Текст книги "Робин Гуд"

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Малютка Джон и повар

Пусто в доме шерифа Ноттингемского. С пышной свитой отправился шериф в Лондон, по зову короля Ричарда, вернувшегося домой. Ох и не хотелось ехать лорду шерифу! Как говорят в народе, чуяла собака, чье мясо съела. Как бы не выплыли наружу сговоры с принцем Джоном да и еще кой-какие темные дела. На ком только мог сорвал шериф злобу перед отъездом. Досталось и повару Майклу – высоченому детине с мускулами уличного акробата. Мясо переварено, утка жестка, в вино переложено пряностей, а они, небось, денег стоят, не растут в огороде под окошком!

– Чтоб тебе паштетом подавиться да сыром отравиться! Чтоб тебе зубы сломать о баранью кость! – бормотал Майкл, начищая медный котел. – Без тебя не знаю, скряга, где пряности растут! Провалиться мне на этом месте, если король Ричард не попотчует тебя таким перцем, что вспотеешь кувыркаться!

– Эй, повар, дай-ка мне поесть!

Майкл сердито поднял глаза: в дверях поварни стоял стрелок Рейнольд Гринлиф – только его не хватало!

– Вашей милости ягненка в вине или голубей в меду? Проваливай подобру-поздорову! Коли не поехал со всеми, так и кормись в трактире.

– Да разве сгодится грубая стряпня трактирщика для желудка шерифова стрелка? Приготовь-ка мне, пожалуй, седло барашка с винными персиками и сливами из Дамаска! А на закуску сойдет копченая лососина.

– На закуску сковородкой по лбу, а на первое блюдо – кулаком поддых! Устраивает? Или трактирщик тебя все-таки лучше накормит? Чтоб я стал стряпать ради одного бездельника…

– Ладно, старина, погорячились и будет. Дай краюху хлеба да кусок ветчины, так и быть, перекушу всухомятку.

– Еще чего, ветчины! Я уж и кладовую запер, и ключи ключнику отдал.

– Эка невидаль, ключи! Кому вспала охота полакомиться ветчинкой, тот и без них обойдется! – с этими словами Рейнольд Гринлиф навалился плечом на дубовую дверь. Дверь заскрипела, застонала, да и выскочила из петель, рухнув вместе с Рейнольдом Гринлифом прямехонько посреди кладовой. Дух захватило от запахов снеди, которой набита была кладовая. И круглобокие бочонки с элем, и меха с вином, и копченья под притолокой. Рейнольд Гринлиф, не теряясь, тут же нацедил себе кружку эля и вгрызся зубами в окорок.

Однако не успел стрелок разделаться с ветчиной, как в проеме выбитой двери появился повар. В руках он держал крепкий меч, а голова его и шея были красными от ярости.

– А ну выходи, покуда я не сделал из тебя фарш! – крикнул он.

– Э, приятель, ты скорее сам превратишься в отбивную! – ответил Гринлиф, вытаскивая свой меч. – Если тебе охота помериться силой, то пошли во двор, здесь негде и развернуться!

– Пошли, наглец ты эдакий, – сказал повар. – Давненько не махал я мечом!

И они вышли на двор и закрутили над головами мечи. Славным рубакой оказался повар Майкл! Но как он ни старался, не удалось ему ни разу задеть Рейнольда Гринлифа. Но и Рейнольд Гринлиф даже не поцарапал повара. Без толку звенела на весь двор стальная музыка сшибающихся мечей – противники были равны.

– Эх, люблю хороший удар! – проговорил Рейнольд Гринлиф, вертясь как детский волчок.

– Да и ты неплох в драке, – тяжело дыша, ответил повар, приседая и отскакивая.

– Так чего ж мы не поделили? – спросил Гринлиф, отражая удар.

– А чего ты залез в кладовую лорда-шерифа? – ответил повар, занося меч.

– А ты с лордом шерифом детей крестил? – спросил Гринлиф.

– И то верно, что мне до его добра, – ответил повар.

