Текст книги "Сказка о ночном музыканте"

Что стала издавать приятный свист,

Когда он к ней губами прикоснулся.

Притом звук был её приятно чист,

Хоть воздух внутрь вдыхал ужасный монстр.

Средь гор звучанье эхом разнеслось.

Хозяин вод вдруг крикнул громко: «Тара!»

И тут вокруг движенье началось.

Подул, как и в пустыне, сильный ветер,

Что тут же это имя подхватил,

И вместе с ним в мгновение унёсся.

Так быстро, что Давид не ощутил

Конечного воздушного движенья,

Ведь скрипачу пришлось на землю сесть,

Чтоб на краю обрыва удержаться,

Желая жизнь паденью предпочесть.

Раздался шум от взмахов сильных крыльев.

Давид не верил собственным глазам.

Вдали на небе птица показалась,

Под стать в размерах маленьким горам.

Джин в воду опустил большую руку

И рыбищу огромную достал,

Швырнул в клюв приближающейся птице

И крикнул: «Улетай, тебя позвал

Я просто так, чтоб знать, что ты живая».

Та развернулась, сделав полукруг

Над озером, и унеслась обратно,

Тем самым создавая тишь вокруг.

Всё замерло. Джин ожидал, что скажет

На то что видел парень молодой,

А тот молчал и напряжённо думал,

И вдруг изрёк: «Я представлял иной

Твою невероятную подругу.

Признаюсь, что она больше моей.

Но мне не интересна её внешность,

Ты не дал посмотреть на силу в ней.

Моя-то лишь когтём меня подцепит

И перышком проносит над землёй,

А справится ль твоя с таким заданьем?

Удержит ли кого-то над водой?»

Такой вопрос Давид задал напрасно.

Джин что-то заподозрил и сказал:

«Достаточно, что я её сегодня,

Доказывая правоту, позвал.

Быть может ты хотел разведать тайну?

Но у тебя ведь дудки такой нет,

А значит, не воспользуешься этим,

Хотя и разузнал большой секрет!»

Джин ликом в раздражении скривился,

Он очень недоволен был собой,

Что вдался с этим парнем в разговоры,

И выдал тайну спорной похвалой.

И чтоб на хитрость больше не попасться,

Он, не прощаясь под воду ушёл.

А чаша в центре всё ещё вращалась,

Светясь каймой, как яркий ореол.

Джин был уверен, что без звука дудки

Никто не сможет птицу подманить,

Он ждал в воде, уверенный, что парень,

Захочет всё же чашу получить,

Не ведая о том, что в это место

Явился настоящий музыкант,

Который повторял любые звуки,

Имея редкий, сказочный талант.

Давид сказал так громко, чтоб хозяин

Невероятным цветом озерца

Его речь обязательно услышал

И не держал за тихого глупца:

«Напрасно ты ушёл и не продолжил

Мной начатый недавно разговор,

Пытаясь утаить чужую тайну,

Что сотни лет скрывал до этих пор.

Настало время «задышать» свободно…

Мне удалось секрет легко раскрыть.

Не потому что я тебя хитрее,

А потому, что так должно и быть.

Путь каждого расписан небесами.

Тринадцать чаш мне суждено сыскать.

Из них четыре я уже имею.

И эту указали тоже взять.

Мне прежние из щедрости дарили.

А ты сам это чудо не отдашь.

Поэтому придётся побороться,

Раз ты желаешь дальше жить как страж.

Я при победе разрешу, конечно,

На чашу по-иному посмотреть.

Ведь ты её храня, не представляешь,

Зачем предмет сей нужно мне иметь».

Давид сыграл точь-в-точь звук дивной дудки,

И Тару прилететь к нему призвал.

Всё, как пред этим было, повторилось:

За эхом имя ветер «подобрал»,

И, развернувшись, вместе с ним унёсся.

А вскоре, нарушая тишину,

Раздался шум огромных сильных крыльев

Летящей птицы именно к нему.

Признаться, она выглядела страшной.

Размеры её трудно описать.

Когда она к Давиду подлетала –

За ней звёзд ярких стало не видать.

Скрипач боялся, если она сядет,

То узкий край разрушится под ней,

Поэтому уж издали ей крикнул,

Стараясь быть спокойней и смелей:

«Прошу тебя, прекраснейшая Тара,

Над гладью водной тело подержать.

Я знаю, только ты помочь сумеешь

Сияющую чашу в руки взять.

Затем спусти меня с ней где-то рядом.

Дальнейшее увидеть должен Джин.

