Текст книги "Сказка о ночном музыканте"

Старушка протянула свою руку,

Желая заработанное взять.

Но тут ей преградил дорогу парень:

«Ты отдаёшь всё нищенкам! Зачем?

Тут ходят сотни бабок-побирушек.

Как не старайся, не поможешь всем!»

Скрипач смолчал, отдав добро просящей,

И не ответив, начал вновь играть.

Теперь на площадь начали вельможи

И прочий люд богатый прибывать.

Им тоже интересен стал, как прочим,

Пришедший в город чудо-музыкант.

Вокруг распространились быстро слухи,

Какой скрипач таил в себе талант.

Что говорить, богатым захотелось

Воочию увидеть всё самим.

Прислужники простой люд разогнали

Без видимых особенных причин.

Давид, увидев то, остановился.

Его задача ведь иной была.

Он должен был одаривать бабулек,

Чья жизнь под старость нелегко текла.

Но их к нему теперь не подпускали.

И он, чтоб не прогневать сильно знать,

Сказал: «Я попрошу людей не трогать,

Иначе я не стану выступать.

Мне хочется для всех устроить праздник.

Пусть ваша жизнь чуть станет веселей.

И если вам не жалко – одарите

Пришедших нищих, старых матерей.

Они, к несчастью, сильно обеднели,

Имеют неприглядный внешний вид,

Но верьте мне, никто не пожалеет,

О том, что их чуть-чуть вознаградит».

И вот толпа надвое разделилась.

Простой народ никто не прогонял.

Теперь рабочий люд был не напротив,

А за спиной у юноши стоял.

Как обещал, Давид прижал вновь скрипку,

Закрыл глаза, чтоб окунуться в мир,

Который он желал душой представить,

Где каждый непременно счастлив был.

От звуков, что легко распространились,

Смягчились даже жёсткие сердца.

Их радость чистотою наполняла.

И вот уже недоброго лица

Нельзя было поблизости приметить.

Вокруг стоял улыбчивый народ,

Что музыку внимал и веселился,

И ждал, что дальше здесь произойдёт.

А далее вот что происходило:

Когда Давида стали осыпать

Монетами из серебра и злата –

Старушек стало больше пребывать.

И первый, кто серебряный дал бабке,

Увидел, как на добрых сапогах,

Что он носил, вдруг пряжки изменились,

И стали серебриться на глазах.

Стоящий рядом с ним, это приметил,

И протянул старушке золотой.

И тут же цепь, что на груди висела,

Сменила цвет на точно же такой.

Я думаю, не трудно догадаться,

Что стало в месте том происходить.

Все кто имел заветные монетки,

Старались «оборванок» одарить.

А те, заполучив их ровно горстку,

Скрывались ничего не говоря.

Под вечер музыкант остановился,

Отдав последней, что собрал средь дня.

Народ, что его слушал – разошёлся,

Их будто кто магически увёл.

Скрипач стоял один, и в это время

К нему мужчина рослый подошёл,

И улыбнувшись, с хитрецой промолвил:

«Ты добр и щедр и, как я погляжу,

Бесспорно, очень многое умеешь,

Но я, уж извини, предположу,

Что в том заслуга не твоя, а скрипки.

Так вот, хочу спросить тебя в упор:

«Не хочешь ли сменять её на чашу,

Что мной хранилась тайно до сих пор?»

Давид ответил: «Нет! Ты что не видишь,

Что инструмент – кормилец для меня,

И я, пока живой, с ним не расстанусь?

Затеял, разговор, ты, этот, зря!»

А, здоровяк, раскатно, засмеялся,

Затем продолжил: «А ты, брат, дурак,

Раз от такого чуда отказался!

Сокровище не купишь за пятак!

И даже за монеты, что собрал ты

Сегодня здесь, да и за жизнь свою.

Настолько эта чаша дорогая…

Сейчас ты против, но я настою

И сделаю, чтобы желанье сбылось.

Я стану твоей скрипкою владеть.

А ты, так непреклонно отказавшись,

Об этом станешь вскоре сожалеть!»

Давид хотел, но не сумел ответить.

Пришедший растворился словно дым.

На площади народ опять «зашаркал»

Понурый, с настроением плохим.

А музыкант не мог играть о счастье.

Ему тут стало, вдруг не по себе.

Такая встреча что-то предвещала.

Склонялись мысли и душа к беде.

Да и сказать по правде, парень за день,

Даруя радость людям так устал,

Что был готов прилечь и отключиться

Прям тут же, где со скрипкою стоял.

