Текст книги "Слушай свое тело и подсознание. Эффективные методы избавления от болезней"

Глава 8
Панические атаки и фобии. как их победить

Паническая атака начинается с выброса в кровь надпочечниками гормона адреналина. Только опасность в данном случае – мнимая и существует исключительно в нашем воображении. Сосуды сужаются, и сердце, для того чтобы доставить кровь с кислородом на периферию, вынуждено биться чаще. Чем уже сосуды – тем чаще. До 200 ударов в минуту в запущенных ситуациях.

Далее включается механизм положительной обратной связи. Чем хуже человек себя чувствует, тем ему страшнее. А чем страшнее – тем хуже себя чувствует. Недаром паническая атака может быть прервана просто появлением врача скорой помощи. Сам факт того, что помощь пришла, действует лучше любого сосудорасширяющего средства. Но если доктора рядом нет, то, поскольку сосуды, снабжающие мозг кровью, тоже сужены, в глазах может потемнеть, а то и вовсе обморок случится.

Человек ощущает недостаток кислорода и начинает хватать ртом воздух, как в последний раз. При этом все вдыхают, а выдыхать забывают. А не выдохнув воздух, который уже отдал кислород и наполнен углекислым газом, невозможно вдохнуть новую порцию свежего воздуха. Поэтому первое средство самопомощи при панической атаке – это не валокордин, а бумажный пакет, в который нужно регулярно выдыхать, надувая его. Кроме того, воздух в пакете насыщен углекислым газом, что предупреждает отравление кислородом при гипервентиляции.

А вот почему мы так пугаемся выдуманной опасности – это вопрос отдельный. Дело в том, что у адреналина есть еще одно интересное свойство: при повышении его уровня в крови повышается наша внушаемость. Кстати, на этом основан эффект того, почему так трудно изменить первое впечатление о себе.

Когда в первый раз встречаются два незнакомых человека, не важно, мужчины или женщины, уровень адреналина в их крови повышается. А все потому, что от пращуров нам досталось большое недоверие к ближнему: ожидаем нападения и готовимся потерять поменьше крови в схватке. И первые 90 секунд, среднестатистическое время для определения намерений незнакомца, уровень адреналина у нас повышен. Мы более внушаемы в это время, и все, что видим и чувствуем, каленым железом запечатлевается в памяти. Это называется адреналиновая запись.

Паническая атака когда-то случается в первый раз. Тогда она – это еще не она, а просто сильный испуг или стресс. Выброс адреналина «помогает» нам как следует запомнить травматичные обстоятельства и наши ощущения при этом, и вот они начинают с хорошей регулярностью воспроизводиться, расширяя свой ареал. Например, если вы первый раз застряли в лифте, то услужливое воображение может воспроизвести эту ситуацию по какому-то признаку в любых других обстоятельствах, ассоциирующихся с первоначальной травмой, например в замкнутом пространстве вагона метро или на высоте.

Важно, что так же, как и в первый раз, ситуация выходит у вас из-под контроля. Вы не можете выйти из самолета, т. е. не контролируете внешние обстоятельства, и вы не в состоянии совладать с вашим телом, т. е. теряете контроль и над ним.

Тема потери контроля – важная психологическая составляющая, которую я замечала почти у всех панических страдальцев. Второй болезненный мотив, на фоне которого легко развивается паническая атака, – это страх смерти.

Начнем с ситуации потери контроля.

Впервые ребенок сталкивается с этим в раннем детстве – в возрасте от полутора до трех лет, когда начинает осознавать свое тело, когда приучается напрягать или расслаблять самые разные мышцы и видит, к какому эффекту это приводит. Это я про приучение к горшку.

Для ребенка познание мира и себя – невыразимое наслаждение, ощущение которого мы, к несчастью, утрачиваем в процессе взросления. Ребенок играет и экспериментирует со своим телом: ага, напряг здесь – полилось оттуда или, наоборот, не полилось, это ж здорово. И тут появляется кто-нибудь из родителей и, вместо того чтобы разделить детскую радость открытия, начинает в лучшем случае ворчать, а в худшем – и шлепнуть может.

