Текст книги "Сказка о ночном музыканте"

Сейчас был необычным и иным,

Не мягким, лунным светом бело-жёлтым,

А фиолетовым и будто бы живым.

Здесь не было кустарников, деревьев.

Кругом лежали дивные цветы,

Таким же точно смешанным окрасом,

Чарующей, волшебной красоты.

Дым растворился, небо посветлело.

Здесь ночь была не ночь и день, ни день.

Давид услышал музыку. Играла

Красиво, нежно дивная свирель.

«Он тут!», «Он тут!» – послышалось,

«Смотрите! Нас посетил великий музыкант!»

Скрипач невольно тут же осмотрелся,

Желая знать в ком виделся талант.

Но никого в том месте не заметил.

Предназначались те слова ему.

Его как гостя важного встречали.

Вопрос лишь для чего и почему?

Слова восторгов дальше продолжались:

«Какое счастье!», «Нет! Не может быть!»

«Он самый лучший! Больше! – Он великий!

И потому ему здесь и царить!»

Земля под музыкантом поднималась,

Оформившись в чудесный пьедестал.

Давид, теперь возвысившись над всеми,

Как изваянье, статуей стоял.

Раздались в тот же миг аплодисменты,

И возгласы: «Сыграй хоть что-нибудь!»

Скрипач исполнить просьбу был не против,

Ведь прежде ему дали отдохнуть.

Но только что? В невероятном месте

Желали, чтоб творилось волшебство.

Цвет местности, небес и окруженья

Окутывали магией его,

И замерев теперь того же ждали.

Давид впервые ощутил себя,

Действительно великим музыкантом,

Кем восхищались в данный миг не зря!

Он даже не задумался, откуда

О личности его узнали здесь!

Но сердце почему-то отозвалось

На преклоненье перед ним и лесть.

И юноша, как будто растворился

В чувствительном блаженстве, ведь его

За что-то обожали и ценили,

Хоть он и не исполнил ничего.

И вот он заиграл о дивном цвете,

Где смешаны смирение и страсть,

Таинственность, гармония, интрига,

Тепло и холод, царственная власть…

Игрой скрипач поддерживал волшебность,

Загадочность тех мест и красоту.

Он мог играть, казалось, бесконечно,

Служа и пребывая на посту.

При небольших и малых перерывах

Лился поток хвалебных громких слов.

Его с небес буквально осыпали

Охапками нежнейших лепестков.

Давид был очарован атмосферой

Признания, восторга и тепла.

Он даже, если честно, не заметил,

Как быстро ночь сегодня протекла.

Его в то время даже не кольнуло,

Что смыл здесь быть, а также интерес

Намеренно и кем-то искажался.

Им управлял хозяин здешних мест.

Когда ж «стираться» начали созвездья,

И он услышал вздох печальный: «Ах!»,

Давид в одно мгновение очнулся,

Всё также находясь ещё в лучах.

Не лунных, нет! То были лучи славы,

Внушающие в тот момент ему,

Что главное признание и лавры…

А остальное вроде б ни к чему.

Но это «Ах!» попало точно в сердце,

Как будто цель пронзившая стрела.

И вовремя. Теперь спать отправлялась,

Чуть видимая в небесах луна.

Давиду захотелось вниз спуститься,

Но пьедестал настолько был высок,

Что сделать это было лишь возможно

Свершая героический прыжок,

Как говорят: «Рискуя головою».

Но я скажу вам, юноша теперь

Внутри себя как будто раздвоился.

В него вобрался инородный «зверь»,

Который говорил: «Не смей то делать!

Спустившись вниз вверх больше не взойдёшь!

Смотри, ты здесь велик и обожаем,

Подобного внизу не обретёшь!».

И уводя от главного, раздались

Аплодисменты, крики: «Браво!», «Бис!»…

Его вновь лепестками осыпали,

Твердя: «Ты гений!», «Ты большой артист!»,

Но лишь придя в себя, Давид услышал

Не искренность и пафосность тех слов,

Слащавую фальшивость, лицемерность,

В восторженности – холод голосов.

Они ему мешали сделать выбор,

Внушая, что иначе жить нельзя.

К нему неслось буквально отовсюду:

«Забудь о прочем, возлюби себя!»

Но чистота душевная в Давиде,

Над вкравшимся, по счастью, верх взяла.

Он спрыгнул вниз, удачно приземлился,

И ощутил в душе прилив тепла.

Земля, что подняла вверх – опустилась,

Взлетели вихрем в центре лепестки,

Обрушились не на него, а рядом,

И горкой невысокою легли.

