Текст книги "Вена"

Львы Бельведера и жирафы Шенбрунна

В пору интенсивной застройки Вены Фишер предложил оригинальный проект, согласно которому столицу должны были окружать не примитивные валы, а красивые и надежно укрепленные замки. Каждому из них по доброй традиции надлежало возвышаться на холме и раскрывать из своих окон восхитительный вид на окрестности, будь то город или пригородный ландшафт. По соображениям обороны в плане все они имели форму звезды. Зодчий хотел, чтобы замковые парки террасами спускались с высоты и далее уходили в необозримое пространство, ограниченное лишь фантазией заказчика. Собирательным образом подобных сооружений стал имперский замок Шёнбрунн. Будучи единственной реальностью из того, что задумывалось возвести по плану, он был изображен самим автором на гравюре, позже помещенной в альбом «Историческая архитектура».

Грандиозный замысел так и остался на бумаге. Такая же участь ожидала и конкретный проект Шёнбрунна, в котором заказчик отверг многое из предложенного зодчим, в частности, он не захотел жить на высоте. Новая резиденция расположилась у подошвы горы, а ее вершину занял павильон Глориетта, созданный по эскизам Фишера в 1745 году. Тем не менее идея нового замка была воплощена по иронии судьбы главным соперником придворного мастера Лукасом фон Гильдебрандтом, чей жизненный путь во многом повторял судьбу великого коллеги. Он родился в Генуе, подобно Фишеру, в семье скульптора, отчего в совершенстве владел этим ремеслом. Получив хорошую профессиональную подготовку в Риме, служил армейским инженером у Евгения Савойского, а затем, возможно по рекомендации принца, получил место инженера при дворе.

К моменту получения первого крупного заказа Гильдебрандт успел накопить опыт лишь в церковном строительстве. В поздних его произведениях – дворцах, подобных Бельведеру, Даун-Кински в столице или Мирабель в Зальцбурге – использовались такие характерные приемы, как ритмическое членение фасада и сочетание богатого орнамента со строгой симметричностью.

Дворец Даун-Кински

И то и другое было использовано в Бельведере, который Гильдебрандт создал для Евгения Савойского. Еще при жизни принца эта усадьба в парковой зоне, получив прозвище «Венский Версаль», считалась лучшей среди летних дворцов австрийской знати. Именно в ней «маленький капуцин», как именовали фельдмаршала жители Вены, провел свои последние годы. В самом деле, не пожелаешь лучшего жилья, чем белоснежные, изящной формы дворцы, разделенные парком-террасой с аккуратно подстриженными кустами и низкими аллеями. Здесь деревьям не позволяли разрастаться, чтобы пышные кроны не заслоняли вид на фонтаны, лестницы, бассейны, вазы и бесценные статуи. Постройки, гармонично сливаясь с пейзажем, воспринимались частью природы, хотя сам ландшафт был творением человеческих рук.

По замыслу архитектурные формы Бельведера, как и декоративная отделка, подчинялись определенной идее: принц хотел ощущать в доме величие страны и собственную воинскую славу. Гильдебрандт справился с поставленной задачей блестяще. Дворец, построенный с внутренней стороны вала, был обращен фасадом к городу. Задняя его стена отражалась в пруду, а боковая служила оградой двора, где хозяин держал диких зверей. Известно, что в зверинце Бельведера содержались львы и орлы – существа, особенно любимые военными и художниками эпохи барокко. Современному жителю Вены, наверное, трудно представить, как ансамбль, расположенный в самом сердце столицы, мог быть тем, что сегодня называется дачей. Архитектурному шедевру Гильдебрандта свойственно сочетание парадного величия и непринужденной простоты, широкого размаха и доступности человеку. К счастью, почти все, чем пользовался доблестный фельдмаршал, пережило века в неизмененном виде, за исключением зверинца и значительно переделанной оранжереи вблизи одного из дворцов.

Бельведер в окружении крепостных валов. Литография 1850 года

Строительные работы начались в 1700 году с разбивки парка в старофранцузском стиле, то есть с фонтанами, бассейнами, водопадами, крытыми аллеями, лестницами, обилием скульптуры и многочисленными лиственными нишами. Только через 13 лет мастера смогли приступить к возведению дворцов – Нижнего и Верхнего, откуда по плану должна была открываться панорама Вены. Последний строитель ушел из Бельведера в 1723 году и вскоре представшие перед публикой оба дворца вместе с чудесным парком были воспеты в стихах местного поэта Хингерле. Еще через несколько лет художник-график Крейнер посвятил усадьбе серию гравюр.