И выясняется, что какать и писать надо только в горшок и не тогда, когда хочется, а тогда, когда посадят. И вот тут отцы и дети вступают в свой первый конфликт в борьбе за власть и контроль, в которой дети заведомо обречены на поражение. Состояние, когда ребенка контролируют, осуждают и заставляют вовремя исполнять требуемое, порождает у него чувство гнева. Это чувство вступает в конфликт с любовью к родителям и вытесняется в глубокие подсознательные слои психики. Конечно, не все родители делают это грубо и жестко, но, так или иначе, приучение к туалету – это первая ситуация, когда ребенок осознает, что не все в этом мире можно контролировать, не все зависит от его воли и желания.

Приблизительно к этому же относится и возникновение первого страха – быть наказанным за социально (в широком смысле этого слова) неприемлемое поведение. Страх, так же как и любовь, способствует вытеснению гнева. А как мы помним, биохимическим основанием эмоции гнева является адреналиновый всплеск.

Еще раз мы сталкиваемся с неподконтрольной ситуацией, когда осознаем, что смертны. Обычно это приходит в возрасте 7–9 лет. Ужас, испытываемый при этом ребенком, сравним с ужасом приговоренного к расстрелу, за которым завтра в 6 утра придут. Иногда это осознание приходит после смерти и похорон кого-то из близких. Можно считать установленным, что тиреотоксикоз (повышенная функция щитовидной железы органа, выделяющего гормоны, регулирующего и ускоряющего обмен веществ) обнаруживается у пациентов с глубинным страхом смерти, часто возникающим после ранней травмы – потери значимого взрослого.

И если вы придете к невропатологу с жалобами на эмоциональную неустойчивость и панические атаки, то среди прочих анализов он назначит УЗИ щитовидки и анализ крови на гормоны, ею производимые.

Очень часто у пациентов, страдающих паническими атаками и фобиями, в прошлом есть какой-нибудь травматичный эпизод, связанный с угрозой для жизни. Либо они в детстве тонули, либо попадали в серьезную автоаварию, либо откуда-нибудь падали и что-нибудь себе ломали. В любом случае они очень сильно пугались, а если тонули, то еще и задыхались при этом.

Итак, страх потери контроля, страх смерти (будем считать, что это разные страхи) и надежно вытесненный гнев – вот психологический фон панической атаки. Если эти чувства достаточно стабильны, они изменяют функцию щитовидной железы. А дальше при повторном стрессе, особенно если он своим контекстом напоминает первичную травму, включается фобический механизм – механизм адреналиновой записи.

Мне хочется остановиться на историях трех женщин, трех подруг, учившихся вместе в школе в непростые 90-е в подмосковном городе Люберцы, известном своей тогдашней организованной преступной группировкой.

Сначала ко мне обратилась одна из них, Л. Ее проблемой были мосты, туннели и пробки. Ей ежедневно приходилось добираться из Люберец в район Митино, где она работала директором модного итальянского бутика. Позже, правда, выяснилось, что она настолько плохо переносит полеты, что даже слетать в Милан закупить новую коллекцию для нее проблема, то есть транспортная болезнь присутствовала в полном объеме.

Представьте себе роскошную кустодиевскую женщину с густыми волосами соломенного цвета, полными губами, розовыми щеками, пышущую здоровьем, которая сидит в кресле напротив и, плача, рассказывает, как вчера она простояла полтора часа в пробке на МКАД и несколько раз выходила из автомобиля, борясь с отчаянной мыслью броситься с моста. При этом пульс зашкаливал, подступали предобморочная дурнота и слабость, и невозможно было даже съехать на обочину, потому что последняя тоже была забита машинами, короче – полная невозможность что-либо изменить в ситуации (потеря контроля).

