Текст книги "Проклятие китайского колдуна"

Глава 7

Захар подошел к наглухо занавешенному окну и остановился, замерев, прочно слившись с такой привычной для себя темнотой.

– Рискую, – прошептал он, – ох, рискую. Мой толстый эмиссар и сам не знает, какой обладает мощью. Когда я обнаружил его, то первой мыслью было, конечно – уничтожить. Дабы избежать конкуренции. Но уничтожить его я побоялся… Как бы не проявились – в такой экстремальной для него ситуации – его способности. А когда он откроет в себе Силу – мне конец. Мы не сможем играть с ним в одни ворота – такие мощные энергетические личности, как он и я, могут работать только в одиночку.

Тонкие бледные губы Захара искривились в усмешке.

«Что было бы, если бы я не знал той самой старинной легенды о Ваал-леен? – подумал он. – Когда я случайно наткнулся на Толстяка, то был просто поражен, почувствовав его энергетический потенциал. О котором он сам – обладатель – конечно, не догадывается, считая себя просто уродом, обреченным на полное и вечное одиночество. Как можно не понимать того, что как раз в одиночестве и лежит залог величия? Впрочем, ладно, это лирика. С моими заданиями никто, кроме Толстяка, не справится, но с другой стороны – именно, выполняя мои задания, Толстяк может открыть в себе экстрасенсорные способности… Замкнутый круг. Ладно. Посмотрим, что получится. Если Толстяк не сможет ликвидировать всю троицу в самолете и вся компания – Даша, Васик и эта сука – Оля – вернуться в Москву; придется пойти на самый большой риск – попытаться ликвидировать Толстяка. Пока не поздно. Конечно, убить человека, обладающего экстрасенсорными способностями дело совсем не простое, даже если человек об этих своих способностях не догадывается. Ничего… Один раз мне это удалось – когда мои люди ликвидировали родную сестру этой чертовой суки – значит, может повезти и в этот раз…»

Захар снова усмехнулся и закрыл глаза.

* * *

В самолет мы погрузились без особых эксцессов. Васик так и держал Михаила за шиворот и тот не смел пошевелиться – и даже пикнуть не смел.

Как оказалось, Даша заказала билеты в высшем классе – машинально, объяснила она, просто по привычке. Кстати, Михаила, судя по документам звали вовсе на Михаилом, а Петром. Петр Васильевич Кучков.

Васик выяснил это новое обстоятельство, когда уже самолет оторвался от земли (ему выпало сидеть рядом с Михаилом-Петром). Мы с Дашей сидели рядом – позади их и слышали, как Васик злобно допрашивал Михаила, почему тому понадобилось скрывать от нас собственное имя и добился только того, что Михаил-Петр выкрикнул:

– Я ничего не помню! – снова расплакался.

– Идиот, – в который раз констатировал Васик и надолго замолчал.

– А и правда, – шепнула мне Даша, – какой-то уж очень странный человек этот Михаил… То есть Петр Васильевич Кучков. Кто он такой? Говорит, что совершенно ничего не помнит из своего прошлого… Кроме того, что учился в школе имени Николая Гавриловича Чернышевского.

– И это может оказаться правдой, – проговорила я, – временная амнезия вследствие нервного потрясения. Бывает, бывает, что говорить.

– Но ведь он представлялся Михаилом, когда еще не пережил… нервного потрясения, – возразила Даша.

– Ну да… – ответила я, прислушиваясь к тихим всхлипываниям нашего безумного попутчика, – и то, что он уже три года живет в этой гостинице… Ничем не занимаясь, кроме пьянства. Откуда он берет деньги? В его номере мы нашли около пяти тысяч долларов. Интересно, откуда они? И от кого он скрывается?

– И случайно ли он подошел к нам, – негромко добавила Даша, – что-то слишком много совпадений. Может быть, это он как раз и подстраивал нам…

– А потом сам попался в собственную ловушку? – перебила ее я.

