Текст книги "Проститутка, или Долгая дорога к Богу."

– Привяжи обратно собаку, – сказал дядя Слава, когда приехал вечером с работы.

– Я не буду ее привязывать, – уверенно ответила Оля.

– Что значит не буду? – еще пытался улыбаться Вохламов.

Все стояли и смотрели чем закончится это противостояние.

– Ты отвязала погулять собаку, я могу это понять. А теперь надо вернуть ее на место, – продолжал Слава, уже теряя свою веселость.

– Я не буду ее привязывать. Я не погулять ее отпустила, я на совсем ее отпустила.

– Лапа, ты что? Мы в чужом доме, это чужая собака. Ты это понимаешь? – встрял Александр.

– Да, я понимаю. Я понимаю, что у животного вся шея в кровавой ране. Старый ошейник почти врос в шею и каждый день душил ее, а под ошейником мясо уже гнило. Это кому-нибудь здесь понятно?! И как привязать ее обратно? За кровавую рану?!

Все молча смотрели то на Ольгу, то на Славу. Никто ничего не мог сказать. Было видно, что дяде Славе стало неприятно перед его подружкой и его подчинёнными. Ведь было понятно, что эта соплячка выставила его перед всеми, как жестокого, плохого хозяина.

– Хорошо. Ты решила его полечить? – Полечи. Когда раны заживут, там, через неделю, посадишь его на ошейник. – сказал Вячеслав Иванович и поторопился в кухню, чтобы побыстрей закрыть эту тему, оказавшуюся для него позорной.

Затем вечером выползла бабка из дома и тоже потребовала привязать собаку на место.

Ольга отказала и ей. Валентина Федоровна даже задыхаться начала от такой наглости в ее доме. Ей вообще никто никогда не отказывал, или она этого не помнила.

Дядя Слава взял маму под руки и повел в дом. Там он ей объяснил про кровавые раны, что она их подлечит, а потом привяжет.

– Как она вообще смела перечить мне?! – не могла угомониться Валентина Федоровна. – Кто ей вообще позволил здесь распоряжаться?! Да кто она вообще такая?! Вячеслав, пойди немедленно привяжи собаку на место!

– Мама, я пытался ее поймать. Это невозможно.

– Подмани ее колбасой!

– Мама, я пробовал с колбасой, и парни пробовали. Она подходит только к ней. Очень умная тварь оказалась.

– Как так получилось, что эта девка у нас в доме без году неделя, а наша собака слушается только ее? – уже поспокойнее спросила бабка.

– Не знаю, мама. Понимает животное, что она спасает его, – тихо ответил сын.

Глава 2. «Шеф».

Стояла середина ноября. Ольга поехала на день рождения дочери, которой исполнялось семь лет. Александр сказал, что не может поехать, что очень много заказов. Дал жене денег на подарок, и Ольга уехала.

Жила Галицина в квартире Комарова вдвоем с Леночкой. И из всех моделей проживания, используемых ею за ее жизнь – эта нравилась ей больше всего.

Утром она провожала дочку до квартиры своей мамы, а это уже был центр и до школы оставалось пройти десять минут. И обратно она встречала в нужное время дочку у дома своей мамы, иногда заходили к бабушке, иногда нет. Затем они вместе шли домой уже по частному сектору, где почти из каждого двора лаяли бедные привязные собаки.

Накопленные деньги заканчивались, муж давал очень мало денег. Конечно дядя Слава не очень-то платил, объясняя это тем, что Александр как ученик, больше учится, чем делает, а потом у него живет… и ест. Но все-равно Александр отдавал Ольге, только половину своего заработка, а половину оставлял себе на свои развлечения.

До обеда, пока Леночка находилась в школе, Галицина ходила в гости к своим старым друзьям по очереди, а вечером, после десяти, когда Ольга уже уложила дочку спать, друзья могли приходить к ней в гости. Так замечательно она и жила.

Как-то в конце ноября, отведя Леночку на две третьих к школе, возвращаясь обратно Оля встретила Генчика. Генчик был мелкой шпаной, правда ему было уже около тридцати, но из шпаны он не вырос.

– О, привет. Ты уже слышала, что, «Рыча» повесился?