Спрашиваю у Л., сколько она уже так мучается? Оказывается, 3 года. Это (пока оставлю без комментариев) началось у нее после операции под наркозом (осложненный аппендицит). Ее привезли на неотложке в случайную больницу, и то ли дозировка наркоза была недостаточной, то ли у Л. была повышенная сопротивляемость, но сознание не ушло быстро.

Как и все люди, склонные к гиперконтолю, Л. начала бороться с действием наркоза, пытаясь сохранить сознание, но силы были слишком неравны, и ее охватил ужас, ей казалось, что она умирает и только от нее зависит, выплывет она из тьмы или нет. Когда через несколько часов сознание вернулось к ней, оказалось, что она слышала и помнит, о чем говорили врачи. А врачи, как и полагается, обсуждали ее шансы, причем, по их мнению, они были не слишком высоки. Вскоре после того, как Л. выписалась из больницы, с ней случилась сильная паническая атака в метро, когда поезд остановился в туннеле. И понеслось…

«Выплывет из тьмы или нет» – это был очень красноречивый образ, и я спросила, не тонула ли Л. в детстве. Оказалось, что и такой опыт ей пришлось пережить. Дело происходило на малаховском озере, где Л. с подругами каталась на лодках. К ним подплыли на лодке знакомые мальчишки и с шутками и смехом стали раскачивать лодку, в которой сидела Л. Никто не хотел дурного, но лодка перевернулась, и Л. оказалась под днищем. Пока кто-то из мальчишек сообразил нырнуть, Л. наглоталась воды и чуть не пошла ко дну. Тогда ей было 13 лет. Я спросила, умела ли Л. к тому времени плавать. Оказалось, что нет, и вообще она очень боится воды с детства, и в тот раз подруги с трудом уговорили ее покататься на лодке.

Я поинтересовалась, не помнит ли Л. каких-нибудь более ранних интересных случаев, связанных с водой. Нет, не помнит. Вода, мосты… какая-то связь здесь точно имелась, но на малаховском озере точно нет моста, я хорошо знаю эти места. Я решила попробовать провести возрастную регрессию.

При выполнении техники возрастной регрессии психолог помогает клиенту войти в трансовое состояние необходимой глубины и проводит его по «линии времени» вспять, раскручивая события его жизни в обратном порядке.

Л. легко расслабилась, и мы отправились для начала в путешествие к Черному морю, где она замечательно отдохнула в прошлом году с любимым (сопровождение в приятном воспоминании). Когда Л. всей кожей почувствовала дуновение теплого морского бриза, я незаметно поставила ей ресурсный якорь на локоть. Дальше я попросила Л. вспомнить столь хорошо знакомое ей противное состояние панической атаки. На это состояние я тоже поставила якорь, дотронувшись до колена.

Дальше мы сели на волшебный трамвай, который прямо с берега моря повез нас назад, в прошлое, в туннель метро. Там была первая наша остановка. Потом еще глубже в прошлое, в операционную.

Следующая остановка – Л. 25 лет. Ее муж, отец ее ребенка, употребляет наркотики. Он истратил крупную сумму не принадлежащих ему денег. В квартиру вламываются бандиты и, угрожая оружием, выволакивают его. Л. остается одна с маленьким ребенком. По ее щекам текут слезы. Не выводя ее из транса, я возобновляю ресурсный якорь, она успокаивается, и мы продолжаем.

Внутренне я холодею: что еще скрывает прошлое этой внешне благополучной женщины? 16 лет. Пустырь. Л. окружена мальчишками из своего класса. Они подступают. Начинают тискать ее, рвут кофту. Л. вырывается, кричит и пытается убежать, падает. На ее счастье, появляется компания пьяных соседских девчонок. Все друг друга знают. Они отбивают Л. (напоминаю, действие происходит в Люберцах конца 90-х).

Л. плачет уже не переставая. Я всерьез подумываю о том, чтобы прекратить регрессию. Но, несмотря на слезы, пульс почти в норме.

