Текст книги "Олег Ефремов"

Часть вторая. Сороковые и пятидесятые

Накануне и во время войны

1 октября 1940 года, 11 часов вечера: «Дорогой Папуля, пишу твоим подарком – самописной ручкой. Начал заниматься немецким, музыкой и в фотокружке в Доме Пионеров. Снимки получаются хорошие. С перепечаткой на фотобумагу еще не налажено. Появилась в продаже фотобумага. По музыке уже играю легкие пьесы. По немецкому уже не делаю ни одной ошибки в диктанте. Сегодня мне исполнилось 13 лет. Уже 19 часов хожу 13-летним. Надеюсь что буду отличником. Товарищем моим остался Коля, но прежде всего ты, Папуля <…> Я рад, что ты пополнел. Будь здоров, живы богато, а я уезжаю от письменного стола до постели».

27 января 1941-го телеграмма в Абезь, Печорстрой, Ефремову: «Дорогой папулька беспокоит твое молчание будь здоров крепко целую обнимаю = олег».

Отец, видимо, ответил, и уже 2 февраля сын шлет расширенный и восторженный отчет. Начинает тем же «Дорогой папулька» и выдает 10 восклицательных знаков. Высылает отцу фотографии, сообщает о занятиях музыкой – два раза в неделю. С Вадимом играет в четыре руки «Вальс», «Баркаролу», «а также другие сложные вещи». Надеется встретить отца большой программой. «Один раз в неделю хожу лечить зубы… К моим товарищам прибавился Валя Жуков. С Германом все покончено. Он зажухал у меня книгу “Одноэтажная Америка” и совсем не ходит к нам. Зато теперь я часто вожусь с Любкой и теперь когда я пишу письмо она вертится тут у стола. Сегодня я ее в первый раз водил в кино. Мы с мамой очень дружим с Харитоновыми. Мама справила мне шубу, толстовку, брюки, коньки и другие мелкие вещи. Я купил абонемент на каток в Парк Культуры. Мама уже кончила ученье по батику. Берет у знакомых работы. У меня на стене висит расписание дня. Я играл в военную игру “На штурм”. Было очень интересно. Мы лежали в окопах ходили в атаку, разведку. Пускали дымовую завесу и ракеты. Игра закончилась боем. Мы победили. В этой игре я был комвзвода. В начале года я бережно относился к учебникам. За это меня сняли в Пионерскую правду. В связи с этим я получаю много писем с разных концов СССР. Кстати. Я выписал Пионерскую правду. Продолжаю заниматься марками. В следующую получку пошлю тебе пластинку “звукозапись”… Как твое здоровье? На фотографии ты здорово пополнел и возмужал…»

5 февраля 1941-го досылает открытку с подробным описанием школьных отметок по всем предметам. Подробное описание – это вообще характерная черта их переписки. По ней видно всё. Сейчас я ловлю момент – когда начнется, наконец, театральный кружок. 6 февраля письмо про фотошутки, показанные кружковцам новым учителем: как можно сделать человека с несколькими руками-ногами, или одного размножить, будто не один Вадим, а несколько. 24 февраля – отцу – «…вся жизнь проходит в учебе… Письма и посылку с оказией мы не получили – нас удивляет. Мы живем очень тихо, скромно. По театрам не ходим, иногда бываем в кино…». Поразительно: по театрам не ходим как форма скромной жизни.

Дальше опять про коньки, фотокружок и успехи в музыке – уже играет вальсы из «Фауста» и «Ромео и Джульетты». Действительно стремительные успехи, говорю как специалист. И вот наконец первая театральная деятельность: «Ко дню Красной армии приготовил с ребятами из нашего класса кукольную пьеску “Бобка”. Я очень полюбил геометрию. Алгебру – так, но тоже…» Потом об отношениях с соседями, а также как скучает без отца. «Папа не верится, что ты не приедешь. Мы жили надеждой на встречу с тобой». Николаю Ивановичу не удается вырваться в Москву ни на один день, и летом мать с сыном поедут к нему в Коми АССР.