И в это время к юноше спокойно,

Со взглядом материнским подошла

Приятная на вид старушка в белом,

Сказав: «Я для тебя приберегла

Взамен той горстки, что я получила –

Три денежки. Возьми – они твои.

Одной из них, ты комнату в том доме,

Снимая только на ночь, оплати.

Другую за еду отдай, а третью

На время придержи и сохрани.

Залогом её первою поставишь.

И прочих денег в руки не бери,

Когда в спор незаметно тебя втянут.

Найди старушку жалкую в толпе,

И рядом усади на табуретку.

Она и станет помощью тебе».

Пришедшая рукою указала,

Отдав монеты, юноше на дом.

Он внешне из других не выделялся.

А так ли это? Мы поймём потом.

Пока же парень низко поклонился

Пришедшей да так, будто бы она

Слыла довольно знатною особой,

Хоть с виду таковою не была.

Он знать не мог, кем женщина являлась.

Давид лишь ощущал душой тепло,

Что та как будто солнце излучала,

Стирая непокой внутри него.

«Ступай, ступай… Не трать напрасно время.

Тебе сейчас набраться нужно сил.

И сделай так, как я тебе сказала,

Кто б что тебе потом не говорил».

Скрипач покорно гостье подчинился.

Дойдя до дома, помахать рукой

Решил ей, но на площади в то время

Уж не было старушки никакой.

Случившееся было необычным.

Она уйти так быстро не могла,

Однако, удивительная странность

Являлась малой каплей волшебства.

И первым было то, что отворилась

Дверь перед ним мгновенно и сама,

Как будто появленье музыканта,

С огромным нетерпением ждала.

Внутри «хором» – услужливые люди.

«Присядьте!», «Может кушанья подать?»,

«Снять комнату случайно не хотите,

Где мягкая удобная кровать?»

Давид на всё мгновенно согласился,

Сняв комнату на ночь за золотой.

За то, что принесли горячий ужин –

Он расплатился денежкой другой,

А третью приберёг в своём кармане.

Потратить её парень не рискнул.

Он запер дверь и тут же безмятежно,

Подкошенный усталостью, уснул.

Сон был его глубоким, но недолгим.

Давид настолько за день подустал,

Что в этот раз приятных сновидений,

Как впрочем и других, не увидал.

Пока он отдыхал, красивый вечер

Беззвёздной ночи уступил права.

Над городом сгущаться стали тучи,

Туманной пеленой спустилась мгла.

А в доме, где спал парень безмятежно,

Стал собираться не спеша народ.

Пришедшие вино из бочек пили,

На стол бросались карты из колод.

Здесь были и совсем иные гости,

Кто вёл игру костями, а ещё,

Кто в спор вступал, доказывая грозно,

Что знает на земле буквально всё.

И я скажу, что проигрыш монеток

Порою доводил до кулаков.

Под выпитым не сдерживались речи,

Лились потоки грязных, грубых слов.

От них-то музыкант и пробудился.

Крик, гам не позволяли вновь уснуть.

Покинуть дом нельзя. Без дивной чаши

Бессмысленным бы стал дальнейший путь.

Поэтому, взяв в руки свою скрипку,

Решил Давид здесь люд угомонить.

Да и сказать, уж время наступало,

Чтоб он мог себя как-то проявить.

Когда он заиграл, все приумолкли.

Скрипач стал звуком души раскрывать,

Да так, что у пришедших лиходеев,

Слеза дорогу стала пробивать.

Но всё в одно мгновенье изменилось,

Когда дверь настежь растворив, вошёл

Тот самый угрожающий мужчина,

Что за собой толпу зевак привёл.

Кто был внутри – давно уж присмирели.

Но головы ещё дурманил хмель.

Без музыки чудесной, завести их,

К несчастью, можно было и теперь.

А тот, кто заявился, был настроен

Великие безумства совершать.

Он подал знак особенный пришедшим,

И принудил с азартом всех играть,

Косясь при этом вскользь на музыканта.

Не вздумал ли скрипач прочь уходить?

А тот, прекрасно зная продолженье,

Решил ещё чуть-чуть повременить.

И поступил так вовсе не напрасно.

Среди сидящих рядом вышел спор,

Что есть на свете редкостная чаша,

Такая, что не снилась до сих пор

Не только тем, кто был здесь – во всём мире

Увидеть чудо не сумел никто.

По разговору чаша совершала

Невиданное людям волшебство.

А именно – в ней было непрестанно

Вкуснейшее игристое вино,

Которое всё время пополнялось,

Кто б сколько не испил из ней его.

