Текст книги "Лагуна вечной любви"

Глава 6

– Мне ничего не оставалось, как только – толкать машину до стоянки, которая, к счастью, оказалась неподалеку, – рассказывала Даша.

– Неужели, никто не остановился тебе помочь? – спросила я.

Даша усмехнулась.

– Было уже довольно поздно, – сказала она, – точнее – слишком рано – половина пятого утра.

– Нашла же ты время заезжать к Васику, – заметила я, – половина пятого утра.

– А когда же еще? – удивилась Даша. – Раньше он дома не появляется. И с утра его не всегда застать можно – постоянно где попало ночует.

– Понятно, – сказала я. – Возвращаемся к сути рассказа. Значит, дотолкала ты свою машину на стоянку. Что было дальше?

– На стоянке я оставила машину, – продолжала рассказывать Даша, – а сама пошла поискать какой-нибудь ночной бар, который еще не закрыли – посидеть там до того, как откроют метро. Или до тех пор, пока на улицах не появятся первые машины. Так получилось, что мой путь лежал через один из тех скверов… ну знаешь – в этом районе, где живет Васик полно таких – небольшие, но очень густо засаженные.

Я хотела спросить Дашу – какого черта ее понесло в сквер, когда можно было прекрасно пройтись по тротуарам, вдоль которых, кстати, и расположено большинство баров – но не стала прерывать хода ее повествования.

К тому же я слишком хорошо знала свою подругу – часто, совершая тот или иной поступок, она не могла объяснить причин, которые подвигли ее на это дело. Вообще, мне часто казалось, будто в своем постоянном поведении она повиновалась не естественным и разумным логическим выкладкам, а каким-то едва ли до конца осознанным импульсам, поднимавшимся из глубин ее подсознания.

Эта Дашина особенность меня всегда привлекала. Я чувствовала, что Дашины отношения с ее собственным подсознанием – совершенно другие, нежели у большинства людей.

Как и у меня, впрочем – другие. Может быть, мы так близко сошлись друг с другом, именно потому что друг в друге ощущали родственные души?

Я поймала себя на том, что уже не внимательно слушаю Дашу. Я тряхнула головой, чтобы избавиться от несвоевременных мыслей. Кажется, Даша этого не заметила.

– Не рассвело – темно еще было, почти как ночью, – говорила Даша, – и в сквере, где густо посажены деревья, это было особенно заметно. Я шла по аллее. Вокруг было совсем тихо, я о чем-то задумалась, а очнулась от своих мыслей, когда услышала неподалеку от себя какой-то шорох. Я, остановилась, вглядываясь в потемки, потом подошла поближе к ограде, за которой росли деревья и только тогда смогла разглядеть человеческий силуэт. Насколько я поняла – человек пытался свести счеты с жизнью. Он уже набросил веревку на сук дерева и теперь сосредоточенно вязал петлю, шепотом чертыхаясь и что-то бормоча – кажется, он ругал себя за то, что забыл захватить с собой из дома мыло. На несколько минут я замерла, не зная, что мне делать. Вначале я испугалась, но потом испуг прошел. Самоубийца готовил себе орудие истребление с такой поспешностью и ненужной суетливостью, с какой нерасторопные хозяйки готовят ужин. Это было вовсе не страшно.

Даша закурила. Я заметила, что она очень увлечена своим рассказом – настолько увлечена, что я засомневалась – реальна вся эта история о странном самоубийце, или Даша снова поддалась неудержимому порыву буйной фантазии. Бывает с ней такое. И я это знаю и поэтому поначалу не верила в Дашиным рассказам о слежке.

Последовавшие позже события, правда, заставили меня поверить в то, что за Дашей на самом деле установлена слежка.

– Меня больше всего поразило то, что человек, собирающийся повеситься, меня не видит, – говорила Даша, – он стоял ко мне спиной, к тому же был очень увлечен своим занятием. Собравшись с мыслями, я все-таки решила окликнуть его. От институтских преподавателей я знаю, что застигнутые врасплох потенциальные самоубийцы – в большинстве случаев – теряются и очень долго после этого очередную попытку самоистребления не предпринимают. Я его окликнула. Он вздрогнул, отбросил от себя веревку, как змею. Обернулся ко мне и вдруг просиял. Кинулся ко мне – я не успела отпрянуть – обнял меня через ограду и начал вопить что-то о том, что я – его ангел спаситель и послана богом для того, чтобы вывести его из царства тьмы в мир света. Да, и он еще называл по имени.