Олег Ефремов учился игре на фортепьяно. Учился быстро, у него были успехи. Как странно, что, когда в кино Олег запел – например в «Айболите-66», – даже его коллеги удивились. А что такого? К счастью, удивились восторженно. И руки Рахманинова в фильме «Поэма о крыльях» (1979) получились именно руками Рахманинова. Такими, как надо.

Он был органичен. В ХХI веке актриса Наталья Тенякова скажет о нем дивные, золотые слова: «Играть с ним было все равно что с ребенком, собачкой или ящерицей – ты в любом случае чувствовал себя фальшивым. Конечно, это был гений, человек, построивший два театра страны, классик XX века. Хотя он, может, и не был похож на классика».

Он все время не похож. То поет неожиданно, то на гения смахивает как-то не так, то классик не образцовый. Кино! Игрок, но серьезный, всегда ответственный. Но и хулиган в то же время.

– Скажите мне правду: как рождаются поющие волшебники? Все помнят вашего доброго волшебника из фильма «Король-олень». Даже одна ваша песенка вспоминается как полноценная роль. В телевизионной пьесе, которую сгоряча некоторые критики называли даже первым советским мюзиклом – вы и тут первый? Нет-нет, я только за, вы во всех своих дневниках писали, что…

– Я помню, что я писал в дневнике. «Король-олень» – явление. Его надо расшифровать. В титрах блестящие имена: Юрий Яковлев, Елена Соловей, Сергей Юрский, Олег Табаков и так далее. Сказано, что сказку Карло Гоцци по памяти записал Вадим Коростылев. Что же он припомнил? О киноопере мечтал режиссер Павел Арсенов. Для Микаэла Таривердиева эта мечта – по духу абсолютно шестидесятническая. Таривердиев потом изящно объяснил прессе, что Вадим написал сценарий по сказке Гоцци, «и они с Пашей предложили мне сделать кинооперу. Мы начали работать, это было очень интересно именно потому, что это был не мюзикл, а опера. Незадолго до того прошла картина Деми “Шербурские зонтики”, и мы хотели сделать нечто подобное. Где был бы минимум текста и максимум музыки». Оглядываться на Европу – на тогдашний музыкальный хит – уже вызов, в котором можно признаться чуть погодя, не сразу, но можно, а сделать это лет на десять и тем более двадцать раньше – опасно. Ласкали шестидесятнический слух слова в моей, так сказать, арии: злу не очень-то везло. Фильм полон намеков, включая утром было утро и мудрость доставалась мудрым – поет скорее добрый, чем волшебник Дурандарте, а зритель понимает, что когда все нормально, это – сказочно. Текст от автора, где я, волшебник, описываю свою профподготовку, можно и сейчас читать детям. Снимался в «Короле-олене» и весь курс Бориса Покровского из ГИТИСа. Я уже женат на Алле Покровской, уже шесть лет Мишке, через год я уйду из «Современника». Надежда на волшебство жива во мне, жжет, она неугасима – и в фильме два пространства, их надо приручить: реальность и маска. Два мира. Маска волшебника напоминала мне маску Сирано в пьесе Ростана. Идея подсказок, волшебная сила поэзии, передаваемой другому, – от автора. Кстати, в «Короле-олене» поет еще никому не известная Алла Пугачева. Я, получается, спел в одной опере с будущей примадонной.

– Песенку волшебника по сей день воспринимают как некий гимн шестидесятых, но я вижу вашу роль как счастливую запись режиссера-волшебника в личном дневнике: удачно показал актерам, снял зажимы колдовскими приемами, переворошил жизнь героев. Впрочем, я уже ни одной вашей роли не вижу без привязки к вашему дневнику.

– Ты – можно на ты, мне так удобнее, – не забываешь, что я специально сохранил свой архив? А фильм вышел незавершенным. Жена режиссера поссорилась с мужем и не приехала на финальные съемки, в картине просто нет финала, к которому все вело – и по музыке, и по драматургии, где появляются король Дерамо, первый министр Тарталья, где драматургический узел должен развязаться. Это не снято. Вместо финала – песня «Это было давно».

