Текст книги "История Жанны"

Часть 3. Бретань

Глава 15

Несмотря на то, что в голове была только одна мысль: «Что с отцом?», сердце пело и ликовало – я дома! Все вокруг радовало глаз: и огромные корабли в гавани, и шумная разноголосая толпа, и высокие стены старой крепости. Даже дождь вперемешку со снегом не мог унять моего возбуждения. Повсюду слышалась родная речь, и мне хотелось плакать.

Купить лошадь оказалось очень непростой задачей. Наконец, я за немыслимую цену в шестьсот франков приобрела неказистую мохнатую кобылку. Низенькая и костлявая, она, тем не менее, крепко держалась на ногах и с готовностью подчинилась моим приказам.

* * *

Я проезжала родные места, знакомые с детства, и заново открывала их для себя. Дорога то петляла среди высоких скал вдоль моря, то уходила от берега, прячась в густых зарослях. Глубокие овраги чередовались с пустынными полями, на которых кое-где лежал снег. Старые сосны шумели на ветру. Пахло морем.

Вот и Меридор. Я уже видела высокий шпиль на колокольне нашей церкви. Еще один поворот и…

Я так сильно натянула поводья, что лошадь встала на дыбы и, поскользнувшись, чуть не упала.

Увиденное обрушилось страшно и неотвратимо, как топор палача. Замка Меридор больше не существовало. Все, что осталось от него, напоминало обглоданные кости, брошенные догнивать.

Обгоревшие дочерна стены были разрушены почти до основания. Выстояла только сторожевая башня. Ее круглая остроконечная крыша обвалилась, и узкие бойницы глядели на свет пустыми бессмысленными глазницами.

Я сползла с седла на землю. Ноги не слушались, пришлось ухватиться за стремя, чтобы не упасть.

Сознание раздвоилось. Одна его часть съежилась от ужаса и забилась в дальний угол. Другая отстраненно наблюдала за тем, как я, точнее мое тело, взяв лошадь под уздцы, на негнущихся ногах направилась к руинам.

В воздухе стоял стойкий запах гари. Лошадь фыркала и упиралась. Последние шаги дались мне с неимоверным трудом. Наконец, ноги подкосились, и я упала на колени.

В висок било острым молотком. Кажется, кто-то кричал.

* * *

Я так и не смогла заставить себя зайти внутрь того, что когда-то, миллионы лет назад, называлось замком Меридор. ЭТО не могло быть Меридором. Эти развалины не имели к нему никакого отношения. Меридор продолжал существовать. Где-то. Только не здесь.

Я уже знала ответы на все свои вопросы. Оставалось только набраться мужества и пройти этот путь до конца.

* * *

Уже смеркалось. Я привязала лошадь к покосившейся ограде и пошла к церкви.

Она тоже горела. Правда, огонь, похоже, успели вовремя погасить. Старые стены почернели, но выдержали, только крыша кое-где обвалилась. Нетронутой осталась лишь колокольня, гордость отца Жильбера.

Внутри послышался стук молотка. Я пошла на звук.

Стекло от разбитых витражей хрустело под ногами. Вокруг валялись обломки мебели и церковной утвари.

Какой-то человек расположился в проходе и чинил сломанную скамейку. При моем приближении он поднял голову, и его рука замерла в воздухе.

– Кто здесь?

Это был Гастон. Мой старый солдат. Мы не виделись всего несколько месяцев, но как же он изменился! Я оставила его крепким и полным сил, а теперь это был старик.

Я шагнула вперед, и пламя его свечи осветило мое лицо.

– Здравствуй, Гастон. Это я.

Какое-то время он смотрел на меня, словно не узнавая, а затем с трудом поднялся на ноги.

– Жанна? Ты все-таки приехала?

Я смотрела на него, страшась спросить о том, о чем и так знала. Гастон понял меня.

– Ты опоздала. Мы похоронили его вчера.

Я развернулась и пошла к выходу.

Свежий земляной холм. Простой деревянный крест.

Никакой эпитафии. Имя. Дата рождения. Дата смерти.

21-е января 1793 года. Он умер в тот день, когда я получила письмо от крестного, и меня не было рядом с ним. Почему?

