для неё одной, думая, что никто её не видит. Внутри себя она тоже как будто бы всё время танцевала, иногда еле заметно покачиваясь в такт невидимого танца, но Дьюван замечал все её движения, и его душа невольно начинала танцевать вместе с душой любимой девушки.

Лето, проведённое за новым для Сиэль занятием, среди самых разных людей, в доброй домашней атмосфере, сделало её более смелой, более звонкой и открытой. Дьюван наблюдал за тем, как Сиэль меняется, и восхищался ею всё сильнее. Гордился тем, как быстро она становится уверенной в себе женщиной и радовался, что с ним она остаётся маленькой непосредственной девочкой, рядом с которой он чувствует себя сильным, нужным – и нежно, искренне любимым.

Дьювану вдруг захотелось, чтобы прямо сейчас все вокруг залюбовались ею, – ему показалось, что иначе его затопит нахлынувшая волна восхищения.

Пусть они все поднимут головы и посмотрят на неё, пусть разделят со мной мой восторг, пусть учатся, как надо жить, как надо легко танцевать в толпе.

– Пойдём, – Дьюван потянул её на свободную площадку перед музыкантами. – Для полноты картины не хватает только подтанцовки.

В следующую секунду он закружил её в танце – и сам удивился, что способен на что-то большее, чем просто топтаться на месте в обнимку. Дьюван не стал прижимать Сиэль к себе, он дал ей свободу двигаться, и она, отбросив стеснение, слилась с музыкой, легко заскользила по её течению, чутко отзываясь на движения партнёра. Волосы, платье, тонкие руки с поблёскивающей на запястье ниточкой браслета, сияющие глаза, счастливая улыбка – всё в ней было гармонично, всё полно светлой, плавной тишины.

Когда кончилась песня и слегка запыхавшаяся Сиэль со смехом обняла Дьювана, он обвёл гордым взглядом людей, которые, как он и ожидал, остановились посмотреть на их танец. И вдруг какая-то мысль заставила Дьювана замереть. Он осторожно высвободился из объятий Сиэль и положил руки ей на плечи.

– Что такое? – улыбнулась она, увидев на его лице странное выражение, будто он увидел воочию что-то, во что ему хотелось верить, но что не должно было существовать.

– Я живу, любимая, – проговорил Дьюван. – Я чувствую, что я живой!

Он крепко прижал её к себе и от души рассмеялся, подняв лицо к вечернему небу.

Через пару тёплых сентябрьских дней Дьюван с гордостью сообщил Сиэль, что дата долгожданного открытия филиала наконец назначена.

– Буду счастлив, если смогу разделить такой важный момент с тобой, – добавил он. – Полетим вместе?

***

После уютной тишины Приморского, Вóртлан обрушился на приезжих ярким шумным фейерверком. Этот большой город раскинулся на двух берегах широкой реки, стремительно катящей воды к морю. В нём почти не было небольших домов: всюду взмывали в небо небоскребы, от окон которых отражался солнечный свет, наполняя город сиянием. По вечерам всюду зажигалась иллюминация, и город продолжал жизнь в пёстром искусственном свете.

Когда были завершены все формальности, когда закончилась торжественная часть с разрезанием ленточки и фуршетом, у Дьювана и Сиэль остался ещё целый день до отлёта.

Утром, пока Сиэль расчёсывала волосы перед овалом зеркала, Дьюван изучал достопримечательности, которые предписывалось обязательно посетить в Вортлане.

– Там везде наверняка толпы людей, – скорчил недовольную мину Дьюван.

Сиэль последний раз провела по волосам гребешком и положила его на столик, удовлетворённая результатом.

– Знаешь, – сказала она, с улыбкой повернувшись к Дьювану, – я думаю, что для знакомства с городом лучше всего подходит бесцельное блуждание по улицам. Так можно увидеть, чем он на самом деле живёт, а не что выставляет напоказ.

Дьюван рассмеялся – без причины, просто от того, как хорошо ему было в этом дне, рядом с прекрасной девушкой, которую он любил.

– Какая ты у меня мудрая, – сказал он, целуя Сиэль в макушку. – Ты готова уже? Пойдём с городом знакомиться.