– А вот это уже интересно, – встрепенулась я, – ты что знаешь его?

– Н-наверное, – как-то неуверенно ответила Даша, – какие-то знакомые черты в его лице улавливаю, но так чтобы что-то определенное – нет. Насколько я могла понять из путаных объяснений этого бедолаги, он учился со мной в школе. Не в том классе, где училась я, в на несколько лет младше. То ли он влюбился в меня, то ли… Кажется, он говорил о том, что влюбился в меня тогда в школе и не забыл до сих пор. А потом в его дурацкой жизни наступила черная полоса – он решил покончить с собой – и тут являюсь я – мечта его юношеских грез… и, очевидно, основной объект онанистских фантазий, – добавила Даша, криво усмехнувшись и затушила сигарету в пепельнице.

– И чем закончилась история с этим неврастеником? – поинтересовалась я.

– Да ничем, в общем-то, – пожала плечами Даша, – ты знаешь, я даже пожалела, что его окликнула. Он так стремительно накинулся на меня со своими объятиями, что я не успела убежать. А надо было бы – кажется, он был не вполне вменяем. Плел мне что-то о вечной любви, вечной страсти, освобождении от страданий… что-то еще… об искуплении пламенем мук. Всего не помню. Ясно одно, что у этого типа – чистой воды шизофрения.

– Как его зовут? – спросила я.

Даша мучительно хмурилась примерно с полминуты, прежде чем ответить.

– Руслан, кажется, – сказала она, – да, точно – Руслан. Он записал мне свой телефон на бумажке и свое имя там же написал. Свой-то телефон я ему – понятное дело – давать не стала. Сказала, что неисправен.

– А где теперь эта бумажка с телефоном Руслана? – осведомилась я.

Даша снова пожала плечами.

– Дома где-то валяется.

– Нужно проверить этого Руслана, – проговорила я, раздвинув немного шторы и посмотрев за окно, – вряд ли он имеет отношение к тому, что вокруг нас происходит последние несколько дней, но проверить не мешает.

Даша вздохнула.

Я посмотрела на свою руку, замотанную окровавленной тряпкой, и вздохнула тоже.

Потом я снова повернулась к окну. Полностью подняла шторы. Уже рассвело, но много светлее не стало – мгновенно сгустившийся утренний туман прочно закрывал этот город от солнечных лучей.

* * *

Карен Степанович довольно долго рассматривал принесенные мною фотографии.

– Нет, – вздохнул он наконец, – совсем не то. Не пойдет.

– Почему это? – поинтересовалась я.

Если бы он знал, как нашим ребятам из агентства трудно было расставаться – даже на один день – с этой коллекцией фотографий обнаженных девушек.

– Почему? – переспросил Карен Степанович и бросил перед собой карточно рассыпавшуюся стопку фотографий. – Очень просто. Во-первых, когда фотограф делал эти снимки, он предполагал акцентировать внимание зрителя на телесам этих… простите за грубость, телок. Да и сами эти… девушки прекрасно понимали, что те, кто будут просматривать их снимки, в первую очередь обратят внимание на фигуру и фасон белья, если оно, конечно, есть – и уж только в последнюю очередь – на лицо. Поэтому… Да вы, Ольга, посмотрите сами.

Я послушно наклонилась к столу.

– Либо вымученные гримасы, на которых отражается неудовлетворенность от того, что приходится надолго замирать в выгодных для фотографа позах, – Карен Степанович мягко указывал пальцем то на одну, то на другую фотографию, – либо глупые улыбки, либо просто откровенные похотливые мордахи. Извините… Все это очень высоко котируется в каких-нибудь низкопробных развлекательных журналах, но мне хотелось бы увидеть совсем другое.

Карен Степанович поднял голову от фотографий, посмотрел мне в глаза и проговорил устало:

– Понимаете?

Честно говоря, я не совсем понимала, что именно хотел увидеть Карен Степанович на принесенных мною фотографиях, и сомневалась в том, что он сам отчетливо это понимал.

Однако, сказала:

– Кажется, понимаю.

Карен Степанович надолго замолчал, закурив. Курить мне он не предложил, и мне неловко было доставать сигареты, хотя бы только потому, что я не хотел прерывать задумчивость Карена Степановича своими вопросами.