– Стыдно такому молодцу, как ты, стучать горшками у очага! – сказал Рейнольд Гринлиф. – Пойдем со мной в Шервуд к Робин Гуду!

– Отчего бы нет, – ответил повар. – Мне, признаться, тут изрядно надоело. А ты, стало быть, из лесных молодчиков, Рейнольд Гринлиф?

– Зови уж меня попросту Малюткой Джоном, – ответил стрелок.

– По рукам, Малютка Джон, – сказал повар. – Удачно, что в доме нету никого, кроме старого сморчка ключника, служанок да мальчишек поварят. Надо подыскать мешок побольше да набить серебряной и золотой посудой!

– Дело говоришь, приятель, – ответил Малютка Джон. – Одно ты забыл – я ведь так и не успел закусить, когда тебе вспала охота поупражняться на мечах. Пойдем-ка сперва в кладовую да пообедаем на дорожку.

– Э, больно уж ты прыток, Малютка Джон, – забеспокоился повар. – В Ноттингеме еще осталось солдат выслать погоню.

– Подумаешь, погоня! – хмыкнул Малютка Джон. – Поверь мне, друг, в Шервудском лесу есть кому ее встретить. Пусть скажут спасибо, те, кто не останется там навек, если их отправят домой задом-наперед на собственных лошадях!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Артур и Джон

По-честному поделили под Дубом-Королем лесные молодцы добычу, принесенную Малюткой Джоном да поваром Майклом из шерифова дома, а ноттингемскую погоню проучили так, чтобы не повадно было в другой раз соваться в лес. Посмеялись вдоволь и над рассказами о том, как был Малютка Джон Рейнольдом Гринлифом. День посмеялись, другой пошутили, а на третий – забыли до поры. Новые заботы пришли к лесным стрелкам – осень настала. Лихое время для разбойников – осень. Для запасов на зиму раскрыты амбары в замках и монастырях. Что ни день – один за другим тащатся по дорогам тяжелые обозы с мукой и медом, с зерном и птицей. Знай поспевай собирать лесную пошлину!

Но и эта веселая пора миновала. Укоротился день, первый ледок засверкал по утрам под ногами. Багрецом и медью окрасились леса. Опустели поля – словно и не кипела на них еще недавно работа. Затихла жизнь, как медведь, готовый завалиться в спячку.

Ко дню Всех Святых упали на землю первые белые хлопья. Приятно сидеть холодным длинным вечером на мягких шкурах вокруг большого костра посреди пещеры. Трещит огонь, пожирая смолистые ветви, пляшут по стенам красные тени, ходит по рукам рог с разогретым вином. Самое время послушать Алана э'Дэйла, все знает певец о давних делах, о седой старине. А уж чего Алан не знает, то и не стоит того, чтоб слушать. Бабка его слыла в округе колдуньей, да и то сказать, куда певцу без колдовства?

– Да, славные были времена, гордые времена. Круглый стол велел поставить король Артур в пиршественной зале – чтоб знали все, что одинаково славны его рыцари, нет среди них лучшего, и худшего нет. Всем равная честь. И король сидел со всеми как равный.

– Алан, спой про Мерлина, волшебника, нечеловечьего сына!

– Нет, лучше про злобную фею Моргану! И как сэр Борс сражался с пустыми латами, оживленными нечистой силой!

– Про Персиваля, которого прятала мать в лесу!

– Нет, лучше про Ланселота Озерного!

– Не все сразу, ребята, – певец неспешно отхлебнул вина и потянулся за лютней. – Про Ланселота, так про Ланселота. Все вы знаете, что звался сэр Ланселот Озерным потому, что рос не как положено человеку. Был он приемышем Водной Феи, и жил в ее перламутровом замке на самом дне. Вышел же он из воды и впервые увидел белый свет уже взрослым. Судьба его вела к замку Камелот, к королю Артуру. Но несчастливая это была судьба, хотя и совершил Ланселот множество рыцарских подвигов во славу Льва на Артуровом знамени. С первого взгляда полюбил Ланселот королеву Гвиневру, жену Артура. А Гвиневра полюбила Ланселота. Но был Ланселот рыцарем, а Гвиневра королевой. И легче им было умереть, чем нанести оскорбленье королю Артуру, славнейшему из королей. И вот они таили свою любовь и страдали. Вот, об этом я и спою.

