Текст книги "История Жанны"

Глава 12

Потянулись достаточно спокойные дни.

Если утром было не очень холодно – я каталась верхом. Несколько раз ко мне присоединялся мистер Стэнли. Бедненький! Представляю, каково ему было подняться в такую рань!

Мы были очень вежливы друг с другом, говорили на нейтральные темы и старательно сохраняли дистанцию.

Ни на какие балы и приемы я не ездила – вполне хватило одного раза, чтобы понять, что мне там не место. Поэтому днем, когда погода позволяла, я бродила по книжным лавкам или часами простаивала в картинных галереях.

Ближе к вечеру, если Дартмуты куда-нибудь выезжали, я по старой привычке устраивалась на диване с книжкой и фруктами и наслаждалась одиночеством.

Если же семейство оставалось дома, то гостиная постепенно наполнялась посетителями. Приезжали многочисленные приятельницы леди Дартмут или знакомые сэра Генри. Но в основном это были поклонники Бетси, которых оказалось достаточно много. В этом сезоне Бетси пользовалась оглушительным успехом, и тетя София не сомневалась, что дочь сделает блестящую партию.

Среди этой толпы поклонников выделялся один молодой человек, который мне нравился больше других. Звали его лорд Бэкфорд. Он всегда был спокоен и, похоже, точно знал, чего хотел. Во всяком случае, его совершенно не смущали соперники, и он с насмешливой улыбкой наблюдал за их неловкими попытками привлечь внимание моей кузины.

Бетси тоже явно отличала его, хотя и с искренней радостью принимала знаки внимания от других кавалеров.

В общем, дети резвились, тетя София с умилением наблюдала за ними. А мы с сэром Генри норовили улизнуть при первой возможности: он в клуб, а я в свою комнату.

Иногда мне это удавалось, но чаще всего нет. И тогда приходилось сидеть рядом с тетушкой и ее подружками и слушать, как они обсуждают последние моды и сплетничают.

Мистер Стэнли и мистер Хитфилд тоже приезжали. Не каждый день, но достаточно часто. Гарри моментально становился душой компании. Кто бы не находился в гостиной, для каждого у него находилось доброе слово, и со всеми он был в хороших отношениях. Старушки краснели, когда он целовал им ручки, Бетси не сводила с него глаз, и даже тетя София начинала глупо хихикать при его приближении.

Короче говоря, мистер Хитфилд был дружелюбен со всеми без исключения. А вот мистер Стэнли бывал любезен только тогда, когда считал нужным.

Время от времени я ловила на себе его взгляд – серьезный, изучающий – и мне становилось не по себе.

* * *

Так прошла неделя, потом другая, потом третья.

Однажды в самом конце ноября я после завтрака как обычно отправилась в Сомерсет-Хаус на выставку Королевской Академии живописи.

Я стала постоянным посетителем, и служащие уже узнавали меня и с улыбкой приветствовали.

Вдоволь находившись по залам, проведав, как обычно, Гейнсборо, я пошла к своей любимой картине. Это был своеобразный ритуал. Перед самым уходом я всегда приходила к ней и подолгу стояла, глядя на скалы, сосны и маленький замок.

Но сегодня мое место было занято. Перед картиной стоял высокий, худощавый мужчина в поношенной одежде и, не отрываясь, смотрел на пейзаж.

Мне не хотелось стоять рядом с ним и мешать его уединению. С другой стороны, не хотелось уходить, не поглядев на пейзаж. А, кроме того, было такое странное ощущение…

Внезапно он повернулся ко мне. В его глазах стояли слезы. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, не веря своим глазам, а потом воскликнули одновременно:

– Жанна?!

– Франсуа?!

Это было невероятно! Мы не виделись столько лет, и вот, наконец, встретились! И где!

Мы уцепились друг за друга, как тонущий хватается за спасательный круг. Оба смеялись и плакали и говорили бессвязно, перебивая и не слушая друг друга. Наконец, этот поток иссяк, и мы остановились, чтобы отдышаться. Нам так много надо было рассказать друг другу!