Кто мог в такое искренне поверить?

Один стал, размышляя говорить:

«Всё это чушь! Уверен, незаметно

В неё вино, хоть кто-то должен лить!»,

Тот, кто поведал сказ, вскричал: «Всё правда!

В тебе нет просто малости ума,

Чтоб можно было мысли пораскинуть,

Представив, что такая вещь была!»

В их спор и остальные подключились.

Кто верил в чудо, кто, бесспорно, нет.

Давид, что есть такая, был уверен,

И точно знал, чем кончится «сюжет»,

Расписанный явившимся мужчиной.

А поворот событий был такой:

Желающий владеть волшебной скрипкой,

Встал на скамью и сделал знак рукой,

Чтоб все кто был, тотчас же замолчали,

И, посмотрев на скрипача сказал:

«С одним тобою спор хочу продолжить.

Я ещё днём на чашу намекал.

И если ты не трус, то согласишься.

Что толку нам на скрипочке играть,

Когда ты как мужчина не умеешь

При разногласье мненье отстоять!»

Давид ответил: «Не пойму упрёков.

Я верю в то, что люди говорят.

Хоть кулаком не бью в грудь, как иные,

Но мог бы отстоять на то свой взгляд.

И раз ты настоял на состязанье,

Уверенный как я, что чаша есть –

Я первый на кон денежку поставлю,

Поспорив, что она сегодня здесь!»

Вокруг двоих все тут же загалдели.

Им нравилась подобная игра.

Сраженье, пусть в словах, но шло на деньги,

И суть его азартною была.

На два стола посыпались монеты.

Давида поддержали только три.

Но тот, кто обратился к музыканту,

Сказал: «Ты прав. Монеты все твои!»

Пришедших денег парень не коснулся,

Лишь стал глазами по толпе водить,

Выискивая хрупкую старушку,

Чтоб рядышком с собою усадить.

И встретив взгляд, смотрящий с теплотою

Приятной старой женщины на вид,

Он произнёс: «Мне очень неудобно,

Что я сижу, а женщина стоит!»

Все посмотрели на него с усмешкой,

Когда он «бабку» рядом усадил,

Хотя за чистоту сих побуждений

Никто его в душе не осудил.

Да было им и некогда, ведь тут же,

Мужчина, что втянул Давида в спор,

Достал при всех расписанную чашу,

Что те не смели видеть до сих пор.

Она была действительно красива,

Но разве всех прельщала красота?

Был больший интерес совсем к иному:

Внутри неё вино или вода?

Люд, любящий играть, желал увидеть

Действительно ль внутри идёт приток

Игристого, что дарит наслажденье?

И жаждал выпить хоть один глоток.

Хозяин чаши, дав всем насмотреться

На живописность чудо-образца,

Сказал Давиду: «Ты конечно можешь,

Со мною соглашаться без конца.

Но это никому не интересно.

Спор должен быть хоть чем-то подогрет.

В дальнейшем ты и я на все вопросы,

Чтоб не хотелось, но ответит «Нет!»,

И правоту свою потом докажет.

Что выиграл, сейчас же забери.

Чего лежать сей куче без присмотра,

Раз все монеты в этот раз твои?

А дальше будет так: я ставлю чашу

Как приз, коль проиграю данный спор,

А ты будь добр, отдать мне свою скрипку,

Что держишь очень крепко до сих пор».

Давид не мог расстаться с инструментом.

Он ставил жизнь дальнейшую на кон.

И в то же время он пришёл за чашей,

Надеясь, что не будет побеждён.

Пока он ещё думал, согласиться ль?

Его похлопал кто-то по руке.

И то была та самая старушка,

Чей нос был, к удивленью, в табаке.

Она так оглушительно чихнула,

С щепотки порошок в себя вобрав,

Что юноша о ней тот час же вспомнил,

Признав в душе, как всё же был не прав,

Что вздумал без неё бороться с лихом.

Она ведь в виде помощи пришла.

И чихом своим громким показала,

Что юношу к согласью призвала.

«Когда один – ты уязвимый воин»,

Но если с тобой рядом человек,

Который в нужный час тебя поддержит –

Не справиться врагам с тобой вовек!

Вот и теперь Давиду стало легче,

Да и спокойней как-то на душе.

И он, давая странное согласье,

Не сомневался в сказанном уже.

Бабулька с хитрецою подмигнула,

Дав знак, что только этого ждала,

И из коробки маленькой щепотку

Табачной пудры чуточку взяла.

«Прими монеты!» – вновь сказал мужчина,

Указывая юноше на стол.