Следующая остановка – как раз малаховский пруд, 13 лет. Пульс ускоряется, я говорю успокаивающие слова, ресурсный якорь срабатывает, и пульс удается угомонить.

Следующая остановка. 8 лет. Лето. Л. гостит с родителями у родственников на Украине. Широкая река с мостом (!). Л. купается, плавает(!) (значит, в детстве она умела плавать). К мосту привязана тарзанка. И вдруг с моста кто-то прыгает на этой тарзанке и, приземляясь в воду, с силой задевает Л. Она уходит под воду. Тонет. На Л. страшно смотреть. Она начинает тяжело и сбивчиво дышать. Ей плохо. Удерживая ресурсный якорь, я экстренно вывожу ее из трансового состояния. Вот она, первичная травма. Какой, однако, у нас огромный запас прочности, этих неприятностей хватило бы на три жизни.

То, что произошло с памятью Л. (она ведь не помнила в обычном состоянии сознания этот случай), называется вытеснением воспоминаний. Это защитное приспособление нашего сознания на случай очень сильных психических травм. Но вытесненное травматическое воспоминание все равно рано или поздно даст о себе знать. Любая ситуация, эмоционально напоминающая ту первую, самую сильную травму (ситуации, связанные с потерей контроля или ситуации, в которых фигурировали объекты из первого травматичного случая, мосты, вода), в случае Л. провоцировала симптоматику, напоминающую ощущения, когда человек тонет: удушье, учащенное сердцебиение. Механизм – описанная выше адреналиновая запись.

Первое, что необходимо сделать, – это диссоциировать Л. от ее первого страшного опыта утопления. Для этого отлично подходит техника «кинотеатра». Эту технику в ее случае придется применять ко всем значимым случаям, всплывшим во время возрастной регрессии. Впрочем, будем смотреть. Если симптоматика начнет уходить раньше – удастся сэкономить 2–3 занятия.

Технику «кинотеатра» в случае Л. пришлось несколько видоизменить. Дело в том, что она не любит ходить в кино, предпочитает смотреть дома видео. У нее есть излюбленное мягкое кресло, где она уютно устраивается перед просмотром. И я предлагаю ей мысленно устроиться удобно как раз в этом любимом кресле и максимально расслабиться. И после этого все то волшебное, что раньше находилось в будке киномеханика, все потрясающие возможности трансформации картинки и звука, плавно переезжают в пульт управления, который Л. держит в руках. А ее саму я прошу разделиться надвое.

Первая Л. останется сидеть в кресле и смотреть на экран, а вторая встанет у нее за спиной с пультом и станет командовать парадом. И тогда фильм, который мы будем смотреть, начнется в точке № 1, когда все еще было хорошо и Л. спокойно плавала в воде, а закончится в точке № 2, когда ее уже вытащили на берег и она выплюнула всю проглоченную воду и отдышалась.

И сначала я предлагаю представить Л. всю эту историю в виде мультика. Почему-то все выбирают диснеевские мультфильмы. Здесь это оправданно: тарзанка, маленький испуганный утенок, ушедший под воду. И чтобы украсить картинку, подложим веселую не соответствующую моменту музыку, например, из старого советского фильма «Волга-Волга».

Л., которая стоит за спинкой кресла, не должна смотреть на экран телевизора, она только наблюдает, как Л., оставшаяся в кресле, смотрит мультик. А Л. что-то не очень хорошо делает это. Опять у нее начинается паническая атака. Срочно выключаем телевизор.

Начинаю расспрашивать Л., как именно она представляет себе персонажей, и тут выясняется, что довольно натуралистично, совсем не карикатурно. Так мы не сможем диссоциироваться от эмоции, наполняющей это воспоминание.