Даша с сомнением качнула головой.

– Притворяется, чтобы… Чтобы быть к нам поближе и… И успешно завершить то, что ему не удалось, – проговорив это, она замолчала, отвернувшись к иллюминатору, за которым пролетали клочья тумана.

– Как ты думаешь? – повернувшись ко мне внезапно, спросила она.

– Черт его знает, – ответила я немного резче, чем собиралась, – то, что этот Михаил… Петр странный тип – это безусловно. Я теперь уже жалею, что мы взяли его с собой. Но, согласись, оставить соотечественника в таком состоянии в чужой стране – равносильно тому, что просто убить его.

– Согласна, – кивнула Даша, – но все же…

– В любом случае, – продолжала я, – нужно нам глаз с него не спускать. И Васик, кажется, так считает. Правда, сам он по части психической неуравновешенности от него недалеко ушел…

Даша ничего на это не ответила. Она открыла свою сумочку и, порывшись в ней, отложила в сторону.

– Сигареты кончились, – проговорила она, – у тебя нет?

– Нет.

– Васик! – позвала Даша. – Угости сигареткой!

– Нет у меня! – прорычал, не оборачиваясь, Васик. – Не могу я курить. Меня от табачного дыма тошнит. И вообще от всего тошнит. Прежде всего от вашего ненормального попутчика и от твоей болтовни. У меня голова раскалывается, как сволочь. Отстаньте от меня, дайте подремать немного…

Мы с Дашей снова переглянулись. Действительно, насильственное воздержание Васика от приема алкоголя странным образом отражалось на его поведении. Вместо прежнего милого раздолбая мы вот уже несколько часов наблюдали злобного монстра. А днем позже… Черт возьми, даже вспоминать не хочется.

– Сейчас куплю, – дождавшись конца Васиковой тираду, – тихо пообещала мне Даша, – девушка! – обратилась она к стюардессе-китаянке по-английски. – Принесите мне, пожалуйста, сигарет.

Уточнив, какую именно марку сигарет предпочитает Даша, стюардесса, мило улыбнувшись, кивнула и исчезла.

Появилась она ровно через минуту.

* * *

Место в самолете ему выпало удачно соседа у него не оказалось, а тех троих он видел прекрасно – со спины. И того – четвертого тоже.

Толстяк поморщился. Очень не нравилось ему то, что в компании появился новый человек. Да еще и странный такой… Что было в нем странного, Толстяк понять не мог. Просто этот человек ему очень не нравился.

Когда одна из девушек, за которыми ему приказано было следить, заказала сигареты, Толстяк понял – вот он, шанс успешно завершить свою миссию и вернуться обратно в Питер. План созрел в его голове за несколько десятков секунд – ровно столько понадобилось стюардессе, чтобы выйти из салона первого класса и вернуться с сигаретами.

– Простите! – негромко обратился Толстяк к стюардессе, когда она проходила мимо него.

Девушка склонилась, улыбаясь приветливо, и Толстяк тут же схватил с подноса пачку сигарет.

Стюардесса, не стирая с лица улыбке, быстро-быстро заговорила на английском.

Толстяк замотал головой, притворяясь, что не понимает ни слова и в то же время знаками показывая, как ему хочется курить. Девушка закивала головой, давая понять, что немедленно принесет сигареты и ему, но Толстяк уже сунул пачку под покрывало, которым полчаса назад укутали ему ноги.

Еще несколько секунд… Сейчас игла, на кончик которой нанесен синтезированный состав, полученный Толстяком от своего работодателя, воткнется в пачку сигарет и… Одной капельки, мгновенной растворившейся в микрофлоре пачки, будет достаточно, чтобы человек, закуривший сигарету уснул навсегда и больше никогда…

Готово!

Толстяк вытащил пачку сигарет – уже зараженную смертельный ядом – на свет и, тревожно сощурившись, глянул на надпись. И замотал головой – нет, не подходят мне эти сигарету.

