Текст книги "Круговорот чужих страстей"

Она медленно повернулась, сначала смотрела на ворот его футболки, не осмеливаясь поднять глаза к его лицу, потом руку подняла, коснулась его груди. А подумала… подумала снова об ошибке. О том, что она, по всей видимости, станет не меньшей, и с ней придётся жить. Когда её выдворят из этого дома. Обратно в город, на работу, в её маленькую, ничем не примечательную жизнь.

– Аргументы закончились? – Павел подбородок ей пальцем поднял, прикосновение мало было похоже на ласку, в нём было откровенное нетерпение.

Алёна по-прежнему старалась не встречаться с ним взглядом, разглядывала его подбородок, губы, сеточку шрамов на щеке, и чувствовала, как внутри что-то оживает. Буквально оттаивает, стремительно, и начинает мешать дышать. Твёрдые мышцы на мужской груди под её пальцами, жар чужого тела и запах… чуть цитрусовый, чуть пряный, невообразимый и нереальный, который сводил с ума и… был похож на запах этого дома. Они всё-таки стали единым целым. Хотя, возможно, она ошибается, и Павел не сроднился с домом, это дом подстроился под него, мгновенно, приняв нового хозяина. Передал в его руки свою силу, мудрость и даже величие. Чуть-чуть. Поэтому Костров порой кажется самодовольным. Чуть-чуть.

И вот как раз Павлу не хватает чуткости и волнения, хотя бы толики, потому что ему не пришло в голову для начала поцеловать её, осторожно и изучающе. Ласково. Поцелуй напомнил недавний, когда Павел прижал её к двери всем своим весом и загородил собой весь мир и солнечный свет. А сейчас, когда Алёне, как ей самой казалось, требовалось куда больше смелости, ей вновь не дали об этом даже задуматься. И Павлу не интересно было про аргументы. Он подхватил её под бёдра, приподнял от пола, губы накрыли её губы, и всё остальное стало неважно. И без того короткая футболка, которую Алёна надела после душа, задралась, обнажая живот, и под неё тут же нырнула мужская ладонь. Её кожа всё ещё была прохладной после душа, и тут же покрылась мурашками, почувствовав прикосновение. А Алёна с вздохом, то ли облегчения, то ли наоборот, обречённости, сдалась, именно в этот момент. За шею Павла обняла, и сама его поцеловала. Это был поступок, для неё, который он расценил довольно странно. После поцелуя отстранился, чтобы посмотреть на Алёну более внимательно, хмыкнул.

– Солнце моё, кто тебя учил целоваться?

Алёна заставила себя не разжать рук на его шее, не смотря на то, что такое желание на секунду её посетило.

– Не ты.

– Да, не я. – Павел улыбнулся, подхватил её поудобнее и шагнул к кровати. Алёна вдруг вспомнила про его ногу, хотела ему ношу облегчить, но, кажется, Павел Костров, в состоянии возбуждения, на такие мелочи не отвлекался. Он легко донёс её до постели, а в процессе ещё умудрился и футболку с Алёны стянуть. Её уже трясло не так сильно, по крайней мере, удушающее волнение оставило. Она вся была сосредоточена только на одном человеке, на его прямом взгляде, прикосновениях, на том, как двигается его кадык, когда он сглатывает. Павел смотрел на неё, жадно и нетерпеливо, и едва ли не облизывался в предвкушении. И Алёна на самом деле чувствовала себя его подарком, конечно, вряд ли долгожданным, который весьма ловко и умело разворачивали.

Такого с ней точно никогда не случалось. Никакой неловкости, первых несмелых прикосновений, ошибочных суждений, которые могли вызвать нелепые смешки, а после работу над ошибками. Её целовали, её ласкали, её окончательно лишили чувства реальности и способности мыслить. Каждый поцелуй длился и длился, больше не было сумасшедшего слияния губ, Костров будто душу из неё выпивал, глубокими, тягучими поцелуями. Алёна гладила его широким плечам, ногти впивались в его кожу, она выгибалась ему навстречу и даже что-то говорила ему… в ответ. Он просил, и она соглашалась на всё. Обнимала его, сама его целовала, чем, возможно, его смешила, потому что пару раз, но поймала себя на том, что делает всё как-то неловко, и это нельзя не заметить. От неё ничего не требовалось, он сам всё делал, пожирал её глазами и губами, делал, что хотел, но Алёне, где-то далеко, на краю сознания, казалось, что она вот-вот что-нибудь да испортит. Ей не надо было ни о чём задумываться, а она…

– Поцелуй меня.