Предлагаю ей представить сначала просто сюжет с абсолютно диснеевскими рисованными героями, в которых нет ничего человеческого. Такой фильм Л. смотрит спокойнее и даже кое-где улыбается. Мы смотрим его несколько раз, и в обратном порядке тоже. Здесь необходима тщательность, нельзя оставлять позади незачищенные места. Потом переходим к тому варианту мультфильма, который не прошел у Л. в первый раз. И его тоже смотрим несколько раз, в прямом и в обратном порядке. Теперь Л. уже может это вынести.

Дальше переходим к все более и более реалистичным роликам, пока не заканчиваем практически документальным. Там в точке № 1 Л. входит в экран и сливается с героиней в одно целое. И где-то с третьей попытки ей удается относительно спокойно дожить до конца фильма, до точки № 2. Ура! Первичную травму можно считать проработанной.

Опуская подробности, скажу, что проработать пришлось еще 3 эпизода. После чего симптоматика, связанная с мостами и туннелями, пошла на убыль. Чего нельзя было сказать о самолетах.

На самолетах Л. летать по-прежнему не могла. С учетом того, что ей приходилось минимум 6 раз в год летать в Милан, закупать новые коллекции для своего бутика, это для ее жизни было катастрофой. Я никак не могла понять, в чем дело. Л. не помнила точно момент, когда это началось. Но еще 6 лет назад, по ее словам, она нормально переносила перелеты.

Что случилось 6 лет назад? Л. не могла припомнить ничего из ряда вон выходящего. Кстати, одна из таких поездок неумолимо надвигалась, и Л. стала просить, чтобы я поехала в Милан с ней. Искушение было велико (представляете, в Милан в сопровождении персонального консультанта по шопингу), но этика опять не позволила. В результате Л. решила взять с собой Зою, свою сестру. В ее присутствии ей в самолете все-таки было чуть полегче.

Я, конечно, научила Л. приемам аутосугестии и аутотренинга, мы поставили якоря релаксации, проводили технику взмаха в трех вариантах, в том числе и дыхательном, даже прямое директивное внушение сделала, но полной уверенности у нее все равно не было. Мы проводили подстройку к будущему, представляя, как Л. входит в самолет, как он выруливает на взлетную полосу, как взлетает, пользуясь при этом всем наработанным арсеналом борьбы с панической атакой, однако я чувствовала, что есть некий мощный подспудный источник, питающий это ее стойкое нежелание летать.

Иногда смотришь на события глазами клиента и поэтому не замечаешь совершенно очевидных вещей. Присутствие сестры успокаивало Л. Отвлекающий разговор с соседями не облегчал состояния. Я, наконец, догадалась спросить: а были ли в течение этих 6 лет случаи, когда Л. нормально переносила самолет?

Уф, все, наконец, встало на свои места. Да, были. Это когда она летала на отдых со своим женатым бойфрендом Петей. Который старше ее на 16 лет. Вот с ним она чувствовала себя полностью защищенной. Познакомились они как раз 5 с половиной лет назад.

Как же складывались их отношения? Да как у многих таких пар, в которых мужчина женат. Петя кормил ее обещаниями, «дорогими» знаками внимания, одинокими выходными, редкими совместными поездками за границу. Л. все казалось, что она вот-вот возьмет Петю под уздцы и отведет в ЗАГС. Этот поход в ЗАГС маячил перед глазами как морковка, привязанная перед осликом, ходящим по кругу, и был столь же недоступен, как эта морковка. Петя никак не уходил от жены, но и Л. тоже не хотел терять, врал, изворачивался, шел на всякие ухищрения, давал различные обещания. Это классическая ситуация потери контроля. Л. иногда просыпалась по ночам, и у нее от гнева дергалась нога.

Словом, стало понятно, что весь организм Л. бешено сопротивлялся поездкам куда-либо без коварного любимого. Не всякая женщина, однако, попадает в такую ситуацию. У большинства чувство самосохранения и здравый смысл берут верх. Тем же, кто в нее попадает, эта ситуация эмоционально хорошо знакома и подготовлена предшествующим травматичным опытом, скорее всего детским. Вечно ускользающий родитель, за любовь и внимание которого надо бороться, но если уж заполучишь, то это защита и успокоение среди всех ужасов жизни (в Люберцах).