В то время с «Ой!», нечаянно старушка

Рассыпала щепоточку на пол.

Давид всё понял и ответил тут же:

«Ты удивлялся щедрости моей.

Так вот, коли не трудно, всё отдайте»,

И указал на бабушку – «Вот ей!».

«Мужчины под хмельком» коснулись денег,

Желая музыканту угодить,

Но тут же обездвижено упали,

Успев глаза лишь кверху закатить.

Другие в страхе резко отстранились,

А юноша сказал: «Я не пойму,

Что помогавших передать убило?

Нет! Я те деньги в руки не возьму!»

«Не хочешь, так не хочешь – твоё дело» –

Как будто не случилось ничего,

Ему и глазом не моргнув, ответил

Мужчина, смотря грозно на него,

И вслед продолжил: «А давай поспорим,

Что в чаше пополняется вино.

И сколько б кто ни пил, никто не сможет

Увидеть хоть на миг пустое дно!»

Давид, конечно, в этом был уверен.

Свершалось в ней такое волшебство.

Но в этом состязанье соглашенье

Теперь запретом было для него.

Душой кривя, чтоб спор держать, ответил:

«Что в чаше пополняется вино

Все знают, но я всё же не уверен,

Что у неё не высыхает дно.

Пусть все кто тут до сытости напьются.

Последним и я жидкость пригублю.

И если дна увидеть не сумею,

То ты возьмёшь, что я не отдаю.

Да, да, возьмёшь, я сам с ней не расстанусь.

Но раз уж договор у нас такой,

Попробуй взять её себе в подарок,

Прилюдно одержав словесный бой!»

Народ, забыв про только что упавших,

В горячке одобренья загудел.

Испить вина из этой дивной чаши

Сколь хочешь, ясно, каждый захотел.

Со всех сторон тянуться стали руки,

Послышалось: «Я первый!», «Дайте мне!»…

Желающие с силою толкались,

Кидая «супротивников» к стене.

Давид еле успел схватить мужчину

Лежащего недвижно на полу.

Чтобы толпа его не затоптала,

Он тело прислонил к стене в углу.

Увидев, как ступают на второго,

Он закричал: «Постойте! Так нельзя!

Под вами не персидская дорожка!

Очеловечьте хоть чуть-чуть себя!»

Все замерли на миг, скрипач в то время

Буквально вырвал тело из-под ног.

И положил его уже у двери,

Где поднимался высоко порог.

Держащий чашу, видно насладившись

Такою безобразною борьбой,

Сказал и зло, и громко: «Прекратите!

Глоток из чаши первый будет мой!

А дальше так: кто в сильном нетерпенье

Хоть каплю на пол жидкости прольёт,

Тот, как вон те, наказан будет мною,

И замертво в бесчувствии падёт!»

Скажу вам, речь такая отрезвила

Озлобленную, дикую толпу.

Все замерли, когда хозяин чаши

Стал пить, не дав быть первым никому.

Уверенный, что чудо возвратится

К нему опять с напитком дорогим,

Он, не жалея, тут же чашу отдал

Тому, кто находился рядом с ним.

И вот в том месте началась попойка.

На спор никто монет не доложил.

Все, видимо, боялись прикасаться

Не только к горке на столе – к своим.

Да и вино глотали осторожно,

Желая, но от страха чуть трясясь,

Блаженство ощущая и тревогу,

Что капля чуда на пол может пасть.

Хотя и не хотелось отрываться

От чаши, но боясь не устоять,

Под действием качающего хмеля

Народ сосуд стал сам передавать,

Испитое при этом восхваляя,

И удивляясь искренне, что дно

По волшебству мгновенно укрывало

Откуда-то «бегущее» вино.

И ясно, что при этом не молчали.

Хозяин чаши пристально следил

За тем, чтоб по нечаянности кто-то

Сокровище его не уронил.

А в это время милая старушка

Давида потянула за рукав,

Конечно неприметно и не сильно,

При этом тихо юноше сказав:

«Ты взглядом на меня не отвлекайся,

Но делай быстро то, что подскажу.

Отдай мне незаметно яркий камень,

Который я чуть позже положу

На дно споивших всех красивой чаши,

Поток вина тем действием гася.

Я представляю как это опасно,

Но ты, дружок, не бойся за меня.

Спеши и не теряй напрасно время.

Уже вот-вот наступит мой черёд.

И только попрошу не удивляться,

Когда на дне взгляд камень не найдёт!»

Давид, не отрывая взгляд от чаши,

Нашёл на ощупь дивный аметист,

Достал его, вложил в ладонь старушки,

И вздрогнул, вдруг услышав громкий свист

Людей уже изрядно опьяневших.