Он вправе знать, что именно столетья

Так бережно и предано хранил».

Пернатая к тому была готова,

Скажу вам больше – этого ждала.

Она когтями парня подхватила,

И над водою словно прилегла,

Закрыв всё бирюзовое пространство

Буквально за мгновения собой.

Она поджала специально ноги,

Чтоб юноша не скрылся под водой.

Как только музыкант взял в руки чашу,

Она в порыве в небо поднялась,

И, как просил он, на другую гору,

Лежащую поодаль подалась.

Там местность была более пологой.

Здесь не было боязни в пропасть пасть,

И Тара находилась как охрана,

Чтоб Джин поднявшись не сумел напасть.

Хозяин вод в душе её боялся.

И рыбу в клюв ей издали бросал

Поэтому… О ней он много слышал,

Но в первый раз к себе её позвал.

То было платой ей за беспокойство.

Теперь же, поскучнев хозяин вод,

Жалея о потере своей чаши,

Хотел узнать, что с ней произойдёт.

Он из воды неспешно показался,

И стал, как прежде, с быстротой расти.

Скрипач его теперь прекрасно видел,

И Джин до парня взгляд мог донести.

Игра на скрипке всем была подарком.

Впервые в тишине рекой лилась

Мелодия, что пробуждала душу,

И над живым имела свою власть.

В волшебной чаше воспылало пламя

И фейерверком в небо поднялось.

Под ним на дне являться стало слово.

Его прочесть Давиду удалось.

Джин букв не разумел, но ясно слышал,

Что юноша им громко огласил.

А тот сказал: «Написано «Проявят».

Тут юноша слова соединил,

Но ничего опять-таки не понял,

Как, впрочем, и другие близ него.

«Проявят» – ни о чём не говорило,

То было слово, только и всего.

Давид заметил то, что у смотрящих

Вдруг проявился больший интерес

К тому, как чаша брызгает смолою

И как на ткани ввысь поднялся лес,

Когда он незатейливой игрою

Означенный рисунок оживил.

Но наступало только ещё утро,

И путь возможный не окрашен был.

С рассветом Джин укрыл себя водою,

А Тара не желала улетать.

Она ещё чего-то ожидала.

Что именно она могла лишь знать.

Скрипач, признаться, спать хотел ужасно.

Но прежде, чем глаза свои закрыть,

Он сорок раз волшебную салфетку

Сумел пред птицей щедро расстелить.

Есть самому уж не хватало мочи,

Зато для Тары состоялся пир.

Она съестное с жадностью клевала,

Как будто наедала себе жир.

Давид, признаться, даже не заметил,

Как быстро отключился и уснул,

Не ощутил, когда приятный ветер,

Принёсшийся откуда-то, подул,

Не слышал, когда Тара улетела

И возвратилась только час спустя.

Он спал во сне паря и улыбаясь,

Как взрослое, счастливое дитя.

Я думаю, нетрудно догадаться,

Где музыкант блаженство ощущал,

Кем мог непринужденно любоваться,

Чьи руки с наслажденьем целовал.

Чудесный сон пронёсся как мгновенье.

Склонилось солнце на закате дня,

Ударила о землю клювом Тара,

Тем осторожно юношу будя.

И с нежными последними лучами

Давид спиною к свету быстро встал.

И на рубахе ясно проявилась дорога.

Но скрипач не ожидал

Насколько она будет необычной,

Окрасил кто-то путь не в один цвет.

Их было ровно три, что, несомненно,

Несло в себе подсказку и секрет.

Смотря на карту было непонятно,

Куда идти велели небеса.

Дорога простиралась через горы

И шла в непроходимые леса.

Давид в сомненье замер. Помощь парню

В то время находилась за спиной.

Её держала в клюве птица Тара –

И это был трилистник небольшой.

Она листок сначала положила

Ориентиром в самый край пути,

Как будто этим самым указала

Куда Давиду следует идти,

Затем она взяла его обратно

И положила парню на ладонь.

При этом так глазами засверкала,

Что юноше привиделся огонь.

Но парень догадался, что тем самым

Хотела птица в этот миг сказать,

Что помощью служить станет трилистник,

Чтоб чашу в странном месте отыскать.

Возможно цвет листочков будет разный,

И будет соответствовать тому,

Что на рубахе вдруг обрисовался.

Пока же всё впадало в полутьму

И здесь нельзя уж дольше оставаться.

Давиду не хотелось уходить,

Не сделав Джину с Тарою подарка,

И он решил ту землю оживить,

Украсив её дивными цветами.