Расспросив Л. о ее семье, я поняла, что на роль такого родителя вполне претендует ее отец. И дальше правильно было бы проводить курс терапии до тех пор, пока травма не изживет себя и не сформируются новые паттерны поведения, вместо зависимого. Вся беда в том, что летать на самолетах надо было сейчас, а не через полгода.

Л. страдала зависимым поведением, т. е. она головой понимала, что теряет с Петей свое женское время, потенциал и самоуважение, однако ничего не могла с собой поделать. И каждый раз, когда он исчезал на неделю, ее муки были сродни мукам алкоголика или наркомана, оставшегося без дозы. В этой ситуации она вынуждена была подавлять свой гнев, для того чтобы не лишиться своей «дозы» на более длительное время. А гнев – это такая разрушительная энергия, что, если ее не выплеснуть наружу, она, как лава, прожжет себе путь внутри. Что и произошло, собственно.

Я решила, что первым делом мы дадим выход ее гневу. Никакого специального инвентаря под рукой не было, поэтому пришлось воспользоваться просто пластмассовой вешалкой для одежды и стулом. И вот я попросила Л. представить себе Петю, сидящего на стуле, и поколотить его вешалкой. Л. резко встала, разогнулась, как тетива лука, и со всего маху долбанула по стулу вешалкой, а потом еще и еще. Она не успокоилась, пока не разломала стул и вешалку в хлам. Хорошо, что мне удалось заякорить это сладкое состояние, правда, только аудиально, потому что подходить к Л. было опасно. Я начала напевать арию тореодора, где про «смелее в бой».

Ох, трижды правы японцы, вешая в фойе чучело начальника, которое каждый проходящий мимо сотрудник может пнуть. Вообще-то облегчение, которое приходит в результате такого выплеска ярости, довольно кратковременное. Проблема-то не решается. Но состояние гнева противоположно состоянию паники, и мы можем это использовать. Кроме того, при выплеске гнева возникает иллюзия контроля над ситуацией, что тоже важно при борьбе с панической атакой.

Я попросила Л. представить, как она садится в самолет и двери герметично закрываются, а самолет выруливает на взлетную полосу (обычно в этот момент ей сильнее всего хотелось выскочить из него). А сама запела арию тореодора. Л. дала обратную связь: подъем сил, хочется расстегнуть привязные ремни и сказать гадость стюардессе.

Интересно, сработает ли этот якорь в реальной ситуации взлета? Мы записали арию тореодора в моем шикарном исполнении на диктофон, который Л. взяла с собой в Милан. Оставалось дождаться результатов.

Вернувшись через неделю, Л. доложила, что теперь у нее все хорошо, самолеты больше не представляют проблемы. Она, поверив в свои силы, даже решила расстаться с Петей. Наши встречи продолжались еще полгода. Но были посвящены уже совсем другим темам, связанным с зависимыми отношениями с мужчинами. Что само по себе крайне интересно и поучительно, но лежит вне заявленной темы этой книги.

Л., вдохновленная своими успехами, прислала ко мне двух своих подруг. Они росли вместе в Люберцах, учились в одном классе, подвергались одним и тем же опасностям и испытывали одни и те же трудности в подмосковном городке, где не было даже видимости закона и порядка, где царил культ насилия и никто не мог чувствовать себя защищенным. И все это происходило в России в конце XX века.

Ситуация, когда ты выходишь на улицу и не знаешь, что может с тобой произойти в следующие полчаса, потому что тебя могут убить, изнасиловать или в лучшем случае ограбить, очень сильно подрывает базовое доверие к миру, если оно вообще когда-то существовало, и усиливает желание гиперконтроля, как противовеса постоянному страху и чувству собственной беспомощности.