Она глаза открыла, услышав его голос, вгляделась в его лицо, потом руки подняла, положила ладони на его щёки. А Павел к ней наклонился. Смотрел в глаза, губы коснулись губ, лишь коснулись, но поцеловать его Алёне пришлось самой. Она уже знала, чего он хочет. Чтобы она обняла его за шею, чтобы её губы были мягкими и податливыми, чтобы она коснулась языком его языка. Чтобы она полностью отдалась поцелую, чтобы ему отдалась.

Кто бы мог подумать, она здесь всего лишь два дня. Она готова была ругаться, готова была спорить, снова убежать в ночь. А сейчас их одежда разбросана по полу, их тела слились на постели, а разгорячённую кожу не остужает даже ветерок, который задорно раздувает занавеску на открытом окне. Больше ни просьб, ни шёпота, только тяжёлое дыхание и негромкие стоны. Алёна цеплялась за мужские плечи, ногти по-прежнему впивались в кожу, потом она откинулась на подушку, закинула голову назад и закрыла глаза. Кусала нижнюю губу, чтобы не стонать, а Павел принялся целовать её шею, правда, надолго его не хватило, и он уткнулся носом Алёне в ухо, и просто продолжал двигаться. Сильно, порывисто, поддерживал девушку под одно бедро, потом крепко поцеловал её в уголок губ. Алёна инстинктивно повернула голову, нашла его губы и поцеловала. Пальцы вцепились в его волосы и потянули. А Павел рывком подхватил её, сильнее вжал в постель, и вот тогда Алёна застонала, громко и прямо ему в губы.

Костров тяжело дышал, когда отодвинулся от неё. Откатился в сторону, растянулся рядом и с шумом выдохнул. Кажется, усмехнулся. Алёна даже не поняла, была ли это усмешка. Она повернулась на бок, к Павлу спиной, и ноги к животу поджала. Лежала, слушая его дыхание, не своё, пальцы смяли край покрывала, а в голове пустота. Пустота звенящая, и это было незнакомо, но чертовки любопытно и приятно. По телу всё ещё гуляла волна недавнего удовольствия, кровь в висках колотилась, а мужское дыхание за спиной, казалось, отсчитывает время. Пока она его слышит, ничего не изменится. Потом на её бедро легла тяжёлая ладонь, погладила. А Алёна взяла и сказала:

– Со мной такого никогда не было. – В том состоянии, практически невесомости, она даже не поняла, что сказала и кому. А её снова погладили, провокационно и нахально.

– Я так и понял.

Алёна зажмурилась. Дура.

9

Алёна смотрела на свою руку, на пальцы, которые скользили по мужской груди, медленно поднимались, добрались до ключицы, потом прошлись по плечу. А она наблюдала за своими же действиями будто со стороны, и наслаждалась также, со стороны. Потом улыбнулась. Знала, что Павел этого видеть не мог, и пользовалась моментом. За окном предрассветные сумерки, и ей спать было нельзя, необходимо уйти до того, как Ваня сможет проснуться и ему придёт в голову заглянуть в комнату к отцу. Он так часто поступал. Пару раз Алёна даже заставала его утром спящим в постели отца. И поэтому она последние три ночи старалась уходить раньше. Прежде чем сможет пригреться у Кострова под боком и уснуть. Смотрела на него долго, вздыхала, прижималась щекой к его плечу или груди и думала… думала о том, как вляпаться умудрилась. А вляпалась здорово, она это уже спустя три дня понимала. Всего каких-то три дня, которые ничего, по сути, не значили и никого ни к чему не обязывали, просто секс, приятная усталость после и общение, которое путало и смущало в основном только Алёну. Это она время от времени замирала, наблюдая то за Костровым, то за его сыном, и заново пытаясь осмыслить, что же она здесь делает. И куда делась, в чём растворилась её жизнь. Её настоящая жизнь, с реальными заботами, с мыслями о будущем, каким она его ещё совсем недавно представляла, где, казалось бы, всё ясно и определенно. Ей нужно было только стараться, трудиться, идти к своей цели. Вот только в последнее время эта самая цель как-то отдалилась и стала выглядеть смазано и не слишком привлекательно. А всё вот из-за таких моментов, как этим утром. Которые ей безумно нравятся, а с ними надо бороться. Потому что эти моменты для неё, а когда она смотрит на Павла, особой нежности и трогательности в выражении его глаз не замечает. Не ждёт, но… подсознательно…