И тут с небес донёсся строгий голос:

«Возьми себе, за чем сюда пришёл.

Ещё чуть-чуть и ты бы этой чаши

Не получил. Злой дух тебя б увёл

В мир мнимого и призрачного счастья.

Уйти оттуда было б нелегко.

Твой пьедестал всё время поднимался,

Но не успел подняться высоко,

Когда б уже не видно было землю,

И ты не смог бы сделать свой прыжок.

В душе твоей нашлась по счастью сила,

С которой ты тщеславье превозмог.

Хотя скажу по правде, исполненье,

Что слышал я, является игрой,

Которую творить мог только гений!

Ты небом поцелован, мальчик мой!

Я рад, что ты от славы не вознёсся,

И с честью испытание прошёл.

Ты правильно используешь познанья,

Что ранее у брата приобрёл.

Но путь ученья будет бесконечен.

Сейчас ты пред собою видишь цель

Другую, что, конечно же, достойна,

Но это путь в иную параллель.

Что ж, выбор за тобой…» Волшебный голос

Умолк, исчез с рождённою зарёй.

Магический цвет на небе растаял,

Цветы же не сменили облик свой.

Они, звеня, красиво закачались.

Весёлый ветер поднял лепестки,

Что горкою лежали рядом с парнем,

Тем самым обнажив кусок земли,

Где на красиво связанной салфетке,

На паутинно-тонких кружевах,

Стояла та желаемая чаша,

Что как другие не увидишь в снах.

И юноше всего и оставалось,

Вселить огонь искрящийся в сосуд,

Поднять его… Давид всё так и сделал.

И что ж на дне явилось ему тут?

А вот что: почерком витиеватым,

Не ясно кто водивший там рукой,

Красиво вывел «Звёздные» и только,

Но это вновь тянуло за собой

Другое подходящее по смыслу.

Казалось, их иначе не прочтёшь.

И получалось: «Звёздные качели»,

«В ночи», «На небе»… Пробивала дрожь

Теперь Давида, потому что дальше

В цепочку сами втиснулись слова.

«Проявят», «Девушку», «Лишь», «Звёздные»,

«Качели». Похоже, была фраза такова.

И оставалось только одно слово,

Чтоб можно было б текст весь завершить.

Давиду не хотелось ждать заката,

Он был готов бежать, лететь и плыть,

Лишь только б побыстрее всё открылось.

Но он не знал, куда держать свой путь.

Но вот уже на стеленной рубахе

Смола легла опять ни как-нибудь,

А снова необычною картиной.

Теперь скрипач рисунок понимал,

И всё-таки игрой, на всякий случай

Леса и горы выше приподнял.

Он сделал это правильно, отнесшись

К делам серьёзно, а не абы как.

И потому, наверное, в награду

Опять увидел необычный знак.

Средь гор легла всего одна дорога,

Что направляла к большей среди всех.

Она была белёсая как будто,

Там только что лёг толстым слоем снег.

И над горою гибким коромыслом

Изображён был очень странный мост.

На чём держался? – было не понятно,

Но то был не единственный вопрос.

Он под лучами солнца изменялся.

То прогибался вверх, то тут же вниз.

И это было самым непонятным –

Загадкой, что могла нести сюрприз.

До вечера тянулось время долго.

И чтобы себя чем – нибудь занять,

Давид задумал отыскать подсказку,

Решив волшебный камень попытать.

Конечно он убрал подальше чашу,

Не позабыв заученный урок –

Чтобы никто не смел её коснуться.

Такого допустить скрипач не мог.

И вот Давид потёр чудесный камень,

Что удивлял своей голубизной.

Его поверхность тут же изменилась,

Сменяя цвет на тёмный и ночной,

Затягивая в тайное пространство,

Доступное конечно для того,

Кто был его хозяином и только.

Он службу исполнял лишь для него.

Когда скрипач спросил о странном знаке,

Что выглядел изогнутой дугой,

Похожей на большое коромысло,

Иль мост, что странно вёл себя порой,

Всё время, изменяя положенье,

Смещая центр свой вверх, а после вниз.

Давид услышал: «Ты почти добрался

До важных и ответственных границ.

И мост тот, в самом деле, необычен.

И от того, как ты сам назовёшь

Его, в то он мгновенно превратится.

Другого ты тогда уж не найдёшь.

Название является разгадкой.

Подсказка – коромысло. Вот и всё.

Но я не смею говорить отгадку,

Ведь это испытанье не моё.