Верхний Бельведер

В 1736 году принц Евгений умер, не оставив после себя ни детей, ни завещания. В отсутствие прямых наследников имение досталось племяннице, и та, не осознав значения наследства, продала все приглянувшееся европейским монархам. Единственное, что удалось купить австрийскому дому, – библиотека фельдмаршала, составившая немалую часть книжного собрания Хофбурга. После нерадивой племянницы Бельведер перешел в собственность Габсбургов, но и венценосные хозяева, решив устроить резиденцию в Шёнбрунне, едва не довели ансамбль до запустения. Иногда здесь устраивались торжества, из которых особенно запомнилось празднование помолвки австрийской принцессы Марии-Антуанетты и будущего французского короля. В самом конце столетия в Верхний дворец была перевезена часть императорской коллекции живописи. Вскоре после этого картины Бельведера фигурировали в европейском каталоге наряду с художественными произведениями Хофбурга.

Нижний Бельведер – дворец на берегу рукотворного озера

Таким образом, один из дворцов на валу преобразился в музей, очень богатый и к тому же открытый для горожан любого сословия, так же как и парк, ставший публичным немного раньше. В нем жители столицы могли дышать свежим воздухом, отвлечься на время от городской суеты, прогуливаясь по прекрасному саду, к сожалению уже не имевшему зверей. Зато они вольготно жили в Шёнбрунне, где зверинец, созданный с целью разведения животных для королевской охоты, существовал с 1570 года. Не пережив последнего нашествия турок, второй имперский замок возродился заботами Леопольда, затем опять испытал упадок и долго пребывал в забвении, изредка возникая в хрониках как нечто, расположенное в охотничьих угодьях. Мысль о его возрождении с одновременным устройством парка, непременно с вольерами, пришла Францу-Стефану Лотарингскому. Обретя хорошего помощника в лице французского зодчего Жана-Николя Жадо, уже через год император гулял по парковым аллеям, устройство которых явилось заслугой приглашенного из Голландии садовника Адриана ван Стекховена.

Вид на Шёнбрунн со стороны парка

Сад Шёнбрунна, спланированный по частям во французском духе, в Австрии считался более привлекательным, чем, например, Версальский парк. Хозяин и посетители восхищались прямыми дорожками, бордюрами из кустарника, гротами, мифологическими скульптурами, помещенными в нишах беседок. Аккуратно постриженную зелень дополняли фонтаны, пластические группы, великолепные цветочные композиции. На пути в восточную часть сада гости отдыхали в гроте Нептуна, любовались модными тогда «античными руинами», а в последующие времена проходили через триумфальную арку, воздвигнутую рядом с обелиском. Немного в стороне от этого пути находился… Шёнбрунн (от нем. schonen Springbrunnen – «прекрасный фонтан») с очаровательной статуей Эгерии, от которого и произошло название замка.

Дворец в Шёнбрунне

Императорский дворец располагался в западной части усадьбы, там, где парк упирался в берег ручья Вин. Непривычному к роскоши человеку покажется фантастикой то, что летний дом, пусть даже принадлежащий царственной особе, может иметь сотни кухонь. В Шёнбрунне их было 139, а кроме того, здание заключало в себе множество подсобных помещений, 1440 спальных и парадных комнат, наиболее впечатляющими из которых признавались Зеркальный зал, Зал Гамильтона с картинами этого художника, Церемониальный зал, украшенный батальными полотнами, зрительный зал театра и молитвенный – капеллы.

Однако не сам дворец, а менее величественный павильон Глориетта стал центром архитектурного ансамбля Шёнбрунна. Прежде чем назначить место для возведения этой своеобразной постройки, Франц-Стефан приказал строителям произвести астрологические расчеты, свериться с магией чисел и эзотерическими теориями, не забыв о других таинственных учениях. Каждая деталь просчитывалась много раз, пока заказчик не убедился в том, что выбранное для павильона место действительно благотворно. Через несколько месяцев эрцгерцог пригласил сюда жену, организовав чаепитие с видом на животных: Глориетту кольцом окружали вольеры, отделенные друг от друга 3-метровыми барочными оградами. Позади клеток располагались склады с кормами. На стенах павильона красовалось 12 живописных медальонов с изображениями 30 видов содержавшихся в зоопарке зверей. Сюжетом для потолочной росписи послужили «Метаморфозы» Овидия. Существующий до сих пор Дом птиц был построен в 1752 году по эскизам Жадо и походил на французский увеселительный дом.

