Текст книги "Слушай свое тело и подсознание. Эффективные методы избавления от болезней"

Как я уже упоминала, мать К. была женщиной болезненной. Она перенесла несколько тяжелых операций и последние годы была почти полностью привязана к инвалидному креслу. К. жила с ней вместе, ухаживала за ней, а ее брат, тот самый, которым в свое время Борис ее шантажировал, окончил медучилище, стал фельдшером, женился и жил отдельно. В какой-то день, рассказывает К., у мамы заболел живот. Она позвонила брату и попросила приехать. Тот заехал, посмотрел мать и решил, что она просто съела что-то не то.

На следующий день боль усилилась, лицо приобрело землисто-серый цвет. К. несколько раз звонила брату, предлагала вызвать неотложку, но мать категорически отказывалась. Прошли еще сутки. Матери становилось все хуже и хуже. Речь стала спутанной, боли невыносимыми, она несколько раз теряла сознание. К., больше не спрашивая мать, вызвала неотложку, позвонила брату и велела приехать. Неотложка, «как и положено», приехала через полтора часа. Налицо был заворот кишок. Врачи сказали, что их вызвали слишком поздно и вряд ли они сумеют спасти мать. Они забрали ее в районную больницу, где она и скончалась ночью.

«Почему, почему я их слушала, – рыдала К., – ведь я могла вызвать скорую в первый же день». Трудно сейчас, по прошествии времени, понять, как принималось то или иное решение. К. стояла перед выбором: компетентное мнение брата-медика, осмотревшего мать, плюс резкое нежелание матери связываться с неотложкой – против ощущения самой К., что «что-то не так».

Наверное, К. доверяла опыту брата, уважала нежелание матери иметь дело с «казенной» медициной. Так или иначе, она сама назначила себя крайней, взяла на себя всю полноту ответственности за эту смерть. Когда человек сталкивается с потерей, он проходит ряд стадий, которые, последовательно сменяя друг друга, в конце концов приводят к примирению с потерей. Это называется работа горя.

Первая стадия – это отрицание. Человек не может воспринять утрату, он отрицает очевидное.

Вторая стадия – озлобленность. Он стремится обвинить кого-то в случившемся. Гнев должен выйти наружу, иначе более поздний этап депрессии будет протекать чрезмерно тяжело.

Третья стадия – компромисс. На смену злобе приходит осознание утраты и смирение с ней. Принятие утраты осуществляется разумом. Ощущение страдания на этом этапе может усиливаться. На первый план выходит горечь потери, поиск своего места в новых обстоятельствах.

Четвертая стадия – депрессия. Озлобленность, направленная вовне, трансформируется в депрессию, и глубокая тоска поглощает человека. Могут возникать навязчивые мысли об умершем. Это период принятия утраты чувством. Депрессия может сопровождаться чувством вины.

Пятая стадия – адаптация – развитие новой идентичности. В этот период душевная боль уменьшается. Человек постепенно привыкает к жизни без умершего. В процессе переживания скорби у человека может постепенно меняться система ценностей, он может ставить перед собой задачи, которые раньше его не интересовали.

Но сильное чувство вины мешает нормальному прохождению работы горя. И как это ни странно, часто вина – результат осознанных или неосознанных враждебных чувств человека по отношению к умершему. К. обвиняла себя в смерти матери. Если вспомнить весь печальный опыт ее жизни, когда она, будучи совсем еще ребенком, осталась один на один со страшным окружающим миром, полным насилия, зная, что не может рассчитывать на помощь и поддержку родителей, то ее двойственные чувства по отношению к матери становятся понятными.

По ее мнению, мать всегда уходила в болезнь, убегая от тягот и проблем, перекладывая их на плечи других. Она не могла не знать, не видеть того, что происходило между ее дочерью и Борисом, но она ни разу ни о чем ее не спросила, тем самым устраняясь из ситуации. Когда К. забеременела от Бориса (было и такое), она была еще несовершеннолетней и поэтому на аборт требовалось разрешение матери. Та молча подписала все бумаги, а из больницы ее забирал старший брат.

Конечно, несмотря на все это, К. любила свою мать и, когда та не могла больше двигаться, преданно ухаживала за ней. Но в том-то вся и проблема, что чем сильнее мы любим человека, тем больше наши ожидания и требования и тем труднее нам простить ему то, что нам кажется предательством и равнодушием. Вытесненный гнев за то, что ее оставили беззащитной, рождал в К. чувство вины. И она занялась самонаказанием, устраивая себе панические атаки чудовищной силы.