Вокруг лежала голая земля.

Он заиграл на скрипке, представляя,

В саду чудесном птицу и себя.

Джин в озере сидел, что засветилось

При ярком проявленье первых звёзд.

Давид большую лилию задумал,

Чтоб водный приподнялся во весь рост

И посмотрел на то, как расцветала

Не знающая красоты земля.

Ему хотелось, чтобы измененья

Согрели одиночество целя.

Скрипач, казалось, позабыл про время.

И то понятно, делая добро,

Так сложно ограничить себя в этом…

Ты просто забываешь про него.

Когда ж вокруг душистым ароматом

Цветов и луговых пахучих трав

Наполнился чистейший горный воздух,

Давид игру закончил, подустав.

И лишь тогда заметил, что царь-птица

Необъяснимо стала каменеть.

Скрипач всем телом к стынущей прижался,

Пытаясь её как-нибудь согреть,

Но это ей никак не помогало,

Он под руками камень ощущал.

Давид вскричал: «Скажи, что нужно сделать?

Неужто я виною тому стал?»

А Тара лишь взглянула на трилистник,

Как будто подавая ему знак,

Что в нём и есть таинственная помощь,

И без него не справиться никак.

Тут музыкант коснулся дивной птицы

Подаренным ей маленьким ростком.

И в тот же миг свершаться стало чудо…

Обняла Тара юношу крылом,

Ведь он беду отвёл не растерявшись,

И пожелал ей искренне помочь.

Но птица близ него не задержалась,

А унеслась из мест тотчас же прочь.

В то время незатейливый трилистник

Ей на прощанье нежно заблестел,

И будто взяв болезнь в себя летящей,

В руках Давида вмиг окаменел.

Но юноша подарок не отбросил,

Напротив, он его с собою взял.

Застывший в камень небольшой росточек,

Бесспорно, собой что-то означал.

Тут музыкант собрал свои пожитки,

Смяв в ком лесами вставшую смолу,

Закутал её бережно в рубаху,

Чтоб та не прикоснулась ни к чему,

Достал для путешествия подкову,

Но прежде чем слова произнести,

Услышал голос Джина водяного,

Что произнёс: «Счастливого пути!»

Похоже, он на юношу не злился,

И занят был теперь уже иным –

Не яркою сияющею чашей,

А тем, что стало самым дорогим –

Цветком красивым в озере ожившим,

Что не других – его к себе манил.

Джин искренне подарком любовался,

И, кажется, о чаше позабыл.

Давид, уже стоявший на подкове,

Вслух произнёс заветные слова,

И уточнил: «Неси в лес, где трилистник

Воссоздаёт частичку волшебства».

И хоть путь был указан необычно,

Давид чрез миг стоял уже в лесу,

Где сильно пахло тиною болотной,

Свербевшей неприятнейше в носу.

В том месте зарождалось только утро.

Про топь скрипач давно прекрасно знал.

И то, что находиться здесь опасно,

Он, как никто отлично понимал.

Через густой покров больших деревьев,

С трудом пробиться мог тончайший луч.

Вокруг казалось неуютно, сыро,

Но даже тут был юноша везуч.

Он обнаружил вдруг перед собою

По краю вод растущие цветы.

Прибывшему сюда их было видно,

Хоть пребывало царство темноты.

Они стояли стражами, желая

Любого кто пришёл предупредить,

Что впереди коварное болото,

Куда с опаской нужно подходить.

И главное, что именно трилистник

Так густо впереди произрастал.

Но форма у листков была иная

И свой в них музыкант не узнавал.

У всех цвет был насыщенный, зелёный,

Дорожка на рубахе же была

Красно-оранжевой, оранжевою-жёлтой,

В конце сплелась с зелёным желтизна.

Туда ли куда нужно он явился?

Знать юноша, конечно же, не мог.

В такой глуши нельзя сыскать кого-то,

Кто б в деле его чем-нибудь помог.

В воде виднелись лишь одни лягушки,

Что в данный миг предпочитали спать.

Они, на счастье юноши, молчали,

Ненастье не пытаясь нагонять.

Давид достал из сумки редкий камень,

Надеясь, что тот сможет разъяснить,

Зачем сюда направила дорога,

Что делать ему дальше и как быть?

Когда же твердь волшебно потемнела,

Скрипач взгляд погружая внутрь, спросил:

«Я должен отыскать теперь трилистник,

Чтоб он из трёх цветов составлен был.

Кого спросить об этом – неизвестно.