Дождь окончательно сменился снегом. Все вокруг стремительно белело. На этом светлом фоне крест жутко выделялся своей чернотой.

Прихрамывая, подошел Гастон и встал рядом со мной.

– Как он умер? Отчего? Что здесь произошло?

Старый солдат молчал, подбирая слова. Я видела, как шевелятся его губы, и морщится лоб. А потом он заговорил. И каждое его слово усиливало и без того мучительное осознание собственной вины.

* * *

Это была долгая осень.

В тот день, когда я уехала, господин Пишо прибыл в замок, чтобы лично присутствовать при моем аресте. Его ярость была безмерна, когда выяснилось, что меня нет в Меридоре.

Отец сохранял спокойствие и на угрозы окружного прокурора отвечал со своей обычной насмешливой невозмутимостью. Пишо отбыл ни с чем.

Потянулись долгие дни ожидания. Наконец, пришла весточка (от лорда Уолдгрейва?), что нас с Катрин благополучно переправили в Англию, и все в Меридоре облегченно вздохнули.

Жером приезжал дважды. Последний раз в октябре, попрощаться – его полк переводили куда-то на юг.

А меня не было рядом. Я готовилась к балу.

Матильда сильно похудела. Они с Альфонсом продолжали отравлять друг другу существование, но уже без прежнего пыла.

Жизнь шла своим чередом. Каждый просто делал свое дело.

Отец Жильбер продолжал вести службы в нашей церкви, так и не принеся присяги конституции, хотя в соответствии с декретом от 11-го августа всякий не присягнувший священник подлежал ссылке. Когда, наконец, это стало слишком опасным, барон укрыл старика в замке.

Долгими осенними вечерами они сидели у камина и вели нескончаемые беседы. Отец Жильбер мучился от невозможности заниматься делом всей своей жизни. И без того старый и ослабший, он стал чахнуть, а в один из ноябрьских дней уснул и больше уже не проснулся.

А меня не было рядом. Я ходила по магазинам.

Отец совсем замкнулся в себе. Перестал вести свои исторические исследования. Перестал читать. Почти перестал говорить. Все свое время он проводил, сидя в кресле у камина и глядя в огонь.

А меня не было рядом. Я развлекалась.

В середине января, то есть десять дней назад, этому монотонному существованию пришел конец – в ночь на 14-е в Меридоре объявился маркиз де Ла Руэри.

Тяжело больной, загнанный, скрывающийся от преследования, он попросил пристанища только на одну ночь, чтобы передохнуть, а утром снова уйти.

Отец был счастлив видеть старого друга. Всю ночь они говорили, вспоминали друзей и любимых, снова были молоды и полны сил.

А утром замок окружили синие.

Маркиза нужно было спасти – как гостя, как друга, как человека, возглавлявшего «Бретонскую ассоциацию» и не принадлежавшего себе. И отец приказал Гастону вывести маркиза потайным ходом, ведущим из сторожевой башни далеко за пределы поместья. Никто не думал, что все закончится так страшно.

Гастон не посмел ослушаться своего господина. Он вывел маркиза в лес, а потом возвратился в Меридор.

Когда он вернулся, замок уже пылал. Командир синих посчитал Меридор очагом роялистского заговора и приказал спалить его дотла.

Церковь потушили быстро. А вот замок спасти не удалось. Старые деревянные перекрытия вспыхнули, как свечи. Огонь быстро распространялся и в считанные минуты охватил все здание. Матильда и Альфонс вместе выносили отца из пламени. Им это почти удалось, когда прогоревшая балка рухнула вниз. Кормилицу убило на месте.

Гастон вместе с подоспевшими жителями вытащил барона и Альфонса из огня. Оба сильно обгорели. Альфонс умер в тот же вечер.

А меня не было рядом. Я любовалась картинами.

Отца перенесли в дом Пьера и Катрин. Послали в соседнюю деревню за лекарем, но тот только бессильно развел руками, посоветовав давать отцу опий для облегчения страданий.

Он жил еще неделю, не приходя в сознание. Все это время Гастон просидел у его постели. И лишь утром, 21-го января, отец пришел в себя. Произнес только одно слово: «Жанна».

А потом умер.

* * *

Пьер безуспешно уговаривал меня поесть до тех пор, пока Гастон силком не влил в меня пару ложек овощной похлебки. После этого меня завернули в старый плед и посадили у очага.