– Нет. Как повесился, зачем?

– Да, говорят ему срок светил, а он сказал, что больше в тюрьму не пойдет – вот и повесился. Завтра хоронить будут. Сказали всем собраться у «Рычи» в одиннадцать. Чтобы людей было как можно больше, но соответственно все друзья, все, кто его знал. Можно и сегодня уже туда прийти, там пацаны готовятся к похоронам. Можно помочь материально, если есть чем.

– Я не знаю, где он жил. А кто из тех, кого я хорошо знаю, будет там, чтобы с ними пойти?

– Да все там будут! Назови любого – не ошибешься.

– Ладно, спасибо. Я разберусь.

– Ну тогда там увидимся.

Ольга быстренько перебрала своих хороших знакомых в голове, кто бы мог быть из этого круга, так как Галицина общалась с разными людьми: от наркоманов до судей, и отправилась прямиком к «Шефу». «Шеф» – высокий, с густыми, темно-русыми, волнистыми волосами человек, тридцати одного года. Звали его Гриша Чехов. Он был похож на французского актера Венсана Касселя.

Вообще он являлся Олиным любовником в то время, как у мужа появилась первая любовница, о которой Ольга узнала. И потом периодически при расставании с мужем, она спала с Гришей. Знакомы они были еще за долго до свадьбы с Комаровым, их познакомили общие друзья, они иногда пересекались, но как партнеры, в то время, никогда друг друга не интересовали. Этот интерес произошел как-то обоюдно и внезапно при появлении московской любовницы в семейной жизни Комаровых.

А вообще Шеф всегда интересовал Олю, помимо сексуальных отношений, как друг, у которого всегда был план (*6), он являлся настоящим плановым (*18).

Вот теперь Ольга направилась к нему, тем более что он жил всего в одном квартале от квартиры Комарова. Ольга стала переживать о том, как пройдет встреча с ним, ведь он все еще волновал ее, как мужчина. Лучше, возможно, было бы не ходить к нему, чтобы не бередить угасшую страсть, но к похоронам «Рычи» он подходил идеально. «А потом мы всегда были друзьями, и только недолгое время любовниками. Так что я иду на правах друга и по делу», – говорила себе Оля, чтобы успокоить свое волнение.

«Шеф» оказался дома, впрочем, как и всегда, так, как и его работа находилась там же. Он жил в своем частном доме, вернее в доме своих родителей, со своими родителями, но в отдельном домике во дворе. Огород у них был огромный – тридцать соток, что позволило Грише прямо дома изготавливать памятники, оборудовав у себя во дворе небольшой цех. Именно поэтому его почти всегда можно было застать дома.

– Привет, – у Оли невольно расползлась эротическая улыбка.

– Привет, – Гриша тоже смотрел на нее как не на друга. – давно ты к нам?

– Сейчас я здесь только неделю и, возможно, через неделю уеду. Я к тебе, можно сказать по делу.

– Пойдем. Дам тебе все, что не попросишь. – Гриша хитро улыбался.

Они направились в его домик. Ольга боялась туда заходить. Он привлекал ее, а с сексом, в последнее время у нее были проблемы, в результате постоянно отсутствующего мужа.

– Я по поводу «Рычи», – поторопилась заявить Ольга о грустном, пока они не зашли в помещение.

– А, и что ты хочешь от меня? – уже не так весело ответил Гриша.

– Надо же на похороны завтра идти, а сегодня какую-то денежку кому-то передать, сказала Оля, уже сидя на диване в маленькой, но уютной комнатке.

"Шеф" молча протянул Галициной косяк (*19).

– Нет, не сейчас. Я не за этим пришла, – Оля грустно, но мило улыбнулась Грише. – Давай завтра. Там же все равно пацаны курить будут. Я хочу с тобой пойти. Ты же пойдешь?

– Да, я пойду. И буду рад пойти с тобой.

Оля в этой фразе чувствовала волнение, она прозвучала как признание, пусть не в любви, но в привязанности точно. «Странно, – подумала Ольга, – вроде речь идет о похоронах друга, а звучит все равно, как о сексе». – А денежку кому и когда лучше передать? – опять поторопилась Оля перевести разговор в деловое русло.