– Мальборо! – кругло выговорил он, глядя прямо в глаза стюардессе.

Она с готовностью закивала головой, забрала у странного пассажира сигареты и, переспросив еще раз:

– Мальборо? – и получив утвердительный ответ, простучала каблучками по направлению к креслам, где сидела Даша.

– Инцидент исчерпан, – прошептал Толстяк, глядя ей вслед, – конечно, грубая работа, но ведь никто ничего не заметил. И следов никаких не останется – раствор мгновенно испаряется из организма. Но только после того, как выполнит свою работу.

Толстяк облегченно выдохнул и откинул покрывало.

И тут же замер, с ужасом глядя себе на ноги.

– Что за черт? – прохрипел он. – Не может этого быть… Не может…

Игла со смертоносным составом на острие вонзилась в складку брюк Толстяка, да там и осталась торчать. Следовательно – пачка осталась нетронутой – Толстяк, действуя иглой под покрывалом, в спешке, просто промахнулся и теперь…

Он почувствовал легкое головокружение.

Конечно, игла не уколола его, но испарения смертоносного состава смешались с его потом и буквально через несколько минут.

– Господи, – пробормотал Толстяк, чувствуя, что теряет сознание, – что же со мной будет? Эти… останутся невредимыми, а я… Не рой другому яму, как говорится… Что мне рассказывал хозяин о действии этого препарата… Что он переносит людей в какое-то определенное измерение, из которого потом… Чушь собачья, – всхлипнул Толстяк, – нет никаких измерений, просто это яд…

– Это яд, – повторил он и губы его задрожали, – а я теперь умираю.

Из последних сил он приподнялся на сидении и бросил ненавидящий взгляд на сидящих впереди него девушек. Словно почувствовав спиной его взгляд одна из девушек обернулась и глаза их встретились.

– Я умираю, – беззвучно проговорил Толстяк, чувствуя, как неистребимая, никогда еще в жизни им не ощущаемая ненависть, поднимается в груди, – я умираю, но и тебя, сука, заберу с собой…

Он тяжело рухнул обратно в кресло и откинулся на спинку и веки его сомкнулись.

– Я умираю, – успел повторить он.

И умер.

* * *

Очнуться и не знать, где находишься – это, конечно, пробуждение не из лучших. А если еще и учесть то, что последнее, что я запомнила, был изысканный интерьер элитного салона первого класса межконтинентального лайнера.

Теперь же я находилась в какой-то вонючей дыре, скрюченная и, кажется, совсем голая.

Было холодно, кроме того в норе стоял ужасающий смрад. Просто ужасный – настолько, что мне было трудно дышать, будто я втягивала ноздрями, не отравленный миазмами воздух, а вязкие куски…

Даже не хочется говорить – чего.

Я старалась дышать ртом – так было легче.

«Итак, – подумала я, – я была в самолете, потом… Потом очнулась здесь. Ощущения… ощущения, примерно, такие же, как и тогда, когда тонкие струи черного дыма из лампы в моем гостиничном номере перенесли меня в ледяное царство древнего бога Ваал-леен. Значит, сейчас… я там же»?

«Но как? Я же не помню никакого запаха дыма, ничего не горело… Меня отравили? Но я со вчерашнего дня не проглотила ни кусочка пищи – как-то не до того было. А последнее, что я помню…»

«Постойте, постойте! – мысль, пришедшая мне на ум, была так неожиданна, что я резко пошевелилась в сырой и холодной норе, кажется, до крови ободрав себе колени и локти. – Последнее, что я помню, это – ощутимый, как удар, резкий взгляд в спину. Я обернулась и ясно прочитала в сияющим ненавистью глазах слова – „я умираю… я умираю, но и тебя, сука, заберу с собой…“»

«Кто был этот человек? – лихорадочно роились мысли у меня в голове. – Ведь это он затащил меня в эту… в эту нору… Но как? Только сильнейший экстрасенс может без всяких подручных средств силой одного мгновенного взгляда ввести в транс человека и проделывать с его сознанием все, что захочет… А я этого… толстяка – в первый раз в жизни вижу».

