Текст книги "Круговорот чужих страстей"

Отец сверлил её недовольным взглядом.

– Умная ты стала. И разговорчивая.

Алёна вздохнула.

– Наверное, я всегда такой была. Поэтому и ушла.

Дмитрий Сергеевич пальцем в стол ткнул.

– Сбежала.

Алёна отвернулась от него, пыталась в себе примерить возмущение. В конце концов, кивнула.

– Хорошо. Пусть будет так. Но это было давно. – И убеждённо проговорила: – Ты не можешь злиться на меня всю жизнь.

– Я не злюсь на тебя. Меня пугает то, что у тебя в голове происходит.

Алёна посмотрела на молчавшую мать. Видела по её лицу, что ей есть, что сказать, возможно, даже поспорить с мужем, но она молчала. Только дочь разглядывала. А Алёна, не смотря на то, что перед отцом и его категоричностью зачастую пасовала, никак не могла заставить себя молча всё выслушать. Отец заговорил с ней, на самом деле заговорил, пусть и с открытыми претензиями, можно сказать, что впервые за десять лет, и ей очень захотелось ему объяснить, хотя бы попытаться рассказать. Не о жизни и каких-то истинах, а просто о себе.

– Папа, я окончила школу, я поступила в институт. Я его окончила. Я стала журналистом. Неужели это так плохо? Что именно в моей жизни вызывает у тебя подозрения и недовольство?

– Хотя бы то, что ты прибежала сюда из города. И ты сама признаёшь, что прибежала прятаться. И хочешь меня уверить, что с твоей жизнью всё в порядке?

Она подбородок вверх задрала, хотелось казаться гордой и решительной, но перед родителями не получалось. Знала, что в их глазах она всё равно несмышлёный ребёнок.

– Нет, не всё в порядке, – пришлось Алёне признать. – Но… Паша вернётся, и всё будет хорошо.

– Ты вышла замуж? – осторожно спросила Нина Фёдоровна, а на мужа бросила предостерегающий взгляд. Тот всерьёз нахмурился, а на непутёвую дочь поглядывал исподлобья. Ответа ждал.

Алёне же пришлось качнуть головой. Отец же не удержался и хмыкнул.

– Но у тебя его ребёнок. То есть, вы вместе живёте.

Алёна зажмурилась на секунду.

– Папа, сейчас другое время.

– Это тебе Дуся объяснила?

Алёна в негодовании даже руками всплеснула.

– Нет, папа, жизнь! Ты сам родился не в восемнадцатом веке, поэтому давай не будем обсуждать моральную сторону вопроса. Если я и живу… с мужчиной, то только потому, что люблю его. Не все женятся на второй день знакомства. И ты не исключение.

Дмитрий Сергеевич откровенно цыкнул на неё, и даже ладонью по столу стукнул. Алёна хотела было возмутиться, но встретила взгляд матери, и тогда уже заметила у дверей Аню. Та смотрела на них с непониманием, даже удивлением. Видимо, таких речей в этом доме не случалось, по крайней мере, очень давно. Увидев сестру, Алёна примолкла, и даже руки на столе сложила, как ученица. А отец крякнул, на младшую дочь глянул.

– Что ты хочешь?

– Там Максим приехал.

– Пусть подождёт, выйду скоро.

Аня тут же выскочила за дверь. Алёна проводила её взглядом. Потом печально качнула головой.

– Даже если бы я осталась, я бы не стала такой. И ты бы всё равно был мной недоволен.

– Не говори так. – Мама из-за стола поднялась, обошла его, а к Алёне наклонилась. Поцеловала в макушку.

– У каждого из нас свои недостатки. И свои мечты. – Алёна осмелилась посмотреть на отца. – Ты хотел вот этого, – она обвела руками деревенскую кухню, – и привёз сюда семью. А я хотела чего-то большего для себя. И ты меня в этом винишь?

– Алёна! – голос матери был возмущённым, а Алёна из-за стола поднялась и из кухни вышла. Только переступив порог, поняла, что делать этого не должна была. Возможно, это был единственный, а и то и последний шанс, поговорить с отцом. А она снова всё испортила. А всё потому, что начинает злиться каждый раз, когда её пытаются обвинить в предательстве. А ведь отец расценивает её отъезд… бегство, именно как предательство.

Выскочив на крыльцо, натолкнулась на старшего брата. Максим её поймал, знакомо вскинул брови, притворяясь удивлённым.