Однако у меня есть разрешенье

Тебе совсем немного намекнуть,

Что этот мост в дальнейшем и укажет,

Что чаши должны встать ни как-нибудь,

А в необычном для тебя порядке.

Таков сейчас и будет мой ответ.

И вот ещё: с утерей одной чаши –

Во всех не воспылает нужный свет!»

Поверхность камня вновь поголубела.

Помощника Давид в суму убрал,

И чтобы ничего не отвлекало от дум –

На скрипке тихо заиграл.

Он размышлял о том, что за загадка

Таится в этом движимом мосту?

Как может что-то выгнувшись дугою,

Встать выше гор примерно на версту,

Или ещё намного того дальше?

Конечно музыкант отгадку знал.

Когда ответ он мысленно представил,

То тотчас же об этом заиграл.

С небес полился мелкий мягкий дождик.

При этом не сгущались облака.

С особой теплотою грело солнце,

Лучи внедряя в капельки слегка.

И вот, как волшебство, над этим местом

Во весь огромный необычный рост

Поднялась в красках радуга, являя

Ответ на тот единственный вопрос.

Хотя, сказать по правде, в это время

Давид задумался мгновенно о другом:

Не слишком ли легко всё разгадалось,

И не досталось хоть каким трудом?

Ну, например, сказал бы, что качели

Предстали в это время перед ним.

Такое слово было ведь и в чаше,

А потому, ответ мог быть иным!

Кого из нас не мучило сомненье,

Как правильно и верно поступить?

Сказать, иль не сказать о чём-то важном?

Сходить на встречу или не сходить?

И никогда не скажешь однозначно

Полезно сомневаться или нет?

Сомнение спасает чьи-то жизни,

Но может, всё же, принести и вред.

И вот теперь такое состоянье

Засело в музыканте глубоко.

Ему хотелось чем-нибудь отвлечься,

Но сделать это было нелегко.

Он, чтобы как-то справиться с собою,

Подумал: «Если радуга, тогда

Все чаши встанут цепью, по порядку,

По цвету тропки, что к ней привела.

По счастью, музыкант окрас дорожек

Запомнил, и слова не позабыл.

Составленное прежде предложенье

И правильность его, он подтвердил.

«Проявят» – это был зелёно-синий,

На «Девушку»– цвет синий указал,

«Лишь»– аметистовый, а «Звёздные» сегодня

Цвет фиолета дивно передал,

Пурпурный выдал ранее – «Качели»,

Но интересней было во сто крат

Сложить теперь цепочкою другие,

Поставив выше их на целый ряд.

И вот, что начинало получаться:

К «Рисунок» – ярко-красный цвет подвёл,

Красно-оранжевый помог «Что» проявиться,

«Отобразится» юноша нашёл

В оранжевой и сказочной пустыне.

Жёлто-оранжевый оставил в чаше «В».

К «Ночи» лёг путь окрасом ярко-жёлтым,

И к «На», как догадались вы уже,

Салатовый, при «Небе» – цвет зелёный.

И не хватало только одного

Волшебного единственного слова,

Что завершит строение всего.

Где оно встанет – было непонятным.

Наверняка закат лишь знал ответ.

Быть может, слово встанет в середине,

В конце, в начале… Это был секрет.

Теперь уже Давиду показалось,

Что он неверно строчки прочитал.

«В ночи», «На небе» в первое просились.

А так ли это? – юноша не знал.

Пока скрипач выстраивал в ряд чаши,

Не наяву, конечно, а в уме,

Попутно вспоминая всё, что было

С ним в каждой, необычной стороне,

Склонилось вниз до горизонта солнце.

Опомнившись, Давид мгновенно встал.

Ярчайший луч ударил парню в спину,

Но цвет на карте тем не поменял.

Единственная в тех краях дорога

Осталась чисто-белой как гора.

Но в радуге подобная подсказка

Никак себя означить не могла,

Хотя, бесспорно, что-то означала.

Внутрь юноши закрадывался страх,

Точней сказать огромное волненье.

Он продолжал пока стоять в лучах

Уставшего за день большого солнца,

Что на прощанье нежило цветы,

Вновь разрешая мир вокруг окрасить

Волшебным цветом дивной красоты.

Давид убрал рубаху со смолою,

Однако захотел повременить.

Его как будто что-то не пускало,

Не позволяло тут же уходить.

Возможно повлияла атмосфера,

Раз он себя немного удержал.

Чудесный цвет, что вновь его окутал,

Нёс волшебство, Давид то понимал.