После того как все тайное стало явным и К. осознала, что с ней на самом деле происходит, ей нужно было найти душевные силы, чтобы простить мать и себя за свои горькие мысли. Она вспомнила, что мать начала болеть после измены отца, о которой случайно узнала. То есть соматизация в этой семье была узаконенной защитой, передающейся по наследству. К. нашла в себе силы искренне пожалеть свою мать. Она пошла на кладбище и там, на ее могиле, поговорила с ней. Я не знаю, какие точно слова она произнесла, но это были слова прощения и приятия. Она плакала, и слезы облегчали ее боль.

Простить себя – это более сложная задача, особенно для К., которая привыкла отвечать за все происходящее вокруг. Беря на себя ответственность за события, от нас не зависящие, мы очень сильно растем в своих собственных глазах, и возникает столь приятная сердцу иллюзия всемогущества. Короче говоря, «и будем мы подобно богам…».

И если все детство и юность человека прошли в обстановке полного беспредела, когда личный контроль не распространялся не то что на окружающие обстоятельства, но даже на свое собственное тело, то в качестве рекомпенсации, как только эти самые обстоятельства позволили, развился гиперконтроль и как следствие – гиперответственность.

И поэтому первым шагом к прощению себя и принятию всей этой ситуации является признание своей слабости и того, что не все в этом мире поддается нашему контролю. Это чрезвычайно трудно для человека, самооценка которого зависит от того, насколько успешно он спасает близких и далеких, принимающего на себя ответственность за все, что происходит по соседству. Это, как ни странно, требует смирения, отказа от ощущения исключительности даже в выпавших на долю несчастьях. На осмысление того, что прощение себя связано с отказом от гордости за свою исключительность, нужно время, но без этого невозможно справиться с чувством вины.

Прошло полтора месяца. Все это время К. с переменным успехом применяла психотехники, которые мы с ней освоили. Бывало лучше, бывало хуже, но никогда не было до конца хорошо, так, как было раньше, до смерти матери.

И вот как-то в воскресенье вечером К. звонит и радостно сообщает: «Все, отпустило. Словно лопнула внутри какая-то струна. Сегодня ездила расслабленно, ни разу не было даже поползновения на дурноту и сердцебиение». Я посоветовала ей еще пару дней понаблюдать за своим состоянием, но в глубине души была уверена, что перелом произошел и панические атаки не вернутся.

Третья их одноклассница пришла ко мне через пару месяцев с теми же жалобами на дурноту и панические атаки, которые настигали ее на лестницах и в лифтах. Позже выяснилось, что ее страдания этим не ограничивались. Ее мучила крайняя форма медвежьей болезни, она буквально не могла отойти от дома, если на маршруте ее следования не было туалета. Дорогие читатели, сдержите улыбки и просто представьте себя на месте несчастной девушки.

Мы начали разматывать этот клубочек несчастий с лестниц.

Т., так ее звали, четыре года назад ездила в Турцию. Она отлично отдохнула, но в один из последних дней автобус, на котором они ездили на экскурсию, попал в аварию, перевернулся, и Т. сильно пострадала. У нее были множественные переломы, в том числе и шейки бедра левой ноги и правой голени.

Сначала пострадавших отправили в местный турецкий госпиталь. Приехал представитель туроператора, и тут выяснилось, что страховка не покрывает необходимого лечения, да его и не могут оказать в этом госпитале, потому что требуются сложнейшие операции. Поскольку Т. была не единственная пострадавшая, туроператор был вынужден арендовать специальный чартер, где всех раненых везли на носилках в сопровождении медперсонала.

В Москве ее буквально собирали по кусочкам. Операция под наркозом длилась около 5 часов! Еще двое суток Т. отходила от наркоза, то впадая в забытье, то просыпаясь. Когда она окончательно пришла в себя, к ее койке подошла молодая женщина-врач и с плохо скрываемым раздражением стала расспрашивать про медицинскую страховку, хотя это касалось в первую очередь туроператора. Да и весь персонал этой больницы был груб и раздражителен, вымогал взятки и подарки.