И я в сомненье, прав я иль не прав,

Что перенёс себя своей подковой,

Конечный пункт, так странно указав?»

И голос, что внутри был, отозвавшись,

Желая успокоить, произнёс:

«Ты верно оказался в этом месте,

И до подковы правильно донёс

То главное, особое отличье,

Не ведая пока что одного –

Три цвета означают и три чаши

И здесь ты не отыщешь никого,

Кто б подсказал, где бережно хранится

Лишь только для тебя бесценный клад.

По счастью я об этом точно знаю,

И помощь оказать вновь буду рад.

Так вот, в ближайшем от тебя болоте,

Среди покрытых тиной затхлых вод

Для мест сих необычная лягушка

На редкость долго царствуя живёт.

В отличье от других – она трёхцветна

И непомерно телом велика.

Никто не слышал кваканье «старушки»,

Хоть делать то могла б наверняка.

Внимать её «песнь» многие боялись.

Разнёсся слух, что якобы беду

Она несёт, коль начинает квакать.

На всякий случай поимей в виду,

Что беспокоить зря её не стоит.

Но коль случится это, сделай так,

Чтобы она, протяжно не кричала,

А лучше подавала чем-то знак.

Огромная средь всех одна укажет,

Где можно будет чаши отыскать.

И не забудь, что именно три чаши

Ты должен будешь у лягушки взять».

Поверхность камня цвет свой изменила.

Давид убрал сокровище в суму,

И начал думать, что возможно сделать,

Чтобы призвать к себе её одну.

Лягушек здесь, похоже, было много,

И если все припрыгают сюда,

И подадут имеющийся голос,

То одно это будет как беда.

Скрипач, учась в таинственных пещерах,

В цветах и красках много понимал,

И каждый глубоко своей душою

В любых оттенках тонко ощущал.

Он вспомнил вид окрашенной дороги,

Где каждый цвет в другой перетекал.

Что связь была меж ними – очевидно,

И кто-то ему это указал.

Давид закрыл глаза, вновь представляя

Указанные дивные цвета.

Он их прочёл, как мы читаем книгу,

Но только в дивных звуках как всегда.

Подсказка музыканту сообщала,

Что он общаться будет с существом,

На самом деле чрезвычайно сильным,

С яснейшим, проницательным умом.

Он будет при общенье позитивен,

И этой новой встрече будет рад,

И то, что непременно приоткроет

Секрет, где скрыт от всех волшебный клад.

Бояться его, кажется, не стоит,

Осталось себя только проявить,

Чтобы заставить ту, что укрывалась,

К нему из вод подняться и приплыть.

А так как он не знал как обратиться

И как квакушку можно называть,

Он не вскричал: «Явись ко мне лягушка!»,

А начал, как почувствовал, играть.

Хранитель звуков, отдавая скрипку,

Напрасно слов на ветер не бросал.

Что музыкант и инструмент «срастутся» –

Он как никто прекрасно понимал.

Ораторству Давида не учили,

Он через звуки говорил душой –

Так, как умел и понимал, конечно,

Ведь опыт был житейский небольшой.

Но от того, что мысли музыканта

Всегда были беззлобны и чисты,

Его игра, бесспорно, приносила

Такие же прекрасные плоды.

И даже тут под музыку в болоте

Из недр поднялись чашечки цветов.

Дорожка пролегла до середины,

Что состояла из больших листов.

В конце её поверхность забурлила,

Средь вздутых пузырьков поднялся пень.

Он был широк, имел на стенках знаки.

И вот вдали мелькнула чья-то тень.

Давид играл, на миг не прерываясь.

Он в мыслях образ некий рисовал,

Но понял, как он сильно ошибался,

Когда саму лягушку увидал.

Она была действительно огромной.

На левом ухе виделась серьга.

И кожа была истинно трёхцветной.

Такой навряд ли сыщешь двойника.

Хозяйка этих вод на пень уселась,

А музыкант, не дав издать ей «Квак!»,

Прервав игру, сказал: «Я это место

Не мог, по счастью, обойти никак.

Прошу у Вас заранее прощенья,

Что ото сна возможно пробудил.

Но это не каприз – необходимость,

Я из нужды так дерзко поступил.

Всё потому, что в этом дивном месте

Хранятся чаши. Их должно быть три.

Они, как и другие, что ищу я,

К возлюбленной моей проводники.

Я верю, что у Вас большое сердце,

Что отзовётся и поможет мне

Начертанное тайное сказанье

Сложить, ведь чаши встать должны в звене

Построенных волшебных предложений.