Негромкие звуки лютни отдались под сводами пещеры, опережая голос певца.

БАЛЛАДА О ЛАНСЕЛОТЕ

 
Во веки славтесь, Долг и Честь,
Тюремщики Любви!
Ее плененье твердо снесть
Господь, благослови.
Гвиневре в сердце бъется кровь,
С ней рядом – Ланселот.
Он говорит ей вновь и вновь
О царстве Феи Вод.
– Гвиневра, сердца госпожа,
Я истомлен тоской,
Но Вы велите продолжать
Рассказ нехитрый мой.
– Ведите речь, сэр Ланселот,
Мне хорощо до слез.
– На дне я, в царстве Феи Вод,
До отрочества рос.
Жил под хрустальною водой,
И не имел друзей,
А мир мой был совсем иной,
Чем у других людей.
Я игры рыб любил смотреть
На синем лежа мху,
А солнце, золотая сеть,
Плескалось наверху
Когда стоял погожий день,
И радовало глаз.
И алая струилась сень
В закатный грустный час.
Не ведал я, что солнце – круг,
Оно плыло, дробясь.
Лиловых водорослей луг,
Мне был как луг для Вас.
Как я любил бродить средь них,
Слагать стихи и петь.
Дно – в перламутрах голубых,
И рыбки – словно медь.
Не ветер кудри колебал
Вкруг детской головы:
Я водных струй теченье знал,
Как знали ветер Вы.
– Ведите речь, сэр Ланселот,
Мне хорошо до слез.
– На дне я, в царстве Феи Вод
До отрочества рос.
Жил под хрустальною водой,
И не имел друзей,
А мир мой был совсем иной,
Чем у других людей.
Так детство шло, за годом год…
Мне фея меч дала:
– Король Артур тебя лишь ждет
У Круглого Стола.
О, мальчик, нежное дитя,
Не все стихи слагать,
В закатный час бродить грустя,
И жемчугом играть.
Вначале страшен новый свет,
Возврата нет сюда,
Но, полны радостей и бед,
Затем пройдут года.
Ты станешь вспоминать как сон,
Подводный дивный край.
Дитя, ты рыцарем рожден!
Прощай, навек прощай!
– Ведите речь, сэр Ланселот,
Мне хорошо до слез.
– На дне я, в царстве Феи Вод,
До отрочества рос.
Жил под хрустальною водой,
И не имел друзей,
А мир мой был совсем иной,
Чем у других людей.
И очутившись на земле
Порой цветенья роз,
Я ощутил вдруг на лице
Потоки горьких слез.
Гвиневра! Вышел я со дна,
Там слез не льют у нас!
На вкус горька и солона
Текла вода из глаз.
И, плача, вспомнил я о том,
Что их когда-то лил,
Ловил я капли жадным ртом,
Мне вкус их сладок был.
Я слез с коня и лесом шел.
Как в сладостном из снов
Я узнавал цветущий дол
И гряды облаков.
Я обнимал стволы дубов,
Я пьян был, взят был в плен
Волшебным пеньем соловьев
И замком на скале.
– Ведите речь, сэр Ланселот!
Мне хорошо… до слез!
– На дне я, в Царстве Феи Вод
До отрочества рос.
Жил под хрустальною водой,
И не имел друзей,
А мир мой был совсем иной,
Чем у других людей.
Во веки славьтесь, Долг и Честь,
Тюремщики Любви!
Ее плененье твердо снесть
Господь, благослови!
 

Певец замолк, замер последний трепет струн. Кто-то поспешил подбросить в костер охапку сушняка – в пещере похолодало. Долго сидели все молча, раздумывая о славе давних лет.