Сыновья Марии-Терезии и Франца-Стефана относились к зоопарку Шёнбрунна так же трепетно, как и отец. Иосиф II, например, привез новых, невиданных ранее животных из большого путешествия по Африке и Америке. Стремление пополнить зверинец было настолько велико, что императору пришлось разрешить свободный доступ, кстати, остававшийся бесплатным на весь период его правления. Благодаря Францу II, любившему и понимавшему природу, в зоопарке появился жираф. Странный зверь подействовал на венское общество еще сильнее, чем питомцы Иосифа: в столичных салонах демонстрировались вещицы для дома, одежда и дамские аксессуары а-ля жираф. Наряженные в пятнистые платья венские модницы толпами устремлялись в театр Леопольда, где с неизменным аншлагом проходили спектакли Адольфа Бойэрле «Жираф в Вене» и «Все как у жирафа».

Павильон Глориетта

Стараниями Франца II в западной части парка появился ботанический сад с оранжереями, где императорские садовники выращивали пальмы и множество других экзотических растений. Позже в той же стороне была устроена деревня Хитцинг – любимое место для летних развлечений высшего света. Здесь в кругу друзей весело проводил дни наследник трона Максимилиан, о вкладе которого в украшение замка свидетельствует бронзовый памятник, установленный рядом с построенной им виллой Максинг. Поблизости от деревни раскинулось Доммайрс-казино, в котором выступали Штраус и Швендерс. Являясь уже не заведением, а целой увеселительной местностью, оно привлекало светскую публику театром, концертными площадками, бильярдом и прочими изысканными развлечениями.

Император Иосиф II

В Тирольском дворе можно было любоваться видом на Вену, сидя за столиком в импровизированной таверне. Ее хозяин предлагал благородным гостям простые крестьянские кушанья и, в качестве дополнения, парное молоко, сыр, пиво, превосходное вино. Основателем этого прелестного уголка считается эрцгерцог Иоганн. Однажды посетив Тироль, он захотел воссоздать покоривший его край в Вене, для чего потребовалось разбить сад с плодовыми деревьями, привезти коров, построить настоящий альпийский дом, вместивший жилище пастуха и маленькое хозяйство.

В конце XIX века в саду появился еще один дом, выстроенный императором Францем-Иосифом для своей жены Елизаветы. После изгнания Габсбургов он был переделан в ресторан, затем долго пустовал и, к счастью, не попав под снос, дожил до 1990-х годов, когда о нем вспомнили и восстановили в прежнем виде.

В начале XX века зверинцем Шёнбрунна заведовал Алоиз Краус, сумевший увеличить количество обитателей вольеров до 3 тысяч животных 712 видов. К тому времени детище эрцгерцога сильно разрослось, приобретя вид, достойный столичного учреждения. Однако с началом Первой мировой войны возникли всяческие проблемы, и число питомцев решено было сократить, тем более у них не стало хозяина, ведь Габсбургов свергли, а у республиканцев едва хватало сил на заботу о людях.

Аллея в парке Шёнбрунна

Гораздо больше внимания досталось Бельведеру: в то время как его Нижний дворец служил музеем, Верхний долго использовался в качестве постоянной императорской резиденции. Внутреннее пространство барочного здания испытало значительную перестройку, поскольку, кроме парадных залов, хозяевам требовались спальни и служебные помещения. С водворением принца Франца-Фердинанда ранее холодные и темные комнаты преобразились в теплые и светлые, что стало возможным с появлением электрических люстр и батарей центрального отопления. После убийства наследника трона в 1914 году Верхний дворец опустел, правда, ненадолго. Нижний по-прежнему оставался музеем, и даже война не мешала его служителям пополнять коллекцию. В мирные времена собрание пополнили вещи, относившиеся к венскому барокко.

Живопись Бельведера мало пострадала в пору экономического кризиса 1930-х годов и почти не уменьшилась при фашистах. Бомбежки Второй мировой войны повредили только зданиям, восстановленным в прежнем виде к маю 1955 года, когда в Мраморном зале Верхнего дворца состоялось подписание договора о независимости Австрии. Однако уже за год до этого события бывшая усадьба Евгения Савойского манила жителей Вены своими отреставрированными фасадами и залами.