Прошу подать мне хоть какой-то знак,

Что Вы в поддержку их отдать согласны».

Давид услышал подтвержденьем: «Квак!»

Лягушка слезла с чудо-постамента,

В прыжках по листьям двинулась к нему,

И тут же с музыкантом рядом села.

Давид не знал пока что почему.

Но вскоре поведенье её понял,

Когда ожил внезапно дивный пень.

Скрипач увидел, как под солнцем знаки

Бросать на воду стали свою тень.

И к счастью, никуда не пропадали,

А затянув в себя тягучий ил,

Застывшими чуть дальше отплывали,

Так что их вид себя не изменил.

Вода вокруг при этом стала чище.

Топь видом превращалось в озерцо.

С последним проявившим себя знаком,

Вкруг пня они построили кольцо.

Цветы, что прежде вылезли – раскрылись,

И музыкант тогда лишь увидал,

Что у сидящей рядом с ним лягушки

Окрас трёхцветный в виде слизи спал.

Она, как от стыда при нём зарделась.

Казалось, кожа тронута огнём!

Но это было первым измененьем

Царящей в этой местности при нём.

Лягушка вдруг внезапно возвратилась

На пень, что перестал себя вращать,

Читая знаки, трижды повернулась

И телом стала, как звезда мерцать.

Затем, как будто шар большой надулась

И лопнула у парня на глазах.

При этом искромётной яркой пылью

Поднялся вверх её волшебный прах.

Он в воздухе мгновенно превратился

В летающую деву-стрекозу.

Она была размером с две ладошки,

Притом имела рыжую косу

Уложенную дивною короной

Вкруг маленькой чудесной головы.

Рот был великоват, как у лягушки,

Но он не портил вовсе красоты.

Возможно потому, что музыканту,

То виделось улыбкой на лице.

Пока он ей на миг залюбовался,

То не заметил, как на том конце,

На пне, на месте, где была квакушка,

Явились чаши, видом повторив

Его застывший маленький трилистник,

Не тот, что рос, дорогу преградив.

Три чаши были разные по цвету.

Я их могла бы снова описать,

Но укажу лишь – «как цвета дороги»,

Чтоб ваше время даром не терять.

Рождённая красавица сказала:

«Теперь мне будет проще говорить.

Ты видишь, пред тобою появилось,

Что загадал подарком получить.

Желаемое только взять осталось.

Прости, что в том тебе не помогу.

Я только лишь возможность представляю

Взять в руки то, что свято берегу.

Запомни, у тебя есть три минуты.

Им тут стоять не вечно пред тобой.

По окончаньи времени я стану

Опять лягушкой скользкой и большой.

И эти вновь не тронутые чаши

Окажутся частицею меня,

Вернут окрас довольно необычный,

Что виден ночью и при свете дня.

Но если взять и унести успеешь –

Я образ свой навечно сохраню.

Не только я, ты тоже мне поможешь

Вернуться в дом и дружную семью.

Ступать на листья для тебя опасно.

Ушёл под воду ни один храбрец.

Но я в который раз душой надеюсь,

Что ты из всех, тот самый удалец,

Который это сделать всё же сможет.

Спеши, ведь время в этот миг пошло».

Девица замерла, и для Давида

Не проронила больше ничего.

А юноша, не мудрствуя, взял в помощь

Дорожку, что когда-то раздобыл.

Ткань пролегла до пня и затвердела.

Путь к чашам и обратно лёгок был.

Из вод к нему тянулись чьи-то руки,

На дно мечтая тело утащить.

По счастью это им не удавалось,

Скрипач сумел что нужно получить.

Дорожка его всё ещё лежала,

Когда он был уже на берегу,

Ведь времени прошло довольно мало.

Давид услышал: «Можно я пройду

По этому невиданному чуду?

Волшебный тканый мостик меня спас!

Я по нему немного прогуляюсь.

Надеюсь, что в девицу превратясь,

Теперь ходить как человек сумею.

Тебе наверно это не понять,

Какое счастье, когда есть возможность

Под солнышком спокойно погулять.

Я скоро улечу, и ты, дружочек,

Напрасно не задерживайся тут,

Я не одна жила в этом болоте,

Его ещё и «страхи» стерегут.

Они при мне сейчас тебя не тронут,

Им больше по душе глухая ночь.

Так что спеши управиться с делами,

И уходи с лучом закатным прочь».

Прислушался Давид к её совету,

Не мешкая, на скрипке заиграл.