– Да, можно сегодня туда пойти, может надо чем помочь?

– А ты туда собираешься?

– Я собирался вечером, там явно все вечером будут.

– Во сколько?

– Я думаю в пять пойти.

– У меня дочь, – стала вслух рассуждать Оля. – Я не хотела бы снова ее к маме отправлять. Она и так у нее растет. Я ее могу дома одну оставить максимум на три часа, больше у меня совесть не позволит. Давай не в пять пойдем, а в четыре. Туда сколько идти?

– От меня минут пятнадцать. А оставить ее не с кем, чтобы не торопиться?

– К маме сейчас я не хочу ее отправлять, ребенок совсем охренеет, если я со школы встречу и оставлю у мамы, не предупредив ее заранее. А дома мы с ней вдвоем живем. Наш папа в другом городе сейчас работает. Давай мы быстро сходим на пару часиков, а потом можем у меня посидеть, вина попить. Я буду знать, что дочка здесь, в соседней комнате и ей будет хорошо, все-таки с мамой, а не опять скинутой бабушке.

– У тебя дома? Это оригинально, – Гриша снова улыбнулся своей лисьей улыбкой.

– Ты мне лучше расскажи, почему «Рыча» повесился?

Глава 3. «Рыча».

С Рычей Ольга познакомилась, когда ей было еще четырнадцать лет, и они большой толпой, а точнее – двадцать два человека, как-то посчитали, собирались вечерами в центре, на лавочках у ЗАГСа.

Рыча – Александр Барычный, которому в 1989 году было тринадцать лет, отсидел уже на малолетке два года и за это его все парни ужасно уважали. Девчонкам, которых в этой компании было всего пятеро, информация о детской колонии, мало, о чем говорила, но как-то Оля услышала кусок рассказа Александра Барычного о малолетке и поняла, что это последнее место на земле, где бы она хотела оказаться. Как говорится: "И врагу не пожелаешь".

«… Съел однажды целый кусок хозяйственного мыла. Ой, что потом со мной было целую неделю – думал сдохну. Съесть не то, чтобы заставили, нет – там у тебя всегда есть выбор: или мыло съесть, например, как в данном конкретном случае, либо петухом (*20) стать. Естественно я выбрал мыло. А вот мой дружок просто не смог мыло съесть, он блевать сразу стал, потом расплакался, а плакать там нельзя. Так его запетушили (*20). А все из-за ложки. Они с новенькими так делают, которые еще ничего не знают. Берут ложку у петуха и подсовуют тебе, ты соответственно ничего не знаешь, берешь и ешь этой ложкой – все ты петух, раз с петушиной ложки ел. Ну или кусок мыла надо съесть – типа очиститься. И так там такая херня во всем, на каждом шагу. Миллион долбанутых правил. Я туда больше никогда не пойду,» – закончил свой рассказ Рыча. Александр Барычный был красивым молодым человеком, с синими глазами, почти черными волосами, бровями, ресницами, при абсолютно русском, европейском лице, когда летом он загорал, то был похож на Энрике Иглесиаса, только с синими глазами.

В компанию к друзьям приходил удивительно прилежно одетым. Обычно пацаны во дворе выглядят гораздо неряшливее, если даже хотят в это время понравится девушкам. А Александр был почти всегда с белоснежным шарфом, в то время года, когда шарф был уместен и в брюках со стрелочками. Такой мальчик-пижон.

Около пяти вечера Ольга с Гришей вошли во двор, где находилось парней десять.

По середине двора стоял гроб. На крышку гроба примиряли большой деревянный резной крест.

Олю были рады видеть. Подошло сразу несколько парней. Одни хвалили, что она пришла, другие стали "плакаться", что, вот брат наш умер. Кто-то прямо взял Олю за руку и потащил в дом, причитая, что она должна посмотреть на «брата». Когда Галицину ввели в комнату, и она уткнулась на покойного двадцатипятилетнего парня, который лежал прямо перед ней в крошечной комнатке, в которой невозможно было развернуться, Ольга пришла в ужас. Она даже представить себе не могла, как ее все это потрясет.