Открылась и дворцовая капелла, расписанная итальянскими живописцами еще в XVIII веке. Художественные ценности музея составляли работы французских импрессионистов Дега, Ренуара, Гогена и, конечно, самого знаменитого австрийского мастера, Густава Климта, чьи картины стали визитной карточкой страны. Сегодня созданные им образы можно увидеть всюду: на зданиях, рекламных плакатах, коробках шоколадных конфет, галстуках, ручках и записных книжках.

Однако публика приходит в Бельведер не только ради живописи. С любой точки парка открываются восхитительные картины Венского леса, отрогов Штирийских Альп со «снежной» горой Шнеерберг и «лысой» горой Каленберг. Отсюда хорошо видны прекрасные дунайские острова, раньше называвшиеся Золотыми садами. В свое время вид из Бельведера, словно план архитектора, представлял зрителю обновленную Вену. Еще при первом владельце художники открыли одно место, откуда панорама выглядела особенно впечатляющей: на переднем плане озеро в обрамлении подстриженных кустов, на заднем – луг, занимающий пространство между старым, готическим городом и новым, выстроенным в стиле венского барокко.

Сегодняшних посетителей легендарный пятачок привлекает все тем же прекрасным обзором и, кроме того, свойством, присущим нашему времени: если, встав на него, оглянуться вокруг, не слишком вглядываясь вдаль, можно заметить, что пейзаж за три столетия почти не изменился.

Вид на Вену из сада Бельведера

В современном Шёнбрунне гости могут погрузиться в историю, или, как говорят здесь, примерить на себя рубашку королей. Теперь вовсе не нужно обладать императорским титулом, чтобы, подобно Францу-Стефану Лотарингскому и Марии-Терезии, сесть за стол в Глориетте. В ресторане павильона завтрак подается ежедневно с 9 до 11 часов, и каждый желающий может начать день, как император. Зверинец Шёнбрунна не однажды пытались закрыть, он подвергался разрушению, не однажды был ограблен, но всякий раз его спасали горожане, в итоге добившись того, что уникальный зверинец продолжает жить и, более того, процветает, обретая новые павильоны и новых питомцев.

После Первой мировой войны жители Вены откликнулись на призыв властей собрать деньги на ремонт помещений и покупку зверей. В 1924 году доктора Крауса сменил профессор-зоолог Отто Антониус, благодаря которому в зоопарке появились более просторные вольеры для хищных птиц, а также загоны для медведей разных видов. Однако после Второй мировой войны все пришлось начинать сначала. Старания сотрудников не уберегли от ран и голода двух носорогов, слона, большую часть рептилий; из разбитых клеток улетели все птицы. Тем не менее мысль о закрытии уже не возникала, и к 1960-м годам посетители Шёнбрунна могли видеть многое из того, что было раньше, и новое, например аквариумный зал, террариум, специальное отделение для крокодилов, обезьяний остров. Обитатели южных морей – пингвины и тюлени – резвились в бассейне со стеклянной стеной, поэтому их можно было видеть плавающими под водой.

В последние годы живой фонд зоопарка пополнился волками, обезьянами, гепардами, ягуарами и слонами, доставленными с разных континентов. Коллекцию рептилий теперь составляют гигантские черепахи и 5-метровые нильские крокодилы. Швейцарские коллеги доставили венцам 20 розовых фламинго. Любителей острых ощущений наверняка заинтересует огромный аквариум с коралловым рифом и стаей хищных пираний. Те, кто увлекается мистикой, совершают ночную экскурсию, прохаживаясь во тьме со специальным фонариком, который позволяет освещать путь и не тревожить спящее звериное царство. Вечером о закрытии парка гостей предупреждает звон колокольчика. Невзирая на малую величину, он издает громкий, резкий звук, прекрасно слышный из любой точки усадьбы. Так в Шёнбрунне было всегда, правда, в старину колокольчик звонил еще и тогда, когда к воротам летней резиденции приближались кареты императорского семейства.