И в чашах, как и в прежних, фейерверком

Огонь в ярчайших искрах засиял.

На дне у каждой появились буквы,

И были то короткие слова.

В одной светилось «что», а в двух последних

Он видеть стал предлоги «в» и «на».

А в это время рыженькая дева

Смешно передвигалась по «тропе»,

Что внешне была схожа с плотной тканью,

Но так тверда, что маленькой стопе

Не позволяла до воды коснуться.

А девушка, пытаясь сделать шаг,

Расставив ножки, прыгала лягушкой

И по-другому не могла никак.

Тогда Давид взял бедную за ручку,

И десять раз прошёлся вместе с ней,

Показывая, как то нужно делать.

Сначала скромно, после веселей…

В конце она свободно пробежалась,

Смеясь, как это б сделало дитя.

И эту нескрываемую радость

Скрипач запомнил в звуках для себя.

Красавица ещё повеселилась,

Но вскоре, собираясь улетать,

Сказала музыканту на прощанье:

«Цветок из чаш пока разъединять

Не смей. Их связь, возможно, что-то значит,

А в нужный час вложи меж них цветок.

Какой? Я не скажу – ты сам узнаешь.

Прощай!» И тут стих нежный голосок,

Ведь дева, искрой вспыхнув, растворилась.

Остался музыкант опять один.

Дорожка, как положено, свернулась,

Пень в знаках ещё ранее уплыл,

Цветы сомкнули лепестки в бутоны,

И, покачав головками, ушли,

Поверхность вод вновь тиной затянулась,

На небе стали блёклыми лучи.

Давид достал опять свою рубаху,

Задумавшись, куда смолу сложить?

Но понапрасну время не теряя,

Решил в трёх чашах всё распределить.

И вот, под звуки музыки чудесной,

Расплавилась волшебная смола.

Цветок из чаш вертелся и плескался,

И круговерть картину создала.

Рисунок необычный приподнялся,

Ожив миниатюрно на глазах.

То были вновь леса, большие горы,

Река бежала. Дальше на холмах

Виднелся город. Многие дороги

На нём сходились и к нему вели.

Давид предположил, что это место,

Как раз и указать ему могли.

Но то могло явиться испытаньем,

Что было бы всех прочих посложней.

Найти непросто маленькую чашу,

Где проживают тысячи людей.

Скрипач ещё надеялся на чудо,

Что всё не так и что заветный луч

Ему укажет новую дорогу,

Но тот, увы, сокрылся среди туч,

Которые внезапно набежали,

Не показав красивейший закат.

Ещё чуть-чуть и страшные создания

Появятся, истошно закричат,

Пытаясь заморочить музыканта

И утащить безжалостно на дно.

Они так поступали постоянно.

Такое много раз произошло.

Но юноша, вдали завидев тучи,

Пассивно рук своих не опустил.

Он встал спиной к садящемуся солнцу,

И музыкой своей заговорил.

Не новость, что ему было подвластно

Свершить на этом месте волшебство.

И через миг свет солнечный коснулся

Картины на рубахе близ него.

Но, как он не надеялся, луч яркий

Путь в город необычный указал.

И был он аметистового цвета,

Который в себе явно содержал

Желанную полезную подсказку.

Ну что поделать, раз случилось так?

Давид собрал в суму свои пожитки,

И сделал на подкову уже шаг,

Но с быстро наступившей темнотою,

Сказать слова к несчастью не успел.

Болотный мир с лучом последним ожил,

Завыл, заохал, страшно запыхтел…

Пугала парня дева не напрасно.

В кромешной темноте вселялась жуть.

Скрипач, конечно, ничего не видел,

Но слух его непросто обмануть.

Он чувствовал, как из воды зелёной

Поднялись в рост большие существа.

Лягушки их приветствовали громко,

Воскликнув многократно своё «Ква!»,

Затем под звуки воя приумолкли.

Давид услышал по воде шлепки,

Что приближались к парню с быстротою,

И вскоре стали чересчур близки.

Я, как и вы, хотела б музыканту

Сейчас сказать: «Не жди и уходи!

Тебе осталось вслух сказать три слова

И указать конечный пункт пути!»

Но юноша прекрасно знал что делать.

Произнести всё это он бы мог,

Однако в нём рождалось любопытство,

Что победило жуть и первый шок.

Ему вдруг захотелось всё увидеть

И потому он скрипку свою взял

И как умел волшебно и красиво,

Нежнейший свет, взывая, заиграл.