И вдруг вокруг цветы заговорили.

Из каждого полился нежный свет.

Их голоса звучали очень тихо,

Чтоб только он услышать мог секрет:

«Гора имеет каменное сердце.

Оно, как и положено – внутри.

Людей не подпускают к нему духи.

Никто ещё не смог туда дойти.

Запутают, спугнут и заморозят…

Тебе придётся сердце оживить,

Иначе не получишь свою чашу.

Боишься? Значит незачем ходить!»

Цветы его волненье ощущали,

Они имели тоже тонкий слух.

Светиться их головки перестали,

Когда они сказали это вслух.

Подсказка была важной и бесценной,

Ведь испытанья были не игрой.

Белёсая гора для музыканта

Являлась неизученной страной.

Он не был там. Обычаи, законы

Не ведал, потому что там не жил.

И это место станет вновь открытьем,

Волшебным миром, что он посетил.

Давид, желая знать теперь о духах,

Решил свой камень тут же расспросить,

И в зеркальце взглянуть, чтоб ясно видеть,

Что станет в месте том происходить.

«Глубины» камня юноше сказали:

«Ожесточенных духов не ищи.

Они там есть, и в большинстве не злые.

И уж поверь, оправданно строги.

Всё потому, что мало кто достоин,

Увидеть сердце. А услышать стук

Его и им самим не доводилось,

Какой бы тонкий не имели слух.

Запутать, устрашить они умеют,

Но только тех, кто в помыслах не чист.

Простой народ немного поплутает,

Да и идёт обратно себе вниз.

А тот, кто не желает отступиться,

Всенепременно должен доказать,

Что он пройти действительно достоин.

Ему придётся духам показать

Свои неимоверные заслуги,

И объяснить им смысл его пути.

Какая в том была необходимость

Увидеть то, что прочим не найти?

Ведь люди тоже носят внутри сердце,

Не выставляя прочим на показ.

В природе всё похоже происходит.

Вы просто мало знаете о нас.

Пока причиной будет любопытство,

Желание прославиться средь всех,

Такой поход закончится плачевно,

И вряд ли принесёт кому успех.

Твоя же цель оправдана. Не бойся

Ступить на этот необычный путь.

В платке Земли тебя не заморозить.

Неправдой слух твой им не обмануть».

Поверхность камня тут же посветлела.

Но юноша хотел узнать ещё,

Что должен он использовать в дороге,

Чтоб облегчить движение своё.

Тогда он загадал о том, что будет,

Как в прошлые разы, на час вперёд.

И что он видит? Он бежит, а следом,

Со скрежетом лавинный снег ползёт.

В руках своих Давид увидел скрипку.

Он без сомнений в месте том играл…

И музыкант решил уменьшить время,

Чтобы взглянуть, что вызвало обвал.

Зеркальная поверхность потемнела,

Но тут же засветилась изнутри.

Теперь Давид по тропке поднимался.

Ему непросто было вверх идти.

При каждом шаге ноги становились

Необъяснимо вдвое тяжелей.

Они его не слушались, скользили,

Не позволяя двигаться быстрей.

В конце концов скрипач остановился,

Не зная, где возможно силы взять,

Чтоб путь опасный далее продолжить.

Он сел на снег, решив чуть поиграть

Для отдыха, а также чтобы мысли

К решению проблемы привели.

Но первый звук вдруг эхо подхватило,

С огромной силой отразив вдали.

Звук наверху стократно повторился.

Раздался устрашающий щелчок,

И юноша заметил, что с вершины

Понёсся с быстротою вниз поток,

Сметающего всё большого снега.

Он, убоявшись тут же побежал.

Спускаться оказалось много проще,

Вес тела, ног теперь уж не мешал.

Однако он не двигался быстрее

Чем эта белоснежная «река».

И оставались малые мгновенья,

Когда она настигнет паренька.

Давид закрыл зеркальную поверхность,

Подумав: «А зачем ему идти

Как это начинает каждый путник?

Подкова его может отнести

Наверх, собою путь не усложняя.

И если запротивится гора,

В лавину снег лежалый превращая,

Она Давиду будет не страшна!

Но даже если это невозможно,

И он опущен будет под горой.

Есть у него ещё одна возможность

Взойти наверх дорогою иной.

Не в первый раз гора утяжеляла,

Подняться не давая быстро вверх.

Ему дорожка прежде помогала.

В ней будет стратегический резерв.

Она взойти позволит и поднимет,

Над ужасом летящим высоко.