Т. спросила, который час, ей казалось, что она пробыла без сознания всего лишь несколько часов. Но та самая женщина-врач небрежно ответила: «Да тебя двое суток не было». Тогда, может быть в первый раз, Т. почувствовала, как ненадежны собственные ощущения, и осознала, как хрупка ее собственная жизнь.

Тяжелейшая операция требовала долгого восстановления. Т. была прикована сначала к кровати, потом к палате в больнице. Однажды она услышала, как одна медсестра говорила другой: «Вряд ли она сможет ходить без костылей». Это слова пробудили в Т. сильный гнев на судьбу, все происходящее и медперсонал этой больницы в частности. Она обещала себе: «Я буду ходить без костылей, так же как до аварии» – и с этого дня начала тренировать ноги. И через полтора месяца она ходила, правда опираясь на трость.

Т. жила в одном доме с матерью: мать на последнем, пятом этаже, Т. – на первом. И вот как-то, спускаясь по лестнице от матери, Т. оступилась, слетела кубарем и снова сломала ногу. Ногу в больнице снова собрали, через месяц она срослась, но Т. теперь боялась на лестницы даже смотреть. Она сильно упала духом, ей казалось, что череда преследующих ее несчастий никогда не закончится.

И по ее словам, снова появился страх оказаться вдали от туалета при сильной необходимости. Я, конечно, прицепилась к слову «снова». Оказалось, что Т. очень долго этим мучилась в детстве и юности.

Когда ей было 8 лет, она поехала на юг с отцом. Как-то раз ребенку очень нужно было в туалет по-большому, а папа разговорился со знакомым и никак не реагировал на ее нервные подергивания. К тому же в общественный туалет, когда они до него добрались, была длинная очередь. Короче, восьмилетняя Т. «не донесла». Стыд, позор… на глазах у всего честного народа. Когда лето закончилось и Т. вернулась в Москву, в школе ей казалось, что одноклассники про все знают, хотя, конечно, знать им было неоткуда. Она стала избегать общения, замкнулась.

Шло время. Поскольку в Т. текла и восточная кровь, она рано развилась, уже в 10 лет у нее начались месячные. Она очень этого стеснялась, даже маму ни во что не посвятила. И только когда мама заметила испачканное кровью белье, у них состоялся разговор.

Мама, как и большинство мам того времени, пошла по самому легкому пути и, надеясь облегчить себе жизнь в будущем, попыталась внушить Т. стыд и отвращение как к самому процессу, так и к его физиологическим проявлениям. Надо сказать, что ей это удалось и чувство стыда, возникшее в Т. по совершенно другому поводу, разрослось и основательно укрепилось.

Когда Т. исполнилось 12 лет, она уже была практически сформировавшейся девушкой с грудью третьего размера и огромной копной кудрявых черных волос. Это, безусловно, не могло не привлечь внимание мальчиков. В классе на год старше учился парень, которого оставили на второй год, т. е. он был старше Т. на два года. Звали его Сергей. Они жили в соседних домах.

Как-то раз, возвращаясь из школы, Т. столкнулась в подъезде с этим парнем. Он зашел вместе с ней в лифт. Как только лифт тронулся, Сергей нажал кнопку «стоп», повернулся к Т. и, схватив одной рукой за грудь, другой задрал юбку. Т. молча сопротивлялась, она боялась кричать, боялась привлечь внимание соседей, боялась позора. Но Сергей был гораздо сильнее, он стащил с нее трусы и стал с интересом рассматривать и трогать ее тело. Т. оцепенела, она боялась пошевелиться, чтобы не сделать хуже. Потом она пришла в себя и стала нажимать подряд все кнопки. Лифт опять поехал вверх. Когда двери открылись, Т. выскочила. Сергей вышел следом и сказал: «Если скажешь кому-нибудь – убью», показал ей нож и, посвистывая, побежал вниз.

Т. прислонилась к стене, она была близка к обмороку. Через некоторое время нашла в себе силы доплестись до квартиры и позвонить в дверь. Ее мать была дома, она подхватила полубесчувственную девочку, буквально упавшую в дверной проем. Когда она поняла, что на дочери нет белья, ей, естественно, представилось худшее. Она схватила ее в охапку и потащила в женскую консультацию на освидетельствование. Т. по дороге пыталась объяснить, что ничего страшного не произошло, но мать уже не слышала ее.