– То есть Олег Ефремов – добрый волшебник – спасает и недоснятый фильм. Зрители счастливо любуются вашей улыбкой. Улыбка здесь роскошная заплатка на гигантской прорехе, но ее не видно. Недосказанность! Вы поете убедительно-волшебно, включаете настоящий serendipity. Умение по случаю, интуитивно – волшебно – сделать открытие. Кстати, один из способов научного поиска. Все творчество – серендипити. Шел в неизвестность, интуиция вывела на новую дорогу. Волшебство – в человеке, способном принять озарение. И какое! Люди должны быть похожи на людей, поете вы ну от всей души, словно цитируя свой юношеский дневник: хочу быть человеком.

Сомневался ли отрок Олег в своей будущности? Или так: почему люди собирают архивы чуть не с пеленок?

Но вернемся в отрочество Ефременыша. Растет будущий волшебник, репетирует самого себя в неблагодарной роли: уговорить людей быть похожими на людей. Самая неисполнимая роль на свете.

«28 октября 1937 Совнарком СССР принял постановление № 1952-343 о строительстве Северо-Печорской железнодорожной магистрали». Дорогу строили заключенные, для которых в 1940 году был открыт специальный Печорский ИТЛ, знаменитый Печорлаг, население которого росло быстро. Отправляли туда и вольных специалистов, включая финансового работника Николая Ивановича Ефремова. Платили неплохо, деньги отец исправно посылал семье, но это не искупало его отсутствия – во всяком случае для Олега. 6 апреля 1941-го, когда всё ближе конец учебного года, он сообщает отцу оценки с деталями, за что получил, и по секрету говорит, что у матери от тревоги болит сердце, не спит по ночам. Они собираются ехать к нему в Абезь («если ехать морем, то мама не поедет»). Приходили гости, «с Вадимом на радостях выпили целую бутылку массандры». Письмо нацелено на будущую встречу, все соскучились. Интересная приписка: «Большое спасибо за шоколад, игру и духи»: содержимое посылки из Абези в Москву в апреле 1941 года. «Береги себя, папуля, особенно весной, будет разлив рек, легко простудиться, утонуть. Как только я кончю экзамены, будем собираться к тебе».

И – война… Первое письмо Олега отцу из Москвы 29 июня 1941 года о первой неделе войны. Смотрю на хрупкие листки – глазам-то я верю, но текст противоречит и шаблону о панике в Москве, и не только ему. Убеждаюсь в сотый раз, что любые воспоминания, включая собственные воспоминания героя, являются художественным свистом – если не занесены на бумагу сразу же, с числом и точным временем. Впрочем, и мгновенное прикрепление к бумаге не делает изложение максимально достоверным.

«Дорогой папуля! Долго не писал потому что думал, что скоро увидимся. И правда 20го июня мы должны были выехать, билеты были уже на руках, но меня укусила собака и поездку пришлось отложить, а впоследствии совсем не поехать. В связи с укусом мне должны были делать 20 уколов, если собака бешеная, и 10, если здоровая. Мне сделали 10 уколов так собака оказалась здоровой. Уколы делают в живот. По одному уколу в день. Почти все время провожу у Юлия в саду или дежурю в домоуправлении. Мама дежурит тоже. Нам выдали противогазы. Мама в санитарном звене, а я в звене охраны порядка. Учебный год окончил со следующими отметками…» Перечислены отметки: сплошь «отлично». Громадными буквами – честный парень – выведено с нажимом: «Поведение: посредственно. В седьмой класс переведен. После седьмого класса думаю пойти в Военно-морскую спецшколу. Для этого придется поднажать на дисциплину в седьмом классе, а также на учебу. Туда берут только с отличными и хорошими отметками. Моя мечта это сделаться военно-морским инженером…»

Дальше идет повествование – как сдавал испытания за шестой класс: вставал, бывало, в 4 часа утра и дочитывал книгу, которую не успел вечером. «Больше всего я боялся географию… Меньше всего я боялся это алгебры. За мой укус, папа, пожалуйста, не беспокойся: рана уже зажила, уколы делать совсем не больно. В Москве большой подъем, порядок, дисциплина. Фашисты, прикрываясь договором, вероломно напали на наш Союз. Но Гитлер будет разбит и сметен с лица земли. Мы все уверены в победе над фашизмом. До свидания папуля! <…> До скорого свидания!!! Олег».