В общем, он не слишком романтичен. И это не из-за неё, это Алёна понимала. Просто он такой. Он её хочет, он её целует так, как никто никогда не целовал. И даже обнимает после так, что у неё заходится сердце, но вряд ли это что-то значит. По крайней мере, для него. И Алёна даже посмеялась над собой, причём вслух, сказала, что, похоже, её здесь заперли для чьего-то развлечения и услады. Павел улыбнулся в ответ на это, и спорить не стал. А Алёна из-за этого расстроилась. Немного, но всё же.

Дуся бы сказала, что она сделала глупость. И дело не в том, что переспала с Костровым. Один раз. Это было вспышкой, с взрослыми людьми такое случается, как сказала бы Дуся: получила то, что хотела, и на этом остановись. А она не остановилась, не выгнала его первой ночью, не выгнала и второй. А потом уже стало поздно, да и глупо сопротивляться. Ей нравилось заниматься с ним любовью. И она даже умудрилась признаться ему в том, что никогда и ни с кем подобного не испытывала. И была уверена, что Павла это признание посмешило. Но он ничего не сказал, он, вообще, мало говорил. Предпочитал действовать. В отношении неё действия были неприличными, но ярко выраженными, и за это Алёна многое прощала. Неправильный подход зависимой женщины.

Становиться зависимой от Павла Кострова не хотелось. Но Алёна чувствовала, что её затягивает. Пока её предавало только тело, но сколько времени потребуется, чтобы потерять голову? Она себе не льстила. У неё никогда не было человека, которого можно было бы любить. Человека, которого можно было бы назвать своим. Она даже не знала, что это значит. Была большая семья, но… В общем, начиная об этом думать, Алёна предпочитала побыстрее переключиться на что-нибудь другое. В её жизни была Дуся, самое большое везение, как Алёна считала, а в остальном… Если бы у неё был человек, за которого следовало держаться, всегда, наверное, её жизнь была бы куда более насыщенной. По крайней мере, наполненной смыслом. Это был минус, её недостаток, у неё никак не получалось кого-то подпустить к себе достаточно близко, Алёна всегда в последний момент вытягивала руку и останавливала, в первую очередь, себя. И даже не жалела об этом после. И поэтому сейчас, понимая, что прикасается к Павлу как-то не так, с незнакомым трепетом, в досаде осознавала, что в этот раз у неё не получается вытянуть руку, и всё это остановить. Но она не собиралась разбираться в себе и в своих чувствах, всё это ненадолго, и её выставят из этого дома в тот момент, как это сочтёт нужным Павел. Он, действительно, заимел себе загородное увлечение, он об этом знает, она знает, все знают, даже Вадим. Недаром он вчера у неё со смешком интересовался, как ей отдыхается. Алёна не слишком гордилась тем, что вместо достойного ответа ограничилась неприличным жестом в его сторону, но Негожин, кажется, всерьёз не воспринял, потому что лишь рассмеялся. Зато тут же отвязался от неё и ушёл, даже завтракать с ними за стол не сел. Между прочим, Негожин садился за один стол с хозяином, и не редко, чего Алёна понять не могла. По её мнению, так с подчинёнными не общаются, но с вопросами не лезла. Пообещала себе, что будет поступать, как Павел и брать от их отношений то, что можно и в тот момент, который представится. Именно поэтому она и сейчас не спала, лежала, закинув на Кострова ногу, разглядывала его подбородок в полутьме, и водила пальцем по его груди. Ей казалось, что она делает это не ощутимо для него, кожи почти не касалась, и Павел вроде бы спал, но потом он вздохнул, закинул руку за голову, а другой крепче обнял её за плечи. Алёна улыбнулась, закусила губу, будто боясь быть на этой улыбке пойманной, а затем отвернулась от него. Села, спустила ноги с кровати, но вдруг пол показался ей слишком холодным. Алёна ещё посидела, опустив голову, потом волосы взъерошила. И снова улыбнулась, когда Павел на постели перекатился, и его рука обхватила её поперёк живота.