Ведь он был заказчиком, а я агентом. И те фотографии, которые я ему предложила – ему не понравились. Кажется, срывался перспективный заказ – и это тогда, когда мое начальство уже начало подумывать о том, не пора бы мне повысить оклад за мою ударную трудовую деятельность.

Нехорошо.

Не проронив ни слова, Карен Степанович выкурил сигаретку и снова поднял на меня глаза.

– Послушайте, – вдруг сказал, – Ольга Антоновна. А вы не хотели бы сами попробовать себя в качестве модели?

– Я?! – правда, я была очень удивлена. – Вот уж никогда не думала о карьере фотомодели. Разве что только в ранней юности, которая выпала как раз на перестроечный период, когда популяризировалось это словечко – «фотомодель».

– Напрасно, – качнул головой Карен Степанович, – я к тому, что напрасно вы не думали о карьере фотомодели. Определенно – все данные у вас есть. И фотогеничная внешность и фигура.

– Всегда считала, что путь простой девушки на подиум лежит непосредственно через постель спонсора или члена жюри конкурса красоты, – добавила я.

– Совершенно верно, – кивнул Карен Степанович и улыбнулся, – но я вам предлагаю только попозировать для нескольких снимков. Вам даже одежду снимать не придется. Просто ваше лицо хорошо подходит под концепцию рекламного щита. Так как мы не смогли найти ничего…

– Лучше, – подсказала я, – то придется использовать самого рекламного агента в качестве фото модели.

Мне показалось, что Карен Степанович слегка покраснел.

– Я не то хотел сказать, – пробормотал он, – концепция… реклама.

– Хорошо, – совершенно неожиданно для себя вдруг сказала я, – я согласна.

– Вот и отлично! – обрадовался Карен Степанович. – Начнем прямо сейчас. Не будем терять времени, которого и так уже не осталось.

Он поднялся из-за своего стола.

Вдруг неясная мысль мелькнула у меня в голове.

– Карен Степанович, – спросила я, – вы это только что придумали… Сделать из меня модель?

Он не сразу ответил.

– Честно говоря, – откашлявшись, проговорил он, – я подумал о том, что именно вы – лицо моей фирмы, как только первый раз вас увидел. Но… предлагать такое сразу… Я побоялся. Я ведь сам профессиональный фотограф. То есть – был когда-то. У меня наметанный глаз – я сразу вас заприметил и тем не менее – я опасаюсь работать не с профессионалами своего дела. Ладно! – махнул он рукой. – Теперь не важно. Вы согласны, а я вашу кандидатуру утвердил уже. Начнем?

– Прямо сейчас?

– Да, конечно, – быстро проговорил Карен Степанович, – я же говорю – нужно спешить с изготовлением щита. И так сколько времени потеряли на поиски нужной модели.

– Я готова, – сказала я, тоже поднимаясь из-за стола, – только вот… я, наверное, не так одета, как одеваются обычно модели.

– Не важно! – снова махнул рукой Карен Степанович. – Лицо – главное лицо и… как бы это… внутреннее содержание. Одежда не имеет никакого значение. Фотограф, конечно, ушел уже, – кажется, Карен Степанович разговаривал сам с собой – ко мне не обращался, – но ведь я сам профессионал. Если не забыл, как все это делается. Аппаратура хранится в кабинете Сашки-фотографа, ключи у меня есть. Пойдемте, Ольга Антоновна! – теперь он обращался точно ко мне.

«И чего тут сомневаться, – подумала я, начиная уже чувствовать приятное волнение, какое чувствуешь всегда, когда внезапно определяется какая-нибудь приятная неожиданность, – и гонорар я свой получу – в агентстве. И здесь что-нибудь заплатят. И наверняка – не так уж и мало. Это не говоря о том, что на мое лицо будет весь город Москва любоваться. А может быть, получится у меня и в самом деле стать фотомоделью. Маловероятно, конечно, но… Во всяком случае я ничего не теряю».

Карен Степанович вывел меня из кабинета, мы прошли вдвоем по пустому и полутемному гулкому коридору.

– Вот здесь, – проговорил он, остановившись у закрытой двери.

– Инвентарь весь здесь, – бормотал Карен Степанович, отпирая дверь, – часа два всего займет съемка, зато прямо завтра можно будет уже приступать к изготовлению щита, – готово. Проходите!