Итак, на Север Олег попал не на летние каникулы, а почти на два года – благодаря собаке. В начале июня Анна Дмитриевна собралась, купила билеты, в чемодан положила все летнее – мелкие и легкие вещи. Перед отъездом случилось несчастье: непривязанная злая овчарка, принадлежавшая недружелюбному соседу Ефремовых по арбатскому дому, бросилась на Олега и укусила за ногу. Хлынула кровь. Врачи, уколы – рана была серьезная, отъезд к отцу пришлось отложить на две недели. И тут наступило 22 июня 1941 года. Желание идти на военную специальность у подростка сформировалось мгновенно.

Из Москвы эвакуировали заводы, театры, Госбанк, ценности Гохрана, большую часть руководства, жителей (население к зиме сократилось с четырех с половиной до двух с половиной миллионов человек), в Тюмень вывезли даже тело Ленина из Мавзолея. Бомбежки, пожары, положение ухудшалось, фашисты быстро приближались к столице. Анна Дмитриевна поняла, что придется ехать уже не с одними летними вещами, собрала чемоданы по-новому, уже с теплыми, зимними. Новые билеты ей помогли купить, точнее уже достать, сотрудники Николая Ивановича, и мать с сыном уехали в Коми АССР. Злая собака хоть и укусила подростка, но если бы мать с сыном уехали вовремя, как и собирались, в начале июня, то с наступлением зимы в Абези они бы не выжили. Магазинов зимней одежды и обуви для московских подростков с мамами там не предполагалось.

* * *

13 мая 1942 года Олег пишет отцу поздравление «Папе в день рожденья от сына» в стихах. Торжественно, наивно, не в склад не в лад, но от души: «Люблю я тебя, как друга-отца…» Любовь к отцу пройдет через всю жизнь, а когда скончается мать, отец с сыном переедут в квартиру на улице Горького, ныне опять Тверской, и будут жить вдвоем. Два одиноких человека. Николай Иванович Ефремов, беспримерный отец, всегда опекавший Олега как маленького, уйдет из жизни глубоким стариком 4 мая 1989 года, за девять дней до своего 93-летия. Похоронен он рядом с Иваном Абрамовичем и Анной Дмитриевной Ефремовыми на Ваганьковском кладбище, о чем в письме родственнику в Куйбышев с чувством глубокого горя сообщает О. Н.

Летом 1942-го ученик Ефремов трудится в колхозе «Урал» Абезьского сельсовета – заготовка кормов и трамбовка. Ему выдана трудовая книжка № 76. Он гребет сухое сено, складирует веники, роет ямы, возит дрова и мох, возка ботвы вручную, прополка, закрывание ямы и прочее – с 3 июля до 23 сентября. Отработано трудодней 59,37. Причитается денег 118,74. Причитается продуктов, выдаваемых натурой: мясо оленье 19,6 кг. Получено 16,4. Расчет по продуктам, по которым задолженность на 1 января 1943 года перечтена на деньги, – тут молоко, пахта, картофель, прочие. Итого: получено продуктов… дополучить деньгами… Подпись: Крылов. (О, где ты, товарищ Крылов, выдававший продукты и деньги будущему худруку МХАТ!)

…Два листочка из тетради. Это военный 1943 год, поселок Абезь, Коми АССР. Другой почерк, буквы меньше, наклон сильнее, ошибок больше, текст символичен: «Перед этим глухим малозаселенным местом открываются широкие перспективы». Кругом мороз, лес, но юный Нострадамус пророчествует: «Усилится приток населения». Не могу сказать, диктант это или изложение (вряд ли сочинение, хотя публицистические включения наличествуют – «происходит как бы обмен. Север дает югу уголь, нефть, продукты животноводства, а юг дает северу самое главное это людей, промышленные изделия и продукты земледелия»), но видно, как уже подростком О. Н. глубоко изучил канцелярит, на котором мечтала о счастливом будущем вся страна. «Несмотря на то, что это очень маленькая республика, будующее ее замечательно». Оценка «хорошо», и за что? Училка подставила красным запятую после слова «республика» и в упор не заметила дважды выписанного «будующего». Судя по всему, в Коми 1943 года и с учительскими кадрами было военное положение.