Их веселило действие вина,

И больше то, что очередь взять чашу

До «бабки» еле дышащей дошла.

Один сказал: «Уверен, что старуха

С глотка вина без чувства упадёт!»,

Другой продолжил: «Нет! Она скорее,

Трясущейся рукой всё разольёт!»,

И третий, заливаясь громким смехом,

Сказал: «Соломки может подстелить

Для эдакой «карги»? А то негоже

Смотреть, как она кости станет бить!»

И дальше: «Уступи мне лучше чашу!»…

Старушка, что молчала до сих пор,

Вдруг громко, чтоб все слышали, сказала:

«Я выпью! Уговор, есть уговор!»

Заполучив сокровище, бабулька

Передником по краю провела,

Тем, показав, что было неприятно

Пить с чаши, что во рту у всех была.

И именно в то время незаметно

В вино спустила камень и тогда

Вся жидкость стала быстро испаряться,

Показывая ей узоры дна.

При этом очень хитрая старушка,

При всех притворно сделала глоток

И камушек за щёку «положила».

Никто заметить этого не мог.

А после с удивлением спросила:

«Я не пойму, а где ж твоё вино?

Глоток мне показался частью малой!

Неужто на мне кончилось оно?»

Тому сначала мало кто поверил,

Ведь каждый, кто с ней рядышком стоял,

Не только пил, но и прекрасно видел,

Как чашу кто-то зельем пополнял.

Но всем на изумленье, в это время,

Действительно трясущейся рукой,

Не побоясь разлить из чаши каплю,

Она наклон свершила небольшой.

Все ахнули, ведь жидкость не полилась.

Когда ж затем на пол «взглянуло» дно,

Отдельные, на четвереньки встали,

Чтоб подсмотреть, как держится вино.

Однако ничего не обнаружив

В сосуде, что их только что поил,

Один вскричал: «Проклятая старуха!

Мне кажется, что я б тебя убил

За то, что ты такое сотворила!»

А та спросила: «Да причём тут я?

Меня саму, то очень удивило,

Что зелья не хватило для меня!»

Но больше лютовал хозяин чаши.

Он вырвал её, начал ей трясти,

Не слыша никого, глазам не веря,

Что с чудом то могло произойти.

Он тёр своё сокровище, из кружки

Вино другое до краёв вливал,

Но собственность его не пополнялась,

Когда он жидкость залпом выпивал.

Старушка же в передник свой смахнула

Без страха кучи брошенных монет,

И не спеша ушла, забрав с собою

Свершивший чудо маленький секрет.

Один Давид уход её заметил.

Всем прочим было ведь не до того.

Им непременно вновь хотелось видеть

И пить бесплатно вкусное вино.

Но волшебство, увы, не совершалось.

Хозяин чаши был изрядно пьян,

По лику – зол, в душе своей – несчастен,

Что на спор своё чудо потерял.

Но делать было нечего. Признаться,

Что выиграл не он, хватило сил:

«Бери её, что без вина в ней толку?

И знаешь, я тебя бы попросил

Сыграть мне хоть немного на прощанье.

Уж раз мне твоей скрипкой не владеть,

То пусть она заложит в душу звуки,

С которыми не страшно умереть!»

А что Давид? Он был на то согласен.

Играть ему сродни, как говорить.

Конечно, не о смерти предстоящей,

А только лишь о том, как дивно жить.

И он исполнил, как умел, с душою,

Чуть больше, чем желаемый заказ.

Он успокоил боль, печаль развеял,

И слёзы удалил с припухших глаз,

Желанье жить вселил в сердца, и вскоре

Всех специально тихо усыпил.

Он должен был уйти с волшебной чашей,

И так, чтобы никто не проследил

Его дальнейший путь. Ему придётся

Уединиться где-нибудь в тиши,

До вечера прочесть, что явит чаша

Поднять из воска карты-муляжи,

А вечером увидеть цвет дорожки,

Которая вновь сможет привести

К одной из чаш, не менее волшебной…

Итак, скрипач собрался уж уйти,

Как дверь открылась и вошла старушка,

Та самая, что ранее ушла.

Она Давиду камень протянула,

Сказав: «Возьми обратно, что взяла.

Мне, кажется, тебе он пригодится.

Носи его всё время при себе,

И он ещё не раз тебе поможет,

Играя роль важнейшую в судьбе.

Теперь иди, я следовать не стану,

Уж раз ты за «хоромы» заплатил,

Я отдохну немного на кровати,

И подкреплюсь для пополненья сил».