Во-первых, Рыча, какой-то синий – труп, не живой, мертвый. Глаза полуоткрытые, рот с синими губами тоже. Во-вторых, поразила эта чересчур убогая комната. Она была узкая как коридор, в ширину только два метра, а в длину всего четыре. В ней стояла только кровать, на которой и лежал Рыча. Обоев на стенах не было, не говоря уже о чем-то более современном. Стены даже покрашены, они были когда-то побелены, очень давно, так как побелка наполовину облезла и торчала грязная штукатурка.

Пока Оля смотрела на Александра в гробу и на стены вокруг гроба, несколько парней наблюдали за ней. Кто-то, видимо обратив внимание на ее недоумение по поводу комнаты, сказал: " Это его комната, в которой он жил, поэтому он здесь и лежит, в своей комнате». Эта информация, как-то больно кольнула сознание девушки, еще толком не осознавая, от чего же так тошно. Ольге стало не хорошо прямо на физическом уровне, чего она уж точно не могла бы от себя ожидать, ведь Александр Барычный для нее был только парнем, входившим в состав ее подростковой уличной компании. Всю жизнь они только здоровались, даже двадцати минут вдвоем не проговорили.

Конечно Оля знала, что о его жизни, но только самый минимум, который "сорока на хвосте приносила". А точнее она знала только с какой девушкой он встречался, вот и все. И тут ее так поразила вся эта картина.

Комната и весь домик были очень убогими, бедными, даже нищими. Невозможно было даже представить, что так могут жить в 21 веке, в административном центре района Краснодарского края. Такой домик можно представить в далекой деревне центральной России, где нет дорог, поликлиники, налоговой инспекции и прочей инфраструктуры, но здесь… И еще было не понятно, как Александр умудрялся так всегда хорошо выглядеть, если у него в комнате нет даже шкафа для вещей?

На улице, выпивая с пацанами, Оля поинтересовалась: знали ли они о том, что, Рыча жил в такой нищете? И ей рассказали, что это дом его бабки, которую Оля видела сидящую недвижимо на кухне. Бабушка полностью предоставила дом и все заботы о похоронах его друзьям, а сама молча сидела в темном углу своего убогого и теперь совсем одинокого дома.

Его мать оставила маленького Сашу на бабушку, когда ему было еще три годика, а сама поехала на заработки на Север. Сначала она приезжала каждые полгода, но это длилось года два. По началу каждый месяц высылала на содержание сына определенную сумму, потом деньги приходили все реже и реже, сама мать стала приезжать раз в год и то дней на десять. Когда Саше исполнилось семнадцать лет, мать вообще перестала приезжать и присылать деньги, объяснив как-то в письме, что сын уже большой и сам может работать и содержать себя и бабушку в придачу. Так они и жили с бабушкой на ее пенсию. Конечно, Саша пытался работать и подрабатывать то тут, то там, но в станице не может найти работу человек и без судимости, и с образованием – нет работы, а уж семнадцатилетний парень с судимостью может только яблоки в колхозе собирать и то, когда сезон.

Пацаны, судя по всему, готовили шикарные похороны, собрав не мало денег. Заказали даже кафе для поминок.

Оля смотрела на все это и ей становилось как-то жутко, противно. Она думала: "Вот бы собрали все эти деньги, когда он был жив и отдали бы ему, может на билет в Москву, чтобы там парень свое счастье испытал, например. Если знали, что парень не то, что без телевизора, а даже без платяного шкафа жил? Почему вся эта большая толпа дружков, которые заказали кафе, чтобы устроить красивую совместную попойку под благородным предлогом – похорон своего друга, не помогли ему? Вот Миша «Магадан» бегает, суетится. Вот он же сейчас на стройке в Сочи работает, очень хорошо зарабатывает. Почему он, например, не взял парня с собой? А Гриша «Шеф», у него же свое производство памятников. Почему не взял к себе? Вот так, парень был всегда один со своими проблемами. Всегда улыбался, не ныл и вот не выдержал. Видимо понял, что нет выхода из этой жопы. Осознал в свои двадцать пять лет, что никто ему не поможет, ни мама, которая бросила, а никого больше и нет".