«Это он! – с уверенностью подумала я. – Именно он и я являлся причиной всего того, что произошло с нами в Китае. Он и больше никто. Но зачем ему стараться погубить меня? Я ведь его не знаю. Он действует по наводке Захара? Зачем ему подчиняться Захару. Если это толстяк затащил меня в этот мир, то получается, что он экстрасенс гораздо сильнее Захара и меня…»

«Ничего не понимаю, – подумала я, – но теперь для меня самое главное – это выбраться отсюда. Для начала из норы. А потом уже соображать, как вернуться обратно в свой мир. Недавно у меня это получилось, значит получится и теперь. Но сейчас – поскорее наружу. Здесь такой запах, что у меня путаются мысли…»

Не теряя времени, не давая возможности порождаемому смрадом страху окутать меня и проникнуть внутрь моего тела и чувствуя, что от недостатка кислорода уже начинаю терять сознание, я глубоко вдохнула ртом смрадного воздуха.

Конечно, с этим вдохом мне пришлось глотнуть и этой страшной вони – голова моя сразу закружилась, но без воздуха в темной норе я бы просто задохнулась.

Я встала на четвереньки, пощупала стенки норы. Скользкие ледяные камни. И совершенно ничего не видно. И никакого движения воздуха. Я даже не представляла себе – куда мне ползти. Но раздумывать было некогда.

И я поползла, стараясь двигаться, как можно быстрее. Буду ползти, пока хватит воздуха, того, что в моих легких, а потом…

Придется надеяться на то, что воздуха все-таки хватит. Продвинувшись немного в неизвестном направлении я ощутила, что смрад стал еще гуще – совсем невыносимым. Но развернуться я не могла – нора стала много уже – и я уже ползла с трудом, яростно работала коленями и локтями, то и дело ударяясь затылком о холодные камни.

А если нора уходит глубоко уходит вниз?..

Но про это думать совсем не стоит. Главное – бросить все силы – и физические и моральные на то, чтобы доползти до конца норы – туда, куда она приведет.

Вокруг меня не было никаких признаков света. Плечами я натыкалась на сырые промозглые земляные стены, под моими ладонями земля не осыпалась, а хлюпала холодной грязью и я невольно представляла себе, что это вовсе не грязь под ладонями, а… чей-то липкий холодный пот, и…

Впрочем, это уже было зарождавшейся галлюцинацией, вызванной поглощенной мною дозой ядовитого смрада. Я запретила себе думать в этом направлении – и галлюцинация исчезла.

Мне уже начинало не хватать дыхания. Сколько я ползу – минуту, две, три?

Сколько я смогу продержаться без воздуха – три-четыре минуты? Я тренировалась как-то – больше четырех минут могу находиться без дыхания…

Помнится, у нас в школе был парень, который мог задерживать дыхание больше чем на пять минут. Он йогой занимался, что ли… Кажется, рекорд у него был – шесть минут. Насколько я помню, его звали…

Его звали Агамемнон. У него были красивые серые глаза, чешуйчатый хвост и половой член, формой напоминающий человеческую руку с десятью пальцами…

Я замычала, не разжимая губ, чтобы невольно не хватить ртом отравленного воздуха. Очередная галлюцинация затрепетала и превратилась в дым.

Неожиданно я остановилась. Силы совсем оставили меня. Мерзкий запах гнилой сырости, доносившийся до меня из норы, как будто спрессовался в упругий пласт, не пускавший меня двигаться дальше.

Пересиливая отвращение и страх, я приподнялась на руках и снова поползла вперед.

Оставаться на месте – верная смерть – это я знала точно.

Отчего-то у меня загудело в ушах. Дрожь, с которой я не могла справиться, колотило мое тело так, что уже едва могла двигаться.