– Посмотрите, кто вернулся. Блудная дочка.

– Ты ещё поиздевайся! – не выдержала Алёна. Обожгла брата взглядом, но почти тут же выдохнула, а Максима обняла. – Очень рада тебя видеть. – Отодвинулась, пригляделась к нему. – Слушай, чем тебя жена кормит?

Максим усмехнулся, потёр гладкую, румяную щёку. Щёки, кстати, у него румяные с детства были. И Алёна была уверена, что щетина на них вовсе не растёт. Максиму почти тридцать, он отец двоих детей, а физиономия по-мальчишески задорная и гладкая. Только в плечах за эти годы раздался, да животиком обзавёлся, что намекало на сытую семейную жизнь.

– Чем надо, тем и кормит. Знаешь, как готовит?

– Правда? – Алёну что-то вдруг царапнуло, прямо за душу. – Молодец она у тебя.

Он кивнул.

– Молодец.

– Максим. – Отец появился у них за спинами, хмуро глянул, снова сквозь Алёну. – Хватит языком чесать, пойдём. Ты карбюратор привёз?

Максим кивнул, и Алёне пришлось его отпустить. С крыльца спустилась, обернулась на отца и брата, но те уже спешили через двор к открытому амбару. А она прошла и села на лавку у стола. Детские голоса слышались неподалёку, Алёна даже Ваню смогла увидеть, и успокоилась. А к ней Аня подошла. Присела рядом, но молчала. Алёна посмотрела на неё. Аня была на три года младше, и, если честно, совсем на неё не похожа. Даже внешне. Русая, кареглазая, со спокойным характером. Иначе как объяснить её послушание? Алёна вот такой не была, ей всегда хотелось спорить и чего-то добиваться. Когда-то она хотела другой жизни, потом диплом журналиста, интересной работы. Сейчас вот хочет Павла Кострова. Вечное стремление к чему-то, которое, кстати, порой приносило разочарования.

– Папа будет злиться на тебя, – сказала Аня, наконец.

– Пусть злится на себя, – ответила Алёна. И с горьким смешком добавила: – Я вся в него.

Аня странно посмотрела на неё.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что это так. Даже мама это понимает. Но он слишком упрям, чтобы это признать. А я вся в него. Если чего-то хочу, готова совершать глупости. Но я всё равно поступлю по-своему. Не могу по-другому.

К ней подошёл Роско, обнюхал её колени, а Алёна взяла его за уши и притянула ближе к себе. Принялась чесать мощный загривок. Пёс, кажется, расслабился, потому что сел у её ног и закрыл глаза.

– Большая собака, – сказала Аня, наблюдая за её действиями.

– Да, – согласилась Алёна. – Но он хороший, главное помнить, что он всегда охраняет Ваню. Да, Роско?

Пёс приоткрыл один глаз, посмотрел на неё. Алёна же ему улыбнулась и пообещала:

– Папа скоро вернётся.

Роско вздохнул совсем, как человек. А Алёна снова на сестру посмотрела.

– Расскажи мне о себе. Как ты живёшь? У тебя парень есть?

– Какой парень? Папа такого не признаёт.

– Ах, ну да. Только замуж.

Аня всё-таки улыбнулась.

– На самом деле, это правильнее. Ты так не считаешь?

– Не знаю.

– А ты? Разве ты не собираешься выйти замуж? Я слышала… что ты говорила родителям. Про мужчину.

– Всё сложно, Ань. И если бы папа меня сейчас слышал, наверняка, поставил бы на мне жирный крест, но… мне сейчас совершенно всё равно – женится ли он на мне когда-нибудь. Для начала пусть вернётся. Это всё, чего я хочу. – Ещё Роско погладила. – Это всё, чего мы хотим.

– А он вернётся?

Алёна сглотнула.

– Вернётся. За сыном… он отовсюду вернётся.

– Алёна! – Ваня увидел её, вскинул руки и заулыбался. Потом к ней побежал. Алёна его поймала, перетащила через бок Роско и усадила к себе на колени. В лицо ребёнка заглянула.

– Что ты делал, что такой довольный?

– Там кролики, и мы их кормили! А ещё курочки и маленькие овечки!

– Как здорово. Ты их кормил?

– Да, мне Кристина давала хлеб и морковку.

Алёна прижалась щекой к его волосам.

– Моё сокровище.