Скрипач при ней достать не побоялся

Живую воду. Он ей окропил

Двоих, кого чуть-чуть не затоптали,

Кто, помогая, жизнь подсократил,

А уж потом с пришедшей распрощался

И из дому ушёл тотчас же прочь.

Весь город спал, а первый лучик солнца,

Встречал и провожал на отдых ночь.

Давид спешил теперь уединиться,

Ведь он искал заветные слова,

Что тайну о любимой приоткроют,

И снимут с неё чары колдовства.

Теперь он не играл, и, предвкушая

События, что будут впереди,

Шёл эту ночь всё время вспоминая,

И до конца в себя не мог прийти.

А было, в самом деле, что припомнить:

Как ставил на кон скрипку… Никогда

Он этого себе бы не позволил.

Жизнь без неё – дорога в никуда.

И путь дальнейший был бы перечёркнут,

И прошлое бы было ни к чему.

Конечно, он то вынужденно сделал,

Но этот риск не нравился ему.

«Нет! Больше никогда того не будет!

Мой инструмент дороже для меня

Любых щедрот. В нём жизнь, её спасенье…»

Он шёл и думал это про себя.

Однако вскоре мысли с укоризной

Сменились на смешные. Вдруг его,

Не знаю почему, развеселило

Свершённое старушкой волшебство.

И то, как та сгребла его монеты,

И что осталась там не побоясь.

И вообще, зачем старушкам деньги

По горсточке? Какая в этом связь?

Но кто-то расписал весь путь заранее…

И то, что парень деньги не забрал,

А подарил оборванным старушкам

За то, что те помогут ему – знал.

И я не расскажу пока об этом.

Другие приключенья впереди.

Наш музыкант давно покинул город,

Увидев лес – решил туда войти.

Возможно потому, что от дороги

Тропинка очень ровная вела,

А может потому, что лес густой был.

Деревья в нём стояли как стена.

Он верил, что там будет незаметен,

И не найдётся, кто бы помешал

Ему раскрыть секрет волшебной чаши.

Но юноша при этом забывал,

Что он рождает свет своей игрою,

И то, что скрипки звук других манит.

И там, где слышен только шёпот листьев,

Исполненная музыка – магнит

Для всех, кто даже мало любопытен.

Давид войдя, ещё не замечал,

Что был не одинок и что в том месте

Его сюрприз невинный ожидал.

Дорожка стала вскоре расширяться,

И вывела его в чудесный сад.

То было волшебством невероятным,

Недолгим миражом, что тешит взгляд.

Скрипач не грезил – всё было реально.

Цветочный запах, яркость сочных трав

Вниманье на себя переключили,

В один миг мысли прежние забрав.

Давида не смутило, что по кругу

Стояли невысокие пеньки,

Он не приметил даже, что над каждым

Светились небольшие огоньки.

Скрипач дошёл до центра, сел на траву,

Рубаху аккуратно расстелил,

Достал с трудом доставшуюся чашу,

И музыкой огонь воспламенил.

Тот вновь поднялся пышным фейерверком

Буквально на минуту и потух,

Явив на дне желаемое слово.

Скрипач прочёл его зачем-то вслух.

Причём не один раз, осознавая,

Что скрипку потерять мог за него.

А золотом теперь на дне сияло

Красиво «Лишь» и больше ничего.

Давид при этом даже прослезился.

Быть может, потому что он устал,

А может оттого, что вновь значенья

Нашедших слов опять не понимал.

Ну что тут скажешь, в этом испытанье

Никто не мог заранее помочь,

Пока не соберутся все тринадцать

Волшебных чаш и не осветят ночь.

Придя в себя в той местности безлюдной,

Скрипач решил работу продолжать.

Уже ушло застенчивое утро,

И яркий день права стал утверждать.

Игра на скрипке волшебство свершила,

Застывший воск сумея растопить,

Разбрызгать жидкость липкую из чаши,

И новый облик карты проявить.

Прекрасных, чудных звуков переливы

Обрисовали вновь рельефы гор.

Но всё было безжизненным, безликим,

Как будто кто-то тряпкой краску стёр.

Давид решил, что цвет добавит вечер,

Пуская в его спину дивный луч,

В душе молясь, чтоб не было сегодня,

В момент особый, облаков и туч.

Ничто беды пока не предвещало.

Но время как-то медленно текло.

Скрипач поел с подаренной салфетки,

Сыграл о том, что на сердце легло.