Меня мутило от невероятной вони. В ушах звенело так, будто в голове бились о стенки черепа тугие фонтаны крови. Замычав от невыносимой муки, я подвинулась вперед еще на несколько сантиметров.

Вот тут у меня снова начались галлюцинации. Я зажмурилась изо всех сил, но все равно видела тысячи белых червей – толщиной в руку взрослого мужчины. Черви извивались с бешеной скоростью – белесый невообразимый клубок катился прямо на меня.

Я вскрикнула.

Крика я своего не услышала, но черви исчезли. Подвинувшись вперед еще на несколько сантиметров, я начала ощущать какой-то новый запах – он становился все сильнее, сильнее и скоро мне стало трудно дышать – очень было похоже на смрад идущий от давно разлагающегося трупа.

В темноте передо мной заклубились зеленые волны все уплотняющейся вони.

«Я поняла, отчего так воняет, – заколыхались в моем голове мысли, которыми я уже не управляла, – я влезла в кишечник какого-то чудовища… Как же это я не заметила, что вовсе не нора это была, а его зад?.. Куда теперь? Нет сил ползти…»

Кажется, тогда меня вырвало. Вывернуло так, что у меня едва на разодралось горло. Я долго кашляла, задыхаясь в клубах ядовитого запаха.

Мои легкие обжигало.

Когда впереди блеснул свет, я не была уверена – начало ли это очередной галлюцинации, или действительно конец пути.

По крайней мере, это придало мне силы.

Уже полубезумная от недостачи кислорода в легких, я выползла в неярко освещенную комнату, похожую на тюремную камеру и упала на мощенный, как старинная мостовая, булыжниками грязным пол.

Открыла рот и глубоко – с хрипом – вдохнула воздух – мне уже было все равно – отравлен он или нет. Если бы я оставалась без дыхания еще несколько секунд, я бы умерла – точно.

Не помню, сколько я лежала, глотая сырой воздух, но когда я поднялась на ноги, чувствовала я себя достаточно приемлемо. Оглядевшись, я поняла, что действительно нахожусь в какой-то комнате – стены были сложены из больших камней, сплошь покрытых зеленой слизью. Комната освещалась факелом, прикрепленным к стене массивной железной. Пламя факела показалось мне странным – подойдя ближе, я с удивлением отметила, что это пламя синего света, какое бывает, когда поджигают газ; к тому же – никакого тепла от огня факела не ощущалось – было так холодно, что у меня почти до полной нечувствительности застыли ладони и ступни ног.

Под факелом над металлическом крюке висел большой кривой нож. Подумав о том, что в таком месте, как это без оружия мне никак нельзя, я сняла нож с крюка и взвесила его в руке. Вполне сносное оружие.

Откуда-то издалека донесся приглушенный звериный вой, я с тоской подумала о комфортабельной кресле в салоне самолета и покрепче сжала в руках нож.

Впереди темнела большая черная дыра – настолько большая, что я могла пройти в нее, только, может быть, слегка пригнувшись.

Стоять на месте и раздумывать я не стала – замерзну до ледышки. Я пошла вперед в темный коридор, оказавшийся сразу за черным провалом. Мне удалось пройти всего несколько шагов, как вдруг…

Спасло меня то, что я инстинктивно выставила вперед левую руку, в которой оказался зажат нож. Тварь, появившаяся ниоткуда, бросилась на меня, сверкнув в темноту обнаженными клыками – на это-то я и среагировала.

Нож вошел твари прямо под нижнюю челюсть, но не остановил ее в ее прыжке. Тварь, уже мертвая, сбила меня с ног – я едва не вывихнула руку, в которой был зажат нож, выбираясь из-под смрадной туши, я думала, что – вывихнула. Вся грудь моя была залита кровью.

Я шагнула туда, где заметила сверкнувшие клыки – и увидела небольшой четырехугольный проход. Я могла пройти туда, наклонив голову – наклонив голову, я прошла туда.