Другой вопрос: что станут делать духи?

Насколько они будут далеко?

Как донести до них без песни скрипки,

Что он сюда явился не затем,

Чтоб после возыметь почёт и славу,

Преодолев, что недоступно всем?»

Загадки разрешая, парень думал,

И не заметил даже, как уснул.

Скрипач не знал по чьей волшебной воле

Он веки свои с тяжестью сомкнул.

Нет! Зеркало его не обмануло,

Ведь сон продлился несколько минут.

Однако необычные событья,

Что будут в нём, к другому подтолкнут.

Во время состояния покоя

Он воспарил в ту самую страну,

Где с тихою печалью ожидала

Красавица, доверившись ему.

Давид её не видел, только слышал

Приятный, музыкальный голосок:

«Начни восход с подножия, иначе

Ты не увидишь потаённый вход.

А он, скажу тебе, не на вершине.

Лавиною пойдёт тогда лишь снег,

Когда ты под собою не заметишь

Ладонь. Она тот самый оберег,

Что далее во всём тебе поможет.

В том месте ощущается тепло.

Спешить на самый верх тебе не надо,

Ведь сердце у горы не там легло.

Подаренный платок, что тело греет,

Пока идёшь не стоит одевать.

Ты в нём не ощутишь, где лютый холод,

А где гора ласкает словно мать.

Будь чуток к незаметному движенью.

Представь, какою может быть рука.

Почувствовав – играй, но очень тихо,

Отобразив любовь свою… Пока».

Приятный сон мгновенно оборвался.

Вокруг стоял волшебный полумрак.

Давид вновь понял, как он мало знает.

В познаньи мира он ещё слабак!

И почему подумал о вершине?

Ведь сердце и у нас не в голове!

Ах, как мудра была его невеста,

Чей голос он услышал в кратком сне.

Теперь знал музыкант, что нужно делать.

Все вещи были убраны в суму,

А на цветах лежала лишь подкова,

Что помощью в пути была ему.

Встав на неё уверенно ногою,

Скрипач сказал волшебные слова,

В конце добавив: «Целью моей будет

Высокая и Белая гора!»

Как загадал, такая и предстала

В таинственный ночной прекрасный миг,

Когда вокруг безмолвие стояло.

Здесь музыкант услышал даже скрип

От мягкого, казалось, приземленья

Его на спящий, залежалый снег.

Студило там, как прежде небывало,

А значит, невозможен был ночлег.

Давид освободился от подковы,

Сказав ему известные слова,

Убрал её, и это шевеленье

Озвучила тотчас же тишина.

В бездействии рассвет ждать невозможно.

И вот Давид, не ведая пути,

Решил, как и советовала дева,

Прислушиваясь всё-таки идти.

Почувствовать ладонь, увидеть руку,

Невыполнимо было в темноте,

Где каждый шаг вперёд был тяжелее,

Хотя и вёл к желаемой мечте.

Внутри росла огромная усталость.

Пройдя немного, юноша промёрз.

Ему б сейчас платок, иль одеяло,

И он тогда бы все невзгоды снёс.

Но, не давая мыслям тем развиться,

Давид, настырно делая шаги,

Почувствовал тепло через мгновенья,

Невидимой пока ещё руки.

Скрипач немедля двинулся в то место,

Где обещал согреть волшебный звук.

И с приближеньем это подтверждалось.

Сугробы не касались уже брюк.

И вдруг Давид, не видя пред собою

Препятствия, куда-то соскользнул.

Он очутился в яме в виде чаши,

Где ветер зябкий на него не дул.

Здесь юноша немного отогрелся,

Подумав: «Может это та ладонь,

Что я искал? Мне нужно осмотреться.

Вот если б я имел с собой огонь!

Хотя, огонь нельзя! Он обжигает!

Желанная, давая мне совет,

Твердила о любви. Пусть так и будет.

Любовь уже рождала нежный свет,

Когда я на горе сидел высокой,

И вороных на землю отправлял…»

Давид припомнил это и тотчас же,

О чувствах, сидя в яме, заиграл.

О том, что ему видится чудесным,

О том, что он действительно любил:

О звёздах, что рассыпаны на небе,

О заливных лугах, где он бродил,

О полном волшебства цветущем лесе,

О новых, жизнью дареных друзьях,

О том, как славно пребывать под солнцем,

О реках растворившихся в морях.

Но в этот раз, всех больше – о любимой.

Он чувствовал её – не представлял.

Как только он о девушке подумал –

На скрипке ещё ярче заиграл.