Они шли куда глаза глядят, а город действительно открывался им изнутри. Он переставал быть пустым пространством между точками, по которым их возило такси, смазанной картинкой за окном машины. Он становился улицами, переулками, скверами с фонтанами, голубями на статуях, продуктовыми магазинами во дворах, смеющимися детьми на площадках и взрослыми, идущими по своим делам и обсуждающими повседневные проблемы.

Никто из прохожих не обращал внимания на то, как два гостя Вортлана вливались в его жизнь, устремляясь всё ближе к окраинам во избежание шумной толпы центра. Они начали с того, что сели на трамвай, потому что оба любили этот вид транспорта, проехали не меньше десяти остановок, а потом заметили зелёный парк и в один голос сказали:

– Давай тут выйдем!

В парке они ели сладкую вату, катались на электросамокатах, смеялись и дурачились, как дети – трудно было сказать, глядя на развеселившегося Дьювана, что он приехал в этот город по серьёзным взрослым делам, которыми вчера занимался. Он как будто сбросил десять лет и заново проживал потерянную из-за смерти сестры юность.

Когда парк был пройден насквозь, Дьюван и Сиэль остановились возле автобусной остановки.

– Ну что, куда нас дальше поведёт твоя душа?

Сиэль сосредоточенно осмотрелась по сторонам, и вдруг радостно подпрыгнула:

– В тридцать третий автобус!

– Решила воспользоваться магией чисел?

– Да! Выходим на седьмой остановке!

Дьюван доверился Сиэль, а она – своему внутреннему голосу, на удивление уверенно диктовавшему маршрут. Они ходили и ездили, считали остановки, сворачивали на улицы с понравившимися названиями, большинство из которых было связано с морской тематикой, уделяли внимание каждой манящей мелочи – от красивой детской площадки до нарисованной на стене ромашки, – разглядывали возвышающиеся вокруг здания, выискивали затерявшиеся среди них дома-карлики и пытались угадать, что находится за теми или иными стенами.

Было около пяти часов, когда настало время подумать об обеде. В спальном районе, куда привёл их спонтанный маршрут, кафешки уже не попадались на каждом шагу, как раньше, поэтому Дьюван решил прибегнуть к помощи местных жителей. Возле обнесённого забором пятиэтажного здания, которое звенело детскими голосами, Дьюван окликнул идущего впереди мужчину:

– Извините, вы не подскажете, где поблизости пообедать можно?

Незнакомец обернулся. Его худое, скуластое лицо кого-то смутно напоминало Сиэль. Гоняясь внутри себя за неясными очертаниями воспоминания, в надежде поймать его и разглядеть вблизи, она не заметила, как снаружи Дьюван резко отпустил её руку и совсем перестал шевелиться.

– Пройдёте ещё три дома, там будет сквер, и вот прямо за ним…

– А вы давно здесь живёте? – вдруг спросила Сиэль. Мужчина странно посмотрел на неё и ответил:

– Да порядком уж.

– А десять лет назад… – с сомнением в голосе продолжала Сиэль. Незнакомец прищурился и задумчиво погладил подбородок двумя пальцами.

Папин жест. Папин изуродованный ноготь. Не может быть, что это он. Не может быть, что это кто-то другой.

– Мой папа так делал, – еле слышно заметила девушка.

Мужчина изменился в лице и произнёс:

– Сиэль?..

– Папа…

– Господи, дочка! – мужчина рванулся было к ней, но обнять не решился. Так и остался стоять, запустив пальцы в когда-то рыжие, а теперь почти седые волосы.

Как вообще себя с ним вести теперь? Кажется, он мне рад. А я ему? Надо разрядить обстановку, надо…

Сиэль вспомнила, что пока всё её внимание было поглощено внезапно возникшим перед ней отцом, Дьюван так и стоял молча, наблюдая эту странную сцену и, кажется, даже не шевелился.

Сиэль нашла в нём спасительную соломинку и торопливо схватилась за неё: повернулась к Дьювану, чтобы представить его отцу, но при взгляде на него откуда-то из солнечного сплетения взметнулась вверх волна тревоги, перехватила горло, лишила дара речи. Совсем недавно весёлый и оживлённый, теперь Дьюван был бледен и диким, немигающим взглядом смотрел на отца Сиэль, словно не замечая ничего вокруг.