Я смотрела на огонь и боролась со сном. Спать хотелось ужасно, но стоило мне только закрыть глаза, как передо мной тут же вставали обгоревшие развалины Меридора.

Странное дело – я не могла представить отца умершим. Ну, не могла и все тут! Для меня он был жив и всегда будет жив. И тот свежий земляной холм, и тот крест не имеют к нему никакого отношения.

– Что ты теперь собираешься делать?

Это Пьер. Мой милый друг детства. С годами он все больше становится похож на своего отца – такой же коренастый, сильный. А вот характер у него материнский – Пьер любопытен и разговорчив, как и его сестра.

– Оставь ее в покое. Не видишь – ей надо отдохнуть. Она еще ничего не поняла. Вот наступит завтра…

А это Гастон. Старый солдат всегда на посту. Когда-то он охранял моего дядю Симона. Теперь он охраняет меня.

У меня в ушах словно вата. Кто-то ходит вокруг меня и что-то говорит, но я не могу разобрать, что именно. Становится темно, и я проваливаюсь в бездонный колодец…

* * *

И завтра наступило.

Сквозь полосатую занавеску пробивалось тусклое зимнее солнце. Я лежала на жесткой постели и пыталась понять, где я.

Внезапно воспоминание о вчерашнем дне обрушилось на меня, и я вскочила. А потом села на кровать. Сознание опять раздвоилось. Одна я зажала рот обеими руками и кусала ладонь, чтобы не кричать. А другая я в это же время спокойно и обстоятельно анализировала сложившуюся ситуацию, задвинув эмоции в дальний угол.

Значит так. Отца больше нет. Дома тоже нет. Ничего нет. Где жить, как, а главное, зачем – непонятно.

Ладно, о смысле жизни я подумаю как-нибудь потом.

Перед глазами пронеслись картины разрушенного замка, и меня опять словно парализовало.

Где-то на окраине сознания возникла какая-то нечеткая мысль. Она беспокоила меня, пока не оформилась со всей ясностью. Крестный!

Я снова вскочила с постели. Как же я забыла! Гастон что-то говорил о том, что крестный тяжело болен. Я должна его видеть, ведь он последнее, что у меня еще оставалось. Если не считать Жерома.

Открылась дверь, и в комнату заглянул Гастон.

– Ты уже встала? Вот и славно. На-ка вот, выпей, верное средство, – и он вручил мне горячую кружку с какой-то гадостью. То ли ром, то ли бренди.

– Гастон, куда отправился крестный?

– Не могу знать. Как я его вывел в лес, так господин маркиз больше и не показывались.

– Но ведь письмо мне написал именно он. Значит, он был где-то неподалеку… Где же он сейчас?

– Что это ты удумала?

Старик подозрительно прищурился.

– Я хочу его видеть.

– Еще чего! Держись от него подальше! Ты что, совсем ума лишилась? Забыла, что его разыскивают?

– Гастон, меня тоже разыскивают.

Он смотрел на меня испуганными глазами. Было заметно, что ему трудно стоять. Я похлопала рукой по кровати, и он сел рядом со мной, продолжая меня уговаривать.

– Деточка моя, да ведь от них тебе одни беды! Ну, подумай сама, ведь ежели бы не господин маркиз, то ты бы ни в какие Англии не уехала.

Голос Гастона дрожал. Господи, как же он постарел!

– Опять же, – продолжал старик, – хоть и больно мне об этом говорить, но ежели б не господин маркиз, то господин барон сейчас были бы живы.

Что-то острое больно кольнуло в сердце.

– Знаю, Гастон. Но ведь крестный не виноват, что я с ним тогда столкнулась на набережной…

Как же давно это было!

– … А что касается отца… Он не мог поступить иначе. Это даже обсуждать нелепо. Я бы тоже укрыла маркиза в Меридоре. И тоже не отдала бы его синим. И не только потому, что он мой крестный. Просто иначе нельзя, пойми!

– Ох-хо-хо…

Гастон, сгорбившись, сидел рядом со мной, думал о чем-то своем и качал головой. Я обняла его за плечи и притянула к себе.

– Не горюй, старый солдат.