История К. как нельзя лучше это подтверждает. Ее симптомы были похожи на симптомы Л. Все началось с пробок, когда водителю некуда податься и ты теряешь часы в ожидании, когда же это безобразие рассосется. Дальше ареал ситуаций, связанных с панической атакой, расширился, и она уже просто не могла находиться за рулем в автомобиле одна.

Но был и еще один момент, о котором К. рассказала не сразу. Подобные же состояния накрывали ее на работе. К. работает риелтором, получает свой процент от сделки. Хозяин их риелторской конторы жесткий, авторитарный и грубый человек. К. он очень неприятен. Каждый раз, когда она вынуждена приходить к нему с докладом, вся сжимается в ожидании грубости, хамства, еще невесть чего, а потом (а часто и во время) у нее начинается паническая атака и рвота.

Я спросила К., оскорблял ли ее начальник когда-нибудь. Оказалось, что нет, но она была свидетелем, как он разносил в пух и прах ее коллег.

Рвота – это действие уже настолько символическое, говорящее само за себя, что мне показалось правильным начать наши археологические раскопки именно с него.

Когда человек не принимает ситуацию, в которой вынужден оставаться по тем или иным причинам, он может реагировать по-разному. Если нет возможности дать выход гневу, это могут быть раздражение, пассивное сопротивление или что-то еще. Позывы на рвоту возникают тогда, когда травмирующая ситуация человеку слишком хорошо знакома, он попадает в нее не в первый раз («Меня уже тошнит от этого»).

Первая моя гипотеза была связана с родителями. Я предположила, что кто-то из родителей К. был грубым и властным человеком. Попала, надо признать, пальцем в небо. Проблемы в семье у нее, как и у всех, конечно, были, и мы подробно разобрали их позже, но и мать и отец были любящими, мягкими людьми.

К. рано повзрослела и берегла их, как могла, от ужасных подробностей своей жизни. А подробности, как выяснилось позже, были таковы.

В классе она была самой красивой девочкой. Рано сформировалась, уже в восьмом классе выглядела абсолютно взрослой девушкой. Тогда-то ее и увидел некто Борис, член ОПГ, уже даже не «бык», а следующий в бандитской иерархии, что можно считать карьерой, потому что было ему всего 20 годков. Увидел, просто подошел и сказал: «Будешь со мной жить». Ну, К., естественно, отказалась. И несмотря на то, что она стала очень осмотрительной и старалась не ходить одна даже в магазин за хлебом, все-таки Борис ее достал.

Как-то К. с подругой возвращалась из школы через тот самый пустырь, который фигурировал в предыдущей истории Л. Там их уже ждали человек 5. К. все сразу поняла и сказала подруге: «Беги». Та не заставила себя просить дважды и бросилась назад в школу, чтобы привести кого-нибудь. Бегом до школы было минут 10, там пока найдешь, да уговоришь, да пока они вызовут милицию, да пока доберутся до пустыря… К. надо было продержаться минут 40. Ее не били, просто двое держали, а Борис насиловал. Когда все закончилось, он сказал вполне дружелюбно: «Ну, видишь, ничего же страшного, теперь-то все равно будем вместе». К. была девчонка упрямая, волевая. «Я тебя посажу», – ответила она. Борис к такому повороту был готов: «У тебя брат есть, не забывай». Это правда, у К. был старший брат, совершеннейший, как теперь говорят, ботаник, в медицинском училище учился.

Я слушала эту старую как мир историю, рассказываемую без слез, лишенным эмоций голосом, и думала о том, что со времен татаро-монгольского нашествия в этой стране ничего не изменилось. Пожалуй, только женщины стали покрепче, да расклад гендерных ролей стал другим. Теперь младшие несовершеннолетние сестры телом защищают старших братьев.