Если не принимать во внимание, что отец старался с ней больше с глазу на глаз не оставаться, то всё было спокойно. В доме, в большой семье, особо много времени на то, чтобы предаваться тяжёлым раздумьям, не было. Все в доме были заняты своим делом, даже дети. Они кормили животных, помогали в огороде, Нина Фёдоровна занималась домом, и Алёна взялась ей помогать. Такую ораву следовало кормить, стирки было вдоволь, уборки. Алёна и забыла, каково это, заботиться о большой семье, когда ты лишена некоторых благ цивилизации, к которым привыкла и уже не замечаешь их, живя в городе. Здесь не было горячей воды, её нагревали специальным водоподогревателем, и стиральных машин-автоматов здесь не было. Бельё крутилось в старой советской машинке, а потом отжималось между валиков. Полы мылись вручную, скоблились щётками, домотканые половики вытрясались на улице и жарились на солнце, вместе с подушками, одеялами и зимней одеждой. И всё это между приготовлением завтраков, обедов и ужинов. Если честно, через три дня жизни в родительском доме, Алёна чувствовала себя так, словно её выжали, как лимон. Рыбников всегда прикрикивал на своих сотрудников, и на неё в том числе, обвинял их в разгильдяйстве и лени, заставлял поторапливаться и поворачиваться, и даже не особо следуя наставлениям начальника, Алёна время от времени чувствовала усталость. А вот сейчас понимала, что просто забыла каково это – уставать и крутиться, как белка в колесе. А её мама так жила, долгие годы.

– Как ты справляешься? – спросила Алёна в какой-то момент.

– Мне девочки помогают. Просто сейчас ты приехала, и они занимаются другими делами.

– Всё равно. Мама, ты должна себя беречь.

Нина Фёдоровна рассмеялась.

– Я берегу. Просто, когда то, что ты делаешь, в удовольствие, то усталости не замечаешь.

– Конечно, – проворчала Алёна, – шестеро детей в доме.

– Слышал бы тебя сейчас Коля. Нашла ребёнка.

– Ты права. Два мужика в доме. Их нужно кормить, их нужно обстирывать. Ещё и по голове гладить, мол, всё они делают правильно.

Нина Фёдоровна развешивала бельё на верёвке, дочь слушала и посмеивалась.

– Когда ты говоришь это, я прямо слышу Дусю.

– Дуся тут не причём. Просто я не хочу, чтобы ты уставала.

– Я не устаю, я привычная.

– Надо купить стиральную машину. Ну, правда. Это не такая уж и роскошь. Она выстирает, отожмёт, высушит.

– Даже высушит?

– Можно купить с сушкой. – Алёна зажала прищепкой край простыни. – Я подарю тебе на день рождения. И мне всё равно, что скажет папа.

– Ох, как бойко у тебя получается. «Мне всё равно, что скажет папа!».

– Да, всё равно, – храбрясь, проговорила Алёна.

– Ты со своим мужем так будешь разговаривать.

Внутри всё опустилось. Алёна губы облизала.

– С ним так не поговоришь.

Нина Фёдоровна кинула на неё быстрый взгляд.

– Мне становится всё любопытнее. – Алёна помолчала, и ей пришлось задать очередной вопрос. – Не хочешь рассказать, что у вас произошло?

Стираного белья оставался ещё целый таз, и Алёна наклонилась к нему. Встряхнула наволочку, прежде чем повесить.

– Это сложно объяснить. Но он приедет за нами, как только сможет.

– Отец твой говорит, что это не к добру.

– У папы всё не к добру.

– Знаешь, я склонна с ним согласиться. Хотя, признаюсь, иногда он перебарщивает с беспокойствами. Особенно на твой счёт.

– Он считает, что я пропащая.

– Алёна, он беспокоится.

– Он бы беспокоился, когда тащил нас сюда! В голод и холод.

Нина Фёдоровна недовольно поджала губы.

– Не говори так.

Алёна загородилась от матери развешанной простынёй, закрыла глаза и вздохнула. После чего признала свою вину.

– Ты права, я не должна так говорить. И знаю, что я несправедлива. Просто…

– Ты не можешь забыть.

Алёна отвернулась от неё.

– Это не значит, что я виню его… или тебя. Я просто не понимаю, почему он настолько категоричен. Все ошибаются. Даже из благих побуждений. Я тоже ошиблась. Мама, мне было шестнадцать лет, и я просто боялась… застрять здесь боялась. Что в моей жизни ничего не случится. Ничего достойного и интересного.