Франсуа приходил в себя, и ему, похоже, было неловко за свою несдержанность.

– Мадемуазель д’Аранкур, прошу простить меня за этот неожиданный и неуместный порыв…

Он попытался забрать у меня свою руку.

– Боже мой, Франсуа, умоляю, прекрати! Я здесь совершенно одна, в чужой стране, маюсь от тоски и безделья, волшебным образом встречаю любимого друга детства, а он начинает разводить церемонии!

Он перестал вырываться, и грустные глаза улыбнулись.

– Жанна-Жанна! Ты все та же! Вся порыв и непосредственность.

– Да, я все та же. Как видишь, никак не могу потолстеть! А вот ты изменился! Кто бы мог подумать, что ты та-ак вырастешь! Ты такой высокий! Господи, Франсуа, как мне тебя не хватало! И не надейся, что я позволю тебе снова исчезнуть!

Я смотрела на милое лицо и не могла насмотреться. Он повзрослел, возмужал. Годы тяжких испытаний наложили на него свой отпечаток. Возле рта появилась горькая складка, а в уголках глаз – морщинки. Я хотела знать о нем все!

Мы вышли на свежий воздух и пошли вдоль улицы. Вокруг сновали люди, проносились экипажи, но я видела и слышала только его.

Сначала Франсуа был сдержан и немногословен. Он внимательно слушал о моих приключениях, но не торопился рассказать о своих. А потом в нем словно открылась какая-то потайная дверца, и вся боль, все горести и муки, так долго носимые в себе, вырвались, наконец, наружу.

Он говорил и говорил, а я не могла оторвать от него взгляд.

Революция, ненавистная этому убежденному роялисту, уничтожила его полк. Он не мог оставаться во Франции и решил осуществить давнюю мечту – отправиться в Америку. Он пробыл в Америке недолго, поскольку известие об аресте короля побудило его вернуться в Европу. По настоянию родных он женился. И хотя это был брак по расчету, нашел в жене верного друга. Затем он присоединился к армии принцев в Кобленце и принял участие в осаде Тионвиля. Был тяжело ранен, еле выжил. Больной и измученный, с трудом добрался до Англии и сейчас фактически вел борьбу за существование, время от времени перебиваясь уроками французского и находя единственную отдушину в занятиях литературой.

* * *

Я проголодалась и решила зайти куда-нибудь перекусить. Франсуа отказался, говоря, что не хочет есть. Я понимала, что это из-за денег, точнее их отсутствия, поэтому обругала его, пресекла все возражения и затащила в ближайшую кондитерскую.

Он сидел напротив меня за чашкой чая, смотрел куда-то вдаль, говорил и не мог остановиться.

Я боялась спросить, знает ли он о судьбе старшего брата, Жана-Батиста, и его жены. Оказалось, что знает.

Франсуа сказал, что взял себе имя Комбург, как воспоминание об ушедшей юности, как напоминание самому себе, кто он есть. А кроме того, эти англичане никак не могли выговорить «Шатобриан». Я его понимала.

Уже темнело. Мне пора было возвращаться. Франсуа с горькой усмешкой извинился, что не сможет пригласить меня к себе – в крысиную нору, как он выразился.

– Ты просила без церемоний, и я буду с тобой откровенен. Ты не представляешь, какое это счастье – быть откровенным! Так вот, я безмерно рад нашей встрече, но не смогу принимать тебя у себя и никогда не смогу придти в гости к тебе. Прости, но это выше моих сил. Поэтому, если честно, полагаю, что мы не сможем видеться…

– Глупый, мы будем встречаться в галерее, у нашей картины! Или в книжном магазине. Или в кондитерской!

– Хорошо, я согласен. Только в следующий раз за пирожные заплачу я. И не возражай!

Я бы согласилась с чем угодно, только бы не потерять его снова.