– Так я же об тебе тревожусь, ласточка моя. Как подумаю – сердце кровью обливается. И тут тебе оставаться нельзя – не ровен час, донесет кто – и податься-то некуда.

– Да кто на меня донесет? Тут же все свои.

– Свои-то они свои, да знаешь, соблазн слишком велик. За тебя ведь награда обещана!

– Неужели? Интересно, много?

– Много – не много, а желающие поживиться в такое-то время всегда найдутся.

– Вот поэтому я и хочу уехать. И поеду я в Троншуа.

– Все же к маркизу?

– Все же к маркизу. Кроме него, у меня здесь больше никого нет.

– А, может, все же лучше к тете? – спросил Гастон с надеждой.

Я поморщилась, как будто мне наступили на мозоль.

В глубине души я понимала, что наилучший выход для меня – это действительно вернуться в Англию.

Перед самым моим отъездом тетя София, за которой срочно послали, заклинала меня дать ей обещание, что я вернусь, если обстоятельства будут складываться неблагоприятным образом. Тетя боялась выразиться яснее, но все было понятно и так.

Они с Бетси, рыдая, обнимали меня. А сэр Генри, пожимая мне руку на прощание, дрожащим голосом сказал, что обрел в моем лице еще одну дочь, расставаться с которой ему невыразимо больно, и что он будет счастлив, если я вернусь к ним в дом.

Я знала, что Дартмуты будут мне действительно рады и не сочтут – будем откровенны – обузой. Они щедро снабдили меня деньгами, которые тетя София собственноручно зашила в подкладку моего сюртука. Так что проблем с возвращением у меня не было.

Проблема заключалась в другом – в том, что, вернувшись в Англию, я оказалась бы на одном острове с человеком, думать о котором не могла. И не думать не могла тоже. То есть прямо сейчас я не могла вернуться. Мысль об этом была невыносима. Может быть, я смогу подумать об этом позже.

Смерть отца и разорение Меридора обрушились на меня так внезапно и так страшно, что я до сих пор не могла в них поверить. Все это казалось мне дурным сном. Я боялась, что если начну думать об этом всерьез, то сойду с ума. Мне просто нужно было что-то делать.

– Гастон, оседлай мою лошадь. Я поеду прямо сейчас.

– Ладно, если ты так решила. Но только я поеду с тобой. И не спорь, а то вообще никуда не поедешь!

– Интересно, как ты мне помешаешь?

– Ты же не хочешь отправиться к господину маркизу пешком? – и он хитро прищурился. – Вот и не вынуждай меня продать твою лошадь. Лошади нынче в цене!

* * *

Через полчаса мы с Гастоном выехали из Меридора. Пьер не провожал меня. Мы просто обнялись на прощание во дворе его дома.

Мы так и не поговорили по душам. Я только передала ему привет от сестры и сказала, что у нее все хорошо.

На могиле отца я прочитала несколько молитв и попросила у него прощения за все, что не сделала для него или сделала неправильно. Я видела его перед собой и говорила с ним, как с живым. Он ласково смотрел на меня поверх своих очков и улыбался.

Гастон вывел меня из задумчивости, напомнив, что нам давно пора ехать, если не хотим, чтобы ночь застала нас в дороге.

Бросив прощальный взгляд на то, что когда-то было моим домом, я пришпорила лошадь, и мы с Гастоном направились в Фужерский лес.

Глава 16

Я почти не следила за дорогой. Мысли витали далеко. Лошади бодро бежали вперед, громко стуча копытами о промерзлую землю. Гастон держался слева и чуть впереди меня. Он внимательно вглядывался в заросли дрока по сторонам дороги, видимо, опасаясь засады.

Места мы проезжали глухие. Здесь и в обычное-то время было неспокойно. Фужерский лес с его непроходимыми чащами, глубокими оврагами и топкими болотами издавна служил укрытием всякому сброду. Тут прятались беглые преступники, крестьяне, согнанные со своей земли, солдаты, бросившие службу, и прочие несчастные. Объединяясь в шайки, они грабили в основном одиноких путников, но не боялись нападать и на целые кортежи.

Ограбленные жертвы редко оставлялись в живых. Те, кто выжил, говорили о зверской жестокости и чудовищных пытках, которым они подвергались.