Венская классика

Так получилось, что в Австрии переход от барокко к классицизму пришелся на период, когда замедлилось не только развитие Вены, но и всей страны. Грандиозная перестройка продолжалась не более полувека, после чего на город обрушились несчастья: буржуазная революция, в результате которой государство потеряло много провинций, и сопутствующие подобным явлениям материальные трудности, ведь деньги, предназначенные для дворцов, уходили на войну. Правители надолго забыли о грандиозных планах. В конце XVIII века на свободных участках парковой зоны появлялись только учреждения, но и те, изумляя величиной, не радовали взор изящным оформлением. Скупостью отделки отличались построенные тогда Главное таможенное и Горное управления, Монетный двор, Верховный суд. Дворец Разумовского – лучшее творение французского зодчего Монтунайе – возник уже в следующем столетии и, как ни странно, не вызвал желания построить что-нибудь подобное. Удивительно, что эпоха расцвета классицизма, во Франции вытеснившего барокко и далее захватившего все страны континентальной Европы, миновала Вену, где модный стиль не смог развиться из-за отсутствия крупных заказов.

Дворец Разумовского признан лучшим творением Монтунайе

В отличие от России или Пруссии австрийский классицизм приобрел провинциальный характер, не повлияв на дальнейшее развитие города. Все же слава этого стиля была слишком велика, чтобы не оставить хотя бы слабых следов. В 1753 году для проектирования университета из Парижа в Вену прибыл Жадо, и покоренный его мастерством Фишер-младший, сын великого архитектора, несмотря на привязанность к стилю отца, не смог избежать французского влияния.

В отличие от архитектуры классицизм не миновал музыкальный мир, который в австрийской столице всегда был своеобразным. Неизвестно, чем этот город манил к себе гениев, но их мистическая привязанность к нему исходила вовсе не от щедрот императорского двора – главного ценителя и покупателя музыкальных произведений. Легче всего объяснить эту загадку местоположением Австрии, лежащей между искрометным Югом и скромным, романтичным Севером, что, возможно, и определяло неповторимость здешней культуры. В последние десятилетия XVIII века славу Вены создавали уже не зодчие, а музыканты, причем такие великие, как Иосиф Гайдн, Вольфганг Амадей Моцарт и Людвиг ван Бетховен, творившие в эпоху, вошедшую в историю под названием «Венская классика».

Здание Венского университета, спроектированное французским зодчим Жаном-Николя Жадо

«Отец струнного квартета» Гайдн заложил фундамент классической симфонии. В юности он пел в хоре собора Святого Стефана, одновременно совершенствуясь в игре на органе, клавире и скрипке. Будучи молодым человеком и уже зрелым композитором, маэстро получил место аккомпаниатора у итальянца Порпоры, изучил основы композиции, а затем, назначенный дирижером капеллы чешского графа Морцина, написал свои первые симфонии. Большинство произведений было создано за время 30-летней службы капельмейстером в резиденции князей Эстергази. Позже этот дворец приобрел город: в доме разместились канцелярия округа и реальная гимназия, а чудесный княжеский парк, где решили установить памятник Гайдну, распахнул ворота для столичной публики. Моцарт тоже приехал в Вену совсем молодым человеком. Аристократы восхищались им как виртуозным пианистом, хотя и не пожелали признать его музыкальный гений, коим, по мнению высшего общества, обладал придворный капельмейстер Антонио Сальери.

Бывшая резиденция князей Эстергази

Родившийся в Зальцбурге Моцарт считался провинциалом, которому в старой Австрии трудно было рассчитывать на большее, чем служба при церкви или домашние концерты в таких же небольших городах. Покорение Вены начал его отец, в 1762 году добившийся приема в Шёнбрунне, где 6-летний Вольфганг с сестрой дважды сыграли для Марии-Терезии. Одобрение эрцгерцогини положило начало долгому концертному турне по европейским столицам. Через 5 лет семья вновь приехала в Вену, однако в столице свирепствовала оспа, увы, не миновавшая обоих детей. Едва избежав смерти, они поправились и снова были приняты при дворе. За время болезни юный Моцарт написал свою первую оперу «Мнимая простушка», но ее постановка не состоялась из-за интриг придворных музыкантов, зато в свет вышло другое произведение – появившаяся вскоре месса для хора с оркестром, исполненная на торжественном открытии церкви сиротского дома, теперь уже перед доброжелательной публикой.