Мы вошли в довольно просторную комнату, угол которой был отгорожен темной ширмой. Карен Степанович щелкнул выключателем, отчего комната моментально утонула в хлынувшем со всех сторон желтом свете – и скрылся за ширмой.

Я огляделась.

Никогда не была в фотостудии. Очень похоже на учреждение, где делает фотографии на документы – софиты, какие-то приспособления, похожие одновременно на зонтики и на надутые паруса. Одинокий стул у стены, затянутой ослепительно белой тканью.

– Секундочку! – прокричал из-за ширмы Карен Степанович. – Только разберусь с аппаратурой.

– Конечно, конечно! – крикнула я в ответ.

Я прошлась по комнате и села на стул.

«Как там Васик и Даша? – подумала я вдруг. – Сегодня утром, когда я уходила из квартиры, я запретила им даже в подъезд высовываться. Несомненно, что за домом ведется наблюдение. И кто знает, что приказано соглядатаям – просто следить за Васиком и Дашей или… А если мои друзья будут сидеть в квартире, то соглядатаи ничем им навредить не смогут. Дверь в квартире Васика – металлическая; и сигнализация, кажется, поставлена какая-то крутая. Так что – проникнуть в квартиру никто не сможет без ведома хозяина. И значит – пока Васик и Даша в квартире – они в безопасности. Относительной, конечно, но в данной ситуации выбирать не приходится».

А мне утром удалось выбраться на улицу очень просто. Конечно, я могла бы ввести в транс соглядатая и заставить его забыть о том, что он меня видел, но… Что-то подсказывало мне, что пока не следует пользоваться моими паранормальными способностями. Черт его знает, чем это все может кончится.

Я невольно посмотрела на свою руку. Тряпку теперь сменила чистая повязка из бинтов, которую скрывал длинный рукав кофты. Боль почти прошла, но пару раз за день мне посчастливилось задеть рукой о какие-то посторонние предметы – в метро – и каждое прикосновение отдалось довольно ощутимой болью.

Утром, строго настрого запретив Васику и Даше высовываться на улицу, я, осторожно приоткрыв дверь, выглянула в подъезд. Закрыла глаза и сконцентрировалась. Затем несколько раз выдохнула и осторожно открыла глаза. Ничего не произошло. Ни в какую черную дыру я не провалилась и никто на меня не прыгнул из мрака.

Только на секунду высвободив свое подсознание, я мгновенным усилием воли возбудила и притушила «второе зрение». Только секунда – но этого мне хватило, чтобы определить, что в подъезде все чисто. Никого нет.

Значит, соглядатай находится у подъезда. Или вовсе ушел. Но это – маловероятно; меня все-таки ни на минуту не отпускало ощущение стягивающегося вокруг нас кольца смутной опасности – с того самого момента, когда я засекла у подъезда первого соглядатая – Адольфа.

Определив, что в подъезде нет никого, я осторожно прикрыла за собой дверь, поднялась на последний этаж. Люк, открывающий ход на чердак, к счастью, оказался открытым. Выбравшись на чердак, я прошагала добрый десяток метров, задыхаясь от пыли и почти по колено утопая в зловонном слое голубиного полета.

На последний этаж соседнего подъезда я спустилась уже в полубморочном состоянии. Отдышалась, как смогла привела себя в порядок – мне очень мешала моя покалеченная рука и направилась к лифту – спокойно, будто я всю жизнь прожила в одной из квартир этого подъезда.

Когда я оказалась во дворе, в первую очередь я поискала глазами соглядатая. «Старый» – вспомнила я его имя.

Никого я не увидела. И только снова применив «второе зрение», обнаружила, что опасность исходит от машины, стоящей неподалеку от подъезда, где находилась квартира Васика – синей «девятки».

«На посту», – прошептала я и, быстро отвернувшись, пошла прочь со двора.

«Что же все-таки происходит? – думала я, сидя в фотостудии и щурясь от яркого света софитов. – Как мне разобраться в происходящем? Самый простой способ – покопаться в сознании одного из соглядатаев. Но когда мне выпал случай сделать это – у меня не получилось. Почему? Как будто кто закрыл сознание этого… Адольфа от возможного чужого телепатического вторжения. И этот кто-то, значит, предполагал опасность телепатического вторжения в сознание. А если он сумел поставить защиту на сознании своих людей, значит он и сам – экстрасенс? Такой расклад мне очень не нравится. И наводит на мысли…».