– Уходишь?

– Пойду. – Но поддалась его руке и назад откинулась, легла, устроив голову на его груди. А Павел её волосы принялся перебирать, потом зевнул. А она руку подняла, очертила пальцем его подбородок, откровенно играла с ним, но Костров засыпал и почти не реагировал. Алёна снова повернулась, приподнялась на руках и прижалась губами к его подбородку. – Я ухожу.

Костров угукнул, но глаз уже не открыл. Алёна с кровати поднялась, а пока надевала на себя хозяйский халат, который ей был жутко велик, самого хозяина и рассматривала. Снова пользовалась моментом. Но именно в этот момент в её изучающем взгляде не было места любопытству или понятному женскому любованию мужчиной, который совсем недавно занимался с ней любовью и делал это весьма умело. Она смотрела на него так, как Павел не позволил бы ей, будь он способен это прекратить. Алёна смотрела на его тело под простынёй, и уже знала, где находится каждый шрам на его теле. Их было немного, но они её пугали. Не своим видом, а тем, как они появились. Павел об этом говорить не желал, предпочитал отшучиваться, но его шутливый тон звучал предостерегающе, и Алёна уже дважды благоразумно замолкала. И даже опасалась прикасаться к нему в тех местах, будто знала, что её рука тут же будет остановлена. Его спина – у рёбер снизу, его бедро – длинный побелевший от времени рубец, и его лицо… Павлу не нравилось, даже когда она касалась сеточки шрамов на его щеке. Это казалось странным, немного смешным, глупым предрассудком, но Алёна всё это про себя проговаривала, потому что Костров обрывал эти разговоры на полуслове, и знать и слышать ничего не хотел. Только ухмылялся нехорошо. И она понимала почему. Он, из-за своей гордыни и самоуверенности, не терпел, когда его жалели, даже женщины. И ведь не объяснишь, что это совсем другая жалость. Жалость женщины, которая готова его принять таким, какой он есть, и ничего ужасного в нём не видит. В конце концов, она с ним спит, видит его раздетым, и её ничего в нём не пугает. Кроме, разве что, некоторой доли беспринципности, упрямства и достаточной жёсткости в поступках. Что из этого относится к его внешности?

Алёна кровать обошла, наклонилась к нему и поцеловала. Застыла в паре сантиметров от его лица, начала улыбаться, уже откуда-то зная, что Костров скажет в следующий момент.

– Что делаешь? – сонным голосом спросил он.

– Дразню тебя, – проговорила она ему в губы. – Я ведь ухожу.

Его рука пробралась под халат, прошлась вверх по её ноге, потом пальцы ухватили ягодицу, а Алёна рассмеялась и отскочила от него.

– Спи, – сказала она ему негромко.

Он перевернулся на живот, руками обхватил подушку рядом с собой, а Алёна снова застыла, на этот раз в дверях, уже не обманывая себя по поводу томления в душе. Сильное мужское тело на постели… это серьёзное испытание для женского разума и сердца. Как выяснилось.

Несколько часов спустя её разбудил мобильный. Алёна глаза открыла, посмотрела за окно, после чего вздохнула. Потом протянула руку к шумно вибрирующему аппарату, но это совсем не означало, что она собиралась ответить. На экран посмотрела, звонил Артюхов. Зачем-то. В который раз. И вызов Алёна отклонила.

Конечно, она догадывалась, зачем он звонит и что именно его интересует. Здесь ли она, и чем занимается. А говорить об этом, особенно с Тарасом, она не собиралась. И не только потому, что Павел этого не одобрит, она и сама не хотела говорить. Особенно, в свете последних событий. Ей было немного неудобно. Да и Тарас вряд ли удержится от каверзных, провокационных вопросов. Поэтому в «бан».

Как и Рыбникова, кстати. Тот вчера тоже звонил, момент для звонка был выбран не самый удачный, Костров рядом был… прямо совсем близко, увидел имя её начальника на экране, и не разрешил говорить.