И тут же сам волшебно засветился,

Да так, что стало видно всё вокруг.

Он находился в данный миг в овраге,

Что был похож на вытянутый круг.

И юноша теперь не сомневался,

Что, то была действительно ладонь.

Он под собой увидел много трещин,

В которых заблестел внутри огонь.

Казалось, что они отображали

Заложенные линии судьбы.

Давид подумал о горе конечно.

Но ложны были домыслы, увы.

Лишь только он пришёл, как в этом месте

Печатью Божьей лёг его узор,

Верней сказать – узор его ладони.

Там приподнялся не один бугор

Помимо длинных и коротких линий…

Но мы не станем с вами их читать.

Я думаю, что всем о самых важных

Когда-нибудь придётся разузнать.

Давид же в это время поражался,

Как схожа с нашей эта часть горы.

Но он не знал, где ум, где жизнь, где сердце,

А где светилась линия судьбы.

Зато кто разузнать хотел о парне,

Прочесть по знакам многое успел,

Хотя огонь, что в трещинах лучился,

При музыкальном свете, потускнел.

Наверно это было уж не важно,

Ведь при игре раскрылась и душа,

Что разлилась широкою рекою,

И вознеслась на небо не спеша.

В тот миг от каждой линии ладони

Тропинки вверх на гору повели.

Одна лишь вниз изогнуто спускалась,

Но все в различных направленьях шли.

А то, что с парнем духи забавлялись,

Давид сейчас прекрасно понимал.

И вы бы непременно догадались,

Увидев, из чего путь состоял.

Так вот, буквально каждая дорожка

Несла в себе таинственный огонь,

Где каждая широкая ступенька

Являла видом тонкую ладонь.

Да, да…. Сейчас Давиду предлагалось

Идти куда захочет, по рукам.

Он должен был лишь выбрать направленье

В короткий срок и непременно сам.

Путь нужный проложить могла одна лишь.

По ней читались сердце и любовь.

Чтобы узнать, которая из многих,

Скрипач подумал о любимой вновь,

И стал ей пылко в чувствах признаваться,

Передавая ярко каждый звук.

Ладонь горы слегка затрепетала,

И убрала дорожки из тех рук,

Что не смогли бы привести в пещеру,

Где было скрыто сердце у горы,

Где бережно хранилась чудо – чаша,

До кем-то обозначенной поры.

Для юноши то было облегченьем.

Но вдруг щелчок раздался, следом гул.

Скрипач услышал, что идёт лавина.

Он в зеркале сбежал, а здесь шагнул

На мягкую и тёплую дорожку,

Хотя, в то время сжалось всё внутри,

И тут же ощутил, что ему дальше

Уже не нужно самому идти.

Его ладони нежно усадили,

Подняли вверх и сами отнесли,

В то место, где лавина начиналась.

Заслон упал и смёл всё на пути,

Открыв при этом только для Давида

Таинственный и недоступный вход.

Ладонь в том месте приостановилась,

Не двигаясь, пока он не сойдёт,

Затем его легонько подтолкнула,

Дав этим знать, что надобно идти.

Рука, что Духу гор принадлежала,

Не смела музыканта внутрь внести.

А там, в холодном ледяном пространстве,

Куда свет никогда не проникал,

Скажу вам, было очень неуютно.

Давид всё это остро ощущал.

Да и могло ли быть тогда иначе?

Подумать только – сердце не стучит!

Лежит внутри горы окаменело,

И в равнодушье ко всему, молчит.

Давид провел смычком по тонким струнам,

И нежным светом место оживил.

Вокруг был лёд. Над ним свисали глыбы,

И пол такой же точно был под ним.

Путь юноше, конечно, был не ясен.

Ещё загадкой большей для него,

Являлась форма каменного сердца.

Он должен был теперь найти его.

Никто не говорил: «Оно, как наше!»

Внутри пещеры был особый мир.

Цвет льдин повсюду был, заметно, разный.

Возможно, это был ориентир

Для правильного, верного движенья.

Давид припомнил каждый свой урок,

И пробежал в уме, как будто гамму

Разминкой отыграл его смычок.

Припомнились цветов оттенки: гладкость,

Шероховатость, мягкость их и твердь,

Все те, в которых с силой жизнь играла,

И те цвета, что означали смерть!

А здесь нет ни того и ни другого,

Но был один манящий – голубой.

Он был разбросан, словно паутина,

И увлекал рисунком за собой.