– Дью, что случилось?

– Скажи, что ты ошиблась, – выдавил Дьюван сквозь зубы, по-прежнему не переводя взгляд.

– В чём?

– В том, что этот… Что это твой… Родственник.

– Но это правда мой папа, он узнал меня…

– Я тоже его узнал, – обычно спокойный и ровный голос Дьювана дёрнулся, искажённый болезненной, истеричной интонацией.

Секунду Сиэль смотрела на него непонимающе, потом вдруг вскрикнула и тут же зажала рот руками. Она перевела полный ужаса взгляд на отца, с лица которого быстро сползла улыбка. Он не выглядел удивлённым. Он выглядел, как человек, столкнувшийся с тем, чего со страхом ждал, но до последнего надеялся избежать.

– Папа, – еле слышно произнесла Сиэль, медленно опустив руки. – Ты что, убил ребёнка?..

– Именно. Это. Он. И сделал. – Отчеканил Дьюван и шагнул вперёд. – Убил ребёнка. Убил. Мою. Сестру.

Кир продолжал смотреть на него, как на страшный призрак прошлого. Не возражал, не оправдывался, даже не шевелился – и это молчание безжалостно подтверждало то, во что Сиэль отчаянно не хотела верить: в страданиях того, кого она любила, был виноват её родной отец, человек, которого она не видела много лет, но тоже до сих пор любила.

Он же бросится на него прямо тут, и на людей вокруг не посмотрит. Что делать что делать что происходит ЧТО Я МОГУ СДЕЛАТЬ как его остановить НЕУЖЕЛИ ЭТО ВСЁ ПРАВДА мой отец мой папа ПАПОЧКА как так могло выйти что за ерунда. Я сплю, я наверно просто сплю, надо проснуться и рассказать Дью, представляешь, какой кошмар…

– Папочка, у меня пятёрка!

Шум в голове Сиэль тут же выключился. Она увидела девочку лет восьми-девяти, выбежавшую из калитки и нерешительно замершую в метре от них. Кир смотрел на неё встревоженно, даже испуганно, Дьюван – с нескрываемой злобой, как на последнее препятствие перед достижением цели, которое хотел немедленно устранить. Девочка спряталась за спиной Кира. Дьюван тоже шагнул к нему, наклонился и проговорил ему на ухо:

– Ты до сих пор жив только благодаря этой девушке, – он качнул головой в сторону Сиэль, – которой ты не достоин. Но ты за всё ответишь. Даже не пытайся прятаться. Я тебя из-под земли достану.

Он резко развернулся и, даже не взглянув на Сиэль, пошёл вдоль дороги: чёрная туча, несущая в себе страшную грозу. Сиэль, Кир и девочка, вцепившаяся в его руку, молча наблюдали, как перед Дьюваном расступаются ощущающие неясную опасность прохожие, как он взмахивает рукой (так резко, будто хочет кого-то ударить), чтобы остановить такси. Как машина проглатывает Дьювана и тут же начинает переполняться изнутри его чернотой; как он вымещает крупицу своей ярости на ни в чём не повинной дверце автомобиля.

Таксист поморщился и обернулся, чтобы упрекнуть клиента в неласковом обращении с машиной и его чуткими ушами, но встретил ненавидящий взгляд Дьювана и решил, что пару громких хлопков за день можно и пережить.

Кир и Сиэль молча, оцепенело провожали взглядами машину, пока девочка не подёргала мужчину за рукав.

– Папочка, – тихонько спросила она. – Кто это был?

– Всё в порядке, дочур, – он ответил не сразу и говорил непривычно тихо, бесцветно. – Сейчас домой пойдём.

Кир посмотрел на Сиэль, но та отвела глаза.

– Согласишься меня выслушать? – спросил отец.

– Да, – глухо отозвалась Сиэль. – У меня много вопросов.

– В конце улицы, на углу, кафе. Подожди меня там, я домой её отведу, – Кир кивнул на девочку, по-прежнему крепко держащуюся за его руку. Сиэль молча потащила себя в сторону кафе, машинально теребя наброшенный на плечи лёгкий шарфик. Её отец пошёл в противоположном направлении, ведя за руку девочку, которая называла его папой.