Летом, в июле, Олег был с ребятами на озерах за четыре километра от поселка – в письме родителям описывает, что сильно сгорел за два дня работы, кормят хорошо, но за деньги, дорого. Это, видимо, школьные каникулы с трудовым заданием, почерк повзрослел, сжался, интонация новая, никаких поцелуев в начале, один дежурный в конце – и совсем немыслимая фраза: «…писать больше нечего». Зашевелилась личность, которой раньше не было. Ребенок вырос. Стиль отчета сохранился («Пол дня ждали лошадь. Все время сидели в воде. Природа здесь хорошая»), но лирики ни грамма. «Еще никак не втянусь в работу». Трудовой школьный лагерь посреди северных лагерей Абези. Военная дисциплина, подъем в шесть утра. (Совсем из рук вон: и курить пришлите. И с глазом плохо: надо капать atropini. Хочет вернуться в Москву.) «О нашем житье-бытье расскажет Алеша. Мы с ним в комнате вместе столуемся, вместе готовим. Если продуктов нет – не присылайте. Но вот курить – если есть пришлите…» И это родителям! Обоим.

Так и начинается это письмо: «Родители! Здравствуйте» и дальше неслыханные взрослые ноты. Потом он спохватывается и рассказывает, как встарь, свою поминутную жизнь: «Подъем должен быть не более 5^ти минут. Дальше, будь хоть проливной дождь, мы идем в майках на улицу и там занимаемся физзарядкой. Потом приводим себя в порядок и строимся для утреннего осмотра. На нем проверяют чистоту, и еще каждый стоит сняв рубаху и дежурный проверяет нет ли вшей. Это, между прочим, очень правильно…» И потом о стрельбах и военной дисциплине, политинформациях и учебных занятиях. Вскользь о свободном времени, но «за лагерную зону мы не имеем права уйти без увольнительной записки. Перед сном еще вечерняя поверка. Теперь самое интересное. Нам, правда не всем, дали боевые винтовки СВМ (полуавтоматы). Скоро мы будем из них стрелять». Нельзя сделать и шага без разрешения. Видимо, именно эту обстановку («По улице ходим строем, с полуавтоматом и песнями») мемуаристы – несколько тенденциозно, понимаю, – называют «связался с уголовниками». Когда читаешь первоисточники, сначала удивляешься, потом досадуешь и злишься, понимая, сколько ерунды наворочено в желтой прессе.

Военную историю допризывника Олега Ефремова я нарочно описала так подробно, чтобы намертво убить дурацкую байку, будто отец работал лагерным бухгалтером, сын шлялся с урками и чуть не стал форточником. Не с урками шлялся, а писал заявления в военно-морскую школу вперемежку с первой своей любовной прозой.

– Вот зачем вы сами наплели про форточку и лисью мордочку?

– Подрастешь – узнаешь. Легенду, как говорил один персонаж, надо подкармливать.

– И зачем перевоспитывать урку в главрежа?

– Для динамичности. А то слишком уж я хороший.

– Такой хороший, что жаловались все учителя.

– Так то учителя! А большому кораблю…

– Я разоблачила вас, Олег Николаевич. Вы действительно глубоко советский человек в наилучшем смысле слова: вы постоянно – как Чехов – что-нибудь строите. То театр, то дачу, а уж личный образ – непрерывно.

– Выйди на сцену и прочитай басню на двоих с кем-нибудь. С подмостков в зал ты спустишься другим человеком.