– Опоздал король Ричард на свет появиться, – негромко произнес Робин Гуд. – Ему бы самое место за Круглым Столом. Пировать с друзьми, да подвиги искать по свету. Теперь не те люди, да и дела не те.

– О чем ты, Робин?

– Да не стоило ему опять нашу Англию веселую оставлять. Не успел из плена вернуться – снова в поход. Только узнал с Леопольдом, как опасно великодушничать с низкими людьми – и тут же простил принца Джона. Ох, зря.

– Ричард есть Ричард – его не переделаешь. Да и будь он другим, разве любила бы его так вся веселая Англия?

– Слушай, Робин, а правду ли говорят, что наследник трона, маленький принц Артур, назван в честь нашего британского короля?

– Думаю, что правда. Уж во всяком случае правда, что по сердцу Ричарду наше рыцарство Круглого Стола.

– Да, славное было время. А песню ты сегодня спел грустную, Алан.

– Какая уж выпала. Да и вечер сегодня невеселый. Вон, как тревожно садится солнце – красное как кровь-руда.

– Эй, глядите, вороны!

– Ух-ты!! Вот это да!

Грающее воронье грозовой тучей пронеслось по кровавому закатному небу, стремя свой лет над пашнями и лесами.

– Ох и злющие! Да как много! Сроду такого не видывал!

– Кровь чуют… Старики говорят – такое к большой битве!

– К битве… Или к смерти.

– К чьей смерти! Куда они летят?

Мертвым холодом подступающей зимы повеял вдруг осенний вечер. Над всей страной, над веселой Англией летят злые вестники вороны. Слышат люди беду в их криках. Далеко за морями погиб в походе славный король Ричард Львиное Сердце.

Двое осталось наследников, а трон – один. Коварный брат Ричарда принц Джон и ребенок племянник – принц Артур. Прав на трон – поровну. Что-то выйдет из этого, добрые люди?

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Подлость шерифа

– Куда едет лорд шериф ? – говорили люди в Ноттингеме. – На охоту что-ли собрался? Ишь, сколько народу с ним!

– Чего б ему теперь ни веселиться да ни охотиться? Праздник настал для всех кровопийц норманнов! Король Иоанн сел на трон!

– Эх вы, глупцы! Сел-то сел, да сидит не крепко. Мальчишка Артур растет не по дням, а по часам! Славный да великодушный мальчуган, всем в дядю Ричарда, ничем – в дядю Джона. Рано еще ликовать нашим недругам – и лорду шерифу не до веселья.

– Однако ж поехал он на охоту!

– Поехал-поехал, дружок! На охоту за зеленым оленем.

– Как это – за зеленым оленем?!

– Не понял – объяснять не стану.

Так говорили в этот день в Ноттингеме, наблюдая выезд шерифова отряда. За зеленым оленем собрался шериф – за стрелком в суконном плаще цвета листвы, за головой Робина Гуда.

Сыро в марте в Шервудском лесу, месят грязь лошадиные ноги. В овражках да в тени не сошел еще белый покров, лишь потемнел по краям. Щедро раскиданы веселые подснежники по опушкам.

Кутается шериф в подбитый мехом плащ – пробирает до костей мартовский ветерок. Ох, Робин Гуд, чего бы не отдал шериф, чтобы поднять тебя как проклятого зверя в твоем разбойничьем логове! Дерзок ты, Робин Гуд, слишком дерзок для дорожного грабителя! Пол-года отстраивал Гай Гисборн выгоревший замок. Ну да ничего, небось городка Ноттингема тебе не осадить! Все равно попляшешь на виселице!

Каркнула вспугнутая ворона. Закачались, словно страшные руки, ветви черного гнилого пня, высунувшегося из-под снега. Вздыбился под шерифом вороной жеребец, заржал, забил в воздухе передними копытами.

– Эй, Гийом, Франсуа, Жерве!! Сюда!! Ко мне!!

Тут только сообразил шериф, что, задумавшись, отстал от свиты. Дело пустячное, только дунь в рог, что висит на боку – мигом услышат сигнал. Да только как дотянешься до рога, когда понесла испугавшаяся лошадь и мчится невесть куда не разбирая дороги?! Ветви хлещут по лицу – береги глаза! И двух рук еле хватает удержаться.