Тут во двор почти вбежала тётка лет сорока пяти. Она была очень суетная, видимо не только сейчас, а вообще в жизни. Выглядела она как торгашка высшего звена. У всех торгашек есть что-то общее, хабальство, что ли. Одета тетя Таня под стать своему образу – очень ярко, тем более с учетом того, что в доме усопший. Она сразу закурила, как вбежала во двор, парни с уважением поднесли ей рюмку водки и стакан с соком, тетка быстро выпила водку, как мужик, от сока отпила только глоток и глубоко вдохнула дым сигареты. Затем она присела на лавку и стала причитать, рассказывать, выпивать. Все внимание она обратила на себя. Парни даже резной крест, который Миша «Магадан» вырезал в тюрьме, а теперь пожертвовал другу на гроб, перестали прибивать.

Из рассказа тёти Тани, которая оказалась мамой его девушки, то есть будущей несостоявшийся тещей Саши, у Ольги сложилась, относительно, полная картина происходящего с Александром Барычным в последний месяц. Оказывается, он угнал у кого-то мотоцикл и катался на нем несколько дней, пока его не поймали. Хозяева мотоцикла написали заявление в милицию об угоне, оказались не простыми людьми, то ли из администрации района, то ли из налоговой, в общем милиция искала мотоцикл их сынка и нашла. На Рычу завели уголовное дело и парню светило опять сесть в тюрьму. А в тюрьму он после малолетки не собирался, о чем несколько раз в течении своей недолгой жизни и заявлял всем.

«Я же его уже отмазала, – начала свой рассказ Татьяна. – Договорилась со всеми. Ему бы вообще ничего не было. Даже условки. Потерпевшая сторона заявление забрала. Я им денег, почти, на еще один мотоцикл дала. Только Саше не успела об этом сказать!»

Женщина от всей души зарыдала. Никто не мешал. Все молча стояли и давали ей время. Все понимали, что плакать надо. Когда женщина стала успокаиваться, ей налили полную рюмку водку, она с жаждой опрокинула ее в себя, закурила, повсхлипывала и продолжила: «Света беременна. И даже об этом не успели сказать! Если бы мы сказали ему…»

И женщина снова бросилась в горькое рыдание. Дальше она выкрикивала, почти в истерике, может уже в пьяной, что не уменьшает трагедии: «У него сын будет! Мы будем рожать! Саша, слышишь, от тебя сын на этой земле останется! Ты не уйдешь бесследно! Ой, если бы Света сразу сказала…»

Все это было ужасно. Ужасно, что красивый, веселый двадцатипятилетний парень повесился, даже не подозревая, что уже завтра его ждало счастливое будущее.

Ольга пошла домой, сказав «Магадану»:

– Миша, я пошла. Денег я дала. Помощь моя здесь не требуется, раз вы в кафе будите. С парнем я попрощалась.

– Малая, завтра в одиннадцать приходи.

– Нет, Миша, завтра меня уже не будет. Дальше без меня. У меня дома дочка маленькая одна. Я и сейчас переживаю, что ее оставила. Так что потом как-нибудь с тобой посидим.

Олю пошел провожать Гриша. Было уже темно. На пол пути он прижал ее к забору и со страстью накинулся с поцелуями. Оля оттолкнула его. Ей было вообще не до поцелуев. Труп парня в гробу, который повесился по глупости, заполнил все ее сознание.

– Выходи за меня замуж, – вдруг сказал Гриша.

Оля вообще эти слова услышала, как бы с далека, сквозь сон, на столько она была поглощена ужасом происходящего с Рычей.

– Что? – спросила она Чехова.

– Выходи за меня замуж, – повторил Гена.

– Ты в своем уме? Тебя что трупы возбуждают? Мы от куда идем? С какого перепуга замуж?!

– Да, согласен, неудачное время для предложения. Но ведь ты завтра можешь просто опять уехать! Вот, даже на похороны завтра не пойдешь. Когда я теперь тебя увижу? Я устал тебя ждать. Ты появляешься, а потом исчезаешь. А я хочу, чтобы ты была со мной, моей.

– Ты не замужем. Забыла? Ты развелась с ним, уже давно. Ты живешь с ним периодически, как с любовником. И я тебе любовник, а предлагаю стать моей женой.