Ну, что такое гинекологическое кресло, все женщины хорошо представляют, но что такое гинекологическое кресло для 12-летнего ребенка, у которого к тому же психологические проблемы с удержанием кала… Как только врач начала смотреть Т., ей сразу же захотелось в туалет по-большому. Она стеснялась сказать и в результате опять «не донесла».

После этой истории больше всего Т. боялась, что кто-нибудь в школе узнает. Основным и привычным чувством для нее стал стыд. Ну и соответственно чувство вины, потому что вина без стыда еще встречается, а вот стыд без вины существовать не может.

О том, что такое стыд, мы поговорим более подробно в следующей главе. А сейчас я просто хочу напомнить, что самый первый свой стыд ребенок испытывает, когда его приучают к горшку. Родители стыдят его за то, что он снова грязный. И их неодобрение впечатывается в неокрепшее сознание малыша. Ребенок его очень боится, это как гипнотическое внушение, и поэтому слова для работы с такой личностью бессильны. Если из этой связки (кал – грязь – стыд – осуждение – страх) убрать хотя бы страх, который запускает паническую реакцию, Т. было бы уже легче.

Я вспомнила об одной замечательной технике, пришедшей из арт-терапии. В магазинах продаются наборы разноцветной гуаши в банках. Если в такую баночку налить немного теплой воды и размешать, то гуашь превращается в теплую кашицу. А теперь мы просто опускаем пальцы в эту кашицу и начинаем рисовать ими по куску ватмана. Все, что угодно. Пальцы пачкаются, но это нестыдная грязь, а вот ощущение очень напоминает что-то давно забытое… Расспросите родителей, кто из нас во младенчестве не пытался рисовать своими какашками.

Т. очень не хотелось погружать пальцы в коричневую гуашь, она просто не могла заставить себя это сделать, поэтому мы начали с зеленой. Через 15 минут ее руки были уже по локоть в краске и она с удовольствием рисовала абстрактную картину, прикладываясь к ватману всей пятерней.

После этой практики панический ужас при мысли о том, что туалет далеко и дефекация может произойти вне его, покинул Т.

Со страхом лестничных пролетов мы сначала боролись как с обычной фобической реакцией, т. е, техниками «кинотеатра» и взмаха, описанными выше, а в заключение гипнотической техникой вложенной метафоры и структурированной амнезии.

Т. умела играть на фортепьяно. Когда по клавиатуре «идешь» вправо – тон повышается, когда влево – понижается. Каждая клавиша – это ступенька. Отличная безопасная метафора лестницы. Подъема и спуска. Метафора в трансовом состоянии работает лучше всего, если пациент, выходя из транса, о ней не помнит и ее не анализирует. Это достигается структурированием амнезии – потерей нити воспоминаний после выхода из сеанса.

Это процедура была изобретена Милтоном Эриксоном. Она заключается в произнесении одной или нескольких фраз в начале сеанса (якорь) и в их точном повторении в тот момент, когда пациент перестает ориентироваться. Пациент, переживая два сходных момента, склонен иденцифицировать их, в его представлении они сливаются, и он забывает то, что происходило между ними. Затем хорошо бы еще больше отвлечь внимание пациента для того, чтобы он окончательно потерял связующую нить. Так же забываются ночные сновидения, если в момент пробуждения человек чем-то отвлекается. Этот способ хорош во всех случаях, когда нужно отвлечь пациента от сознательного анализа использованных в ходе сеанса метафор. Фразами-якорями могут служить, например, такие «ведь нет необходимости помнить о том, про что можно забыть».

После этого сеанса я вышла проводить Т. Мы стояли на лестничной клетке третьего этажа. И я с интересом наблюдала за мимикой Т. Она помнила, что лестницу надо бояться. Но с другой стороны, она ее уже не боялась. Она по привычке крепко ухватилась за перила и, высоко поднимая колени и очень напрягая ноги, стала спускаться. Через несколько секунд она ослабила хватку и стала двигаться быстрее. Я спускалась рядом и видела все, что происходит. Еще через минуту Т. выпустила перила из цепких натренированных пальцев и стала спускаться самостоятельно. Когда мы добрались до первого этажа, она двигалась чуть-чуть медленней, чем обычный человек. Но совершенно иначе, чем вначале. Для закрепления эффекта мы поднялись обратно на третий этаж и спустились еще раз. Проблема ушла, даже не помахав нам на прощание.