Давид сосредоточился на этом

Душевном цвете дивной чистоты,

И начал путь в таинственной пещере,

Что вёл через сокрытые ходы.

Он шёл недолго и остановился

В огромном зале, тоже ледяном.

Вокруг всё также вились «паутины»,

А в центре холм лежал с разбитым льдом.

Давид закрыл глаза и начал слушать,

И то, что слышал, начал представлять,

Он чувствовал, что кто-то в этом месте

Желал ему о чём-то рассказать,

Но видимо не мог. Гора осколков,

Несла в себе особенную боль,

Несбывшееся чувство ожиданья,

Лёд, победивший пламенный огонь.

Скрипач не сомневался – это сердце.

Надежда с верой из него ушли.

Он должен был собрать его частички

И оживить, раскрыв чувства свои.

И тут его как будто озарило!

В суме была волшебная вода.

Одна могла срастить, другая тут же

Возобновить биенье навсегда.

Всё соберётся так, как было прежде.

Давид не мог сейчас вообразить,

Что целым и большим явится вскоре,

Какою формой сердце может быть.

Сейчас скрипач был вынужден прерваться,

Ведь он имел лишь только две руки,

И потому не мог одновременно

Играть свет, доставая пузырьки.

В кромешной темноте на ощупь парень

Достал сосуды с дивною водой.

Мы помним, что они по форме были,

По счастью, мало схожи меж собой.

Он сделал два глотка для раздвоенья.

Иначе поступить было нельзя.

И вот, через одно иль два мгновенья

Он ощутил присутствие себя,

Верней сказать такого же второго,

Чьё имя было лишь наоборот.

Дивад во тьме стоял пока что молча,

Предвидя, что теперь произойдёт.

А музыкант, взяв в руки свою скрипку,

Мелодией пещеру осветил

И понапрасну время не теряя,

С явившимся, как друг, заговорил:

«Дивад! Мне вновь понадобилась помощь.

Я справиться один здесь не могу.

Ты видишь гору ледяных осколков.

Без помощи я их не соберу.

Нам нужно повторить обряд повторно,

Что мы с тобой свершали над змеёй.

Возьми сейчас всех меньшую из фляжек,

Что кажется при свете золотой,

И окропи волшебною водою

То, что должно пред нами целым стать.

Как и тогда, чтоб было лучше видно

Я стану вновь пещеру освещать».

Дивад на это только улыбнулся.

Он понял всё при первых же словах.

И рад был этой новой дивной встрече,

Дозволенной Владыкой в небесах.

Исполнив безупречно всё и быстро,

Он отошёл тотчас же к двойнику.

Душа его сейчас возликовала,

Ведь чудо можно видеть и ему.

Глаза сейчас горели у обоих.

При них, сложившись, встал огромный круг,

Затем его обвил собой трилистник,

Волшебным светом засветившись вдруг…

Но это только был холодный облик

Того, во что вернуться жизнь должна.

Дивад теперь взял круглую из фляжек,

Ведь оживляла лишь её вода.

Он жидкости налил в ладонь немного,

И постарался ею окропить

Все собранные в дивный вид полоски,

Боясь напрасно капельку пролить.

Но видно это было невозможно.

Лёд будто губка всё в себя впитал,

Казалось, если б «слёзки» обронились,

Он всё равно бы их в себя вобрал.

Давид ещё играл, но уже вскоре

В пещере вспыхнул пламенем огонь.

Построенный рисунок завертелся,

И образ сердца стал не ледяной.

Теперь лучился нежным светом камень,

Цвет был его приятно голубой.

Однако круг был идеально белым,

А в центре точкой бился пульс живой.

Светящаяся прежде паутина,

Что музыканта к сердцу привела,

Срослась с концами «листиков» мгновенно,

И по себе свет тайный понесла.

Раздался тихий вздох, затем: «Спасибо!

Не верится, что снова ожила.

Теперь вас двое. Я вход открывая

Предвидеть раздвоенье не могла,

Но к счастью моему, вы очень схожи.

У вас обоих чистая душа.

Я с вами поделюсь тем, что имею.

Вы ощутите ценность багажа,

Который вы получите тотчас же,

Как назовёте каждый из листов.

При каждом безошибочном ответе

Вольётся сила в вас без лишних слов».

Давид припомнил, что имеет тоже

В суме своей похожих три листа.

Цветок окаменел, спасая Тару,

Но форма их похожа неспроста.

Скрипач достал его и удивился.

Цветок в руках, конечно, не ожил,

Но цветом своих листьев изменился,

И стал вдруг также нежно-голубым.