– И что? Ты довольна своей жизнью?

Алёна присела на скамейку. Прищепку между пальцев крутила. Всерьёз раздумывала.

– Наверное, да. Ещё совсем недавно я бы сказала, что мне мало. Снова мало. Что я хочу этого, и того хочу. Но я никогда не хотела денег, мам. Я хотела чего-то, что меня изнутри заполнит. Мне казалось, что это работа. Карьера, что-то безумно интересное. Оказалось, что нужно мне совсем другое. Но у меня это есть, появилось, и значит, всё не напрасно. Значит, уехала я отсюда не напрасно. – Алёна слёзы вытерла. Дурная привычка у неё завелась в последнюю неделю – реветь.

– Может, попробуешь сказать это отцу?

Алёна печально усмехнулась.

– Вряд ли его это заинтересует. Отсутствие штампа в моём паспорте является неоспоримым доказательством моего морального падения и очередной совершённой ошибки. А я тебе, мама, скажу больше: у меня даже паспорта сейчас нет. Я человек без всяких прав.

– Не говори ерунды.

– Не буду. – Алёна поднялась, натянула на верёвке край последнего пододеяльника. На мать посмотрела. – Ты научишь меня щи варить? Паша явно этому обрадуется.

Нина Фёдоровна улыбнулась.

– Научу.

Ваня по отцу скучал, сильно. Но заговаривал о нём в основном перед сном. Днём он был занят, носился с детьми по участку, стараясь не отставать от более старших и знающих. Интересного вокруг было много, его брали с собой кормить животных, брали с собой в огород и даже объясняли, что можно есть, а что лучше пока не трогать. Дети ели малину прямо с куста, смородину, грызли морковку и огурцы прямо с грядки. Для деревенских всё это было привычно, а вот для Ваньки, столичного ребёнка, в новинку и приводило в восторг. Ваня время от времени прибегал к Алёне, и, сбиваясь и тараторя, рассказывал той, о чём он только что узнал или что видел. Ванька пачкался, барахтался в сене, а пару раз даже засыпал на сене, в обнимку с Роско. И только перед сном, когда Алёна рассказывала ему сказку, стараясь не нарушать традицию, вспоминал об отце, принимался выспрашивать, когда тот к ним приедет, и даже расплакался однажды. Алёне было безумно его жаль, и Роско жаль, да и себя тоже, но мальчика она старалась успокоить, и обещала… обещала что-то абстрактное. Она сама ничего не знала. Лишь однажды позвонила Дусе, но у той новостей особых не было. Пересказала то, что слышала каждый день из новостей, сообщила, что Регина информацией её тоже не порадовала, потом поинтересовалась, как у них дела. В общем, успокоения после этого разговора Алёна никакого не почувствовала, и Ваню её порадовать было нечем. Им по-прежнему оставалось только ждать.

Но больше всего волновал Роско. Прошло несколько дней, а он отказывался есть. Ходил за Ваней, следил за ним цепким взглядом, почти не спал. Пёс откровенно тосковал. На ночь забирался под кровать, на которой спали Алёна с Ваней. Весь не помещался, из-под кровати торчала то задняя часть, то печальная морда. Коля за ним присматривал, Алёна даже видела пару раз, как уговаривает поесть и подкладывает Роско лучшие кусочки. Собакам, живущим здесь, сырое мясо было не положено, а вот для Роско Коля лакомство находил. Но Роско и им не соблазнялся, хотя обычно от мяса не отказывался никогда. Но то из рук хозяина. Вот и сегодня есть не стал, а Алёна опасалась, что и не пьёт, за этим уследить никак не получалось. Об этом и думала. Лежала, слушала, как Ваня сопит, уткнувшись носом в её руку, а за окном темно. Хотя, часы показывали всего одиннадцать часов. По деревенским меркам глубокая ночь. В доме тихо, но Алёна знала, что Коля смылся через окно ещё час назад и вряд ли вернётся до утра. А под кроватью очень тихо лежал Роско, и только изредка вздыхал. Кажется, он даже не спал в последние дни. Как только Алёна обращала к нему свой взгляд, пёс тут же глаза открывал и смотрел на неё с ожиданием.