* * *

Вечером у нас опять собрались гости. В гостиную набилось столько народа, что было не повернуться. Сэр Генри сбежал в свой клуб. А я сидела в укромном уголке в надежде, что меня никто не видит.

Перед глазами стоял Франсуа. Я снова и снова вспоминала нашу невероятную встречу, и сердце сжималось от жалости и боли. Мне так хотелось помочь ему, хоть чем-нибудь, но я не представляла, чем именно. По большому счету, я была бессильна – не в моей власти было изменить ход событий, а тем более вернуть прошлое. Да и нужно ли было Франсуа прошлое? Я ведь помнила, как он мечтал о переменах, о реформах, об обновлении общества. Но какой ценой?

Я снова видела его лицо и слышала его слова: «Патриции начали революцию: как старая Франция обязана своей славой французскому дворянству, так молодая Франция – ему своей свободой».

Да только где оно теперь, французское дворянство?

Мои мысли снова вернулись к поиску решения. Как ему помочь? О том, чтобы предложить ему денег, и речи не могло идти. К тому же, у меня их не было. Я сама была бедным, чтобы не сказать нищим, родственником.

Жаль, что Том и Ник находились в Итоне! Вот если бы они были дома, я бы попросила тетушку пригласить Франсуа в качестве учителя французского языка…

– Кто это был?

И мистер Стэнли бесцеремонно уселся рядом со мной. Я досчитала про себя до десяти, дождалась, пока сердце войдет в привычный ритм, и ослепительно улыбнулась.

– Добрый вечер, мистер Стэнли! Большое спасибо, у меня все хорошо. А как Ваши дела?

– Жанна! – угрожающе произнес мой мучитель.

Нет, ну это что-то неописуемое! Он что, следит за мной, что ли? Я уже набрала в легкие побольше воздуха и приготовилась произнести гневную отповедь – «По какому праву!» и так далее – но тут он поднял свою левую бровь…

И я рассказала ему о Франсуа. Через десять минут мистер Стэнли знал о Шатобриане все.

Он слушал очень внимательно, не перебивая и не вставляя комментариев. А я все говорила и говорила, пока не почувствовала, что вот-вот заплачу.

С новой силой ожили дорогие сердцу воспоминания. Нестерпимо хотелось домой. Я снова ощутила себя щепкой, которую подхватил бурный поток и повлек в неизвестном направлении. Что будет со мной, с нами через месяц, через год?

* * *

Мы встречались с Франсуа примерно дважды в неделю – гуляли, вспоминали. Говорил в основном он, а я слушала. Он сам себе задавал вопросы и мучительно искал на них ответы. Он все пытался понять, как, когда, почему все пошло не так? В чем первопричина? В падении нравов? В бездуховности?

Франсуа сравнивал революцию 1789 года с переломными эпохами античности, пытался найти главные различия в нравах обществ, разделенных тысячелетней историей. Ему не нравилась новая Франция: она попирала законы, долг, порывала с обычаями и приличиями, утверждала культ силы.

А я думала, что из него со временем получится замечательный писатель. Его язык поражал образностью. Я словно воочию видела все то, о чем он рассказывал. Он описывал мне картины дикой, нетронутой природы, увиденные им в далекой Америке, рассказывал о людях, с которыми встречался, о сражениях, в которых участвовал.

Мне кажется, Франсуа оттачивал на мне свои мысли. А может, рассуждая вслух, он сам пытался понять смысл всего происходящего.

* * *

Прошло, наверно, недели две с момента нашей первой встречи. Как мы и договаривались, я пришла в картинную галерею. Франсуа уже ждал меня у нашей картины. Он был в приподнятом настроении и радостно приветствовал меня.

– Жанна, у меня замечательные новости! Представь себе, у меня появились новые ученики! Я буду преподавать французский двум младшим дочерям герцога Олдерли и племяннице маркиза Хитфилда! Ты можешь себе такое представить?