Точно такой же коридор, как тот, в котором осталась истекать кровью мертвая туша адской твари. По потолку теперь змеились затянутые паутиной и липкой дрянью трубы. Так же было темно.

Глухая, как продавленный диван, тишина заложила мне уши, наверное, именно поэтому я пропустила первый донесшийся сзади шорох – обернулась на второй – выбросив перед собой руку с ножом – в развороте.

Удар получился – от разворота всем телом – очень сильный, поэтому нападавшая сзади тварь сразу же рухнула на пол коридора. Голова у нее держалась на лоскуте кожи – мой нож перерубил шейный позвонок, легко рассек плоть шеи.

Отвернувшись от второго мертвого тела, я пошла вперед. Двигалась я теперь гораздо более медленнее – постоянно оглядываясь и присматриваясь к малейшему подозрительному предмету.

Впереди, кажется, что-то мелькнуло – я остановилась, сжав рукоятку ножа.

Нет, вроде, ничего нет.

Коридор продолжался вперед и вроде никаких поворотов не делал.

А потом кончился – я остановилась, увидев в нескольких шагах от себя тупик.

Куда теперь – назад?

Не успела я мысленно ответить себе на этот вопрос, как вдруг ощутила странную вибрация под ногами. Я дотронулась пальцами до сырого каменного пола и убедилась, что вибрация мне не почудилась.

Стены и потолок вибрировали тоже. Мало того – я стала ощущать, что вибрация с каждой минутой становится все ощутимей.

«Вот так новости, – подумала я, отступая назад, – что бы это значило? Вот я отошла на несколько шагов от того места, где впервые ощутила вибрацию, но и теперь пол у меня под ногами трясется. А когда я стояла здесь до того, как наткнулась на тупик, ничего подобного я не ощущала. Выходит – что-то изменилось здесь… Начал работать какой-то аппарат или… Да какой здесь к чертовой матери аппарат»?..

Коридор трясло все сильнее и сильнее. На меня с потолка упал кусок вязкой мокрой паутины. Потом еще один. Я подняла глаза вверх – трубы, змеящиеся по потолку, тряслись, подпрыгивая в своих креплениях, с них сыпалась всякая дрянь.

Теперь к вибрации прибавился какой-то дробный гул, вроде того, что…

Нет, пока я не могла определить, на что похожим был этот гул.

Трубы над моей головой дребезжали все сильнее, и когда я снова подняла глаза вверх, то увидела, что они начали извиваться, как змеи. Из-под темных наростов паутины и комков грязи по потолку побежали какие-то маленькие создания – то ли пауки, то ли крысы, то ли еще кто.

Вибрация все усиливалась, а дробный гул был уже оглушителен.

«Может быть, это что-то вроде сигнализации? – подумала я, – я дошла до какого-то определенного участка подвала, откуда уже начинается совершенно запретная территория? Тогда нужно отойти отсюда и посмотреть, кто явится разобраться с нарушителем…»

Я побежала назад, но не было поворота, угла или ниши, где я смогла бы спрятаться.

Все тряслось, гудело и дребезжало вокруг меня. С потолка сыпалась зловонная дрянь. Несколько больших толстых пауков, вцепившихся в кусок паутины, шлепнулись мне на шею, крыса пробежала по моим ногам.

«Может быть, это механизм самоуничтожение? – вдруг пришло мне в голову, – похоже на то, что все вокруг рушится…»

Я обернулась назад и увидела.

Так вот из-за чего эта вибрация и этот шум! Та стена, которую я считала тупиковой, ушла в пол – и в образовавшийся прогал входили уже знакомые мне твари, только…

Это были те самые черные птицы, с которыми я сражалась, когда впервые оказалась в этом мире. Но они были размером немногим меньше человека – те, что шли прямо на меня в подземном тоннеле оказались просто огромными – никаких крыльев у них не было они передвигались на четырех лапах, низко пригнув приплюснутую клыкастую морду к земле, но все равно – вздыбленная шерсть на холках касалась извивающихся на потолке металлических труб.