Долго лежала, слушала. Детское дыхание, вздохи собаки. Потом с кровати свесилась, на Роско посмотрела. Он лежал, устроив тяжёлую голову на скрещенных лапах, а как только Алёна к нему наклонилась, глаза открыл. А она его погладила.

– Роско, – шёпотом позвала Алёна. У него уши шевельнулись, но головы пёс не поднял и не повернул. Алёна ещё его погладила. – Ты должен есть, слышишь? Так нельзя. – На глаза снова слёзы навернулись, а горло перехватило спазмом. Пришлось сглотнуть. – Мы все его ждём, и он вернётся. Но что тогда я ему скажу? Что не уследила за тобой? А ты сам? Ты должен Ваню охранять, ты за него отвечаешь… А ты не ешь и не спишь. – И повторила: – Так нельзя.

Пёс не шевельнулся, глаза закрыл, а Алёна, после секундного раздумья вернулась на свою подушку. Вот что делать с этим упрямцем?

Зато утром её Коля порадовал. Подошёл и показал пустую миску. Алёна ахнула.

– Поел?

Коля с довольным видом кивнул.

– И миску вылизал. – Он подошедшего Роско по загривку похлопал. Тот никак не отреагировал, Алёна давно поняла, что если Роско против, он никого к себе не подпустит, если настроен благосклонно, то от чужих похвалу или ласку воспримет ровно, никак не реагируя. Но у ног Алёны сейчас сел, правда, смотрел в ту сторону, где Ваня с Петей играли. Алёна собаку тоже похвалила, потом погладила.

– Ты молодец. – Потом чуть наклонилась к нему, понюхала. От собаки начало пахнуть псиной, как от любой деревенской дворняги. Пришлось успокоить и себя, и Роско. – Ничего, домой вернёмся, папа тебя с лавандовым шампунем намоет. Будешь чистым и душистым. Да?

Роско смотрел в другую сторону, но Алёна заметила, что хвостом пару раз дёрнул. Можно вздохнуть с облегчением. А вот Коля откровенно ухмыльнулся.

– Лавандовый шампунь?

Алёна легко от брата отмахнулась.

– Ты ничего не понимаешь.

Самое трудное в жизни – это ждать. Кто угодно подтвердит. Особенно, если не знаешь, чего ждать. День проходил за днём, они сложились в неделю, начали другую, и пугало то, что перейдут и в третью. А Алёна сделать с этим ничего не сможет. С Региной по телефону пришлось пообщаться только раз, и этот разговор оставил на душе неприятный осадок. Не тем, что Регина Родионовна сказала что-то не то или обвинила Алёну в неправильном поступке и неадекватной, слишком острой реакции. Напротив, Регина порадовалась тому, что Алёна схватила Ваньку в охапку и увезла подальше. Это как раз и напугало. И трудно было предположить, сколько это осадное положение может продлиться.

– Они его арестовали? – спросила Алёна, замирая от ужаса.

– Они его задержали. Ограничили всяческие контакты с миром, проверяют… копаются в наших активах. – Регина не сдержала тягостного вздоха. – Это неприятно. Я даже не думала, что будет настолько неприятно.

– А… эта Ирина?

– Воевать с ней приходится мне. Но Ваню ищут, правда, неофициально. Подать заявление о пропаже ребёнка она не может. Хоть в этом нам повезло. Но, возможно, она наняла частную структуру. Такое возможно.

– У неё есть на это деньги?

– У неё нет. Но есть у других. Этим Вадим занимается. Как Ваня?

Алёна машинально нашла мальчика взглядом. Ваня с Петей наблюдали, как Коля с Максимом обстругивают доски, подбирали самые длинные стружки, и друг другу ими хвалились.

– Хорошо, – сказала Алёна. – Бегает, играет. Здесь детей много. Только по Паше скучает сильно.

– Передай своим родителям, что мы им очень благодарны. За помощь и поддержку в трудной для нас ситуации.

Прозвучало весьма официально, и Алёна знала, что Регина говорит это со всей серьёзностью, наверное, в последние недели все эти слова и тон, набили у неё на языке оскомину, и по-другому уже не получалось, только формально и отстранённо. Да и её родителям вряд ли нужны благодарности, Алёна сомневалась, что они хорошо помнят, кто такая Регина Ковалец. Но пообещала, конечно же, пообещала. А перед тем, как закончить разговор, не удержалась и спросила:

– Регина Родионовна… его ведь отпустят?