Пред тем, как заступить в права закату,

Лес за пеньками сильно потемнел,

Листва деревьев стала тёмно-синей,

И каждый ствол зловеще заскрипел.

В красивом месте стало жутковато.

Но как бы, ни мечтал скрипач уйти,

Он сделать то не мог. Лежала карта…

Её не повредив не унести.

На миг сознанье парня отключилось,

Кружилась от волненья голова.

Очнувшись быстро, он уже не помнил,

Откуда его тропка привела

На эту, прежде дивную поляну.

Она и в этот миг была такой,

Но окружённой синевой и скрипом,

Казалась неприглядной и иной.

Давид смотрел по сторонам, не зная,

Что можно в этом месте ожидать.

Как вдруг увидел, что пеньки поднялись,

И каждый превращаться стал в кровать –

Красивую, резную. Наконец-то

Скрипач сумел приметить огоньки,

Что вспыхнули и тут же превратились

В подушки, одеяла, тюфяки…

Верхушки у деревьев потянулись,

Нагнулись, стали купол создавать,

Возможно для того, чтоб дождь и ветер,

Не смели чем-то спящим помешать.

Что тучи, облака.… Теперь Давиду

Уж точно не дождаться здесь луча.

«Вот не везёт! Да что ж это такое?» –

В отчаянье он крикнул сгоряча!

А в это время рядом с изголовьем

Старушки себя стали проявлять.

И каждая переместившись, села,

На мягкую приятную кровать.

Но вопль: «Вот не везёт!», «Да что ж такое?»

Желанье спать мгновенно перебил.

Они взглянули в центр своей поляны,

Не зная, отчего во зле гость был.

Хозяйки юношу не прогоняли,

Позволили свершать свои дела.

И каждая, чтоб парня не встревожить,

Для взора незамеченной пришла.

Пока они гадали, музыканту

Вдруг захотелось местность разглядеть.

Он был готов за счастье побороться

И не желал в бездействии сидеть.

Чтоб было лучше видно, он исполнил

Мелодию, чем путь свой освещал,

При помощи, которой дух нечистый

Из дедовой избушки изгонял.

И вот внутри построенного лесом

Невиданного тёмного шатра

Распространилось нежное свеченье,

Что добавляло в синь чуть серебра.

При свете вид пугающих деревьев,

Скрипя нависших над землёй – исчез.

Старушки встали, подошли к Давиду.

Им нравилось присутствие чудес,

Но видя взгляд наполненный печалью,

Спросили: «Что ты парень приуныл?

На площади ты был повеселее,

И в мыслях «чёрной тучей» не ходил…»

Давид сказал: «Мне нужен луч заката.

Весь день я на поляне просидел

Его свет, с нетерпеньем, ожидая.

Теперь же буду сутки не у дел».

«А… это…» – тут бабульки улыбнулись,

«Ну что же, мы поделимся с тобой

Монетками, что нынче получили.

Ты честно заработал их игрой.

И мы, придя, выпрашивали деньги

Не для того, чтоб есть на них и пить,

А для того, чтоб нам доступно стало

Со звёздами свободно говорить.

Сейчас всё сам увидишь. Нам не жалко…

Ведь, в сущности, все денежки твои.

Но есть одно особое условье –

За круг, что мы очертим – не ходи.

Ещё не ночь, по счастью – поздний вечер.

Мы думаем, проникнет нужный луч.

Ведь на небе до сей поры не видно

Нам было облаков и грозных туч».

Они сказали это и вернулись к кроватям.

Тут же каждая легла,

Но к удивленью их и огорченью,

Одна постель не стеленной была.

«Опять Рашель, блуждая, затерялась.

Придётся загулявшую позвать,

Ведь без неё цепочка не замкнётся,

А значит и тебе луч не видать».

И тут старушки громко засвистели,

Да сильно так, что музыкант присел.

Мне кажется, что Соловей-разбойник,

От звуков этих точно б побледнел.

Однако «развлекались» те недолго.

Пронзительный свист в этот дивный час

Уместным был. Так бабушки пытались,

Подружку возвратить сюда сейчас.

Давид мгновенно огонёк увидел,

Который застелил кровать светясь.

И та, чьё имя значило – «Овечка»,

Спокойно, потянувшись, улеглась.

Давид стоял в великом ожиданье.

Кровати, развернувшись, встали в круг.

Тут каждая старушка по монетке

У изголовья положила вдруг.

Затем они глаза свои закрыли,

Как будто собирались видеть сны.

Кровати их под купол воспарили.

Давиду были действа не ясны.

Но вот вверху, как призрак, показалась

Прозрачная и тонкая рука.