Наконец конь споткнулся, упал на оба передних колена: перекинувшись через лошадиную голову, шериф растянулся плашмя на снегу.

Что же, руки-ноги целы, хотя тело так ноет от удара, что не разогнуться в полный рост. Шерифова гордость, вороной Ветер, прядет ушами, еще волнуясь, но виновато косит влажным глазом. Только б вскарабкаться самому в седло! А куда ж его, разрази гром, занесло! Не слышно криков шерифовых солдат. Снега больше, значит выше. Не приведи Господь…

– Экая беда! Не ушиблась ли Ваша Милость?

Слава Богу, есть кому помочь. Силы небесные! Да ведь это проклятая змея, Рейнольд Гринлиф!! Ах, чтоб тебе неладно было! Рука шерифа потянулась к рогу.

В руке разбойника блеснула смертоносная сталь.

– Коли хочешь, труби, милорд! Поспеют как раз полюбоваться на твой труп. И меч из ножен не тащи – не успеешь, я с тобой драться не стану, метну нож оттуда, где стою.

– Чего ты хочешь, Рейнольд Гринлиф? – в горле шерифа странно пересохло.

– Зови меня Малюткой Джоном, – усмехнулся разбойник. – А хочу я того же, что и ты. Сорока на хвосте принесла, что ты ехал сюда повидать Робин Гуда. Сам Бог все устроил лучше некуда. Можешь не сомневаться, что Робин Гуда ты увидишь!

Малютка Джон негромко засвистал сойкой. Стояли друг напротив друга – враг напротив врага шериф и разбойник – один с обнаженным ножом, другой с застывшей на пол-пути к рукояти меча рукою. Стояли, покуда ни послышались легкие шаги и ни вышли на поляну двое молодцов в зеленом.

– Привет Алан и Клем, – сказал Малютка Джон. – Сам лорд шериф пожаловал в лес, чтобы я мог достойно отплатить ему за его гостеприимство. Как-никак был я его стрелком пять месяцев! Повнимательней к дорогому гостю – возьмите меч, чтобы он не порезался. Клем, возьми лошадь!

Дружный смех встретил гостя под закоптевшими от костра сводами пещеры. Недобрый смех. А этот – русоволосый, сероглазый – сам проклятый Робин Гуд, ни с кем его не перепутаешь, расступаются перед ним разбойники. Он не смеется.

– Милости прошу, шериф города Ноттингема. Чувствуй себя как дома – ты ведь здесь всех знаешь.

– Как я могу вас знать, разбойники? – вскинул голову шериф. – Знаю лишь эту змею, что пригрел на груди – Рейнольда Гринлифа! Было б наше знакомство короче, кабы угадал я в нем грабителя!

– Длиной с пеньковую веревку, не сомневаюсь. Да после драки кулаками не машут, милорд шериф. Значит, не признаешь ты своих знакомых? Честишь разбойниками да грабителями – неладно выходит. Уж кому бы бросаться здесь такими словами, да только не тебе.

– Это еще почему? – мысль о неминуемой смерти придала шерифу мужества. – Кому, как ни королевскому шерифу, называть разбойников разбойниками, а грабителей – грабителями?

– А кто сделал разбойников разбойниками, грабителей – грабителями? – гневно сверкнули серые глаза Робин Гуда. – Что ж, встряхнем твою память. Говори, Клем!

– Разве ты не знаешь меня, лорд шериф? – выступил вперед широкоплечий разбойник. – Не думал я бродить по дорогам, честно служил свинопасом моему господину лорду Этельреду. Но его родовые земли отсудил с твоей помощью норманн Гийом де Бор. Не захотел мой лорд подчиниться неправому суду, заперся в своей усадьбе. Тогда осадили нас люди де Бора с твоими стрелками. И была страшная бойня. Моего лорда, и всех сыновей моего лорда, и всех его слуг перебили норманны. Один я уцелел из могучего дома – брошенный в канаву с тяжелыми ранами. А теперь ты говоришь, что не знаешь меня?