До Галициной стало доходить, что парень не шутит.

– Гриша, так я же замужем, – недоуменно ответила Ольга.

Галицина даже стала быстро трезветь, видя серьезный настрой парня.

– Гриша, ты хороший парень, мужчина. Привлекательный, сексуальный, хороший друг. Я тебя хочу. Ты хороший любовник, но ты не муж… А я не жена.

– Почему я не муж, а ты не жена?

Оля присела на лавочку возле какого-то частного дома.

– Давай покурим, – сказала Оля.

– Может пойдем ко мне, мне привезли очень хорошее домашнее вино?

А на улице уже темно. Сейчас покурим и я пойду домой.

– Так почему «нет»?

– Тебе правду сказать?

– Конечно.

– Семья, Гриша, это не просто жить с тем, кого хочешь. Это гораздо больше, а с некоторых пор и совсем другое. Я теперь это знаю. Ты готов посвятить всю свою жизнь мне? Работать ради меня, планировать свой отдых с учетом моих пожеланий?

Оля замолчала, давая Грише подумать над этими вопросами. Гриша Чехов думал над этими, но ничего не отвечал.

– Нет, – продолжила Оля, – не готов. Так зачем тогда тебе жениться? Позовёшь замуж ту, ради которой готов будешь жить. Если вообще такого не случится, то лучше не жениться, а то оба будите несчастны. И в мои жизненные планы не входит свою жизнь посвятить тебе.

– Понятно, – ответил Гриша.

Немного помолчали, и он добавил:

– А мне надо жениться. Мне семья нужна, жена, чтобы я не спился и не с наркоманился. Тогда не обижайся, если скоро узнаешь, что я женюсь. Я буду искать жену. Пусть я не буду её хотеть, как тебя, пусть она не будет такой красивой и умной как ты, но, наверное, это и к лучшему. Будет сидеть дома, рожать детей, вести хозяйство.

– Нельзя так жениться. Ты, получается будешь использовать девушку, женщину. С этого ничего хорошего не выйдет.

– А ты готова свою жизнь посвятить Комарову? – уже с легкой злобой спросил Чехов.

– Еще да. Во всяком случае, когда я выходила за него замуж, я была уверена, что проживу с ним до конца дней своих. Но он не собирался свою жизнь посвятить мне и не собирается. А надо, чтобы оба жили ради друг друга.

Глава 4. Гавно.

Вскоре Оля вернулась к мужу в Славянск-на-Кубани, в дом дяди Славы, а Леночка снова стала жить у бабушки Вали.

Оля оказалась очень хорошей хозяйкой. Приходили подружки в гости к бабке Валентине Федоровне и хвалили:

– Ой, Валя, наконец то твой Славка нашёл хорошую дивчину. Все теперь любуются на твое белье во дворе. Все так хорошо выстирано. Белое белье прямо белоснежное. Все по цвету стирает. Или одно белое весит, или одно черное. А то помнишь, как у Наташки, все вместе стирала: красное, белое, черное.

Бабульки захихикали.

– Это не Славкина дивчина, это племянница здесь живет.

– Ой, жаль. А чтошь Славка, с кем он сейчас?

– Да… и говорить не хочется. Вообще какая-то вертихвостка. Племянница и жрать готовит, и полы моет, а та вообще палец о палец еще не ударила, а замуж за Славку выскочить хочет, ведь у Славки деньжата то водятся.

Олиным другом, неизменно, оставался, отвязанный ею Шарик, бегающий, все так же, в свободном полете. Бегал пес очень быстро. В одну секунду уходил в точку на горизонте. Пару раз принес курицу от куда-то к обеду. Понятно, что он душил соседних куриц – охотником оказался. Но Оля его не ругала, а даже хвалила. Она понимала, что так он благодарит ее за свободу, так он показывает ей свою преданность и приносит пользу, добычу с охоты, а не просто ест свой хлеб. Когда Оля говорила ему: «Шарик хороший, Шарик молодец». Он так радовался, что почти танцевал, а хвост превращался в пропеллер.