В одной из множества историй о Моцарте рассказывается, как однажды к нему, уже зрелому мастеру, обратился юноша и поинтересовался техникой написания симфоний. «Вы слишком молоды для такой работы, – ответил композитор, – почему бы не начать, например, с баллады». Собеседник удивился: «Но вы сочинили симфонию в девять лет», – на что композитор ответил, что он-то ни у кого не спрашивал, как это делать.

Очередная попытка обосноваться в Вене сорвалась из-за письма Марии-Терезии к эрцгерцогу Фердинанду, который намеревался взять Вольфганга на службу. По неизвестной причине против этого высказалась императрица, более того, в сильных выражениях она заявила о недовольстве Моцартами, кроме всего прочего, назвав их «бестолковым семейством». Однако конец 1773 года они провели в австрийской столице, не добиваясь приема при дворе, что позволило Вольфгангу познакомиться с новинками венской музыкальной школы. Вскоре последствия этого знакомства проявились в новой симфонии. Следующее пребывание в Вене ознаменовалось женитьбой на Констанции Вебер. Невеста была сестрой первой возлюбленной Моцарта и, как отзываются о ней современники, не имела ни одного положительного качества, кроме приятной внешности. Вопреки обстоятельствам и родительской воле странная пара отправилась к алтарю. Вольфганг обвенчался с Констанцией в соборе Святого Стефана летом 1782 года и брак их, судя по всему, оказался счастливым. Первая же представленная венской публике опера – «Похищение из сераля» – была поставлена в Бургтеатре. Несмотря на то что артисты пели на немецком языке, по мнению знатоков, не подходящем для такого изящного искусства, как музыка, она имела оглушительный успех. С того момента Моцарт стал кумиром Вены.

Иосифа II нельзя отнести к поклонникам музыки; император плохо понимал мелодии Гайдна, резко высказывался о сочинениях Моцарта, говоря, что они противоречат венскому вкусу. Созданная в 1788 году опера «Дон Жуан» была признана шедевром, но уже после того как ее постановка на столичной сцене закончилась провалом. Не сразу признанный гением, Моцарт занимал место императорского капельмейстера с жалованьем 800 гульденов в год, по его собственным словам, «слишком большим для сделанного и слишком малым для того, что могло бы быть сделано».

Он выступал в придворных кругах, имея множество поклонников из лиц низших сословий, как ни странно, тоже любивших и ценивших оперу. Достигнув вершин славы всего за несколько лет, великий композитор всех времен и народов так и не обрел богатства. Его преследовали неудачи, а в конце жизни пришла нищета. Рассказывают, что однажды, когда Моцарт с Констанцией гуляли по улицам Вены, у модного магазина остановился щегольский экипаж, из которого вышла изящно одетая дама. Констанция восхищенно отозвалась о ее платье, особо отметив красный бантик на корсаже, чем весьма порадовала мужа: «Я рад, что тебе нравится именно бантик, ведь денег у нас хватит только на него».

Моцарт чувствовал свою болезнь, когда к нему явился незнакомец (как выяснилось позже управляющий графа Вальзегг-Штуппаха) с просьбой написать реквием. Ничего странного, казалось, не было в том, что граф заказал музыку в память об умершей жене. Однако Моцарт, ощущая приближение смерти, писал этот реквием для себя, работал до изнеможения, и все же партитура осталась незавершенной. В холодную декабрьскую ночь 1791 года почти в бессознательном состоянии он слышал траурные звуки, воображал свое присутствие в оркестре, что-то говорил о литаврах. В момент смерти Констанция находилась подле него и, не имея никаких средств, согласилась на самое дешевое отпевание в часовне Стефандома. Оттуда композитор отправился в последний путь в одиночестве, сопровождаемый только могильщиками. Его похоронили на кладбище Святого Марка, в общей могиле, местоположением которой так никто и не поинтересовался.

Памятник Моцарту в одном из скверов Вены

При жизни творческую силу Моцарта осознавало небольшое число слушателей, но стоило ему скончаться, как ранее непонятные мелодии начала слушать вся Европа. О памятнике своему гению «благодарная» Вена вспомнила лишь в середине XIX века: бронзовая статуя заняла место фонтана на маленькой площади (ныне Моцартплац), от которой начиналась улица, вскоре названная Моцартштрассе. Еще один монумент, уже в мраморе, имеется на Альбрехтплац, площади, названной в честь эрцгерцога Альбрехта, давшего имя здешнему фонтану, возведенному на остатках крепости и украшенному мраморными аллегориями Дуная и его притоков.