О, я могла себе такое представить! Милый Джек, в этот момент я его просто обожала!

– Самое удивительное, что часть жалования я получил вперед! Еще вчера я буквально голодал, а сегодня… Сегодня, моя дорогая, мы будем объедаться пирожными!

С комично важным видом он подал мне руку, и мы направились в любимую кондитерскую.

Глава 13

Через неделю, 20-го декабря, в День рождения Бетси, Дартмуты устраивали грандиозный прием. Избежать его не было никакой возможности. Пришлось смириться и принять участие в подготовке. На робкие попытки тети Софии предложить мне сшить новое бальное платье я ответила решительным отказом, и мы больше не возвращались к этой теме.

Дел было невпроворот – написать и разослать сотню приглашений, нанять оркестр, украсить зал, составить меню для праздничного обеда на тридцать персон и прочее, и прочее. От Бетси не было никакого проку, она занималась примерками, шляпками, перчатками, перьями и другими важными вещами. У тетушки, как на грех, разыгралась продолжительная мигрень. Поэтому основные заботы пришлось взять на себя.

Я никогда не занималась подготовкой приема такого масштаба. Да что там говорить, я вообще никогда не принимала гостей, тем более в таком количестве! Однако «чем страшнее, тем смешнее», как говаривал Жером. Поэтому, когда первый приступ паники прошел, я отбросила все страхи и ввязалась в эту авантюру.

Тетушка руководила мной всю неделю, лежа на кушетке. В одной руке она держала нюхательные соли – страшная гадость! – а в другой тряпочку, смоченную в уксусе, которую она периодически прикладывала к вискам.

Сэр Генри как обычно читал свою газету и время от времени интересовался, а что, собственно, происходит.

Мы с Катрин сбились с ног. Моя милая подружка потихоньку завоевала расположение миссис Смолл, научив ту готовить свои знаменитые ореховые пирожные со взбитыми сливками. Теперь они обе колдовали на кухне, надеясь поразить воображение гостей изысканными блюдами и потрясающим французским десертом.

* * *

И вот наступило 20-е декабря.

С самого утра я носилась, как заводная, проверяя, все ли готово. Я страшно боялась что-нибудь упустить и все испортить.

Бедный Бэнкс, которого я буквально загоняла, за последние дни изрядно поубавил свою спесь и, похоже, проникся ко мне некоторым уважением. Он и миссис Смолл без конца успокаивали меня, говоря, что все идет как надо. Но меня продолжали грызть сомнения и неуверенность.

Наконец, ближе к вечеру я совсем обессилела и смирилась с мыслью, что уже ничего нельзя исправить. Пусть все идет своим чередом.

Я так и не смогла съесть ни единого кусочка, только поглядывала на гостей, проверяя их реакцию. Похоже, гостям угощение нравилось. За столом царила торжественная, приподнятая атмосфера. Все были оживлены и говорили одновременно.

Слева от меня сидел мистер Хитфилд, а напротив – мистер Стэнли. Гарри развлекал меня своей милой болтовней и не давал уйти в себя, а мистер Стэнли наблюдал за нами со своей обычной полуулыбкой.

Большинство гостей было мне не знакомо. Из присутствующих, кроме Дартмутов, Каролины с мужем и миссис Дьюз, я знала мистера Стэнли, мистера Хитфилда, а также герцога и герцогиню Олдерли. Леди Мелинда дохаживала последние месяцы беременности. Она стала раздражительной, страдала одышкой и очень сильно располнела. Но это не мешало сэру Эндрю называть жену «моя малышка» и исполнять все ее прихоти.

Перед самым обедом приехала очень важная особа – вдовствующая графиня Дартмут, мать сэра Генри. Тетя София, ожидая появления своей свекрови, тряслась от страха.

– Боже, дай мне сил пережить этот вечер! – молилась тетя София. – Пусть ей все понравится!