И хотя все три вышеописанных случая совсем разные, подробности личных историй этих женщин навели меня на печальные размышления. Конец XX века. Как ни крути, но Европа, 10 километров от столицы мировой супердержавы. И дикость, насилие, беззаконие, человеческая жизнь ничего не стоит, а люди как-то живут, делая вид, что все нормально. И только их тела реагируют паникой, с которой их головы не могут совладать.

Глава 9
Пищеварение как зеркало характера

«Он не смог это переварить», «да захлебнись ты своей желчью», «ух она и язва», «достали до печенок», «кишка тонка», «меня тошнит от этого» – язык фиксирует неформальные связи между устройством и функционированием желудочно-кишечного тракта и характером в самых несимпатичных его проявлениях.

Хорошо сказал об этом еще в 1818 г. немецкий психиатр Иоганн Хайнрот, тот самый, который и ввел термин «психосоматика» в научный оборот, имея в виду психическое происхождение телесных болезней, делая при этом акцент на этическом аспекте. В своем двухтомном «Руководстве по психическим расстройствам» он писал:

«Если бы органы брюшной полости могли рассказать историю своих страданий, то мы с удивлением узнали бы, с какой силой душа может разрушать принадлежащее ей тело. В истории окончательно расшатанного пищеварения, пораженной в своих тканях печени или селезенки, в истории заболевания воротной вены или больной матки с ее яичниками мы могли бы найти свидетельства долгой порочной жизни, врезавшей все свои преступления как бы неизгладимыми буквами в строение важнейших органов, необходимых для человека».

Во как! Долгой, порочной жизни. Но не все ученые так строги к нам, простым смертным. И в целом все теории, существующие в настоящее время, претендующие на то, чтобы описать механизмы связи желудочно-кишечных расстройств и типа характера, можно условно разделить на две большие группы: западные, в той или иной мере психоаналитические, и восточные – энергетические. Преимущества последних – в том, что они дают конкретные рецепты излечения с очень конкретными же результатами.

Начнем с рассмотрения западных.

Сегодня к психосоматическим заболеваниям органов пищеварения относят язву желудка и двенадцатиперстной кишки, дискинезию желчного пузыря, некоторые расстройства деятельности печени, язвенный колит, диабет и другие расстройства поджелудочной железы.

В свое время основоположник психосоматической медицины Ф. Александер выделил 7 классических психосоматических болезней: эссенциальную (первичную) гипертонию, язвенную болезнь желудка, ревматоидный артрит, гипертиреоз, бронхиальную астму, колит и нейродермит. Для каждой болезни он описал соответствующий внутрипсихический конфликт.

Александер представлял роль внутреннего конфликта в развитии психосоматических расстройств следующим образом:

1. Специфический конфликт предрасполагает человека к определенному заболеванию только тогда, когда к этому имеются генетическая, биохимическая или физиологическая предрасположенность.

2. Определенные жизненные ситуации, в отношении которых человек сенсибилизирован (болезненно чувствителен) в силу своих ключевых конфликтов, оживляют и усиливают эти конфликты.

3. Сильные эмоции сопровождают этот активированный конфликт и на основе гормональных и нервно-мышечных механизмов действуют таким образом, что в организме возникают изменения в телесных функциях и структурах.

Александер выдвинул векторную теорию, основанную на общих направлениях импульсов, присущих человеку, в зависимости оттого, насколько благополучно прошло его младенчество и раннее детство.

Он описал три вектора:

1. Желание объединить, получить, принять (соответствует орально-сосущей стадии, удовлетворяющей потребность быть накормленным, защищенным и любимым);

2. Желание исключить, удалить, напасть, причинить вред, разрядиться (соответствует орально-садистической стадии, которая начинается, когда ребенок кусает материнскую грудь);

3. Желание сохранить, накопить (соответствует анальной стадии, стадии, когда ребенок учится контролировать при помощи сфинктера процессы выделения).

Эти вектора содержат в себе сильные, но плохо осознаваемые нами эмоции. Функции желудочно-кишечного тракта – это процессы потребления, сохранения или расходования. Потребление пищи связано с пассивной восприимчивостью, агрессивным поглощением и перевариванием. Удаление отработанных продуктов связано с анальной эвакуацией и с тенденцией накопить и сохранить, или анальной задержкой. Хотим мы этого или нет, эти процессы имеют сильные эмоциональные компоненты.