– Говори ты, Скэтлок! – сказал Робин Гуд.

– И меня ты не знаешь, лорд шериф? – спросил рыжеволосый Скэтлок. – Не собирался я быть разбойником, жил в веселой деревеньке Тисби, где жимолость над каждым крылечком. В тот год случился недород – не расщедрилась земля ни на ячмень ни на рожь. Но вы собрали все налоги до фартинга. И зимой нам осталось варить старые ремни, чтобы не околеть с голоду. И чтобы не умерли мои дети я поймал в лесу жирного фазана. По твоему приговору мне должны были отрубить руку, если б я не сбежал в лес.

– Говори ты, Алан, – сказал Робин.

– И я не думал тешить лютней медведей, – засмеялся певец, откинув рукой длинные светлые кудри. – Я учился грамоте у добрых монахов и собирался идти пешком в ученый Оксфорд. Но на празднике в Ноттингеме меня оскорбил твой пьяный стрелок. Мы оба были при ножах и сошлись в драке. Я ранил твоего стрелка и заставил съесть свои слова с уличной грязью. И хотя сотня свидетелей могла сказать, что драку затеял норманн, твое правосудие обернулось против сакса. Я должен был быть брошен в тюрьму, но сбежал в лес.

– Довольно ли тебе, лорд шериф, или ты хочешь слушать до утра? – спросил Робин Гуд. – Посмеешь ли ты еще раз назвать нас разбойниками?

– Я не надеюсь, что тебе нужен выкуп, сакс, – негромко проговорил шериф. – Думаю, что тебе нужна моя жизнь.

– А ты отпустил бы меня ради выкупа? – засмеялся Робин Гуд. – Ладно, утро вечера мудренее. Устройте-ка нашего гостя на ночь так, как частенько доводится ночевать лесным стрелкам.

Всю ночь проворочался шериф под дуплистым старым дубом. Но не холод и сырость гнали прочь его сон. То загоралась в его душе надежда, что верная дружина успееет найти дорогу к разбойничьему логову, то гасла, и страх сжимал сердце ледяной рукой. И вновь вставали перед его глазами лица людей, которых его правосудие загнало в лес. Жестокой будет их месть, жестокой и страшной! Ах, не в пору затеял он охоту за зеленым оленем! Крепки оказались у зверя рога… Вот он, его последний рассвет!

– Хорошо ли тебе спалось, лорд шериф? – Мартовские льдинки сияли в глазах Робин Гуда, невеселой была его усмешка.

– Долго ли ты хочешь мучить меня, Робин Гуд? Я не хочу ночевать здесь второй ночи – уж убивайте меня сразу!

– Я не буду тебя убивать, – спокойно сказал Робин Гуд, и серый лед марта вновь заплескался в его взгляде.

– …Что ты сказал? – шериф отступил на шаг: он хорошо знал, что не убивать можно по разному. Можно уморить голодом или жаждой. Можно закопать живьем в землю… Можно… Ох, зря он надеялся на легкую смерть! Шериф испугался, что мужество оставляет его – неужели он упадет сейчас на колени, понапрасну моля не мучить его слишком жестоко?

– Бог сам отдал тебя в мои руки, шериф, – гордо произнес Робин Гуд. – Пусть это будет тебе уроком. Поклянись на мощах в твоем мече, что оставишь в покое вольных стрелков.

– Ты хочешь отпустить меня?! – не совладав с собой, закричал шериф. – Ты смеешься надо мной?! Так не делают!

– Так делают саксы, – спокойно ответил Робин. – Клянись и убирайся прочь – Шервуду не нужны твои грязные кости.

– А еще бранил тогда короля Ричарда, – негромко сказал Алан э'Дэйл Малютке Джону, и с грустью и любовью взглянул на Робин Гуда.

Шериф поднял вверх крестовину меча. И полные весенних соков дубы и вязы стали свидетелями клятвопреступления.