Повисла пауза, и Алёна успела пожалеть о своём вопросе. Вот не спросила бы, и можно было и дальше тешить себя надеждой, а теперь…

От беспокойства, что её съедало, напросилась с Максимом в город. Поближе к свежей прессе, телевидению и интернету. Хотя бы, узнать, что люди говорят. Как протекает скандал.

– Ты останешься с Роско, – мягко сказала она Ване. Он смотрел на неё с беспокойством, поэтому Алёна притянула его к себе и поцеловала. – Я вернусь через несколько часов. Привезу ирисок.

– А Роско?

– А Роско печенья. Он же его любит, ты знаешь.

– Которое, как косточка. Папа такое ему покупает.

Алёна ответственно кивнула.

– Я помню. – Пригладила Ване отросшие на макушке волосы. И снова пообещала: – Я вернусь быстро, не переживай.

Он отпустил её, но нехотя. И поэтому Алёна долго махала Ване и Роско рукой из кабины «Газели». Рядом сидела Аня, собравшаяся в город за покупками по списку, составленному матерью, а за рулём Максим, который что-то бубнил про то, что не нанимался возить девчонок по магазинам.

– Ты так с женой разговаривать будешь, – не выдержала в какой-то момент Алёна. – И мы тебя с собой в магазин не приглашаем, иди за своим насосом.

Старший брат головой качнул.

– Какая ты стала разговорчивая. Тебя муж-то не выдержит.

– Выдержит. – Алёна послала ему в ответ язвительную улыбку. – У него нервы, как канаты. В отличие от некоторых. Мнительных.

Аня рядом с ней постаралась спрятать улыбку. Потом сказала:

– Ты всё-таки хочешь выйти замуж.

– Конечно, хочу. В своё время.

– Нюху тоже надо замуж выдавать, – сказал Максим. – У меня жена в этом возрасте второго родила.

Алёна заметила, что сестра насупилась, понятно, что расстроилась от этого замечания, и встала на её защиту.

– Вот тебя спросить забыли, кому когда жениться и детей рожать. Смотри, давай, на дорогу. – Алёна взяла сестру под руку. – И было бы за кого выходить в этой глуши. Ты да Колька, вот и все мужики. А вот лично нам от этого ничуть не легче.

– Тебе-то без сомнения.

Алёна на брата гневно взглянула, а тот рассмеялся, явно довольный собой. И чтобы как-то его язвительность сгладить, сестре сказала:

– Ничего, вот Паша вернётся, я тебя в город заберу. Мы к Дусе съездим вместе, устроим девичник.

– Ага, – хмыкнул Максим, – так её отец и отпустил.

– Макс, мы обе совершеннолетние.

– Да, да. Мы ещё на твоего жениха посмотрим, когда явится.

Алёна только головой качнула.

– Какой же ты бываешь ехидный. Под отца подстраиваешься?

Максим покосился на неё.

– Ты заноза мелкая.

– А ты большая. Ты нас у торгового центра высадишь?

– Какого торгового центра? Это же не Нижний. – Брат сокрушённо качнул головой. – Ты от жизни вообще отстала.

– Мы едем на оптовую базу, – сказала Аня. – Мы всегда там закупаемся.

Алёна только сокрушённо качнула головой.

– С вами каши не сваришь.

Но самое главное – это информация. Неподалёку от того места, где они остановились, Алёна купила несколько журналов и газет, и пока ждала возвращения брата, читала и одновременно кипела от негодования. Писали об аресте Павла, писали о Кострове-старшем и его деятельности, экономическое издание рассуждало о последствиях и уровне коррупции. А на страницах «жёлтого» издания опубликовали интервью Ирины. Правда, ничего нового в нём Алёна не обнаружила, кроме фотографий из усадьбы, точнее, от ворот, через которые Ирина пыталась перелезть. От Регины Алёна знала, что на территорию её вместе с адвокатом и представителем органов опеки всё же допустили, но съёмку вести, понятное дело, не разрешили. И теперь Ирина взывала к общественности и просила помочь ей найти сына. А Алёна, не смотря на внутреннюю борьбу, прислушалась к себе, и поняла, что больше напугана этой перспективой, чем чувствует хоть какую-то вину за содеянное. А ещё пугала неизвестность. Что будет, если Павла не отпустят? Если не получится разобраться и всё уладить, как он её успокаивал? Что будет, Регина приедет и заберёт мальчика? А что тогда делать ей?