* * *

Племянник, Дмитрий Иванов, собирается на фронт и пишет в октябре 1943 года тете Ане, Николаю Ивановичу и Олегу, что ему сообщили: вы снова переехали в Москву. Напомню: в желтой прессе пишут, что Ефремов чуть не всю войну провел с отцом в северных лагерях, где связался с уголовниками. На самом деле уже осенью 1943-го они вернулись в столицу вместе с многими москвичами, которые спешили домой из эвакуации.

– Азарт, Олег Николаевич: разоблачать враки буквально и постранично.

– От меня вообще хоть что-нибудь останется после твоих разоблачений?

– Три театра, сотня ролей, двое детей, династия актеров, трагедия современничества и одна самая чистая на свете, щемящая, безумная мечта.

В январе 1944 года Дмитрий пишет им всем троим в Москву и благодарит за присланные вещи. Они ему, пишет он, пригодятся на фронте. Читать эту теплую семейную переписку тех лет – чувство неизъяснимо-печальное: сколько из пишущих не доживет до конца войны! (Дмитрий, к счастью, дожил.) Между тем тогдашняя жизнь, отраженная в газете «Литература и искусство», включает проблемы декораций к спектаклям, стихи, рецензии на книги – всё как обычно, будто войны и нет. Я смотрю на фотографию Фаины Раневской в кинофильме «Мечта», где она играет роль «отвратительной стяжательницы» (о фильме пишет, отмечая волнующую игру Раневской, знаменитый режиссер Сергей Юткевич). Мелькают имена легенд – Ромм, Плятт… Эта жизнь была, она действительно кипела, в ней находилось место всем чувствам и мыслям. Раневская нашла в роли «черты глубокой человечности», «рядом с подлинным юмором возникла подлинная трагедия». Война в самом разгаре. Понимаешь, как важно делать свое дело даже в невыносимых условиях: ты приближаешь победу своей несгибаемостью.

Чрезвычайно важен сюжет, развернувшийся в военное время в душе подростка Ефремова. Коротко о нем можно сказать: патриотизм. Но тут важны детали, которых никогда не касалась прежде рука биографа. 1943-й, центральный год войны. Мальчишки грезят о подвигах. Подросток Олег, находясь за тридевять земель от пекла, тоже рвется в бой, но возраст еще непризывной. Он решает пойти в военно-морскую школу. Для поступления нужны, понятно, документы: заявление, характеристика и пр.

– Тут я сам, слушай. Я хотел быть вместе со всем народом. Это не слова. Я написал 16 июня 1943 года: «Заместителю Народного Комиссара Просвещения РСФСР генерал-майору товарищу Борисову. Ефремов Олег, окончившего 8ой класс Абезьской ср. школы Заявление. Желая в будущем работать по военно-морской специальности, считая ее одной из важнейших для будущего развития моей Родины, прошу Вашего распоряжения принять меня в военно-морскую спецшколу, находящуюся в г. Куйбышеве, областном. Одновременно представляю ходатайство моего отца Ефремова Николая Ивановича, работника Управления Печорстроя НКВД СССР, с приложением необходимых документов».

– Видимо, дальше идет ваша первая серьезная автобиография. В этом жанре вам предстояло написать еще целый ворох бумаг, я их читала, и захватывающий сравнительный анализ автолетописи – сам по себе книга по истории СССР.

– Моя же. И вот пишу я генерал-майору, кто я такой: «Родился я в г. Москве 1 октября 1927 г. В Москве жил и учился до начала Отечественной войны. В Абезь выехал на каникулы 1941 г., где и остался временно жить, проучившись в 7 и 8 классах Абезьской ср. школы. В Москве учился в школе № 70 Киевского района. Все шесть лет был отличником по всем предметам. Состоял три года членом Московского Центрального Дома Пионеров, где занимался в кружках историческом и фотографическом».

– О занятиях актерским мастерством у книжны Кудашевой – ни слова.

– Разумеется. Для военной школы нужны личности без маски. Я знал правила: «В своей школе занимался в гимнастическом кружке. В Абезьской средней школе окончил 7 класс отлично по всем предметам, 8 класс окончил по большинству основных предметов на отлично, по остальным на хорошо. Снижение оценок по успеваемости в 8 классе имело место, главным образом, из-за необходимости отвлекаться по делам домашнего характера».