Проблемы с желудочно-кишечным трактом происходят в результате конфликта между указанными векторами. Например, желудочные функции нарушаются у людей, которые стыдливо реагируют на свое желание получить помощь или проявление любви со стороны другого человека. Так, больные пептической язвой переживают конфликт между потребностью быть любимым и стремлением к независимости.

Причина того, что желудочные функции столь уязвимы для подобных психологических конфликтов, в том, что в мыслях ребенка (а мы все были когда-то младенцами) желание быть накормленным и желание быть любимым связаны очень глубоко. Когда в более зрелом возрасте желание получить помощь вызывает стыд или застенчивость, что норма в обществе, где главной ценностью является независимость, желание это находит регрессивное удовлетворение в повышенной тяге к поглощению пищи. «Регрессивное» в данном контексте означает свойственное более раннему, младенческому возрасту. Эта тяга стимулирует секрецию желудка. В желудке возникает выделение соков и моторная активность, как перед приемом пищи.

При этом больной с желудочно-кишечной симптоматикой готовит себя «к питанию вместо борьбы», и тогда в стрессовой ситуации увеличивается концентрация соляной кислоты в желудке и выработка желудочного фермента гастрина-17 (G-17). Если ситуация затягивается, психическое напряжение не находит выхода, то желудок буквально начинает… переваривать сам себя.

Люди с язвенной болезнью отличаются тревожностью, раздражительностью, повышенной исполнительностью и обостренным чувством долга. Им свойственны пониженная самооценка, сопровождающаяся чрезмерной ранимостью, стеснительностью, обидчивостью, неуверенностью в себе, и вместе с этим повышенная требовательность к себе, мнительность.

Замечено, что эти люди стремятся сделать значительно больше, чем реально могут. Для них типична тенденция к активному преодолению трудностей в сочетании с сильной внутренней тревогой. Тревога порождает состояние напряжения, которое может сопровождаться спазмами гладких мышц стенки пищеварительных органов и их сосудов; наступающее ухудшение их кровоснабжения (ишемия) приводит к снижению сопротивляемости этих тканей, перевариванию желудочным соком и к последующему образованию язвы. Важно обратить внимание на то, что вероятность возникновения повторных обострений заболевания тем больше, чем меньше скорректирована самооценка, связанная с указанными психологическими особенностями.

Еще один психосоматоз – язвенная болезнь двенадцатиперстной кишки. В отличие от эволюционно более молодого органа – желудка, двенадцатиперстная кишка – орган загадочный. Даже иннервация его описана противоречиво.

Психологической метафорой язвенной болезни двенадцатиперстной кишки считают конфликт между желанием быть опекаемым и одновременно стремлением быть независимым. Вот почему эта болезнь, по статистике, чаще поражает мужчин, когда их эволюционное стремление реализовать свободное, независимое начало сочетается с дефицитом тепла и заботы в детстве. Для них характерно желание опекать женщину, властвовать над ней и в то же время видеть в ней «добрую мамочку», требуя от нее постоянной заботы. Аналогичные конфликты возникают и у женщин с активной социальной ролью и одновременным желанием выглядеть слабой, беззащитной в отношениях с мужчинами.

В данном случае психотерапия направлена прежде всего на осознание невозможности одновременно реализовать противоположные желания, а значит, это работа с выбором и приспособлением, ресурсами, семейной историей и многими другими составляющими человеческой жизни. Работа психотерапевта ориентирована на личностный рост, взросление пациента.

Два портрета язвенника

Психологический портрет людей с язвенной болезнью включает тревожность, раздражительность, повышенную исполнительность и обостренное чувство долга. Таким людям свойственны пониженная самооценка, сопровождающаяся чрезмерной ранимостью, стеснительностью, обидчивостью, неуверенностью в себе, и вместе с этим повышенная требовательность к себе, мнительность.

Эти люди стремятся сделать значительно больше, чем реально могут. Для них типична тенденция к активному преодолению трудностей в сочетании с сильной внутренней тревогой. Тревога порождает состояние напряжения, которое может сопровождаться спазмами гладких мышц стенки пищеварительных органов и их сосудов; наступающее ухудшение их кровоснабжения (ишемия) приводит к снижению сопротивляемости этих тканей, перевариванию желудочным соком и к последующему образованию язвы.