– А вот и я! – прервал ход моих размышлений радостный голос Карена Степановича.

Он вышел из-за ширмы. Руках у него был какой-то невообразимо навороченный фотографический аппарат.

– Вставай со стула, – бодро скомандовал он, – сейчас начнем съемку. Значит, объясняю, как это все происходит… Во-первых, расслабься…

«Как бы Васику не пришло в голову выбраться из квартиры по моему примеру – через чердак и соседний подъезд – и пойти за спиртным. Этому балбесу такое в голову вполне может стукнуть, – пришло мне еще не ум, – а о последствиях подобной самовольной отлучки из квартиры даже думать не хочется».

* * *

– Знаешь, что самое поганое в этой всей ситуации? – мрачно выговорил Васик, теребя в руках невероятно замызганную скатерть.

– Что? – спросила Даша, зажигалкой ворочая спекшиеся в пепельнице окурки – будто помешивала слишком горячее блюдо. Сигареты давно кончились и она искала окурок, который еще можно было докурить.

– А то, что из квартиры выйти нельзя, – сообщил Васик и снова понюхал коричневое пятно, расплывшееся по скатерти, – знаешь, как у меня голова болит? Мне бы сейчас хоть одну бутылку пива выпить – сразу легче бы стало.

Даша нашла наконец достойный бычок, закурила и с наслаждением затянулась.

– Что это у тебя на кухне кавардак такой? – неприязненно проговорила она, оглядываясь. – Грязь ужасная – просто помойка. Прямо дышать нельзя… Да оставь ты в покое скатерть! Чего ты ее в рот тащишь?!

– Я на эту скатерть пиво пролил вчера, – хрипло проговорил Васик, – если глаза закрыть и поглубже вдохнуть, кажется, что меня не скатерть у руках, а открытая бутылка с пивом. Ох, как выпить хочется.

Даша пожала плечами. Она проснулась только час назад и теперь чувствовала себя много лучше. Алкогольные пары из ее головы потихоньку выветривались.

«Все равно, – думала она, – теперь полгода к выпивке не прикоснусь. Это надо же так пить – двое суток почти была в бессознательном состоянии. С одной стороны это хорошо – не воспринимала окружающую меня ужасающую действительность, а с другой – прекрасно известно, что такой способ решения проблем – по меньшей мере – неумный. Зато сейчас я не одна. Со мной Васик, а в компании с ним не так страшно. Да и Ольга – она теперь уверилась окончательно, что то, что со мной происходит – совсем не плод моего больного воображения. А Ольга поможет. Только вот где она? Сказала, что будет только вечером. А сейчас всего-навсего – половина третьего дня. Сигареты кончились… А выйти никак нельзя – за домом следят. И кто знает, что случится, если я снова попадусь на глаза своим соглядатаям?».

– Невыносимо! – проскрипел Васик и отложил в сторону скатерть. – Когда эта Ольга придет? Обещала пиво принести. Она уже давно должна была прийти, по-моему…

– Вечером, – напомнила Даша.

– А сейчас что?

Даша кивнула на висящие на стене кухни часы. Васик глянул на часы и вздохнул.

Несколько минут он молчал, а потом начал снова.

– Если я на пять минут отлучусь, то ничего страшного не случится, – осторожно высказался он, – всего на пять минут. У меня возле дома ларек в пяти минутах ходьбы. Даже меньше.

Даша поперхнулась сигаретным дымом.

– И не думай! – откашлявшись, воскликнула она. – Ольга тебе все объяснила – за домом следят. Так что из квартиры высовываться опасно.

– Но она же вышла! – резонно заметил Васик. – Почему это она может выходить из квартиры, а я – нет?

– Сравнил, – усмехнулась Даша, – она… Ольга обладает силой. Понимаешь? А ты?

– И я обладаю силой! – не сдавался Васик. – Знаешь, какая у меня сила – непреодолимая. Ужасно выпить тянет. Если я сейчас не выпью, то умру. Представляешь себе ситуацию? Как тебе будет с трупом сидеть в одной квартире?

– Не болтай ерунды, – поморщилась Даша.

Васик замолчал. Потом поднялся, с остервенением тряхнул головой и направился прочь из кухни.

– Телевизор посмотрю, – ответил он на вопросительный взгляд Даши, – не бойся – не убегу.