Сэр Генри поприветствовал свою матушку и немедленно ретировался.

Старушку усадили на почетное место, и я исподтишка с интересом разглядывала ее. Ничего угрожающего в ней не было, если не считать ее громогласности. Может, она плохо слышала, а может, у нее просто была такая манера говорить – громко и безапелляционно.

Увидев внука, она первым делом заявила окружающим, что этот нахал будет в самом скором времени лишен наследства и изгнан из приличного общества, поскольку хорошо воспитанный внук должен навещать бабушку не какие-то жалкие два раза в неделю, а значительно чаще. Мистер Стэнли выслушал эту тираду, не моргнув глазом, и поцеловал грозную леди в морщинистую щеку.

Вдовствующая графиня немного оттаяла. А когда к ней подошел засвидетельствовать свое почтение мистер Хитфилд, старушка совсем размякла. В ответ на замысловатый комплимент, который отпустил ей Гарри, она назвала его шалуном и стукнула веером по руке.

Обед проходил гладко. Миссис Смолл оказалась на высоте, а Катрин превзошла саму себя – десерт просто таял во рту. Так мне сказал Гарри.

Гости говорили на отвлеченные темы. Женщины обсуждали последние моды, мужчины – собак и лошадей.

Сидевший возле вдовствующей графини сухощавый, желчного вида господин сначала долго и нудно рассказывал ей о своей подагре. Графиня сочувственно поддакивала, поощряя его на дальнейшие откровения.

Говорил этот господин негромко, но его резкий каркающий голос звучал очень отчетливо, невольно привлекая к себе мое внимание. Я не запомнила его имени, но поняла, что он в прошлом занимал какой-то важный пост в каком-то министерстве. Исчерпав тему подагры, он внезапно перешел к последним событиям во Франции и стал делиться с графиней своими соображениями на этот счет.

Не буду повторять все глубокомысленные сентенции, которые этот господин изрекал. К тому же я не все поняла. Но часто повторяемое им слово «чернь» резало мне слух и страшно меня раздражало.

Я ощущала странную раздвоенность. То я видела перед собой Франсуа в поношенном сюртуке, со слезами на глазах вспоминающего разграбленный Комбург и казненного брата. То перед глазами вставали Жером, Гастон, Матильда. Какая же это чернь? Это родные и близкие мне люди – умные, добрые, порядочные. Как смеет этот господин, сытый и благополучный, разглагольствовать с видом непререкаемого авторитета о том, о чем не имеет ни малейшего понятия?

Вероятно, я так пристально на него смотрела, что, в конце концов, привлекла его внимание.

– Вы не согласны со мной, сударыня? – обратился он ко мне неожиданно, а вдовствующая графиня впилась в меня глазами.

– Не согласна, сударь, – ответила я, не сумев скрыть своего отвращения.

– О, сударыня, да Вы революционерка?

– Нет, сударь, я француженка.

Желчный господин не счел нужным что-либо сказать по этому поводу. С той же внезапностью, с которой он сменил подагру на революцию, он сменил революцию на сегодняшний курс акций на бирже и забыл о моем существовании.

* * *

Если не считать этого небольшого инцидента, который для большинства сидевших за столом прошел незамеченным, можно было считать, что праздник удался. Часа через два мне это стало совершенно ясно.

Музыканты играли, как заведенные. Угощений и прохладительных напитков было вдоволь. Хрустальные люстры горели тысячами огней, отражавшихся в сверкающих бриллиантах.

Бетси царила на своем балу. Разрумянившаяся, с сияющими глазами, она была восхитительна. Сегодня с ней никто не мог соперничать. Даже Эмили Дьюз предпочла подолгу не задерживаться возле прекрасной хозяйки, чтобы не подвергаться сравнению.

Кузина не пропустила ни одного танца. Лорду Бэкфорду приходилось прилагать некоторые усилия, чтобы оставаться возле своей повелительницы – толпы восторженных поклонников грозили снести все на своем пути.