– А если что-то важное?

– Всё важное я с ним решу сам, – то ли пообещал, то ли объяснил ей Павел. И чтобы заглушить все доводы разума, поцеловал. Надо сказать, что заглушить все здравые мысли в её голове, у него получилось. Зато сейчас они вернулись, Алёна засомневалась, но не из-за Тараса, о Рыбникове вспомнила, но Артюхову всё равно пришлось остаться ни с чем, вызов был отклонён.

– Алён, ты проснулась?

Дверь в её комнату открылась, заглянул Павел, бодрый и, судя по всему, выспавшийся, его взгляд был заинтересованным.

Алёна голову повернула, а телефон, что держала в руке, поспешно сунула под подушку. На Павла взглянула, сонно прищурилась. Только спрашивается: зачем притворяется? Потому что ему не нравятся её телефонные разговоры?

– Почти, – сказала она.

Павел её оглядел, взгляд задержался на спутавшейся копне волос, по губам скользнула ухмылка, но в комнату он так и не вошёл, вместо этого просто сообщил:

– Завтрак на столе, вставай.

– А который час?

– Десять. Ванька уже все дела переделал. Вставай, солнце.

Она улыбнулась. Абсолютно глупая улыбка расцвела на её губах, и чтобы как-то скрыть её, Алёна уткнулась лицом в подушку. И в неё пробубнила:

– Иду.

Дверь закрылась, Алёна перевернулась на спину, убрала с лица волосы, и в притворной тоске, чувствуя, как грудь распирает от эмоций, подумала: а говорят, есть мужчины, которые приносят своим женщинам кофе в постель.

В последние дни Альбина Петровна стала смотреть на неё с явным подозрением. Если раньше в её взглядах было лёгкое снисхождение, она мирилась с нею, как с неизбежным, но проходящим неудобством, то сейчас, по всей видимости, её заподозрили в злом умысле и коварстве. Конечно, скрыть от домочадцев, а тем более от обслуги, факт того, кто где ночует и чем при этом занимается, весьма трудно, да Павел особо и не старался, надо сказать. Он искренне считал, что это его дом, его жизнь, и он не обязан ни перед кем отчитываться. Тем более перед людьми, которым он зарплату платит. И, наверное, он был прав. Но в то же время, он совершенно не замечал того, что за их спинами теперь переглядываются и даже шепчутся. Не со зла, конечно, не со зла, просто всем было любопытно. Алёна все эти переглядывания и перешёптывания замечала, старалась близко к сердцу не принимать, и Павлу об этом не говорила. Мужчины в подобное не вникают, а она… вряд ли здесь задержится настолько долго, чтобы как-то решать эту проблему. Если это проблема, конечно. Возможно, кто-то из этих девочек, которым повезло устроиться на работу в усадьбу Костровых, ей завидует. Да и Альбина Петровна не просто так не в духе, ей не нравится поведение Алёны, считает, что та взяла на себя слишком много. А уж её практически единоличная забота о Ване, домоправительницу и вовсе не устраивает.

– Что на завтрак? – поинтересовалась она, как только вошла в столовую. Павел с Ваней уже сидели за столом: Костров в телевизор смотрел, слушал новости, а Ваня мотал ногой в ожидании тарелки с кашей. А услышав её голос, на стуле крутнулся и разулыбался. Алёна наклонилась к нему, чтобы поцеловать. Потом присмотрелась к его футболке, дёрнула за воротник. – Вчерашняя.

– Она мне нравится!

– На ней пятно.

Ваня оттянул ткань, полюбовался на пятно от молока. Наморщил нос.

– Ну и что, – решил он, в конце концов. – Пап, ничего, что пятно?

Павел глаза от телевизора на мгновение отвёл, посмотрел на сына. Потом рукой махнул. Ванька тут же обрадовался, улыбнулся Алёне через стол.

– Видишь?

– В том-то и дело, что вижу, – отозвалась она. – Пятно очень хорошо вижу, надо переодеть.

– А папа!.. – браво начал Ваня, что совсем не произвело впечатления.

– А папа в этом ничего не понимает.