Даша в последний раз затянулась. Докуренная до фильтра сигареты жгла пальцы. Из комнаты, куда ушел Васик, забубнил телевизор. Кажется, передавали новости. Даша даже расслышала встревоженный голос телеведущего:

– Ужасное происшествие произошло вчера около трех часов ночи…

«Что там еще случилось? – подумала Даша, наблюдая, как чадит из пепельницы совсем крохотный обугленный патрончик фильтра. – Нешто телебашня опять загорелась? Ну и страна у нас. Каждый день – ужасное происшествие. Из-за такой частотности никакого ужаса не чувствуешь. Только раздражение. А самое ужасное происходит с тобой. И никто об этом по телевизору не объявляет».

Она снова погрузилась в свои тоскливые думы, но через минуту очнулась от резкого вскрика вбежавшего на кухню Васика.

– Господи! – вскинув ладони к груди, воскликнула Даша. – Чего ты?..

Васик судорожно переглотнул.

– Отвечай!

– Я все понял, – внезапно осипшим голосом сообщил он, – я понял.

– Что ты понял? – спросила уже не на шутку встревоженная странным поведением Васика Даша.

– Что с нами происходит понял!

Васик шагнул к раковине, пустил воду и сунул под струю голову.

– Знаешь, что сейчас по телевизору говорили? – осведомился он, выпрямляясь и отбрасывая липнущие на лицо длинные пряди мокрых волос.

– Ну откуда… Это же ты смотреть… Что там?

– Сейчас передавали, что в своей квартире застрелен Василий Петрович Донин с супругой, – проговорил Васик и несколько раз мотнул головой – мокрых волос полетели брызги на обои и расплылись темными пятнами.

– А кто такой Донин? – спросила Даша.

– Бывший сослуживец моего отца, – судорожно потирая руки, сказал Васик, – они начинали вместе бизнес. Только отец потом в гору пошел, а Донин остался так… в одной фирме управляющим. Теперь мне все понятно. Все мне понятно теперь…

– Что понятно? – спросила Даша. – О чем ты?

– О том, что Донин – старый друг моего отца! – закричал Васик. – О том, что он меня с детства знал! Вот таким еще! – Васик на полметра развел руками в стороны.

– И что?

– Да как ты не понимаешь?! – взвился Васик. – Отец сейчас в Швейцарии – через полгода только приедет. Мать в Австралии. Тоже нескоро приедет. А у отца состояние огромное – к его банковским счетам в отечественных банках доступ имею только я. Теперь понимаешь?

– Нет, – призналась Даша, – объясни толком, в чем дело?

Васик шумно выдохнул и покрутил головой.

– Какая же ты… – он не стал договаривать начатую фразу и немедленно перешел к следующей, – повторяю – только я имею доступ к российским банковским счетам отца. Единственного человека, который мог бы за меня заступиться – Донина – убили. И еще эта слежка… Понимаешь, что происходит? Кто-то хочет добраться до российских банковский счетов моего отца!

– Погоди, – неуверенно проговорила Даша, – но ведь следили-то за мной?

– Да? – Васик попытался саркастически усмехнуться. – Тогда почему мы сейчас сидим взаперти – моем квартире? За моей квартирой установлена слежка!

– Но и за моей тоже…

– Ну да! – всплеснул Васик руками. – Потому, что ты мой близкий друг… подруга. Наверное, и за мной следили долгое время, только я этого не замечал. Ну все…

Васик снова мотнул головой и плюхнулся на стул рядом с Дашей.

– Разобрались, – уже спокойнее проговорил Васик, – хотя бы стало понятно – что к чему. А то – как крысы в мешке – тыкаемся во все стороны сослепу и ничего не понимаем. Значит, копают под меня. А ты, Даша, тут ни при чем. Ну, то есть почти не при чем. Ты этим… тем, кто за мной следит, нужна, так сказать, на всякий случай. Чтобы – если что – через тебя на меня можно выйти… Или…

Васик уставился в лицо Даши и минуту тупо смотрел ей в глаза, беззвучно шевеля губами.

– Точно! – прошептал он. – Тебя хотели похитить, чтобы потом у меня потребовать выкуп! Как это я раньше не догадался!

Даша встала со своего стула и сжала пальцами виски.