– Ну и ну, Олег Николаевич. До чего силен был восьмиклассник в изложении личной правды на канцелярите! Интересно, кто-нибудь помогал так изъясниться перед генералом?

– Разумеется, помогала вся обстановка жизни. Но помни: я всегда отличник и в бюрократическом жаргоне был силен с малолетства. Очень пригодилось потом. Особенно на каких-нибудь худсоветах и министерских коллегиях, когда надо было утверждать репертуар театра, вытряхивая душу из чиновников. А душа чиновника – одна из самых устойчивых субстанций во всем мире. В любой стране. Знать ее нежные углы необходимо, чтобы режиссировать ее микродвижения. Смотри: «В Абезьской школе был активным пионером, работал в редколлегии стенной газеты, и, наконец, начальником Штаба пионерской дружины».

– Не забудем, что в желтую прессу пролезла абсолютно другая личность, образ которой журналюги построили на уголовной романтике – в своем понимании.

– Я как-то сболтнул за столом среди друзей, а уж воробей вылетел… Продолжим. Я тут просто великий советский писатель: «На с/х работах 1942 года в колхозе по выработке трудодней занял первое место среди моих товарищей. Из числа преподаваемых предметов больше всего интересовали меня математика и история. Военно-морская специальность интересует меня, как своей особой серьезностью и ответственностью, так и широтой образования – общего и технического».

– Тут генерал-майор, полагаю, прослезился.

– «В военно-морской спецшколе обязуюсь быть дисциплинированным, упорно работать и иметь только отличные отметки. Убедительно прошу в моей просьбе не отказать. Олег Ефремов». Число, подпись, место.

– На обещании быть дисциплинированным прослезился бы, думаю, весь род Ефремовых. Родня – как только вы научились ходить – привыкла переписываться новостями о новых шалостях Алика. Вместе с беловиком процитированной поэмы вы трогательно сохранили черновик. Я вижу, как шла мысль: вместо зачеркнутого принадлежать – в будущем работать и прочие тонкости. А главное – строка понижается. Беловик-то на тетрадном листе в клеточку, и страница сама держит строку ровной, а вот черновик на листочке без линеек, и хорошо видно, как падает и падает хвостик строки к концу. Почерковеды сказали бы, что энтузиазм тут весьма сомнительный. Я изучила ваш почерк за несколько десятилетий вашей лично-дневниковой письменности, ошибиться трудно: вы и хотели туда – и не хотели одновременно.

– Ну, это ты сейчас, сидя на скамейке Новодевичьего, знаешь мое будущее, а я тогда знал его не столь же уверенно. Мой замечательный отец, всегда и во всем мой товарищ, тоже написал генерал-майору Борисову А. И.: «Идя навстречу патриотическим побуждениям моего сына Олега ЕФРЕМОВА[16]16
  Именно так: прописными и вразрядку.


[Закрыть], прошу Вашего указания принять его в число учащихся Военно-Морской спецшколы в г. Куйбышеве…» Далее папа приводит те же мои достижения, что и я, – продвигая мои достоинства фразой: «В Абезьской школе был Начальником Штаба пионерской дружины, готовясь одновременно вступить в ВЛКСМ». То есть я не только пионер хоть куда, но и готовлюсь стать комсомольцем.

– В этом же важном письме Николая Ивановича мы, наконец, видим собственноручный автобиографический абзац, и тут еще один горячий привет желтой прессе, выставляющей его – годами – бухгалтером ГУЛАГа: «Я – отец Олега – беспартийный, по служебному положению – работник Управления Печорского желдор. Строительства и Лагеря НКВД СССР в должности Зам. Начальника Финансового Отдела. На эту работу был принят в июне 1940 года, работая до этого в продолжение 20 лет в Москве на разных ответственных должностях, преимущественно в сбытовом аппарате Легкой и Текстильной промышленности. О Вашем решении прошу уведомить меня по телеграфу или почтой по адресу: Абезь, Коми АССР, Печорстрой. ПРИЛОЖЕНИЯ: копия метрической выписки…» Ходатайство отца поддержано еще и письмом пом. нач. политотдела по комсомолу Малярчука. Он тоже аттестует Ефремова О. Н. как хорошего ученика и активного общественника.