Для тех, кто шёл к нему, явленье это,

Когда без солнца вся земля вокруг

Приятно озарилась мягким светом,

Родило удивленье и испуг.

За жизнь, что провели они в болоте,

Никто не видел «жути» никогда.

Они кричали, шлёпали, пугали,

До седины лишь в темноте всегда.

И если попадал к ним в лапы кто-то –

К себе тащили тут же в глубину,

Хотя нечасто это удавалось.

Кто ж в ночь пойдёт в болотную страну?

Лишь тот, кто ненароком заблудился,

Трилистника цветов не увидал…

А в этот раз к ним, как на грех, явился

Такой, что музыкально освещал

Не только непролазное болото,

Но также показал и их самих!

Они стояли, как комки из грязи,

Похожие на чудиков смешных.

Глаза большие, носики картошкой.

Рты крупные, с отсутствием зубов,

Вытягивались постоянно в трубки,

Свершая «ух!» и вой пяти тонов.

Со стороны казалось – они сами

При свете редко видели себя,

А может, никогда не наблюдали,

Какие они внешне среди дня.

Давид не смел пока остановиться.

Однако вышедшие существа,

Сначала друг на друга посмотрели,

Расширив удивлённые глаза,

И начали, как глупые смеяться,

Держась чрез полчаса за животы,

При этом часто кашляя, чихая

Обильной смесью грязи и воды.

Всё это, несомненно, забавляло,

Но музыкант вдруг начал наблюдать,

Как смех, чих, кашель с мутною водою,

Стал грязных монстров быстро уменьшать.

Такое непонятное веселье

Закончилось, в конце концов, хлопком.

При этом в скрипача с болот понёсся

Довольно неприятный грязный ком.

Упав у ног, он высох и распался,

Оставив на виду зелёный лист,

Который тельце тонкое расправил

И показал красивый аметист –

Сияющий, на путь похожий камень.

«Теперь, наверно, можно и уйти» –

Подумал музыкант, и вдруг услышал

Знакомый голос: «Доброго пути!»

И лишь тогда на дереве заметил

Девицу с цветом огненным волос.

Похоже, что она не улетела,

Иль ветер вновь её сюда принёс.

Она опять чему-то улыбалась,

Спорхнув с ветвей, спустилась тут же вниз,

С земли приподняла чудесный камень,

Сказав: «Ты знаешь, духи убрались.

Никто, поверь, не мог и догадаться,

Что можно их так просто победить.

Ты первый, кто в ночи не побоялся

Остаться и свет солнца проявить.

Я положу в карман тебе находку,

Что находилась спрятанной внутри

Остатка от главнейшего из духов.

Не потеряй его и сбереги.

Он вскоре пригодится и поможет

Одну из чаш волшебных отыскать.

Ты всё поймёшь, когда на месте будешь.

Мне нужно было это рассказать.

Теперь прощай! Я с темнотой исчезну,

И ты напрасно время не тяни.

Возможно, повторюсь, но я желаю

От всей души счастливого пути!»

Давид ответил деве: «Всё взаимно!

Я больше, чем мечталось, получил.

Поклон тебе за помощь и спасибо!

И рад, что здесь хоть что-то изменил».

Он прекратил играть, свет растворился,

А с ним и чудо-дева унеслась.

И снова в этом тихом странном месте

Тьма забрала права свои и власть.

Скрипач, давно стоящий на подкове,

Сказал ему известные слова,

Добавив лишь: «Конечный пункт мой – город,

В который тропка яркая легла!»

Попал Давид в то место на рассвете.

Он на пустынной площади стоял.

Все жители ещё спокойно спали,

И юноше никто не помешал

Снять и убрать волшебную подкову,

Немного осмотреться и пройтись,

Присесть на кем-то сделанную лавку,

Расслабиться, чтоб мысли улеглись.

Уж слишком много пронеслось событий

Перед глазами, но и впереди

День непростой, похоже, ожидался,

Что там не думай и не говори.

В то время музыкант решил свой камень

Использовать, задав ему вопрос:

«Кто в городе о нужной чаше знает?»

Как только он всё это произнёс,

Волшебный голос изнутри ответил:

«На площади ты должен поиграть

И, как другие скрипачи-бродяги,

Своей игрою денег подсобрать.

Когда их набираться станет горстка,

Игру свою мгновенно прекращай

И всё, что заработал, не считая,

Старушке ветхой тут же передай.

И поступи так с ними ровно столько

Представленных твоей судьбою раз,

Пока последняя старушка-побирушка

Не скроется счастливой с твоих глаз.