– Погоди, погоди, погоди, – мучительно наморщившись, пробормотала она, – ты так быстро и так убедительно выстроил свою версию, что я не до конца…

– Да чего тут не до конца! – взвизгнул Васик. – Кто-то хочет захапать бабки моего бати. Сделать это могут только через меня. За мной следят. За тобой тоже. Донина – того, кто реально может за меня заступиться – убивают, чтобы не мешал. А родители мои за границей.

– Стоп! – Даша выставила перед собой несомкнутую ладонь – как бы отгораживаясь от громоздившихся возбужденных Васиковых выкладок.

– Чего? – осекшись на полуслове, спросил недоуменно Васик.

Даша несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, чтобы привести свои мысли в относительный порядок потом – спокойно и неторопливо – заговорила:

– Во-первых, с чего ты решил, что этого твоего Донина убили именно из-за тебя? Если предположить, что твоя версия происходящего верна…

– Что значит – предположить?! Я же четко все тебе объяснил! Неужели…

– Не перебивай! – поморщилась Даша. – Если предположить, что твоя версия верна, то все равно остается непонятным – зачем убивать довольно высокопоставленного человека только для того, чтобы тот не смог кому-то помочь? Достаточно было позаботиться о том, чтобы ты не имел возможность связать с Дониным. А убивать… Кстати, что за фирма, где работал твой Донин и какое он там занимал положение?

Васик пожал плечами.

– Да я точно и не скажу, что это за фирма, – проговорил он, – какая-то такая… – он покрутил в воздухе ладонями с растопыренными пальцами, – навороченная коммерческая. А Донин… Ну, знаю, что занимал какую-то важную там должность, а какую именно… Ну, если о его гибели говорят по телевизору, значит – не последнюю.

– По телевизору могут все, что угодно сказать, – заметила Даша, – я тут кое-что вспомнила. Знаешь, недавно читала какую-то газету и там была статья о бывших партийных работниках, о том, что большинство из них быстро приспособились к новым временам и подались в бизнес.

– Ага, ага, – закивал Васик, – это как мой батя и Донин. Они тоже раньше по партийной линии работали, а потом в бизнес.

– Так вот, – продолжала Даша, – в статье было о том, что не все из таких новоявленных бизнесменов достигали достойных результатов на ниве коммерческой деятельности. У одних, обладающих оборотистостью и старыми номенклатурными связями, это получалось…

– Как мой батя! – снова вставил Васик. – Прямо про него говоришь.

– А у других – это те, у кого старые связи были, – не сбиваясь, продолжала Даша, – а оборотистость, как черта характера, отсутствовала напрочь, те становились просто игрушками в руках молодых коммерсантов. Молодежь отлично понимала новую жизнь и чтобы в ней хорошо устроиться, умело пользовалась связями престарелых пердунов. Ой, извини…

Васик какое-то время озадаченно молчал.

– Ты знаешь, – сказал он наконец, – мне кажется, что Донин и был как это… игрушкой в руках. Он сам мало что соображал в бизнесе, за него молодые… Ну и что, что был? – пожав плечами, проговорил Васик, – но ведь все равно – он человек влиятельный и мог за меня постоять. Значит, мои соображение, это самое… остаются в силе.

– В статье еще говорилось, – добавила Даша, повернувшись к окну, – что таких старых партийцев со связями довольно часто убирают, когда они становятся ненужными или начинают чем-то мешать молодым. Понимаешь?

– М-м… – сказал Васик, – н-ну?

– Донина могли убить из-за дела, к тебе никакого отношения не имеющего, – отчеканила Даша, – хотя версия, которую ты мне изложил, довольно правдоподобна, – подумав, сказала она еще, – просто нужно каждый факт рассмотреть с разных сторон – так меньше шансов ошибиться.

– Конечно! – с готовностью согласился Васик. – И теперь я знаю, что мне делать!

Он выпрямился, свирепо зарычал и сжал кулаки.

– Что? – с тревогой спросила Даша. – Что ты собрался делать?

– То, что должен, – твердо выговорил Васик. – Я вспомнил, что у меня под диваном банка со спиртом стоит. Помяну дядю Васю Донина. А потом разберемся.

Ступая решительно, но нетвердо, он направился в спальню. Даша побежала за ним.

– Может быть, не стоит поминать? – крикнула она ему. – Я ведь тебя знаю.

– Я должен! – эхом отозвался Васик. – Тем более, что у меня голова болит.