Важно обратить внимание на то, что вероятность возникновения повторных обострений заболевания тем больше, чем меньше скорректирована самооценка, связанная с указанными психологическими особенностями. Больше всего болезням желудка на нервной почве подвержены два диаметрально противоположных типа характера: меланхолики, склонные к самобичеванию, впадающие в отчаяние даже при незначительных проблемах, и холерики, здоровье которых подрывают гнев и ярость. Надо здесь добавить, что гнев и ярость могут ударить и по другим органам, и об этом мы поговорим чуть позже. Язвой желудка заболевают гиперответственные люди, которые живут для других, которые берут на себя слишком много, но не видят реальной отдачи от своих стараний. Они мнительны, страдают от недостатка любви и чувства нереализованное™ (хотя на самом деле могут добиться в жизни многого).

А вот язвой двенадцатиперстной кишки страдают любители острых ощущений, импульсивные, склонные к приступам ярости. Они всегда стремятся быть лучшими, блистать. А когда этого не получается, впадают в агрессивную депрессию с элементами зависти к более успешным. К тому же и у тех и у других душа требует в качестве стимуляторов острой пищи, кофе и никотина. Что, ясное дело, только усугубляет язвенную проблему.

Колиты и безнадежность

Болезни кишечника как наиболее древней системы человека считаются самыми сложными и глубокими психосоматозами. На уровне кишечника иногда реализуются семейные и родовые эмоциональные конфликты. Болезнь Крона в психосоматической метафоре называют «кишечным самоубийством», крайней степенью внутренней агрессии у психически незрелых личностей, блокирующих свои чувства, неспособных к переработке отношений с окружающими людьми.

При слизистом колите чередуются запоры и слизистые поносы в связи со стрессами, наблюдаются вздутия и разлитые боли в животе.

Запором называют состояние, при котором дефекация происходит реже трех раз в неделю; как минимум каждая четвертая дефекация затруднена, и как минимум при каждой четвертой дефекации каловые массы очень твердые, что затрудняет дефекацию. По статистике, запорами страдает каждая третья женщина. Запор вызывает чувство переполнения, отсутствие аппетита, апатию, головную боль и ипохондрические опасения. Эти явления связаны с медленным отравлением организма шлаками.

Запор может быть атоническим и спастическим.

Атонический запор наступает в результате преобладания функции симпатической (расслабляющей) иннервации толстого кишечника, т. е. его вялости, спастический запор – следствие парасимпатической иннервации, т. е. спазма.

Причиной спастического психогенного запора часто является спазм толстого кишечника в связи с хронической фрустрацией (неудовлетворенностью, связанной с лишением чего-либо значимого), прежде всего в области сексуальных отношений.

В личности больных обращает на себя внимание страх потери и стремление к власти. Часто запор является симптомом депрессии, он входит в депрессивную триаду Протопопова: частый пульс, расширенные зрачки, запоры.

Следует отметить также частое сочетание спастического колита с мизофобией.

Мизофобия – это когда пациенты сознательно подавляют нормальный позыв на стул, брезгуя пользоваться общественными туалетами или находясь на транспорте. Позыв на стул может неосознанно подавляться также из-за геморроя и анальных трещин, в том числе перенесенных в прошлом.

Предрасполагают к запорам сидячая работа и малоподвижный образ жизни, привычка ограничивать себя в жидкости, недостаточное потребление свежих овощей и фруктов. У лежачего больного в стационаре, вынужденного пользоваться судном, добавляется и чувство стыда перед персоналом.

Поносы (эмоциональная диарея) связаны с тревожным ожиданием неприятности и чувством беспомощности (например, экзаменационная лихорадка, сопровождаемая медвежьей болезнью). В основе диареи лежат ускоренное удаление кала, из которого не успевает всосаться вода, и повышенное выделение слизи, связанное с хроническим возбуждением перистальтики кишечника.

Биологический смысл диареи заключается в уменьшении веса тела перед бегством от врага, кроме того, запах кала от тела отбивает у преследователя аппетит. Например, лиса использует фекалии в качестве оружия, выпуская в морду преследующей охотничьей собаки струю жидкого кала и мочи.