Неподалеку от Моцарта возвышается конная статуя самого Альбрехта, отважного полководца, победителя в битве при Кустоце, человека, создавшего новую австрийскую армию.

Бетховен, в отличие от Моцарта, был признанным гением и потому мог позволить себе неплохо жить на гонорары. Их разные жизни закончились столь же непохожими похоронами. Если Моцарт проделал свой последний путь в одиночестве, то за гробом Бетховена шла вся Вена. Рожденный в Германии, он всегда ощущал себя австрийцем, поскольку любил Вену больше родного Бонна.

С городом барочных дворцов и лучшей в мире музыки впервые ему довелось встретиться в 1787 году. Тогда юный немец не только увидел Моцарта, но и смог представить прославленному маэстро свои произведения, услышать похвалы и слова надежды на большое будущее. Бетховен-старший пропивал скудное жалованье, не жалея ради вина домашних вещей. Единственное, что в бедном доме оставалось неприкосновенным – фортепиано, на которое семья возлагала большие надежды. Впрочем, тому не благоприятствовала нищета и еще больше образование, бессистемное, но щедро дополнявшееся практикой. Являясь кормильцем вместо пьяницы-родителя, Людвиг играл на альте в придворном оркестре, делая настолько большие успехи в игре на клавишных инструментах, что сумел самостоятельно освоить орган. Одаренность юноши, его жадность к музыкальным впечатлениям, пылкая и восприимчивая натура привлекли внимание некоторых просвещенных семейств, а блестящие фортепианные импровизации обеспечивали свободный вход в аристократические салоны.

Бетховен на прогулке

Во второй раз Вена приняла Бетховена столь же радушно. Он приехал в австрийскую столицу через год после смерти Моцарта, будучи человеком, склонным к щегольству, добродушным, щедрым в отношении к друзьям и дерзким к старшим коллегам, которые видели в нем не «симпатягу», а заносчивого юнца без образования, но с претензиями на громкую славу.

Отношения с Гайдном, признанным авторитетом в области инструментальной музыки, не сложились. Втайне от именитого мэтра «строптивый немец» брал уроки у разных учителей, чаще безвестных, а иногда и таких почтенных, как Антонио Сальери, чья непричастность к смерти Моцарта уже не вызывает сомнений. Начало серьезной композиторской деятельности пришлось на период Французской революции. Не отличаясь от многих, Бетховен вначале не осознавал ее страшных последствий и восторженно принимал революционные лозунги, воспевая в своих симфониях свободу, равенство, братство. Вулканическая сила его произведений той поры, безусловно, связана со временем. Взрывная эпоха во многом повлияла на то, что культурный мир узнал сложную, мощную, воистину грозовую бетховенскую музыку, какую немыслимо приложить к изящному времени Моцарта.

В отсутствие дневников остается лишь вообразить, до какой степени глухота композитора влияла на его творчество. Болезнь развивалась медленно; еще не достигнув 30-летия, Бетховен слышал шум в ушах, с трудом различал высокие тоны и совсем не слышал шепота. Доктора не могли предложить ничего иного, как беречь слух, что для сочинителя музыки было практически невозможно. И он продолжал работать, по-прежнему участвовал в концертах, часто посещал музыкальные вечера, тщательно скрывая глухоту. Музыка, написанная им в тот период, подтверждает решение не сдаваться судьбе: светлая, не по-бетховенски легкая Вторая симфония, жизнерадостные фортепианные и скрипичные сонаты.

Современники Бетховена не без оснований утверждали, что Третья (Героическая) симфония вначале была посвящена Наполеону. Однако имя его на партитуре не появилось и причиной тому стало провозглашение консула императором. «Теперь он будет попирать права человека, удовлетворяя собственное честолюбие», – сказал автор и разорвал титульный лист с посвящением. В итоге симфония была посвящена меценату Лобковицу, чья поддержка, как в моральном, так и в материальном плане помогла появиться на свет многим прекрасным произведениям искусства. Еще одним источником вдохновения служили романтические чувства. Одна из двух сонат «Quasi una Fantasia», больше известная под названием «Лунная», была написана в 1802 году, когда Бетховен испытывал страсть к графине Джульетте Гвиччарди. Роман не продвинулся дальше воздыханий, но композитор думал о предложении, хотя понимал, что представляет не лучшую партию для очаровательной светской дамы.