Оля каждый день работала по дому. Комаров приезжал домой очень поздно. Дядя Слава расстался с Любой и ушел в загул, а Комаров был всегда с ним. Оля уже почти не сомневалась, что они оба гуляют по девкам.

Как-то вечером заехал их друг Гурам, он был грузин. Очень хороший молодой человек: образованный, хорошо воспитанный, вежливый. Он не знал, что их до сих пор нет дома.

– Ладно. Значит до сих пор на работе. Поеду туда, – сказал Гурам.

– Возьми меня с собой. Я сейчас быстро.

Оля было кинулась в дом, чтобы переодеться, но парень остановил ее.

– Да, нет, не надо. Я подумал, у меня отличное домашнее вино в машине. Давай выпьем, чтобы нам больше без них досталось. Что я туда поеду? Они сейчас сами уже приедут.

– Ты уже был у них на работе? Их там нет? – с металлом в голосе спросила Оля, догадавшись.

Гурам промолчал.

На этот раз Галицина не стала устраивать скандалы. Она просто спросила Александра, когда он явился, где они были. Естественно, ответ последовал: "На работе".

– Вас не было на работе. Я ездила к вам на такси, – сблефовала Оля, чтобы не подставлять Гурама за его честное молчание.

Комаров растерялся и не сразу нашелся, что ответить, чем, собственно говоря, и подтвердил все догадки и опасения.

На следующий день Оля не уехала, что вообще было бы в ее характере. Она так от всего этого устала: от его измен, от скандалов, от выяснения отношений, от постоянных переездов. Ольга стала теперь думать о том, как ей жить без него. "Ведь так жить нельзя, – размышляла Галицина. – Это не жизнь. Это не семья. Дочь постоянно у бабушки, муж с бабами, а я…, – а я бесплатно пашу на какого-то дядю, который еще и мужа моего уводит по бабам. Они же вообще меня за дуру держат. Так я и позволила. Уезжать нужно. Опять уезжать".

– Наташа, Наташа! – услышала Оля крик с улицы.

Крики повторились. «Наверное соседи». – подумала Ольга.

– Наташа, Наташа! – крики не унимались. В конце концов Оля накинула шубу и вышла на улицу. К её ужасу бабка лежала по середине двора и орала:

– Я тебя кричу, кричу! Ты где была?! Видишь, я упала.

– Так я не Наташа! – тоже почти закричала Галицина от страха.

Ольга стала поднимать толстую бабку, но у нее ничего не получалось. Плюс бабка орала от боли, у нее болела нога. Оле стало очень страшно, она не знала, что делать. Девушка уже думала, что на улице мороз, а бабка зачем-то выперлась на улицу в одной кофте и сейчас плюс к, возможно, перелому еще и заболеет воспалением легких. Оля решила, что раз она не может ее поднять, то надо ее укутать, как Дюймовочка укатала ласточку, а потом позвонить дяде Славе, пусть приезжают и поднимают.

Пока Ольга бегала за пальто, бабка не переставала орать, орала она на всю улицу, будто ее резали. На этот крик пришли соседи, стали поднимать Валентину Федоровну, та все орала, что ей больно. С огромным трудом затащили ее в дом. К счастью сразу при входе в дом стоял диван, на который ее и положили.

Когда приехал дядя Слава, он накричал на Олю: «Где ты была? Почему ты за ней не уследила?»

Комаров стоял рядом и ничего не сказал.

Оля промолчала. Она подумала: " Ну он кричит потому, что испугался за мать, хотя я не поняла, а с каких это пор в мои бязанности стало входить следить за бабкой? Что нахрен вообще происходит? Я вообще приехала в гости к мужу. Я вообще не обязана здесь ничего делать. Меня никто не просил, а я никому ничего не обещала. Но я ему как– нибудь об этом напомню, когда все успокоятся".

Валентину Федоровну отвезли на скорой в больницу. Оказался перелом шейки бедра. Утром ее дядя Слава с пацанами привез обратно. Таких больных в больнице не держат. Вернее, держат только платно. Сказали, что двести рублей в сутки, это значит шесть тысяч в месяц.