Да, кстати, из школы подмога так и не пришла. Подруга К. по наивности назвала имя насильника, он в свое время учился в этой же школе, его там хорошо знали и поэтому от греха подальше просто позвонили в милицию. А когда милиция подъехала, на пустыре уже никого не было. Понятно, что К. ничего не рассказала родителям. Они в этой ситуации были беспомощны и не могли ее защитить, а мама, кроме всего прочего, была женщина болезненная. То есть в этой ситуации К., 15-летняя девчонка, стала спасателем своей семьи, а чувства, которые она при этом испытывала, мало кого волновали.

Борис продолжал ее преследовать. Он, конечно, потом у нее в ногах валялся и просил прощения за содеянное, потому что по-настоящему влюбился. Подруги завидовали. Борис был видный парень в «авторитете». Ездил на BMW. Власти в стране не было, защиты ждать было неоткуда. Словом, К. попала под каток. Как я уже упоминала, она росла девушкой волевой, но оказалась в ситуации, в которой ничего не могла изменить. Привычным чувством К. стал подавленный гнев. Она потом призналась, что часто думала об убийстве, особенно когда ее принуждали к оральному сексу.

Вся эта история продолжалась еще год. Тогда впервые у К. стали проявляться симптомы панических атак, сопровождаемые рвотой. Когда Борис, наконец, исчез из ее жизни, панические атаки тоже пошли на убыль.

Начальник ее конторы не был внешне похож на Бориса. Но его манеры, тембр голоса, то, как он себя заводил, когда был чем-то недоволен, – все это было абсолютно таким же. И немудрено. Он был родом оттуда же, из той же люберецкой преступной группировки.

Историю возникновения этого симптома можно было считать разрешенной. Но оставались еще мосты, туннели, пробки и замкнутое пространство автомобиля в целом.

Стандартный путь избавления от навязчивых панических атак начинается с проработки первичной травматической ситуации, затем якорение альтернативных ресурсных состояний и далее различные вариации техники взмаха, т. е. замещение проблемного состояния ресурсным.

Все это я описывала выше, и с той или иной степенью эффективности (у разных людей – по-разному) это срабатывает. Но если присутствует внутренний конфликт, например, если человек по какой-то причине собой недоволен и от себя самого это тщательно скрывает, т. е. вытесняет это недовольство в бессознательную сферу, то это мощная подпитка для такого навязчивого симптома, которая может иметь некое символическое значение.

Мы с К. последовательно проделали весь стандартный путь. Она нашла у себя массу внутренних ресурсов, множество эпизодов гордости за себя, даже эйфорические состояния, и иногда ей удавалось справляться с атаками, застигавшими ее в самых непредсказуемых местах, с помощью тех средств, тех ресурсных якорей, которые мы с ней наработали. Когда человеку удается справиться с сильной атакой раз, другой, то уверенность в возможности контроля нарастает как снежный ком и симптом отступает. У К. этого не произошло. Я поняла, что существует некий источник психологического напряжения, подпитывающий всю эту ситуацию, и стала копать глубже.

В главе 6 описана техника шестишагового рефрейминга. Ее смысл в том, что та часть нашего бессознательного, которая ответственна за симптом, всегда хочет добра и всего самого лучшего (как она его понимает) для индивидуума в целом. Симптом рассматривается как поведение, у которого есть позитивное намерение. И нам для начала нужно выяснить это позитивное намерение. Для этого мы визуализируем ту часть бессознательного, которая нам эту веселую жизнь устраивает. Визуализация всегда предполагает легкий транс, но лучше, если транс наводится дополнительно.

К. представила эту часть в виде огромной злобной собаки, которая набрасывается на нее и кусает, кусает… Это было настолько неожиданно, что я, отойдя от привычной схемы проведения этой техники, сразу спросила: «Почему, почему она тебя кусает?» С лицом К. начали происходить странные метаморфозы. Возникло ощущение, что она заглянула в себя и то, что она увидела, саму ее донельзя поразило. «Она меня наказывает…» Я даже не успела спросить «за что?», как К. разрыдалась.