– Всё в порядке? – Аня подошла к ней, поставила сумку с покупками на скамейку рядом с Алёной. – Та выглядишь расстроенной.

– Есть от чего расстроиться, – созналась Алёна. Поднялась, а все газеты выбросила в мусорную корзину неподалёку. На сестру взглянула. – Всё необходимое купила? Теперь пойдём, порадуем чем-нибудь себя. Да и Ваню нужно приодеть. Кроссовки вдрызг разбил.

А в деревне было тихо, особенно вечерами. И именно вечерами тревожные мысли и одолевали. В доме принято было ложиться не позже десяти, становилось тихо и темно, в том числе и на улице, даже собаки не лаяли. В деревне всего пара десятков домов, и преимущественно проживали пенсионеры. Они тоже ночами не бодрствовали и электричество понапрасну не жгли. И когда Алёна, уложив Ваню спать, выходила на улицу, никого кроме сверчков слышно не было. Она садилась на бревно за домом, куталась в кофту матери, и именно в эти моменты хотелось выть и устроить истерику. При Ване было нельзя, и при родителях нельзя, и днём приходилось сдерживать себя, отвлекать чем-то, наверное, поэтому с таким воодушевлением помогала матери по дому. Даже щи варить научилась, и чрезвычайно гордилась собой. А вечером, оставшись наедине со своими мыслями, опять же ревела. Кому она их варить собирается?

Днём иногда забирала Ваню и Роско, и они шли гулять. По полям, поднимались на опушку леса, спускались к реке и даже доходили до цепочки маленьких озёр, прозванных кем-то в незапамятные времена Светлыми. А это было далеко, от деревни километров семь, а они проходили их, а домой возвращались усталыми, но довольными. Долгие прогулки выматывали, и физически и морально. Кажется, даже Роско уставал. Он эти километры зачастую удваивал, носясь по полям взад-вперёд, сбрасывая адреналин и энергию.

В один из вечеров к ней отец подсел. Алёна была уверена, что все уже спят, а он бесшумно подошёл и присел, можно сказать, что рядом. Тоже в темнеющий горизонт всмотрелся.

– Что тебе не спится? – хмуро поинтересовался он.

Алёна плечами пожала, натянула на плечи кофту.

– Никак не привыкну.

– В городе под утро ложатся?

Алёна расслышала в его голосе намёк на издёвку, и голову повернула.

– Папа, ты прекрасно знаешь всё про город. Ты там половину жизни прожил.

– Это была первая половина. И не самая лучшая.

– Ах, вот оно что. – Алёна усмехнулась и покивала.

– Мать говорит, ты ревёшь.

Алёна отвернулась от него. После короткой паузы созналась:

– Иногда реву. Мы здесь уже десять дней. Ванька пока вопросы не задаёт, но скоро начнёт. Он ребёнок. А вот вы с мамой уже начали. Время идёт, а ничего не происходит.

– А чего ты ждёшь?

– Что Паша приедет! Всё остальное со временем, я уверена, решится.

– Уверенность – это хорошо.

Алёна на отца посмотрела.

– Ты опять недоволен мною?

– А чем мне быть довольным? Ты сидишь здесь, льёшь слёзы. А тот, из-за кого льёшь, в тюрьме сидит.

Алёна помолчала, потом кашлянула.

– Откуда ты знаешь?

– Алёна, я не наивный деревенский простак. И читать умею, и выводы делать.

– Понятно. Макс или Аня?

– А тебе не всё равно?

И, правда, было всё равно. Дмитрий Сергеевич тем временем недовольно хмыкнул.

– Я Кострова помню, он в девяностых как раз в депутаты подался.

– А я не помню. И мне всё равно. Я знаю одно: они всеми силами пытаются Пашу к делам отца притянуть. Чтобы он ответил и возместил. Разве это честно?

– Там не бывает честно или нечестно. Там бывает выгода.

– Выгода везде есть, даже здесь.

– Серьёзно?

– Да. Главное, с какой стороны посмотреть.

– Ты это Нюсе рассказываешь?

– Её зовут Аня, папа. И она терпеть не может, когда её называют Нюсей или Нютой. Ты знаешь об этом?

Дмитрий Сергеевич крякнул и отвернулся от неё. А Алёна печально улыбнулась.

– Извини, но я считала и считаю, что ты не хочешь слышать ничего, что тебе не нравится.

– Ты сейчас про себя?