Пацаны на автосервисе, например, получали около трех пятьсот в месяц и это была нормальная зарплата, не высокая, конечно, но многие и меньше получали. А тут в больницу, выходит, надо две месячных зарплаты отдать. Дядя Слава, конечно, зарабатывал гораздо больше, ведь он был владельцем автосервиса, но на своей маме он решил сэкономить, подумав о том, что какая разница где она будет лежать, пока кость срастется. Ему в больнице, его хороший, кстати, знакомый врач пытался объяснить: "В семьдесят лет перелом шейки бедра – это очень большая проблема. Кости с большим трудом срастаются, а если быть честным, то не срастаются. В костях в таком возрасте нет уже кальция, там уже вообще ничего нет. Кости пустые и поэтому хрупкие. Плюс ее большой вес. Нужно каждый день делать массаж, чтобы не было пролежней и много других проблем". Но Вячеслав Иванович решил, что массажисткой он наймет свою бывшую жену, которая ей и являлась. Она выйдет ему по дешевке, если вообще не бесплатно. Так и вышло. Наташа, которую так яростно звала бабка, пришла к ней. Пообещала два раза в неделю забегать вечерами на массаж для Валентины Федоровны абсолютно бесплатно, только парни должны будут ее класть на здоровый бочёк.

Оля решила не уезжать в такой сложный момент. Она решила, что это будет не по-человечески. И будет выглядеть так, что она уехала не от гулящего мужа, а сбежала при первой же проблеме. Тем более дело шло к Новому году. «Куда сейчас ехать? – думала Оля, – Зима, Новый год. Надо здесь помочь недельку для приличия и уезжать к дочери на Новый год. Возможно Комаров тоже поедет. Ведь в новогодние дни никто не будет работать». Так Галицина и поступила. Всю неделю ее рвало от вони гавна в доме. Находиться там было невозможно. К бабке она не подходила. Дядя Слава сам убирал из-под нее гавно. Но убирал как-то очень плохо. Только бросал Оле на стирку полностью обосранные простыни. Ольга их стирала, с трудом сдерживая рвотные позывы и каждые десять минут уходя на улицу курить.

Стирать теперь приходилось каждую простынь по три раза, так как первый раз – это только засохшие куски гавна отваливались от ткани. После второй стирки, все было в говняных пятнах и только после третьей стирки, естественно, с пятновыводящими средствами, простыни принимал более-менее приемлемый вид. А стиральная машинка была все та же, где белье нужно отжимать руками и в мороз развешивать на бельевые веревки на улице, другого места для сушки белья не было. Потом замершее белье заносилось домой, оттаивало и развешивалось по всей мебели досыхать полувлажное. Никаких сушилок Вячеслав Иванович не покупал. Его все и так устраивало.

Вечером на кухне, когда собрались как прежде, все пацаны, Оля подала на стол пару протвиней "мяса по французки". Все были в полном восторге. Люба, которая снова была с дядей Славой сказала:

– Ой, Оля, так вкусно. Напиши мне рецепт.

– Я никому никогда не даю рецепты. Продается куча кулинарных книг, – холодно ответила Галицина.

– Да ладно, что тебе трудно? – пришел сразу на выручку своей подруги Вячеслав.

– Я же сказала: никому и никогда.

Пацаны захихикали. Они не любили Любу и не понимали, что Слава в ней нашел.

Вячеславу Ивановичу все это не понравилось. Какая-то левая барышня обижает его девушку в его же доме, дерзит ему, выставляет уже не первый раз его на посмешище перед его подчиненными. В нем взыграло самолюбие.

– Оля, детка, я начинаю уставать от твоего тяжелого характера, – начал он.

Пацаны все притихли, как люди в кинотеатре перед началом многообещающего ужаса. Ведь они тоже успели изучить характер Оли. Да, она много молчит и много делает, за что все они ее и уважали, но все это до тех пор, пока не касаются чего-то, в чем она видит крайнюю несправедливость. Как, например, в случае с привязанной собакой.

– Да, не уж то? А от того что я вожусь вот этими самыми руками каждый день в гавне твоей мамы ты не устал?

Оля первый раз обратилась к Вячеславу Ивановичу на «ты», и все это заметили. Комаров, к счастью молчал и не полез останавливать жену.