Когда мы с Жеромом были маленькими, Матильда любила рассказывать нам страшные истории про фужерских разбойников. Жером слушал ее, сидя неподвижно и раскрыв рот, а я носилась по комнате и отбивалась от воображаемых врагов воображаемой шпагой.

* * *

Никто на нас не напал, и мы благополучно добрались до Троншуа. Уже темнело, когда мы, обогнув последний утес, которых так много в долине Куэнона, выехали на широкую аллею, ведущую к парадному подъезду замка.

Я с детства любила это место. Крестный, когда я у него гостила, предоставлял мне полную свободу, и я обследовала здесь каждый уголок. В отличие от Меридора, который стоял на открытой местности и был прикрыт лесом лишь с востока, Троншуа со всех сторон окружали густые заросли. Высокие деревья и зимой, и летом давали глубокую тень. Здесь все дышало стариной, все хранило древние тайны.

В надвигающихся сумерках замок маркиза выглядел необитаемым. Когда-то здесь кипела жизнь, сновали люди, ржали кони, лаяли собаки. Сейчас же вокруг царило полное безмолвие. На белом снегу, ковром покрывавшем огромный внутренний двор, не было ни одного следа, кроме наших лошадей. Некоторые ставни были закрыты, некоторые открыты, но ни из одного окна не был виден свет.

Я спешилась и отдала поводья Гастону. Он хотел пойти со мной, но я велела ему остаться снаружи и караулить лошадей.

Массивная дверь со скрипом отворилась, и я вошла внутрь.

Сорванные гардины валялись вперемешку с обломками старинной мебели. Битые стекла и зеркала противно хрустели при каждом шаге. Великолепная лестница, ведущая на второй этаж, была проломлена в нескольких местах, и мне пришлось перепрыгивать через зияющие провалы.

Троншуа грабили стремительно и яростно. Все, что могли унести, – унесли. Что не смогли – разрушили. Я не увидела ни одного целого окна, ни одного целого стула. Только с расписных потолков на меня укоризненно и печально смотрели голенькие замерзшие амуры.

Вот в этой комнате крестный любил вечером посидеть с близкими друзьями. Камин уцелел, хотя белый мрамор растрескался в нескольких местах. Видимо, по нему били чем-то тяжелым.

А в этой столовой проходили парадные обеды, на которые собиралось до сотни гостей. Я упорно отказывалась на них присутствовать, хотя маркиз и настаивал. Сейчас в комнате был завал из сломанных стульев и столов. Серебро исчезло, так же как и великолепный фарфор.

Ноги сами принесли меня к моему любимому месту в замке. Вот и библиотека, точнее то, что от нее осталось. А осталось немногое. Тяжелые шкафы резного дерева стояли на своих местах, но книг в них больше не было. Драгоценные манускрипты, древние рукописи – все валялось на грязном полу, разорванное и затоптанное. Ужасное, бессмысленное варварство!

Я почувствовала, как что-то темное поднимается из самых глубин моего существа. Странное дело – я потеряла отца, дом, но продолжала ходить и дышать. Может быть, потому что я не видела отца умершим и отказалась зайти в разрушенный Меридор, я не воспринимала все это как свершившийся факт. Этот кошмар больше походил на дурной сон, который можно прервать, стоит только сильно захотеть.

А вот вид книг, оскверненных и обезображенных, подействовал на меня отрезвляюще. Я начала понимать, что все это происходит со мной на самом деле.

Я еще не успела осознать это до конца, как чья-то грязная рука зажала мне рот, и холодное лезвие больно укололо горло.

– Только дернись, и ты труп, – просипел на ухо чей-то голос, и я мгновенно замерла.

Так мы и стояли, ожидая неизвестно чего. Я ужасно страдала от зловонного дыхания, доносившегося до меня из-за спины, и от этой немытой руки, что зажимала мне рот.

Наконец, один из книжных шкафов в углу комнаты со скрипом отодвинулся, и из-за него вышел человек с бумагами в руках. А я и не знала, что в библиотеке есть потайная комната!

Человек вернул шкаф на прежнее место и пошел к нам, на ходу изучая бумаги, поднесенные к самому носу.

Подойдя к нам, он оторвался от своей добычи и уставился на меня, ничем не выказывая своего удивления.