– Не соврал же! Но вот обрати внимание на фото, а потом на п. 5. Пятый пункт приложения к письму отца гласит: «Справка Отдела Кадров Печорстроя о социальном происхождении».

– На фото от 27 февраля 1943 года – официальном, с круглой печатью и личной подписью – я вижу наглую физиономию, прошу простить мою прямоту. Нехорошо прищуренные глаза. Пухлые и будто нарисованные губы. Узел отнюдь не пионерского галстука чуть сбит набок. Напоказ – вся невыносимость костюмно-галстучного бытия. На лице хоть обыщись – ни капли обаяшки.

– Ничего, зато какие характеристики от пионерских и политических начальников! «Работал активно. В военных играх, организуемых пионерской дружиной, играл ведущую роль. Показал себя хорошим командиром».

– И в этом они не ошиблись.

– Она не ошиблась: старшая пионервожатая Гейденрейх. Хорошая девушка. Левша, кажется. Она чуть ли не первая поддержала мой замысел – еще 26 февраля 1943-го. Вернули нам документы быстро: уже 18 июля начальник отдела военных спецшкол Наумов написал моему отцу, что в 9-й класс училища в текущем году набор в Куйбышеве не проводится. Рекомендовал обратиться во 2-ю Ленинградскую спецшколу по адресу: г. Тара Омской области. Такой вот пришел ответ.

– А не из-за оценок ли? Я любуюсь справкой – как учился Олег в 8-м классе Абезьской средней школы Кожвинского района с 1 октября 1942-го по 4 июня 1943 года. Переведен в 9-й класс с годовыми отметками: литература (устно) – «отлично», литература (письменно) – «хорошо», алгебра – «хорошо», геометрия – «отлично». Немецкий и анатомия – «отлично». Сельхоз. дело – «хорошо». И так далее. Историю вам, как я вижу, в том году вообще не преподавали. А по черчению-то почему «хорошо»? Чего вы там не начертили?

– Я думаю, решающей стала характеристика директора школы А. Юрьевой. Она честнее других со всей прямотой измученного директорского сердца влепила полную правду: «Семилетку окончил с отличными по всем предметам отметками, но посредственной дисциплиной. В этом, 1942/43 уч. году ведет себя более сдержанно, но все же нарушает дисциплину на уроках. Летом на сельхозработах работал хорошо и выработал трудодней более, чем другие учащиеся школы».

– Бедная женщина, как я понимаю, еле сдержалась, чтобы не написать более… хм… художественную прозу. Например: на нем пахать надо, но держать в железной узде. Согласитесь, Олег Николаевич, товарищ Юрьева была строга, но объективна и правдива. Представить юного проказника моряком она, может, еще и смогла бы, но военным!

– Ну что тут скажешь… Кстати, справка о моем здоровье хорошая: может, я и мог бы пойти в морскую школу.

– Справка о социальном происхождении тоже в норме. Но процитировать надо, ладно? Для потомков. Как это выглядело на бумаге с круглой печатью: «По социальному происхождению – сын служащего по социальному происхождению мещанина Ефремова Николая Ивановича, родившегося в 1896 в г. Бузулуке Чкаловской области, имеющего 26-летний трудовой стаж, работающего по найму»…

– Такие дела. Пионер был, очевидно, расшифрован до мелочей. Так же, как это сейчас сделала ты. Военным я не стал, а потом и от службы в армии был освобожден по здоровью, сгоряча там же и подорванному в неравном бою с подростками, исповедовавшими иные, скажем так, жизненные принципы. Ну, и надышал себе там в легкие какой-то заразы. Она позже сработала. А моряком… все равно ведь стал, если выразиться метафорично. Плавание вышло кругосветное, с открытиями.

– Даже военным, если выразиться прямолинейно, имея в виду постоянную битву с системой за репертуар и творчество. И дисциплину пришлось подтянуть, как и было обещано генерал-майору.