Альбина Петровна как раз принесла тарелки, и после этих слов неодобрительно на Алёну глянула. Алёна даже решила, что на самом деле границу перешла, но Павел, кажется, спор о футболке пропустил мимо ушей. Повернулся к столу и только в некотором ступоре уставился на тарелку с кашей, которую перед ним поставили. Алёна толкнула его ногой. Костров вздохнул, взял ложку и принялся есть. После вчерашнего утреннего разговора о том, что за столом все должны есть одно и то же. Раз кашу, значит кашу. Раз блинчики, значит, все едят блинчики. Так ведь справедливо.

– Раз одному четыре, то и всем должно быть четыре, – ворчал вчера Костров, на что Алёна предпочла отмолчаться. И о пользе каш на организм и взрослого человека говорить не стала. Только зря его раздражать. Зато Ваня доволен. Ест манную кашу, с куда большим энтузиазмом, поглядывая на отца.

– Чем нас сегодня кормят? – браво осведомился Негожин, появляясь в столовой. Ладони потёр в предвкушении, забыл поздороваться, за стол уселся и принял всерьёз растерянный вид, когда увидел перед собой тарелку. Поднял глаза на хозяина дома. – Это что?

– Каша, – сказал ему Ваня, облизывая ложку. – Манная.

Вадим нахмурился, а Павел ему кивнул.

– Угощайся. Расти большой, не кашляй.

– А мяса нет?

– Мясо будет на обед, – сообщила Альбина Петровна. – Тушёное. С баклажанами.

– А до обеда долго?

– Вадим, ешьте кашу, – посоветовала ему Алёна. – Не поверю, что такой большой и серьёзный мужчина не в состоянии осилить тарелку манной каши. Это очень полезно.

Вадим прищурился, глядя на неё.

– Это ты придумала?

– Нет, диетологи.

Павел брови вздёрнул.

– Серьёзно? А вчера ты говорила о справедливости.

– И это тоже. – Она посмотрела сначала на одного, потом на другого. – Мужчины, в конце концов, не подавайте ребёнку дурной пример. Ешьте кашу.

Ванька хихикнул, съел ещё ложку, а на Алёну взглянул с видом заговорщика.

После завтрака Павел снова скрылся за дверью своего кабинета, это уже был обычный день в усадьбе. По утрам он работал, и беспокоить его не стоило, это знали все в доме. Даже Альбина Петровна и Роско в эти часы шмыгали мимо двери в кабинет неслышно. А Алёна с Ваней в это время обычно гуляли. Забирали Роско и шли изучать территорию. Далеко не уходили, это запрещалось Вадимом, и, не смотря на обещание далеко не удаляться, Алёна была уверена, что за ними присматривают. Порой затылком чувствовала чужой настырный взгляд. Спорить было бессмысленно, и Алёна старалась не обращать внимания, а Ванька и вовсе не замечал. Он, кажется, искренне радовался возможности побегать по траве, поноситься наперегонки с Роско, и исследовать всякие кочки и кусты. Всё-таки мальчишки нисколько на девочек не похожи. Пока Алёна пыталась приобщить мальчика к прекрасному, рассказывала ему о птицах и растениях, тот умудрялся найти какую-нибудь грязь, жука или даже мышь-полёвку, что вызывало просто бурю восторга.

– Сегодня идём собирать землянику, – сообщила она Ване после завтрака. – Она точно поспела на той полянке, что мы видели вчера. Ты футболку так и не переодел?

– Алёна, у меня больше нет «Человека-паука»! А я хочу ходить сегодня с ним.

Алёна вздохнула. Остановилась на крыльце, на мальчика посмотрела.

– Хорошо, – сказала она в итоге. – Поход в лес твоя футболка как раз переживёт. Но к обеду переоденешься, хорошо?

– Нужно всегда быть чистым?

– Да. И умытым. И причёсанным. И вежливым. И ещё…

Ваня взял её за руку.

– Я сразу столько не запомню.

Алёна глаза к нему опустила, улыбнулась.

– Иногда ты становишься очень похожим на папу. Такой же хитрый.

– Папа умный.

– Одно другому не мешает.

– Как это?

Алёна посмотрела на небо. Потом пообещала:

– Я тебе вечером объясню, хорошо?