Я тоже постаралась не показать, что не просто удивлена – изумлена тем, что вижу перед собой виконта де Шатодена собственной персоной!

– Где ты его нашел, Тибо? – спросил он моего стражника.

– Да он сам сюда зашел, Ваша милость. Следил, должно быть.

– Так-так, – ласково сказал виконт. – Еще один шпион Конвента?

И он наклонился ко мне, продолжая внимательно меня разглядывать.

Я вдруг вспомнила, как давным-давно он вот так же склонился ко мне, разглядывая меня своими серыми глазами. Много лет мне это казалось очень волнующим. Я хранила в сердце воспоминание об этой минуте, изредка позволяя себе пережить ее снова и почувствовать, как гулко бьется мое сердце.

А оказывается, что виконт всего-навсего близорук! Ну надо же! Он просто всего лишь плохо видел!

– Кто тебя послал? – спросил виконт все таким же ласковым голосом, и мне отчего-то стало страшно.

Я не смогла бы ему ответить, даже если бы захотела. Шатоден повел глазами, и грязная рука наконец-то отпустила мой рот.

– Если ты будешь откровенен, то умрешь быстро. Если же станешь упорствовать, то будешь умирать долго и мучительно.

– Я не шпион.

– Кто послал тебя?!

Нож сильнее надавил на мое горло.

– Никто не посылал!

– Тогда зачем ты здесь?

– Мне нужно видеть маркиза де Ла Руэри.

– Для чего?

– Я… Маркиз мой крестный!

Он явно этого не ожидал, но не растерялся.

– Даже если и так, в чем я сильно сомневаюсь, это не мешает тебе быть шпионом.

Справедливо. На мгновение я почувствовала себя совершенно беспомощной.

Виконт внезапно отодвинулся от меня и задумался. Через несколько секунд он принял решение.

– Тибо, ты обыскал его?

Сдавленный вдох позади меня. Быстрые руки пробежали сверху вниз вдоль моего тела. Пистолет обнаружился без труда. А вот маленький кинжал остался в левом сапоге.

– Как ты попал сюда?

– Верхом.

– Тибо, ты заберешь лошадь.

– Со мной слуга.

– Вот как! – снова этот внимательный, изучающий взгляд.

– Это старик. Просто старый слуга.

– Тибо, прихватишь старика.

Мы вышли из замка через один из выходов для прислуги. Снаружи нас ждали трое молодцов довольно угрюмого вида. Через несколько минут Тибо пригнал Гастона, который вел наших лошадей.

По команде виконта все сели верхом. Тибо взял поводья моей лошади, привязал их к своему седлу, и мы выехали из Троншуа.

На узкой лесной дороге кавалькада растянулась. Впереди ехали Шатоден и один из тех троих, что ждали его у замка. За ними скакали Тибо и я, привязанная к нему. Гастон держался чуть позади. За все время мудрый старик не проронил ни слова. Ему хватило взгляда, чтобы убедиться, что со мной все в порядке. Замыкали нашу группу два молодчика с мушкетами в руках.

Я решила, что это слуги виконта. Они слушались его беспрекословно и повиновались его взгляду.

* * *

Мы ехали всю ночь и все утро.

Сначала наш путь пролегал той же дорогой, которой мы с Гастоном проезжали днем. Но потом местность стала меняться. Мне показалось, что мы заворачиваем южнее.

Кавалькада двигалась в полном молчании. Я замерзла, устала и умирала от голода. Под утро я уже ничего не чувствовала и только тупо смотрела перед собой, боясь уснуть и свалиться с лошади.

Лошади тоже устали. Наверно, если бы это были благородные скакуны, арабские или андалузские (где ты, мой Малыш?), они бы не выдержали этой скачки морозной зимней ночью. Но бретонские лошади на редкость выносливы. Моя лошадка, не евшая с прошлого утра, все также бодро переставляла ноги и не выказывала признаков усталости.

Уже давно рассвело. Мы двигались по незнакомой мне местности. Несколько раз переходили вброд какую-то речонку (а, может, это были разные речки). Пересекали глубокие овраги и заснеженные поля. Потом долго-долго ехали через густой и мрачный лес. Внезапно лес расступился, и я поняла, что нашему путешествию подходит конец.