А волшебство в пещере продолжалось.

Пульсирующий свет стал чаще «бить».

Гора же, выдав голосом волненье,

Вновь с юношами стала говорить:

«Итак, я вам сейчас задам вопросы

С разрывом между ними в полчаса:

«Скажите без чего никто на свете

Не сможет воплотить в жизнь чудеса?»

Вопрос был непростой, и его сложность

Парней застала, я скажу, врасплох.

Хотя ответ был прост на самом деле,

Но, как в любой загадке, нёс подвох.

Дивад развёл лишь в сторону руками,

Тем, дав понять, что он ответ не знал.

Давид не просто напряжённо думал,

А в музыке всё это представлял.

Ему не раз возможность представлялась

Волшебные дела душой творить.

Что он желал, под звуки представлялось,

И он мысль в явь смог этим воплотить.

Игра несла магическую силу,

Но ведь играть, как он, не каждый мог!

Какой же удивительною силой

Всех смертных наделял великий Бог?

И тут он понял. Нужно было верить,

Во всё, что ты желаешь предпринять.

Любое дело, выраженье мысли,

Без веры очень сложно воплощать.

Найти других ответов не случилось,

И потому Давид горе сказал:

«В любое чудо нужно сильно верить.

Я б эту силу «Верою» назвал!»

Ударил тут же луч, где билась точка,

Она при этом сильно подросла,

И выкрасила в голубой листочек.

Цветок проделал так же, как она.

Он в этом месте, к удивленью ожил,

И вновь обрёл приятный нежный вид.

Дивад тотчас же будто засветился,

Как, впрочем, и стоящий там Давид.

Так в них в том месте проявилась сила.

Скрипач и раньше ею обладал,

Но видно мощи истинной, пред этим,

На самом деле, никогда не знал,

Ведь он не придавал тому значенья.

Да и сказать по правде, кто из нас

Хотя б подумал: «В то иль это – верю!»

Коль верили б, мечта быстрей сбылась!

Расслабиться и глубоко осмыслить

Давидом данный правильный ответ

Гора им не дала, желая видно

Сменить быстрее у листочков цвет,

И потому раздался снова голос:

«Чему предела и границы нет?

Что есть во всём, чтоб нас не окружало,

Огонь чего в сердца вселяет свет?»

Дивад, как в первый раз, развёл руками,

А было это просто потому,

Что музыкант сам должен был ответить.

Вопрос предназначался лишь ему.

Давид же вновь представил это в звуках.

И вот что он в то время ощутил:

Его душа и скрипка говорили,

Что он играл о том, что он любил!

Любовь была направлена буквально

На всё: на лес, на травы, на цветы,

На горы, облака, на птичьи трели,

На звёзды, небо, лёгкий всплеск воды…

Он думал, что возможно во вселенной

Присутствует во всём тот самый свет,

Который глазу нашему невидим.

Но светом тем согрет любой предмет,

Ведь создавалось то с большой любовью,

А у любви границам нет конца.

Она на самом деле безгранична,

Огонь её вселяется в сердца.

Но юноша не знал, что это сила.

Он понял, что он многое любил.

Хоть чувство пробуждающее сердце,

Он как мечту, от магов получил.

И так как больше ничего другого

Ответить музыкант пока не мог,

А полчаса бесследно истекали,

Он вслух сказал: «Мне множество дорог

Пришлось пройти. Я движим был любовью.

Мне кажется, она стоит над всем.

Кто истинно познал такую силу,

Её сравнить не сможет уж ни с чем.

Заполнено ей всё: пространство, время,

И для неё границ конечно нет.

Любовь Творца моей намного больше.

Я назову «Любовью» свой ответ!»

Тут снова луч ударил в центр сердца.

В размерах точка снова подросла,

Листок теперь окрасив в ярко-красный,

И этот цвет цветку передала.

Окрашенный листок тотчас же ожил.

Давид с Дивадом излучали свет.

Они и эту силу получили.

Любовь – был безошибочный ответ!

И вновь впасть в размышление надолго

Не разрешила юношам гора.

Она, пытая их, опять спросила,

О том, чем наделить сейчас могла:

«Что держит нас, когда всё безнадёжно,

Когда нет смысла двигаться вперёд?

Что светом новый путь обозначает,

И силой своей к лучшему ведёт?

Что остается с нами, даже если

Ты всё, что ценно было – потерял?

Что только вместе с нами умирает?

С чем, в проигрыше всё же устоял?»

Давид теперь не ожидал подсказки,