Тварей было несколько десятков – только тех, которых я могла видеть. Они тянулись и тянулись из темного прохода и все не могла сосчитать и даже прикинуть – сколько их на самом деле.

Когти их, раз за разом со стуком опускающиеся на каменный пол подвала и создавали ту вибрацию, от которой сотрясались стены – клацанье когтей о камень давно слилось в мерный гул.

Бесчисленное множество огромных тварей надвигалось на меня.

Я взмахнула своим ножом в безумной попытке испугать и отогнать их. Они продолжали неторопливо надвигаться на меня, как будто были совершенно уверены в том, что я никуда не смогу от них деться.

Да, с этим ножом – мне даже нечего было и думать о том, что я смогу хотя бы несколько мгновений продержаться в бою с одной только тварью.

Поэтому я сделала самое разумное, что мог сделать человек на моем месте – повернулась и побежала по коридору в том же направлении, в котором двигались твари.

Я пробежала несколько метров и коридор стал петлять. Не помню, чтобы, когда я шла здесь раньше, я заметила хотя бы один поворот или ответвление.

Теперь же я будто попала в подземный лабиринт, перекрестки и боковые ходы мелькали так часто, что уже не знала куда я бегу – вперед или назад и, наверное, не удивилась бы, наткнувшись на очередном повороте на колонну медленно двигающихся тварей.

Стало так темно, что я ничего не видела впереди себя – неслась навстречу угрожающе молчащему мраку.

* * *

А потом под моими ногами начал проваливаться пол. Сначала я подумала, это просто грязь, позже – что это толстый слой пыли, но когда в первый раз увязла по щиколотку и упала, то ткнулась носом не в пыль и не в грязь, а в шуршащее месиво из переплетавшихся между собой насекомых.

Стараясь не думать о том, как это может быть, я вскочила и побежала дальше – под моими ногами хлюпало, и мне пришло в голову, что ноги мои, должно быть, до колен забрызганы внутренностями насекомых.

Я снова упала. Поднимаясь, я заметила, что стены коридора светятся голубоватым светом, отчего копошащаяся каша под моими ногами выглядит, словно ожившие кишки, выпущенные из брюха великана.

Я упала еще раз. С большим трудом поднялась. Двигаться дальше было очень трудно – с каждым шагов я увязала в кошмарной каше все глубже и глубже, когда я упала в последний раз, то подняться уже не смогла – оказалось, что я увязла по грудь.

Нож куда-то подевался. Я даже рук не могла поднять и шевелить могла только головой – меня все глубже утягивало вниз.

* * *

Скоро я перестала видеть голубой свет, идущий от стен тоннеля. Подо мной, надо мной, вокруг меня, копошились крохотные мерзкие создания – я тонула в них, словно в вязкой черной воде.

Я могла дышать, но при каждом моем вдохе в рот ко мне попадало одно или несколько насекомых, сколько-то я выплевывала, а сколько-то не успевала – и насекомое ползло дальше – через гортань и пищевод ко мне в желудок.

Несмотря на это, останавливаться я не собиралась. Я должна была бороться до последнего предела, хотя, как мне тогда начинало уже казаться, этот последний предел я перешагнула уже давно.

Я плыла в каше из копошащихся насекомых, словно слепой ныряльщик. Сил у меня оставалось еще на несколько движений, а после того, как эти движения я проделала, оказалось, что на один рывок я еще способна.

Потом был еще один рывок, а после него еще два. Быть может, четвертый стал бы для меня последним, но он не понадобился.

Все вдруг закончилось.

Куда-то пропал подземный коридор, сотни тварей, идущих за мной по пятам – я оказалась одна на абсолютно плоской поверхности ледяного поля – а сверху на меня давило низкое свинцово-серое небо.

По ногам потянул промозглый ветер.

Не в силах больше выносить все этого кошмара, я сжала ладонями виски и закричала.