Особенно старался один тип – мистер Уитворт. Увешанный драгоценностями, он буквально ослеплял. Держался он на редкость самоуверенно и всячески старался переключить внимание Бетси на себя. Но Бэкфорда это, похоже, нисколько не смущало. Определенно, этот молодой человек нравился мне все больше и больше.

Я решила, что заслужила отдых, и приготовилась немного расслабиться. Возле коллекции китайского фарфора в одиночестве стоял виконт Кортни. Мне показалось, что он чувствует себя немного не в своей тарелке, и я решила составить ему компанию, пока Каролина наслаждается танцами.

Однако на полпути к виконту меня перехватила тетя София.

– Пойдем со мной, дорогая, я должна представить тебя своей свекрови.

Сопротивляться было бессмысленно, поэтому я безропотно последовала за тетей и предстала пред грозные очи вдовствующей графини Дартмут.

Она восседала в высоком кресле, как на троне. Сухие ручки, напоминавшие птичьи лапки, цепко держались за резные подлокотники. Справа от нее стоял мистер Стэнли, небрежно облокотившийся на спинку ее кресла. Мистер Хитфилд, видимо из-за еще не зажившей ноги, сидел слева от графини. Оба, похоже, славно веселили старушку и заодно развлекались сами.

– Подойди поближе, детка, я тебя плохо вижу, – приказала старая леди Дартмут.

Я подчинилась и, подойдя к самому креслу, сделала реверанс.

– Та-ак, похоже, еще одна француженка, – проскрипела она.

Я не поняла, что она хотела этим сказать, и вопросительно посмотрела на тетю. Тетя София стояла с видом провинившейся школьницы, и ничем не могла мне помочь. Я перевела взгляд на мистера Стэнли, но он в этот момент внимательно разглядывал свои ногти. Оставался мистер Хитфилд. Гарри, настоящий друг, ободряюще подмигнул мне, и я почувствовала себя немного уверенней.

Старая графиня изучала меня с таким сосредоточенным видом и так пристрастно, как будто выбирала лошадь.

– Ну, что ж, – изрекла она через минуту, – в целом ничего. Худая, правда, но это поправимо, были бы кости. Характер, похоже, не сахар, да это и к лучшему – не даст собой помыкать. Ты говоришь, София, это ее рук дело?

– Да, миледи, совершенно верно. Я практически ей не помогала, – моя тетя, хозяйка в собственном доме и вершительница стольких судеб, подобострастно склонилась перед старой дамой!

– Что ж, думаю, вполне подходит. Есть, конечно, над чем поработать, но в общем неплохо.

Оставалось заглянуть мне в рот и пересчитать зубы. Я не понимала, что тут происходит, но мне все это совершенно не нравилось.

Мистер Стэнли оторвался, наконец, от своих ногтей и посмотрел мне прямо в глаза. Затрудняюсь описать этот взгляд, но примерно так смотрит сытый кот на придушенную мышь – знает, что та никуда не денется. А поскольку есть еще не хочется, то можно немножко с ней поиграть.

Я почувствовала, что начинаю закипать. Тетя София, похоже, это тоже почувствовала, потому что схватила меня за руку и под каким-то ничтожным предлогом потащила в сторону.

Затевать разборки был не самый удачный момент. К тому же, это был праздник Бетси, и я решила отложить выяснение отношений на более удобное время.

* * *

К сожалению, выяснить отношения так и не удалось.

Тетя София, вручив меня виконту Кортни, сбежала к герцогине Олдерли и до конца вечера не отходила от нее.

Уже глубокой ночью, когда разошлись последние гости, я решила, что наконец-то могу пойти лечь спать. Бэнкс заверил меня, что проследит за слугами, и я со спокойной совестью направилась в свою комнату.

Прикрывая рукой пламя свечи от сквозняков, я шла по второму этажу и откровенно зевала, благо никто меня не видел. Глаза слипались, и я уже предвкушала, как упаду на кровать.