– Не только. Папа, ей двадцать три года, что она видела? Макс и тот над ней смеётся. А за кого ей замуж выходить? Тут кроме деда Андрея ни одного холостяка на пять километров вокруг, по крайней мере, подходящего. А дальше ты её не пускаешь! Она и так боится тебе слово сказать поперёк. Да и не умеет. Я, конечно, понимаю, что ты её любишь, наверняка больше, чем меня, идиотку строптивую, но, папа, нельзя держать её на привязи вечно.

Отец нехорошо усмехнулся.

– И что ты предлагаешь? Отдать её на перевоспитание твоей тётке?

– Аню уже не перевоспитаешь, не волнуйся. Но дай ей шанс… просто посмотреть на мир. Если она захочет, она вернётся и никуда больше не уедет. Но у неё должен быть выбор. Как у меня и как у тебя. Иначе просто нечестно.

– Ты мне о честности говоришь? Ты хоть раз честно спросила у матери, что она пережила, когда нашла твою записку? Или та же Нютка?

Алёна сглотнула, отвернулась от него, а ногтями вцепилась в сырую древесину.

– Ты бы меня не отпустил, – проговорила она глухо.

– Это не значит, что нужно было сбегать из дома. Это позор, дочь.

Она руками всплеснула.

– Может быть. Но кто его, кроме нас, заметил? И я тысячу раз просила прощения. Но ты не дал мне ни единого шанса! Но, наверное, именно это было честно. По-твоему. И я, на самом деле, чувствую вину. Но куда больше перед мамой и перед Аней. Потому что из-за меня ты ужесточил контроль, и у неё не осталось не единого шанса.

– Шанса сбежать?

– Хотя бы что-то сказать в свою защиту.

– Ей не от кого защищаться. Она, слава богу, в мать пошла, а не в тебя.

– Ты путаешь, папа. Не в меня, а в тебя.

Дмитрий Сергеевич остановил на Алёне пристальный взгляд, после чего неожиданно хмыкнул.

– Что ж, может ты и права. А ты?

– Что?

– Всем довольна?

– Нет, конечно. Я же не сумасшедшая, чтобы быть всем довольной. Да и не бывает ничего гладко. Ты сам прекрасно знаешь. Но это моя жизнь, и большинство решений я принимала сама. Именно этого я хотела, а не развлечений и свободной жизни, как ты думаешь. Я несу ответственность за каждое своё решение. Даже за то, что я сейчас нахожусь здесь. – Алёна дыхание перевела и тише добавила: – Несмотря ни на что, мне есть куда возвращаться. И я это ценю. Ты меня не выгнал.

– Куда я тебя выгоню, с ребёнком?

Алёна улыбнулась сквозь слёзы, кивнула.

После Алёна долго обдумывала их разговор. Да, он не закончился объятиями и обоюдными просьбами о прощении, отец в какой-то момент просто поднялся и посоветовал ей идти спать. Но Алёна всё равно чувствовала облегчение, это был первый их разговор за десять лет. Без споров, криков и обид. Уж какие выводы для себя сделал отец, Алёне остаётся лишь догадываться, она отлично знала, насколько он упрям бывает и непримирим, но почему-то она была уверена, что пусть маленький, но шаг к примирению сделан.

Павел появился неожиданно. Это было подобно грому, тому самому, среди ясного неба. Когда человек вздрагивает от неожиданности и замирает. Замирает в растерянности, не зная, что делать. Алёна две недели его ждала. Изо дня в день, просыпалась утром и говорила себе: сегодня он вернётся. А вечером, перед сном, чтобы как-то справиться с разочарованием, успокаивала: не сегодня, так завтра обязательно. Но время шло, к ожиданию привыкалось, с ним приходилось жить, как-то смиряться с ним, и поэтому когда оно закончилось, в одну минуту, на Алёну обрушилось непонимание. Вот только что она занималась своими делами, нарезала зелень, мама сушила её в огромных количествах, чтобы использовать зимой, а сейчас только смотрит на остановившийся за оградой автомобиль, на Павла, который вышел из машины и теперь идёт к ней. А у неё пустота в душе, будто воздушный шарик, наполненный тягостным ожиданием и тревогой сдулся, а что придёт на смену, пока не ясно. Загадывать страшно. И поэтому Алёне понадобилась целая минута, она руки опустила и просто смотрела на него. Потом задохнулась, и в тот же момент всё стало хорошо.