* * *

«Не знаю, что со мной происходит, – подумал Николай Николаевич, откидываясь на спинку заднего сиденья личного автомобиля, – вроде все в порядке с бумагами, и собранные Ковалевым материалы о Якове Семеновиче содержат сугубо положительные оценки… Но… Что-то все-таки мешает мне приказать начать перевод второй части денег. Что – мешает. Но что»?

– Николай Николаевич! – позвал его шофер.

– Чего тебе? – недовольно поморщившись от того, что его отвлекли от мыслей, спросил Николай Николаевич.

– Еще целый час до назначенного времени, – сообщил шофер, – похороны в три часа дня, а сейчас только… тринадцать ноль-ноль. Ехать полчаса от силы.

– Ну и что?

– Покружить по городу? – предложил шофер. – Я вижу, что вы над чем-то размышляете, так вот я подумал, что вам, наверное, нужно побыть одному и…

– Да, я размышляю, – с досадой повторил Николай Николаевич, – а ты меня отвлекаешь!

– Изви…

– Поезжай прямо домой к Ковалеву, – приказал Николай Николаевич, – нужно еще с его родителями поговорить. С женой, детьми… Я все-таки старинный его друг, не могу же я прибыть на похороны в пятнадцать ноль-ноль, мне нужно… Ну да, не рассуждай. Поехали. И прикури мне сигарету, будь добр.

– Слушаюсь, – ответил шофер, уже успевший десять раз проклясть себя за то, что осмелился лезть в личную жизнь своего босса.

«Да, – подумал Николай Николаевич, затягиваясь сигаретой, – все мои сомнения из-за того, что Ковалев. Черт возьми, его смерть спутала мне все мысли. Я таким мнительным стал… Но все-таки нужно провести еще одну проверку для Якова Семеновича. Или нет? Нет, нет, нужно… Вот как раз Федору Михайловичу я это дело и поручу…»

* * *

Первое, что он почувствовал – пропала отвратительная изнуряющая жара. Холод и ледяной ветер сменил ее.

Он поднялся на ноги, осматриваясь. Когда глаза его привыкли к темноте, а сознание более или менее приноровилось воспринимать окружающую действительность, он понял, что стоит посреди абсолютно пустого пространства, под его ногами навечно и намертво смерзшийся лед, а вокруг него метет пурга – и, хотя из-за пурги и темени не было видно ничего на расстоянии вытянутой руки, он откуда-то знал, что совершенно один в этом мире.

Толстяк сделал несколько шагов и вдруг на минуту остановился, прислушиваясь к новым ощущениям. Было очень холодно, но этот холод нравился Толстяку. Еще через несколько шагов Толстяк заметил вдруг, что совсем обнажен, открыт в своем позорном уродстве, но это не вызвало у него панического ужаса, а напротив…

Клубы метели заменяли ему теперь одежду, но Толстяк чувствовал, что не нуждается в ней – движения его стали легки и свободны – Толстяк вытянул руку и, подчиняясь его случайной мысли, снежные крупинки закрутились между его пальцев – и унеслись в непроглядную тьму – вверх.

– Что это? – прошептал Толстяк. – Что означает это новое? Я чувствую себя таким сильным… я чувствую себя всемогущим. Мир вокруг меня может изменяться по первому моему движению, по первой моей мысли… Этот мир… мой?

Он остановился, пораженный этой новой мыслью. Потом резко взмахнул руками и на несколько мгновений возвел у себя над головой снежный смерч невероятной силы и величины.

Он даже не удивлялся такой перемене своего душевного состояния. Теперь Толстяк никого не боялся, о своем хозяине он даже и не думал.

Толстяк засмеялся и прокричал в испещренную белыми снежными молниями темноту:

– Этот мир – мой! Этот мир – мой!!!

И пошел вперед, сопровождаемый вихрями сумасшедшей пурги, чувствуя уже позади себя свист кожистых крыльев, узнавая этот свист, хотя никогда раньше его не слышал – и радуясь этому…