Собирать ягоды Ваня не слишком любил, ему на это терпения не хватало. Сначала он вместо банки клал ягоды в рот, а когда наедался, принимался искать себе более интересное занятие. Алёна ему не мешала, крупные ягоды собирались быстро, а мальчик был занят, заинтересован, а это самое главное. А ещё окончательно перепачкался, и уже становилось сомнительно, что футболку с «человеком-пауком» можно будет спасти. Ваня ещё и руки об неё несколько раз вытер, и на ткани чётко проступили ягодные разводы.

– Ты так много насобирала? – удивился он, когда увидел целую банку земляники.

– Так я не ела, – поддразнила его Алёна.

– А что мы теперь с ней делать будем?

– Принесём домой и папу угостим. А то он из кабинета своего почти не выходит.

Ванька весело заскакал по дорожке, остановился только когда увидел впереди стройку и рабочих. Те на них оглянулись, кивнули в знак приветствия, но достаточно сдержанно, только один из них, мужчина в возрасте, вполне добродушно заметил:

– Хороший день для ягод.

– Да, спасибо, – улыбнулась Алёна в ответ. – Здесь, кроме нас, собирать некому.

Павел ругал её за то, что она общается с рабочими, говорил, что это лишнее, и доказать ему, что доброжелательность должна быть присуща любому человеку, было невозможно. Он говорил о необходимости держать дистанцию с чужими людьми, а она считала это грубостью. Ей ничего не стоит перекинуться парой фраз с любым человеком, пусть и с рабочим, которого она, возможно, больше никогда не увидит. И Ване, кстати, совсем не помешает это понять. Мальчик чужих людей сторонился, и не из-за своего характера, Ваня был открытым ребёнком, скорее это был недостаток общения в его жизни в целом. У него был ограниченный круг знакомых, в основном родственников, а что делать при появлении чужих людей, Ваня не знал. Особенно, если это первые встречные, он даже здороваться зачастую забывал, только молча на людей смотрел. Наверняка, Павел считает это правильным, думая о безопасности сына, а вот о последствиях вряд ли задумывается.

Хотя, кто она такая, чтобы влезать в воспитание чужого сына? Поэтому и молчала, никого жить не учила.

Землянику решено было есть с молоком. Решено это было Алёной, потому что Ване этот вкус был незнаком. И она отправилась на кухню, за молоком и белым хлебом, и, видимо, этим тоже вызвала некоторое неудовольствие со стороны Альбины Петровны. Все эти дни Алёна на кухню не заходила, теперь это была чужая территория, да впрочем, и необходимости не было, домоправительница угадывала все пожелания хозяев и гостей дома, а тут Алёна вошла на кухню, и все разговоры тут же смолкли.

– Вы что-то хотели? – спросили у неё с явным намёком на подозрение.

Алёна окинула быстрым взглядом кухню и людей, что здесь находились. Поваром оказалась женщина средних лет при пышных формах, за столом пили кофе две девушки, что занимались уборкой в доме, и садовник, мужчина в годах, которого все звали Максимыч. Алёна остановилась в дверях, посмотрела по привычке на Альбину Петровну.

– Да, мне нужно молоко, немного белого хлеба и сахар. Хочу Ваню земляникой с молоком накормить.

Альбина Петровна стояла и молча смотрела на неё, кажется, раздумывала, а вот повариха поспешила к холодильнику. Улыбнулась.

– Конечно, конечно. Мальчику наверняка понравится.

– Надеюсь.

– Много собрали? – спросил садовник.

– Банку набрала, пока Ваня бегал, – улыбнулась Алёна.

Из холодильника достали бутылку молока, в плетёнку положили хлеб и поставили глубокую тарелку. Алёна за этими приготовлениями наблюдала, а потом, видимо, чёрт дёрнул её за язык.

– А молоко в магазине берёте?

– Конечно, – ответила ей Альбина Петровна. – Вы предпочитаете другое?

– Нет, просто… Здесь вокруг деревни, думаю, стоит брать молоко там, настоящее. Пока есть возможность. Ване будет полезно, магазинное он и в Москве попьёт. Да и творог, наверняка, здесь можно купить.

Пока она говорила, повар согласно кивала головой, а вот Альбина Петровна сверлила Алёну придирчивым взглядом. Алёна снова влезла не в своё дело.