Она монетки быстренько собрала

В мешочек сшитый в виде кошелька,

Полученным сокровищем тряхнула,

Наличье денег, видно подтвердив,

И щёлкнула костлявыми перстами.

Скрипач смотрел, дыханье затаив,

Желая знать развитие событий,

Предвидя в продолженье волшебство.

И тут деревья стали расплетаться,

Лучу светить позволив на него.

Конечно, это было лишь случайность,

Что юноша стоял к нему спиной,

И то, что свет окрасил на рубахе,

Дальнейший путь ярчайшей желтизной.

На карте, что причудливо поднялась,

Таким же цветом высилась гора.

К ней именно таинственная тропка,

Змеёю извиваясь, повела.

Меж тем старушки глазки приоткрыли,

Махнули сверху ручками – «Пока!»

И их кровати, словно скорый поезд,

Умчались далеко «за облака».

Давид вздохнув, собрал свои пожитки,

На чудную подкову наступил,

Сказал негромко три заветных слова…

«К горе лимонным цветом!» – уточнил.

Он сожалел, что раньше не услышал

О звёздных путешествиях рассказ.

Теперь же он спешил, ему был дорог,

Не только день, а даже краткий час.

И вас не удивит, что парень вскоре

Уже был у подножия горы,

Что цветом, в самом деле, походила

На корочку лимонной кожуры.

Гора была размером небольшая,

Но пред глазами высился не холм.

И если бы Давид решил взобраться,

То до вершины быстро б не добрёл.

Вокруг было пустынно и безлюдно.

Здесь ночь вступила в полные права,

Сверкали в чистом небе ярко звёзды,

Светила мягко круглая луна.

В чём суть была таинственной подсказки,

Окрасившей тропу в особый цвет,

Давид не понимал, и, в связи с этим,

У камня, что имел, спросил совет:

«Прошу мне подсказать кто прячет чашу.

Тропа сияла броско желтизной,

Да и гора, что поднялась на карте,

Была по цвету точно же такой.

Теперь же, оказавшись у подножья,

Я не могу понять куда идти?

Ты знал всегда, что нужно дальше делать

И что за испытанье впереди».

И голос ожидаемо ответил:

«Я подсказать тебе могу одно.

Для поисков своих не жди рассвета,

Ведь время пребывания пошло.

Да, да! Ты не ослышался, к рассвету,

Здесь оживут зыбучие пески,

Которые затянут в подземелье.

Находятся в том месте рудники.

Там день и ночь, почти не отдыхая,

Работают, кто днём сюда попал.

И ни один скрываемый работник

Из потаённых недр не убежал.

А потому, при помощи подковы

Взберись на самый верх этой горы,

Там ты увидишь, кто тебе подскажет,

А я не смею делать то, увы…»

Твердь замолчала. Юноша тотчас же,

Сокровище своё убрав в суму,

При помощи другого вмиг взобрался

Наверх горы. В том месте одному,

Скажу вам, ночью было жутковато.

Здесь ветер, навевая страх, гулял.

Он отчего-то вился вкруг вершины,

И очень неприятно подвывал.

Давид освободился от подковы,

Сказав при этом нужные слова,

Чтоб невзначай железная «набойка»

Его в места другие не снесла,

И лишь затем немного огляделся.

Хотя он не увидел никого,

Но слух его, что был довольно чуткий,

В который раз не обманул его.

Скрипач расслышал тихое дыханье

Не очень-то большого существа.

«Кто тут ещё?» – он произнёс с волненьем.

Ответ был: «Я!». И снова тишина.

В то время музыкант уже задумал

Немного эту местность осветить,

Но видно кто-то, так же размышляя,

Сумел его чуть-чуть опередить.

И юноша услышал обращенье

К малоподвижной и большой луне:

«Я попрошу, далёкая подружка,

Направить пару лучиков ко мне.

Один продемонстрирует нам гостя,

Другой заметной сделает меня.

Я не могу пришедшему позволить

Ступить своей ногою на себя».

Давиду было странно, что светило

Откликнулось на просьбу в один миг.

Он сам был под «прожектором» огромным,

К которому не сразу-то привык.

А рядом с ним, под световым прицелом,

Действительно, почти что под ногой

Лежала ящерица, кожа у которой

В лучах казалась ярко золотой.

Она на парня снизу посмотрела,

Но видно не увидела всего,

И потому без лишних церемоний

Мгновенно «забежала» на него,

Присела на плече, пытливым взглядом

Окинула пришедшего опять.

Давид стоял и ждал, что будет дальше,