В доме было тихо. Только внизу еще суетились слуги, наводя порядок. Я уже проходила мимо библиотеки и собиралась завернуть за угол. Там, в конце коридора, была моя комната.

Внезапно дверь в библиотеку распахнулась, кто-то схватил меня за руку и резко дернул к себе. Я влетела внутрь, с перепугу даже не пискнув. Свеча потухла, и я оказалась в кромешной темноте, прижатая к двери. «Как мышь придушенная» – пронеслось в голове.

Он молчал, я молчала тоже. Я слышала, как бьется сердце, только не понимала чье именно. Нащупав в темноте мою голову, он повытаскивал из прически все шпильки и запустил руки мне в волосы. Вот оно, счастье!

– Я мечтал об этом весь вечер, – сказал он с коротким смешком и поцеловал меня.

Если бы я не была прижата к двери – я бы упала. Он понял это и подхватил меня. Господи, дай мне силы!

Через какое-то время воздух в моих легких кончился и я, наконец, оторвалась от его губ, как будто вынырнув из глубины на поверхность.

– Дыши, глупая! – засмеялся он. Я задышала, и в моей голове начало понемногу проясняться.

Отдышавшись, я сделала попытку высвободиться, но он прижал меня к себе еще крепче.

– Ш-ш-ш… Не вырывайся…

– Отпусти меня!

– Не дергайся, а то я снова тебя поцелую.

Я мгновенно замерла. Он хмыкнул.

– Вот умница! Послушная девочка.

Он просто держал меня крепко-крепко. Ласковая рука перебирала мои волосы, а теплые губы целовали висок.

Я могла бы стоять так вечность. Но мешала свеча в руке, которую я почему-то не бросила. К тому же очень хотелось прояснить ситуацию. Потом мне представилось, как сэр Генри пытается попасть в свою библиотеку… Короче говоря, я снова стала вырываться.

– Жанна, мне нужно уехать. Сегодня. Сейчас.

Он сказал это очень спокойно, как бы между прочим.

– Это ненадолго. На месяц. Может, чуть дольше.

Он не сказал, куда едет. Но я и так поняла. Нет, только не это! Мне стало плохо. От слов «Это ненадолго» веяло могильным холодом.

– Я вернусь, и мы поговорим. Серьезно поговорим. Понимаешь?

Воздуху не хватало. Земля кружилась и уходила из-под ног.

– Ты слышишь меня?

Я не могла говорить. Поэтому просто обняла его крепко-крепко.

– Если ты меня задушишь, то я, конечно, никуда не уеду. Но и поговорить мы тогда не сможем. Это точно!

Я всхлипнула. Невозможный!

– Девочка моя, успокойся! Все будет хорошо, я обещаю. Слышишь?

Я кивала головой, но никак не могла от него оторваться. Он гладил меня по волосам, как маленькую. Успокаивал, что-то шептал на ухо.

Потом он снова поцеловал меня.

А потом выставил за дверь.

* * *

Потянулись бесконечные дни ожидания.

Я читала, играла в шахматы с сэром Генри, сматывала и разматывала нитки для тети Софии. Гуляла с Бетси и обсуждала с ней последние сплетни. Ездила верхом на Эмире, каталась с Гарри Хитфилдом в его роскошном экипаже. Встречалась с Франсуа, ходила с ним по картинным галереям и книжным магазинам. Короче говоря, выживала.

Мир переменился так вдруг. Я верила и не верила. Боялась думать о будущем и боялась вспоминать.

Первую неделю я жила, как во сне. Люди вокруг меня что-то делали, говорили со мной. Я отвечала им. Было так странно! Как будто я с ними, и все же сама по себе.

Потом все потихоньку вернулось в привычную колею. Я перестала шарахаться от каждой тени. Иногда даже думала, а не приснилось ли мне все это?

Так закончился декабрь, и наступил новый 1793-й год.