Ты можешь отдохнуть затем в харчевне,

Где кормят приезжающих людей.

Мне видится, что будет там и чаша,

Что быть должна впоследствии твоей.

Однако получить её непросто.

А как? Тебе и сможет подсказать

Одна из тех, которым ты поможешь.

Ты должен будешь бабушку узнать,

Средь множества людей, что соберутся

Под вечер в этом месте, где на спор,

Впервые призом выставится чаша,

Что не встречалась людям до сих пор.

Придётся и тебе принять участье,

Хоть будет спор такой не по душе.

Но ничего, похоже, не поделать,

Ведь всё давно расписано уже».

Твердь цвет свой очень быстро изменила,

Да было, откровенно, и пора.

Стал город потихоньку просыпаться.

К работе приступили мастера.

Хозяюшки на рынок потянулись,

Купцы готовы были торговать,

Забегали по улицам детишки…

Настало время парню поиграть.

Он вспомнил себя маленьким мальчишкой,

Как за игру ему давали хлеб…

Он мало что умел тогда, конечно.

Теперь он вырос, возмужал, окреп.

Хоть до конца и не прошёл ученье,

Но знанья его были широки.

Душа Давида тонко через скрипку

В сердцах людей рождала огоньки.

И вот он встал на площади огромной,

Для сбора денег шляпу положил.

И музыкой своею в одночасье,

Всех жителей вокруг заворожил,

А потому монету за монетой,

Как благодарность за его игру

Бросать стали пришедшие на площадь.

Добра не жалко было никому.

Когда набралась в шапке одна горстка,

Старушка-побирушка подошла,

Она, увидев деньги у Давида,

Протянутой рукою затрясла,

И голосом скрипучим попросила:

«Прошу тебя, всё, что лежит отдать.

Я без еды и крова – умираю,

А ты ещё сумеешь наиграть».

Скрипач отдал лежащие монеты,

И начал свой концерт волшебный вновь.

Пришедшие его благодарили

За то, что он в сердцах рождал любовь.

И снова, лишь набралась в шляпе горстка

Заслуженных игрою медяков,

Как подошла с корявою клюкою

Старушка, забрав денежки без слов.

Она лишь в благодарность поклонилась,

И скрылась, стуча палкою своей.

Давид играл… Тут снова появилась

Прежалкая бабулька средь людей.

Монетки пополнялись не так быстро.

До горстки ещё было далеко.

Теперь скрипач мог лучше присмотреться

К той женщине, что привлекла его.

Давида почему-то поразили

Горящие и мудрые глаза.

Они с проникновенностью следили,

И явно ожидали чудеса.

Давид решил немного позабавить

Зевак стоящих, так же как её.

Закрыв глаза, он бабочек представил,

И применил умение своё.

И вот из его шляпы в удивленье,

Поднялись мотыльки любых цветов,

Они над головами закружились

И тут же сели в виде островков

На порванное бабушкино платье,

Её лохмотья превратив в наряд.

Теперь от нищей дряхленькой старушки,

Стоящие не отводили взгляд.

Все ахнули. А действо продолжалось.

Порхающие в небо поднялись,

Без них одежда тут же изменилась.

Клочки, что были порваны – срослись.

Ткань платья стала крепкою и новой.

Тут бабочки «легли» на башмаки,

И, упорхнув, их также обновили,

Под лёгкостью играющей руки.

Кому такое видеть удавалось?

В том городе, поверьте, никому.

И снова музыканту в благодарность,

Кто был «богат», швырнул по медяку.

Вы скажете: «Медяк – какая малость!»

Возможно малость, только не для тех,

Кто трудится с зари до поздней ночи,

И не имеет денег для утех.

А те, в карманах коих находились

Мешочки со звенящим серебром

Иль золотом, ещё спокойно спали.

Давид увидит позже их, потом.

Пока же горсть желаемых монеток

На счастье музыканта собралась.

Как только он отдал старушке это,

Она тотчас же тихо «убралась».

И далее, как парень ни старался,

Никто не бросил даже медяка.

Но в полдень снова дряхлая старушка,

Неведомо откуда прибрела,

Пытливым взглядом чуда попросила.

Скрипач в угоду ей решил сыграть

Мелодию, что от его желанья

Людей цветами стала украшать.

У девушек они вплетались в косы,

В петлицах появились у парней,

Букетиками в маленьких лукошках,

Венками у играющих детей…

Опять набрались нужные монетки,

Что юноша готов был вновь отдать.