В гостиную она вернулась с подносом. Ваня валялся на диване, раскинув руки, и время от времени дёргал Роско за ухо. Тот не злился, только огромной головой мотал, даже не вздыхал. Но когда Алёна вошла, Ваня вскочил и оставил пса в покое.

– Что мы будем делать?

– Сейчас тебе вкуснятину сделаю, – пообещала Алёна. И попросила: – Иди, папу позови, его тоже накормим. Он в кабинете.

Ванька убежал, а Алёна принялась насыпать ягоды в тарелки.

– Что вы опять затеяли? – спросил Павел, появляясь в столовой через пару минут. Сына за руки от пола приподнял, тот засмеялся и замотал ногами в воздухе.

– Мы набрали земляники, – похвастала Алёна, – сейчас будем её есть.

Костров хмыкнул. Усадил сына за стол, сам сел и поднял голову, чтобы Алёне в лицо заглянуть.

– И ради этого я прервал разговор с Испанией?

– Именно. Чувствуете, какой запах?

Ванька полез пальцами в банку за ягодами, а Павел, пока сын не видел, погладил Алёну по спине. Та плечами повела, кинула на Кострова укоризненный взгляд, но он ему не внял. Пока Алёна сама за стол не села, его рука так и гуляла по её спине и ниже. А она села и поторопила:

– Ешьте, ешьте.

Павел улыбнулся её энтузиазму, на сына посмотрел. Спросил того:

– Вкусно?

Ванька съел первую ложку и быстро закивал. А Алёна довольно улыбнулась.

– Я в детстве больше всего любила землянику с молоком. Ничего вкуснее в жизни не ела.

Ваня посмотрел на неё.

– А конфеты?

– А конфет не было, – ответила она. Её улыбка была чересчур воодушевлённой, но это лучше, чем пускаться в объяснения. Павел и без того кинул на неё задумчивый взгляд, правда, ничего не сказал. А она, чтобы перевести разговор на другую тему, сказала:

– Я снова перешла Альбине Петровне дорогу.

Павел доел свою порцию ягод, в конце даже ложку облизал, а на Алёну взглянул весело.

– Что на этот раз?

Алёна указала на свою тарелку.

– Молоко. Кстати, хочешь ещё?

Павел головой качнул.

– Нет. Но было очень вкусно, ты права. А что с молоком?

– Паш, надо молоко в деревне покупать, и творог тоже. Пока возможность есть. Ванька круглый год пьёт магазинное молоко. Скажи ей, меня она не послушает. – Он молчал, губы насмешливо кривились, и Алёне пришлось потрясти его за руку. – Я серьёзно! Раз есть такая возможность, пусть ребёнок ест всё натуральное. Это куда полезнее, чем возить из супермаркета.

– Ладно, ладно, – сдался он. – Я скажу, пусть Альбина узнает. Ванька, ты будешь пить парное молоко?

Ваня ложкой вылавливал последние ягоды со дна тарелки, поднял на отца непонимающий взгляд, а Алёна с недовольством констатировала:

– Твой ребёнок не знает, что такое парное молоко. Теперь дошло, папа?

Павел зубами на неё клацнул, что заставило Ваньку рассмеяться, и из столовой ушёл.

После обеда пошёл дождь. Небо стало мрачным, его заволокло свинцовыми тучами, и дождь пошёл сильный и беспросветный. Роско было сунулся на улицу, но уже через несколько минут вернулся, недовольный и мокрый, а Алёна кулаком ему погрозила, когда поняла, что он замыслил отряхиваться прямо посреди гостиной.

– Уходи в коридор! Иди!

Пёс, недовольный, вышел за дверь и не вернулся. А Алёна поднялась на второй этаж, и некоторое время стояла у окна, наблюдая, как разъезжаются рабочие. В такую погоду оставаться смысла не было. А она стояла у окна, смотрела на мрачное небо, на мгновенно потемневшие и нахохлившиеся сосны неподалёку, на красный защитный тент, натянутый над недостроенным зданием, и думала о том, насколько ей всё кажется нереальным. Даже она сама в этом доме, в усадьбе, словно ей сон снится. Долгий, наполненный событиями, но сон. И проснуться было страшно, боялась, что сон исчезнет и не вернётся, останутся только воспоминания. Со снами ведь так обычно бывает?